Останься...

Трой забрался внутрь броне-монстра. Ника, скорчившись, лежала на боку, подложив под голову свою сумку. Заметил движение ресниц — не спит. Подошел и сел прямо на пол возле нее, опираясь спиной о койку, винтовку поставил рядом, под рукой. Чуть откинул голову назад и прикрыл глаза. Сказал медленно: — Мне петь не надо, если что случится. — О чём это ты… — Ника нахмурилась и приподняла голову, уставившись на него. — Главное — не мешкай, как сегодня, не… растекайся, держи себя в руках, — он посмотрел, чуть повернувшись, очень серьезно. — Пошёл… пошёл ты к… к чёртовой матери! — у Ники вдруг перекосило лицо