Back to You

Обычно говорят, что среда — это маленькая пятница, но на Земле-2 маленькой пятницей определённо считался вторник. Более логичного объяснения тому, почему именно в этот день в Бар стекается так много народа он не находит. Но сегодня вторник исключительный, и он не жалуется. Новенький, Ральф, как обычно опаздывает, так что Барри стоит за стойкой вот уже третий лишний час. В этом есть и свои преимущества — посетители, отягощенные работой уже в начале недели, оставляют щедрые чаевые, которые он без зазрений совести оставляет себе. Будь его сменщиком Джулиан, он бы ещё подумал — Альберт пусть и был вредным порой, но честно помогал и прикрывал, когда это требовалось, да и к тому же совмещал работу с учебой, получая степень по криминалистике, так что да, возможно, Барри был несколько предвзят. Да и к тому же с Ральфом их отношения не складывались ещё на Земле-1, и не то чтобы парень пытался переубедить Барри в сложившимся мнении. Но, благо, с ним сегодня Пэтти. Она подходит к стойке, улыбаясь Барри.  — Столик двенадцать просит повторить, — произносит она, отвлекая Барри от раздумий. Стакан опускается на стойку, и Барри поднимает голову, взглядом проходя по залу. Столик двенадцать –тощий русоволосый парень в очках с жутким русским акцентом перехватывает его взгляд и ухмыляется. Барри вспоминает заказ. Кровавая мэри со льдом. Берёт стакан и тут же хмурится, опуская взгляд на его содержимое.  — У нас же нет льда, — наконец произносит он, отрывая взгляд от кусочков льда странной формы. Круглые и непрозрачные. Он точно знает, что у них нет таких форм для льда, и что он сообщил об этом Спивот при первом заказе. Их взгляды встречаются, и на мгновение Барри кажется, что он читает испуг в светло-голубых глазах напротив. — Я ведь говорил тебе. Пэтти поджимает губы и чуть морщит нос. Другой бы человек не нашел в этом ничего необычного, но Барри знает Патрисию Спивот достаточно хорошо, чтобы узнать его. Пэтти взволнована, Пэтти испугана, и она отчаянно пытается держать себя в руках. Она думала, что он не заметит, понимает Барри. Это осознание заставляет его нахмурится. Возможно, самое время свести это в шутку, потому что иначе вопроса ребром избежать не удастся. Это в любом случае произойдёт, но не сейчас. Они оба не готовы.  — Он был в нижнем ящике? — уточняет Барри, и видит облегчение на лице Пэтти.  — Да, — кивает она. — Да, он был там. Видимо, ты не заметил.  — Видимо не заметил, Пэтс, — соглашается он. Спивот чуть морщит нос.  — Прекрати называть меня так, — произносит она, ставя стакан с коктейлем на поднос. Барри мягко улыбается. — Дурацкое детское сокращение. Меня так только бабушка звала.  — Мне нравится быть особенным, Трис, — цокает он. Пэтти закатывает глаза. Он провожает её взглядом, когда она, взмахнув собранными в хвост волосами, направляется к столику. Посетитель выглядит несколько заждавшимся: торопливо кивает Спивот, перехватывает стакан прежде, чем тот успевает коснуться стола, и делает большой глоток. Словно в замедленной съёмке Барри видит, как наслаждение появляется на лице парня, и губы, чуть красноватые от томатного сока, растягиваются в улыбке. Тот перехватывает его взгляд и ухмыляется, салютируя.  — Чертовски хорошо, zolotze! Барри в ответ лишь усмехается, возвращаясь к протиранию стаканов. Десять минут спустя, когда русский парень уходит из бара, подмигнув ему на прощанье и оставив на стойке купюру в двадцать долларов, со стороны кухни раздаются шаги, а затем и голоса, один из которых Барри узнаёт слишком неожиданно даже для себя. Предположения оказываются верными: вместе с Линдой из коридора выходит Хартли Рэтуэй, но видимо Барри живёт на этой земле достаточно долго, чтобы не удивляться подобным встречам. Так, что его взгляд не выглядит ошеломлённым, просто… любопытным. Последний раз с Хартли они виделись достаточно давно, около десяти месяцев назад, и Барри всё ещё сложно сказать, какими были их отношения на его родной Земле. Отчасти в этом виноваты путешествия во времени, отчасти собственная подведшая память, воспоминания в которой слишком резко перетасовались. Но даже несмотря на все эти факторы, а так же осознание того, что местные «знакомые» были совершенно другими людьми, Барри почему-то кажется, что этот Хартли не так далеко ушел от «его» Хартли. Было в этом Рэтуэе что-то знакомое: едкая усмешка, прищур спрятанных за очками карих глаз, походка… Лишь аура самодовольства, кажется, чуток померкла, перебитая чем-то более спокойным. Одного взгляда Барри хватает, чтобы на интуитивном уровне понять, что с этим Хартли случилось что-то. Но размышления его перебиваются удивлённым охом Линды, видимо, только заметившей его. Он усмехается, глядя на её вытянутое лицо.  — Ты всё ещё здесь?  — Как видишь, — пожимает плечами он, возвращаясь взглядом к Хартли. Тот его тоже замечает, и уже его взгляд становится куда более изучающим. Барри слышит чужой и явно ревнивый смешок, подтверждающий предположения. — Представишь нас?  — С чего бы это? — изгибает бровь Парк, и они с Хартли одновременно фыркают. Рэтуэй протягивает ему руку.  — Хартли Рэтуэй, — произносит он, и Барри сжимает его неожиданно небольшую ладонь. Но только он открывает рот, чтобы представится, Хартли произносит. — Тебя я знаю, Ал. Барри кивает. Прозвище — куда более выгодный вариант, нежели дурацкое Барт.  — Хотите что-нибудь выпить, мистер Рэтуэй?  — Только если хозяйка угостит, — едва не мурлычет он, бросая косой взгляд на Линду. Та тяжко вздыхает. — За такое одолжение не грех, доктор.  — Четырёхзначной суммы тебе было мало, крысёныш? — цокает она, но всё же подаёт Барри знак, усаживаясь за стойку. Хартли с усмешкой садиться рядом. — И нечего раздевать взглядом мой персонал.  — Единственный трудоголик в семье, я так понимаю? — цокает Хартли, выбивая из Барри смешок. Неожиданно флирт Рэтуэя воспринимается куда естественней, чем на его Земле. — К тому же, как я могу? — театрально вздыхает Хартли. — Траурный обет, неужели ты забыла?  — Ага, как же, — цокает Линда. Барри ставит коктейль и перед ней: кобберт с портвейном, без льда, но с аккуратно нарезанным кружочками кумкватом. Парк одаривает его сдержанной улыбкой, но Барри знает, что она довольна. Хартли же заказывает стандартную маргариту. Они мало разговаривают, в основном перебрасываясь короткими репликами, и Барри выступает лишь немым свидетелем. Маргарита Хартли расслабляет, отчего ехидство медленно сменяется какой-то грустью, особенно заметной в глазах. Напоследок он коротко кивает Линде и мягко улыбается Барри.  — Спасибо, Ал. Барри молча кивает в ответ. Он уходит, подняв воротник куртки и взмахнув рукой. Линда следит за его фигурой до самого входа и дальше, уже после того, как закрывается дверь, взглядом провожают едва различимую фигуру в темноте. Когда она поворачивается к нему, Барри приподнимает бровь.  — Траурный обет?  — Зум убил его мужа полгода назад, — поясняет она и да, это то, чего стоило ожидать. Возможно, здешний Хартли был куда смелее того, которого знал Барри. — Ты его знаешь, кстати. Тот латинос, — Барри подавляет кашель. Напряжение между Циско и Хартли принимает совершенно другое значение. — Правда у нас он работал на Зума и вовсе не был таким обаяшкой…  — Я знаю, — произносит он, наконец, совладав с голосом. На непонятый взгляд Парк поясняет: — Имел удачу познакомиться. С Ревёрбом. И даже с его братом.  — Надо же. Скорострел везде поспел? — усмехается она, а затем поднимается. — Пойдём. Спивот, присмотри за стойкой, пока мы не вернёмся! Ну или пока этот тупица не появится. Она не слышит или напрочь игнорирует возмущённый вздох Спивот, маня Барри за собой. Тот подчиняется, убирая двадцатку в карман, уже и без того забитый всякими бумажками, имеющими значения. Линда проводит его мимо кухни, не давая даже поздороваться с поварами — утягивает наверх за локоть и возмущённо стреляет взглядом. В её квартире холодно — окна открыты нараспашку, но запах сигарет — какие-то новороченые с привкусом красного дерева и пьяной вишни, которые Линда стала позволять себе совсем недавно, на что Аллен лишь фыркал — всё ещё не выветрился, на что Барри поморщился. Он курил всё без разбора, не опускаясь разве что до самых дешевых брэндов, за что получал едва ли не ежедневную порцию подколок. Линда корит его за столь поганый вкус и вечно подначивает купить себе что-то нормальное, Аллен, ей богу, кто из нас бывший герой и должен одеваться с иголочки? Но Барри стойко пропускает её подколки мимо ушей. Сейчас Линда выглядит почти что взвинченной, и Барри понимает причину лишь только перешагнув порог гостиной. Кейс лежит на журнальном столике, рюкзак валяется под ним. Барри чувствует странное покалывание в кончиках пальцев — пушку Линда забрала в тот же вечер, когда в бар заявился Харри, едва ли не силой, бормоча себе что-то под нос. С тех пор прошло почти две недели и только сейчас Барри понимает, зачем ей всё это нужно было.  — Хартли перепрограммировал её? — спрашивает он, быстро подходя к столу. Он садится на диван: кейс на коленях ощущается слишком тяжелым, а от холода защёлок по коже бегут мурашки. Он со страхом ожидает, что пушка изменится: превратится в перчатки или того хуже, а от того вздох получается уж слишком облегченным, когда та оказывается цела. Линда хмыкает, не спрашивая, откуда он знает. Проходит вперёд и садится напротив, локтями опираясь на спинку стула. Барри уверен, что именно так она сидела полчаса назад.  — Потребовав за это кругленькую сумму, — наконец отвечает она. Барри поднимает глаза и их взгляды, наконец, встречаются. — Я разделила её на двоих, так уж и быть.  — Он что-нибудь говорил?  — Только что рад, что его малышка, наконец, перестала пылиться в коробке, — на непонимающий взгляд Барри она поясняет. — Она его. Создал ещё когда работал на Уэллса. Ещё до Зума и до того, как злобная версия латиноса похитила его сердце, заставив последовать за ним.  — На нашей Земле её создал Циско. Чтобы остановить меня.  — Я знаю. Ты рассказывал. Барри кивает. Он действительно рассказывал, разве что не упоминая, какую судьбу обрела пушка потом. И как много значила для него теперь. Он в последний раз проводит рукой по рукояти, а затем захлопывает кейс.  — Вы были знакомы?  — С латиносом? Пару раз пересекались. Тот ещё напыщенный ублюдок, но Зум его ценил.  — Я имел в виду Хартли.  — Оу, этот крысёныш умеет разве что скалиться, но не кусаться. Но он мета, а Зуму такие были нужны. Хотя в прочем, он слишком сильно любит родителей, а привязанностей Зум не ценил.  — Какая ирония, — цокает Барри. Линда чуть наклоняет голову, заинтересовано глядя.  — Ты знал его?  — Немного. Они похожи куда больше других двойников. Но мои версии друг друга недолюбливали.  — Ох уж это невысказанное сексуальное напряжение, — цокает Линда, и Барри издаёт смешок. Взгляд Парк остаётся мягким ещё какое-то время, после чего она хмурит брови, опуская его на пушку. Всё меняется — она напрягается, небрежность и забава пропадают.  — Убери её, — говорит она строгим тоном. Барри кажется, что он слышит ещё какие-то ноты — более дребезжащие, выдающие волнение, но до конца не может быть уверен. — В рюкзак. И спрячь туда, где ты обычно прячешь, — Линда встаёт и теперь смотрит на пушку хмуро с небольшой высоты своего роста. Барри, однако, приказу следует. — Рэтуэй сказал, что теперь Уэллсу её не отследить, но постарайся не использовать её в этом районе, ладно? Этот хмырь всё равно не отстанет, но так я могу уверенней закатывать глаза.  — Ты могла меня сдать, — произносит Барри, поднимаясь. Не то чтобы это сильно тревожит его, но… Было что-то цепляющее в том, как рьяно Парк покрывала его. — В конце концов — он моя проблема, не так ли? Линда фыркает, скрещивая руки на груди. Есть что-то дерзкое в её по-детски вздёрнутом носе и изгибе аккуратной брови.  — Выбиваешь из меня признание, что небезразличен мне? Барри пожимает плечами.  — Может быть.  — Какая дерзость, — цокает языком она. Линда подходит ближе и смотрит на него снизу-вверх. И есть что-то чертовски задорное в её взгляде. — Почти так же, как со стороны этого ханжи думать, что я отдам ему тебя или пушку. Почти.  — Это да? — спрашивает Барри, не сдерживая улыбки. Возможно, у него действительно был пунктик на кошки-мышки. Линда пожимает плечами.  — Может быть, — в ответ на его смешок, она ударяет его кулаком в плечо. – Как верно заметил крысёныш, ты — единственный трудоголик в семье, — выражение её лица становится мягче. — Так что ты можешь идти. С Дибни я разберусь.  — Какая доброта, шеф, — искренне улыбаясь, произносит Барри. Линда закатывает глаза, а затем шипит, ткнув ему пальцем в грудь.  — Даже не думай закатывать свою песню, Аллен. Иначе передумаю, и сдам тебя с потрохами ученому, а на твоё место возьму Рэтуэя. Одна гейская катастрофа на месте другой, увидишь, город и разницы не заметит. И она, гордо взмахнув волосами, направляется к выходу из квартиры. Но Барри это и не нужно: улыбка его становится шире, когда он следует за подругой. Всё ответы он уже получил. Он покидает бар, захватив с крючка Снартовскую толстовку. Стало холодать, так что Барри, отчего-то ощущающий себя особенно уязвимым, начинает носить её поверх свитеров с высоким горлом. Вкус у Лена, благо, был отменный: мягкий флис тёмно-синего, почти чёрного цвета пусть и не пах своим предыдущим владельцем, но согревал просто отлично, давая Барри хрупкую иллюзию столь необходимого тепла. Он хмурится и трясёт головой, прогоняя непрошенные мысли. Этот вечер отчего-то кажется ему слишком хорошим, чтобы грустить. В воздухе витает запах пряностей, а с деревьев начинают падать оранжевые листья. Октябрь, близится Хэллоуин — один из самых любимых праздников Барри, уступавший, разве что, Рождеству. Но День всех святых он полюбил ещё в самом детстве, во многом благодаря маме, горевшей по нему так же сильно. Они вместе делали костюмы на каждый год, ещё готовили тёплый глинтвейн и пирог с патокой. Уэсты делали пастуший и тыквенный, что тоже были хороши, но не так, как тот самый, вернувшийся к Барри совсем ненадолго, когда он едва ли не со слезами на глазах утыкался Лену в плечо, обнимая его со спины, пока тот следил за духовкой и… Кажется, это вовсе не походило на попытку избавить себя от тоскливых мыслей. Барри вздыхает. На улице сгустилась тьма, фонари горят тёплым светом, а у Барри подрагивают руки — не то от холода, не то от волнения, а ещё до ужаса сильно хочется курить. Он останавливается у водосточной трубы дома, запуская руки в карман в попытке выудить оттуда пачку, когда краем глаза замечает в переулке какое-то движение. Это действительно странно, потому что проход между домами не освещен, и по идее, Барри не должен ничего видеть. Но быть может, во всём виновата работа, а быть может — шестое чувство, столь отчаянно кричавшее о том, что в переулке всё же кто-то есть. Барри хмурится и прислушивается, делая беззвучный шаг во тьму. Когда глаза привыкают, он различает три фигуры, одна из которых прижата к стене, а две других нависают явно с не самыми дружелюбными намерениями.  — Так, так, так, — тянет один из них. Второй усмехается. — Не думал, что вы окажитесь столь беззащитны. И как мы могли допустить такого тюфяка к власти, Эрни?  — Понятия не имею. Может вы нам скажите, сэр? Ну, сколько голосов было фальсифицировано, господин мэр? Блять-блять-блять-блять. Барри искренне рад, что ему хватает выдержки не произнести все вертящиеся на языке ругательства вслух. Эффект неожиданности всё ещё на его стороне, но блять, что он вообще должен делать?! Обычно он был тем, кого вытаскивали из подворотней, и к подобному исходу его никто не готовил и… Прижатый к стене мужчина — мэр, чёрт возьми — стонет, и блять, у Барри напрочь из головы вылетают все размышления о том, каким образом столь осторожный и озабоченный мэр оказался в этой подворотне. Барри думает только, что положение явно не на его стороне, и если Барри не предпримет что-то прямо сейчас, то он пострадает. Чего он точно не может допустить. Возможно, именно это чувствовал Эдди, вытаскивая Айрис из подобных передряг. Поэтому Барри натягивает капюшон и достаёт пушку из кейса, отпихивая его и рюкзак в сторону. Когда пушка активируется с характерным звуком, слабо освещая подворотню, Барри чувствует себя как никогда уверено. Барри ничего не страшно. Это его должны бояться. И они боятся. Барри видит, как вздрагивают их плечи, как выпрямляются фигуры. Делает шаг навстречу и видит, как тот второй, Энди, пятится назад, сжимая ладони в кулаки. О, какая удача.  — Холод, — почти не дрожащим, скорее напряженным голосом произносит он. Барри хочется его поправить, сказать что-то едкое в ответ — так бы непременно поступил Лен. Но Барри молчит, потому что скажи он хоть слово, и всё, что они с Линдой делали, падёт. Поэтому он молчит, делая ещё один шаг. — Какая неожиданность. Н-не думал встретить тебя в этом районе. Барри молчит. Поднимает пушку, направляя его на второго, всё ещё удерживающего Леонарда мужчину. Тот разворачивается к нему, но не полностью, по-прежнему не отпуская мэра. Барри это начинает злить.  — Мужик, остынь, — Барри хмурится, кладя палец на крючок. Реактор чуть вспыхивает, освещая отразившийся на лицах мужчин ужас. — Блять, мужик, хорош. Барри указывает пушкой в сторону. Энди тянет второго за рукав, но тот упрямится, хмуря брови.  — Если ты думаешь, что можешь меня… И тогда Барри выстреливает. Всё происходит слишком быстро: ему просто надоело. Крио-луч ударяет их обоих — почти отчаянная попытка Энди загородить собой напарника. Его крик позволяет Барри воспользоваться моментом. Он бежит слишком быстро от ударившего в голову адреналина и едва успевает обрабатывать события. Будто со стороны смотрит, как Энди падает на колени, хватаясь за раненное плечо, как матерится второй, как он сам отталкивает его, ударяя сначала в живот, а потом и вовсе прикладывая головой об стену, слыша мерзкий хруст, сопровождающийся криком и булькающими звуками. Им будто руководит кто-то другой — отчаянный, почти животный гнев и ярость, чей огонь поддерживается одной лишь мыслью. Он не позволит забрать у него Лена вновь. Когда крик Энди превращается в хрипы, отдалённо напоминающие мольбы о помощи, Барри отпускает второго.  — Убирайтесь, — рычит он низким голосом, мысленно подмечая, что фанатизм по «Звёздным войнам» сейчас был как никогда кстати. Гнев медленно отступает, когда он наблюдает за тем, как хулиганы со скулежом и проклятьями убегают прочь, и когда оба они скрываются за поворотом, он позволяет себе облегченно выдохнуть. Справа раздаётся тяжелый вздох. Барри резко поворачивает голову, и сердце его сжимается. Леонард стоит, прижимаясь к стене. В принципе, он выглядит не так плохо — бровь и губа явно разбиты, а его некогда белоснежная рубашка порвана и испачкана в нескольких местах, но Леонард в порядке. И он смотрит на него, рассеяно хлопая глазами. Заметив, что за ним наблюдают, он выпрямляется: лицо тут же искажается от боли и, возможно, Барри недооценил серьёзность повреждений. Уголёк злости в груди начинает теплеть.  — Какого чёрта ты тут забыл? — шипит он прежде, чем успевает остановить себя. Реакция мэра превосходит все его ожидания: лицо вытягивается, а из горла вырывается высокий хрипящий звук. Он узнал его. Конечно, чёрт возьми, он узнал его. Барри поворачивается и отходит в сторону не только в попытке помешать себе сотворить какую-то глупость. Он приседает, возвращая пушку в кейс, а его — в рюкзак, а затем выпрямляется, поворачиваясь обратно. Мэр чуть отошел от стены и теперь смотрит прямо на него с явным шоком и непониманием в светло-голубых глазах. Он несколько раз моргает, затем прочищает горло.  — Барри? Блять, он не должен был звучать так проникновенно. Барри выдыхает шумно, чувствуя, как холодный воздух проходится по подбородку. Затем делает шаг вперёд, сбрасывая капюшон. Мэр вновь издаёт низкий горловой звук.  — Ты… Это ты. Всё это время… Ты Капитан Холод.  — Да. И нет, — отвечает Барри, ничуть не улучшая ситуацию. Чуть ползущие вверх брови мэра тому свидетель. — Это сложно. Мэр растерянно моргает. Затем делает попытку собраться, но ничего не выходит — стоит ему чуть повести плечом, как лицо искажает от боли. Барри хмурится.  — Здесь нельзя оставаться, — произносит он, подходя ближе. Мэр продолжает пялиться, так что Барри приходится взять всё в свои руки. Он останавливается, затем опускает рюкзак на землю и снимает толстовку. Набежавший ветер, касаясь оголившейся поясницы, вызывает толпу мурашек. Он протягивает толстовку Леонарду. — Надень. Это твой размер, давай же. Мэр, кажется, наконец выходит из транса, следуя его указаниям. Едва только голова оказывается в капюшоне, Барри хватает его за локоть и тянет вглубь подворотни, изо всех сил подавляя желание обернуться. До конца не понимая, что творит, Барри доводит мэра до квартиры обходными и очень длинными путями, несколько раз переходя дорогу в явно неположенных для этого местах. Он даже не пытается прислушиваться к явно возмущённому его действиями сознанию, потому что он действительно не понимает, что творит. Всё обернулось совсем не так, как он представлял, весь его грёбанный вечер шел не так, как он представлял. Барри никогда особо и не задумывался, как именно расскажет мэру о том, что он не совсем тот Барри, который мэр думает. Это казалось слишком размытым и затуманенным тем задорным весельем, наполнявшим душу Барри после каждой их встречи. Водить мэра за нос было весело, получать кофе и пончики тоже весело… Спасать его от хулиганов в подворотне? Нет, вот это уже ни черта не весело. Совсем не весело, и даже наоборот. Поэтому да, Барри взрывается, едва за спиной захлопывается дверь.  — О чём ты вообще думал?! — вопит он, едва не толкая Леонарда вглубь квартиры. Тот пятится сам, и от мелькнувшего на его лице ужаса Барри лишь сильнее злится. — А если бы меня там не было?! Если бы я блять не остановился, решив закурить одну грёбанную сигарету?! Ты хоть представляешь, что они могли с тобой сделать?! — Барри шумно выдыхает. — Где, чёрт возьми, Марк?! Почему ты был там без него?  — Я всегда хожу туда один, — отвечает Лен, видимо, наконец собираясь с силами. Он смотрит ему в глаза, и взгляд остужает распалившисйся гнев Аллена. — И Марк мой водитель, а не телохранитель. И это… — он делает многозначный жест рукой. — Всего лишь случайность.  — Ты мог пострадать, — цедит Барри. — Они могли… Чёрт возьми, Лен! Сокращение, сорвавшееся непроизвольно, потрясает и отрезвляет их обоих. Барри заставляет себя замереть и шумно выпустить воздух, прикрыв глаза, и окончательно успокоившись. Это заходило слишком далеко. Он проходит в глубь квартиры, огибая и тщательно игнорируя выразительный взгляд мэра, направляясь на кухню. Там он достаёт из аптечки перекись, вату и пару пластырей, а из холодильника — баночку с особой мазью. Ставит их на стол.  — Позаботься о себе. Я принесу тебе чистую одежду.  — У тебя есть комплект моего размера? — спрашивает Леонард, и Барри не удосуживается ответить. Быстрыми шагами он направляется к себе в комнату, где, распахнув дверцы шкафа, вытаскивает из глубины его полок свитер и джинсы — единственную пару, прихваченную с собой, фактически, случайно. Но видимо в этот вечер случайности хреново выполняли свою работу. Он выходит из комнаты с вещами, тут же бросая их на диван под удивлённый взгляд Леонарда, а затем стратегически отступает в ванную. Там, закрыв дверь на два оборота, он опускает крышку унитаза и садится, обхватывая голову руками. Как же неебически хреново заканчивается этот день. Он сидит в ванной достаточно долго, едва не теряя счёт времени. Но когда всё же решается выйти, мэр уже переоделся. Едва заслышав скрип двери — давно пора было смазать петли — он поднимается и оборачивается, глядя прямо на Барри. Бля-я-я-я-ть. Барри кажется, будто в него из дробовика выстрелили, к чертям снеся то, что было сердцем и оставив на месте дурацкой мышцы дыру, сквозь которую было слышно, как скулит его душа. Потому что прямо сейчас посредине его чёртовой гостиной стоит его Лен: живой и абсолютно реальный, смотрящий на Барри с выразительностью в светлых глазах. У него уходит много сил, чтобы собрать остатки выдержки в кулак и, плотно сжав зубы, направится на кухню. Ему необходим алкоголь — чертовски огромное количество алкоголя, и, благо, как раз на этот случай, в каком-то из шкафчиков была припасена бутылка бурбона. Барри наливает его в дурацкую чайную чашку с забавным ленивцем, и выпивает содержимое одним большим глотком. Оборачивается, смотрит на замеревшего в проходе мужчину. Наливает ещё и выпивает так же быстро. Вновь поднимает взгляд.  — Хочешь? Леонард кивает, несколько затормозив. Затем берёт у Барри бутылку и пьёт прямо из горла: два небольших глотка, а затем он морщится, ставя её на столешницу. Поднимает глаза на Барри.  — Я искал тебя, — у Аллена внутри всё скручивается в тряпочку и камнем падает вниз. — Когда шел туда, я искал тебя. Хотел увидеться. Поговорить. Мне нужно было… Мне сказали, что я могу передать ему что-то через ваш бар, но я хотел найти тебя. А потом это и я… — он вздыхает, потирая переносицу. Барри кажется, будто у него болит голова, но он не решается спросить. Вместо этого замечает, как по-дурацки криво налеплен на бровь пластырь, и это кажется ему совершенно неправильным. — Это был ты. Это ведь…  — Не всегда, — качает головой Барри. Их взгляды вновь сталкиваются, и у Барри скулы сводит от напряжения. — Это сложно, Лен. Леонард вздыхает. Пластырь чуть изгибается вверх, и Барри не выдерживает. Вытягивает руку и поправляет его, переклеивая. Останавливается, ощущая, как замер Леонард. Их взгляды встречаются, и ему вдруг кажется, будто он вновь обрёл скорость, потому что само время останавливается. Он проводит ладонью вниз. И всё обрушается. Он не знает, кто тянется первым. Напряжение доходит до крайне точки, это определённо было слишком для них обоих.Колени подкашиваются, когда чужое дыхание опаляет губы. У Барри от прикосновений сносит крышу. Он тянется вперёд. Его трясёт. Как сильно он скучал по этому.  — Лен, Лен, Лен… — скулит он, не узнавая собственный голос. Чувства обрушаются лавиной, но Барри погребает под ней их обоих. Внутри у него синим пламенем пылает огонь, то жаром, то холодом облизывая внутренности, насылая на тонкую промёрзшую кожу волны мурашек. Это похоже на каждый из его снов, это ощущается так нереально… Пока Леонард не стонет, сдаваясь под его напором. Стон Барри больше походит на рык. Он произносит что-то нечленораздельное. Онемевшие пальцы, наконец, отпускают ткань свитера, поднимаясь выше, касаясь горячей кожи шеи, ощущая, как Леонард дрожит от прикосновений, и добираясь до затылка, с наслаждением поглаживая до боли родной ёжик волос. Леонард вновь стонет, приоткрывая рот, и только тогда Барри понимает, что ведёт. Это неправильно, вспыхивает в голове, когда язык преодолевает преграду в виде зубов, а затем возвращаясь назад и острым кончиком проходясь по контуру губ. Барри хмурится, прогоняя это чувство прочь, и Леонард вновь целует его, обхватывая лицо, и Барри выдыхает, потому что это ощущается так знакомо, так желанно, и всё, что он хочет, чтобы Леонард не останавливался, чтобы они не останавливались, потому что Барри так скучал, потому что Барри так тосковал, и он просто не может больше терпеть и его руки… Положение становится достаточно неудобным, чтобы он продолжал держать руки на чужом затылке, так что Барри опускает их. Но, не желая отстранятся, он запускает их под свитер, ткань задирается и… Всё тело пронзает электрический заряд. Каждую мышцу на теле Барри сковывает напряжением — хладным ужасом сжимающим нервны окончания. Он отстраняется, широко раскрывая глаза и не сводя шокированный взгляд с торса мужчины. Тот, кажется, хмурится.  — Что-то не так? Вместо ответа Барри окончательно вытаскивает край свитера из-за пояса, задирая его вверх. Крик застывает в горле. Подтянутый, но всё же лишенный рельефных мышц торс. Ощутимо мягкие под пальцами мышцы. Идеально бледная кожа. Барри делает ещё один шаг назад. Леонард пытается перехватить его взгляд, выглядя абсолютно непонимающим, и Барри отворачивается, зажмуриваясь. Образы возникают в темноте яркими вспышками. Их отношения начинались с простого секса, без всяких обязательств, и Лен даже не всегда раздевался полностью. Это пришло потом, когда он стал задерживаться, позволяя себе оставаться на утро, а Барри — разглядывать его кожу, проводить по ней пальцами, чувствовать под собой напряженный мышцы, видеть, как плотно сжимаются губы, когда пальцы касались шрамов. Барри помнит каждый из них. Хрип царапает горло, и Барри жмурится лишь сильней, но это не помогает. Он помнит каждый из них: коньки, геометрические линии, персидская фреска, карты, крохотная змейка, дерево с густой кроной, горсть монет. Россыпь снежинок. И несколько крохотных молний, появившихся уже после начала их отношений. Барри помнит их всех, помнит, что стоит за каждой из них. Знает каждый изгиб и шероховатость шрамов. Помнит напряжение, изгиб брови. Взгляд, что раз за разом становился всё мягче. Медленно, словно лёд таявшее напряжение, пока не остаётся лишь кроткая нежность и доверие. Крепкие руки, сжимавшие его кольцом, спокойное дыхание, обжигавшее затылок, хватка вдруг становившаяся крепче, будто в страхе, что Барри уйдёт. Встреча взглядов. Горячее обожание в льдистых глазах. Scarlet. Грудь стискивает спираль. На плечо ложится рука, но он сбрасывает её прежде, чем это прикосновение перерастает во что-то большее. Спираль добирается до горла, острыми краями царапая глотку.  — Тебе нужно уйти, — хрипит он, не оборачиваясь. — Это неправильно. Я не должен был, я…  — Барри, тише, ты не… — Леонард берёт его за плечи в попытке развернуть к себе, но Барри лисой извивается.  — Нет. Уходи. Сейчас же.  — Барри…  — Сейчас же, Леонард Маршалл Снарт, — цедит он сквозь плотно сжатые губы. Лёгкие горят, но он не позволяет себе вдохнуть и слышать, пока входная дверь не захлопывается. Этот звук подобен хлопку пробки, резким движением выдернутой из сливного отверстия в баке. Только баком оказывается грёбанная платина, сдерживающая тонны воды.  — Мне так жаль, — хрипит он. Голос его высокий, хрипящий. Он закусывает кулак, впиваясь клыками в кожу, пытаясь хоть как-то уравновесить физическую и ментальную боль. Но ничего не выходит. Он просыпается в постели, не помня, как нашел в себе силы добраться. В горле першит, кожу стянуло от обезвоживания, а голова отдаёт тупыми вспышками боли при каждом резком движении. Похмелье, думает он. Неужели тех двух стаканов оказалось достаточно? Но стоящая на кухне бутылка наполнена куда меньше, чем он ожидал. Неужели, он выпил ещё? Ответов Барри не находит, так что приходится смириться, закидываясь двумя таблетками аспирина и выпивая полтора литра воды. Головная боль не унимается, и он морщится. Ему чертовски хочется есть и спать, но ни то, ни другое организм делать не способен или просто не хочет, поэтому Барри садится на диван, обхватывая колени руками и пряча в них голову. Он пытается понять, что чувствует, но комок эмоций в груди слишком тугой, чтобы размотать и разобрать его на отдельные нитки. В глаза будто песка насыпали и, вероятно, ему хочется как следует прорыдаться — с соплями, слюнями и надрывными всхлипами, но жидкости в организме слишком мало, чтобы позволить себе слёзы. Это была ошибка, думает он. Это была ошибка, слабость. Барри не должен был делать этого, но страх — первая нитка, кончик которой он вытаскивает из клубка — всё ещё внутри. Именно он позволяет понять: Барри сделал это не потому, что хотел… Или не только потому. Основное желание было убедиться, что Леонард цел. Что он здесь, что Барри успел. Хотя бы в этот раз. И тебе полегчало? Барри вздрагивает. Этот голос другой, куда более мягкий. И он не принадлежит Лену. Хочет ли он, готов ли вообще услышать голос Снарта, Барри не знает. Но голос другой. Кейтлин. Или мама? Барри не знает. И ответа у него нет. Раздаётся трель. Внутри головы будто начинают движение десятки отбойных молоточков, и Барри морщится. Трель повторяется, уже более продолжительная. Он выдыхает шумно и поднимается, направляясь в квартиру.  — Мистер Аллен? — спрашивает невысокая девчушка в зелёной форме. Барри кивает, сглатывая собравшуюся на языке горечь. Девушке хватает такта не комментировать его состояние и внешний вид. Вместо этого она протягивает ему ручку и бланк. — Распишитесь. Барри даже не спрашивает, зачем. Быть может, сейчас он завещал своё тело науке или подписал договор на пожизненный рабский труд. Но вместо этого в руках у него оказывается небольшая коробка со знакомой эмблемой на крышке, а девушка бодро спускается вниз. Барри возвращается в квартиру. Коробку он открывает лишь чтобы подтвердить свои предположения. От вида пончиков и кофе становится плохо. Тошнота подступает к горлу. Он замечает конверт, и чувство лишь усиливается. Всё внутри кричит, чтобы он этого не делал, но Барри не слушает. Разрывает конверт резким движением, достаёт оттуда плотную бумагу. Глубоко вдыхает. Разворачивает. «Я знаю, что произошедшее ночью было неожиданным для нас обоих, и я понимаю, что, возможно, многого прошу, но мы можем поговорить? Пожалуйста. Вторая улица 13. Последний этаж. 21:00. Л.» Барри моргает, перечитывая письмо. Каждая строчка пропитана каким-то нездоровым отчаяньем, мольбой, которую Барри уж точно не заслужил. Тошнота поднимается к горлу, и он отбрасывает письмо. Он едва успевает приподнять крышку унитаза, как его вырывает смесью алкоголя и желчи, отчего во рту становится до невозможности мерзко. Но по какой-то странной причине Барри испытывает облегчение. Убедившись, что спазмы закончились, он поднимается. Смывает рвоту, промывает рот холодной водой, умывается. Возвращается в гостиную. Поднимает письмо, вновь перечитывает. Леонард хочет поговорить. Он заботится о нём даже когда Барри закатил сцену, оттолкнув и наорав на него. Чувствует себя виноватым? Боится, что Барри оттолкнёт? Не хочет, чтобы Барри уходил. Барри не заслуживает этого. Только не он. Потому что всё это предназначается другому. Барри вспоминает то мягкое, почти мечтательное выражение глаз двойника. Хмурится. Складывает письмо. Он должен покончить с этим. Он выходит из квартиры, успев лишь только захватить куртку. Свет ударяет по глазам, заставляя чувствовать себя уязвимым. Прохожие обходят его стороной, но это и не удивительно: Барри уверен, что выглядит чуть лучше бездомного алкаша из соседнего двора. Но сейчас ему плевать. Слишком долго Барри тянул с этим. И сейчас он полон уверености покончить с этим.  — Аллен, ты из какой мусорки вылез? — вместо приветствия произносит Джулиан, но Барри успевает заметить мелькнувшее в его взгляде беспокойство. Ухмыляется, качает головой.  — Мне нужно позвонить. Ты можешь… Джулиан протягивает телефон прежде, чем он успевает закончить предложение. Барри благодарно кивает, уходит в подсобку. Впивается взглядом в экран. Вздыхает. Он не знает телефон Барри. В голове всплывает сцена, как тот раз за разом предлагал оставить его, но Барри отказывался. Зачем ему? Вот действительно, зачем? Решение приходит неожиданно, но Барри медлит, вертя мобильник в руках. Предположение ничем не подкреплено, но Барри уверен в его правдивости. Потому что сам бы так поступил, будь у него возможность. Да только… Барри не он. Ему стоило давно понять это. Но Барри всё же пытается. Глубоко вздыхает, будто перед прыжком, а затем медленно, вороша старые воспоминания, набирает шестизначный номер. Прикладывает телефон к уху. Каждый губок вибрацией проходит по телу. Он задерживает дыхание.  — Алло? — раздаётся с другой стороны, и Барри вздыхает. В голове шлейфом проносятся всевозможные ругательства, но Барри берёт себя в руки.  — Здравствуйте. Миссис Аллен, правильно я понимаю?  — Да, чем я могу помочь? — Барри крепко жмурится. Глаза увлажняются, кажется, впервые за вечность.  — Мне нужно поговорить с Барри. Я его… друг. Барт.  — Хорошо, сейчас я позову его, — она опускает трубку, и Барри слышит, как она зовёт его. Он зажимает рот рукой, сдерживая хрип. Внутри всё дрожит. В трубки раздаются торопливые шаги.  — Барт? — удивлённо спрашивает Барри, и Барри шумно вздыхает. — Барт, это ты? Что-то случилось? Барт? Барри?  — Это я, — хрипит Барри, наконец совладая со своим голосом. Он шумно вздыхает. — Да, Барри, это я. Не разбудил?  — Три часа дня, Барт, какой… У тебя всё нормально?  — Да. Нет. Не важно, — мотает головой Барри, и прежде, чем Барри успевает его перебить, он произносит: — Барри, ответь мне честно: это Леонард Снарт? Барри замирает, и несколько секунд Барри слышит в трубке лишь чужое дыхание.  — Я не понимаю…  — Всё ты понимаешь, Барри. Просто ответь: да или нет. Это глупо, думает Аллен. Чертовски глупо, потому что он знает ответ. По-другому и быть не может. Но ему нужно услышать это от самого Аллена. Дать ему шанс.  — Да, — раздаётся шепот в трубке, и Барри облегченно выдыхает. — Но сейчас это не имеет никакого значения, даже если ты узнал об этом откуда-то, я не… Барри хмыкает.  — Будь готов к восьми. Я заеду за тобой в половину. А затем завершает вызов прежде, чем Барри успевает ему возразить или, что ещё хуже — завалить вопросами. Несколько секунд смотрит на стандартную заставку дисплея, нажимает кнопку блокировки. Закрывает глаза и прислоняется лбом к косяку. Глубоко вдыхает. Считает до десяти и обратно. Это правильно. Наконец, Барри чувствует это. Необходимо с этим покончить. Он возвращается в зал и кладёт телефон на стойку. Джулиан смотрит на него озабоченно, убирая гаджет в карман.  — У тебя всё нормально, Барт? Барри усмехается, усаживаясь на высокий стул.  — Нет, — поднимает на Джулиана глаза, кладёт пятёрку на стол между ними. — Сделай мне что-нибудь. Впервые он рад, что Джулиан не возражает.

***

Такси подъезжает к дому Алленов ровно без пятнадцати девять. Барри просит остановить, но из машины не выходит, сверля взглядом дверь.  — Мне посигналить? — предлагает водитель, и Барри согласно кивает. Раздаётся губок. Некоторое время ничего не происходит, но затем входная дверь всё же распахивается. Барри видит двойника, что медлит, топчась на пороге. Аллен одет в привычную рубашку с бабочкой, но вместо брюк он надел тёмные джинсы, а волосы аккуратно уложены на бок. Барри хмыкает. Учитывая, что с самого утра он не переодевался, различить их не составит особого труда. Он открывает дверь, но не выходит. Барри медлит ещё какое-то время, а затем подходит к машине. Барри передвигается к окну, освобождая место. Когда Аллен закрывает за собой дверь, Барри машет водителю рукой.  — Вторая улица 13, — произносит он, и водитель кивает ему в зеркало заднего видения.  — Может быть, ты всё же объяснишь, что происходит? — спрашивает Барри. Аллен поворачивает голову, смотря на двойника. Тот плохо скрывает своё волнение, перебирая очки в руках. Он напоминает Барри себя в юности. Аллен усмехается про себя. Мысли семидесятилетнего деда в голове почти тридцатилетнего парня. Класс. — Не то чтобы я тебе не доверяю или беспокоюсь, но, согласись, это выглядит достаточно странно, да и ты тоже… — он нацепляет очки, поправляя их указательным пальцем. Барри фыркает. – Выглядишь странно. Аллен хмыкает.  — Вряд ли бывший герой способен на какую-то пакость, не так ли?  — Не знаю, — честно отвечает Барри. Такой честный ответ заставляет Барри почувствовать себя уязвимым. — Но мне хотелось бы верить. Оставшуюся часть поездки они молчат. Когда такси останавливается перед высоким домом, Барри вручает таксисту двадцатку, не принимая сдачи, а затем выходит из машины, маня двойника за собой. Кажется, его нервозность только усиливается. Он оглядывается по сторонам, пока Барри разглядывает звонок, вычисляя номер квартиры.  — Что мы делаем в центре города в такой час? — спрашивает он. Барри хмыкает, открывая дверь и пропуская Аллена внутрь.  — Расставляем точки над i, — произносит он, нажимая кнопку вызова лифта. Двойник шумно вздыхает и сдаётся, видимо, осознав, что ответов он не добьётся. Барри криво улыбается. В лифте он уверено нажимает кнопку напротив золотой гравировки «петнхаус». Кабина быстро поднимается вверх, и, кажется, нервозность двойника передаётся и ему. Но он сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ладонь. Пора с этим покончить. Кабина останавливается, раздаётся трель, и двери распахиваются, пуская их прямо в квартиру. Они оказываются в просторном коридоре. Пол уложен паркетом, на стенах почти нет декора: Барри подмечает лишь стоящий в углу горшок с высоким растением. Квартира светлая, отличающаяся от того, к чему привык и чего ожидал Аллен. Но это и к лучшему.  — Проходи! — раздаётся несколько взволнованный голос, и словно в замедленной съёмке Барри видит, как вытягивается и бледнеет лицо двойника. Он пятится назад, но Барри хватает его за локоть, крепко стискивая. Барри панически мотает головой.  — Нет, ты не можешь, это… Барри не слушает. Тянет двойника за собой, уверенно проходя внутрь квартиры. Ему плевать, что случится потом, плевать, как всё обернётся. Ему нужно покончить с этим прямо сейчас.  — Леонард! — громко произносит он, неожиданно слыша свойственную Холоду сталь в голосе. Но, может, это было и к лучшему. Так звучал голос Лена, когда тот злился, ревнуя его к кому-то. И ничего не мешает Барри представить, будто это он выставляет границы.  — Барри, я… Леонард появляется со стороны, где по предположениям Барри должна была находится кухня. Он выглядит куда лучше, чем вчера ночью, хоть и одет в привычные брюки и рубашку. Но на нём нет пиджака и галстука, а рубашка расстёгнута на двух верхних пуговицах, и он выглядит расслабленным… До тех пор, пока не замечает их. Барри издаёт сдавленный скулёж, отчего Барри плотнее сжимает губы. Он смотрит на то, как вытягивается лицо Леонарда, и как глаза его медленно перемещаются с него на двойника и обратно, а на лице отражается полнейшее непонимание происходящего. И Барри почти наслаждается этим непониманием. Триумф, который его игра заслужила. Лен бы им гордился.  — Что происходит? — наконец, произносит Леонард, и Барри улыбается. Отлично. Самое время.  — Думаю, все мы понимаем, в сколь дурацкое положение попали. Но позволь представить тебе Барри Аллена, репортёра Еженедельной Рутины и твоего студента в прошлом, — он смотрит в глаза Леонарду, и что-то внутри трещинами идёт. — Я говорил, что это сложно. И я не тот, кто тебе нужен. А ты — не тот, кто нужен мне. Мы оба знали это с самого начала, — он сглатывает, плотно сжимая губы. — Мне жаль, что так вышло. Но вы должны поговорить. Он отпускает локоть Барри и отворачивается, но вдруг чувствует хватку на своём локте. Двойник смотрит ему прямо в глаза.  — И ты вот так уйдёшь? Слова почти наполнены злостью. Барри отчего-то улыбается мягко.  — Он твой. Так что высунь голову из песка, и только попробуй упустить свой шанс. И он, осторожно выбравшись из хватки Барри, уходит, не оборачиваясь. Лифт спускается слишком быстро, и уличный воздух кажется ему каким-то другим. Барри думал, что должен ощущать облегчение. Но есть лишь какое-то чувство неопределённости, почему-то ощущающееся серым. Поэтому он поворачивается и идёт вперёд, на ходу закуривая сигарету. Магазины сменяют друг друга, людей становится меньше, свет фонарей тускнеет, а он всё идёт и идёт, останавливаясь лишь на переходах и около урн, лишь для того, чтобы выбросить бычок и зажечь новую сигарету. Он не замечает, как дома пропадают, а дорога становится уже. Город остаётся позади, а Барри всё идёт и идёт. Он останавливается только когда впереди показывается белое пятно. Приглядевшись, Барри понимает, что это билборд. Подходит ближе, останавливается. Поднимает голову. Возвращайтесь домой! Барри усмехается. Глаза отчего-то вновь сухие, но слёз нет, и причина тому не изнеможение и даже не токсичное отравление. Нет. Он просто ничего не чувствует.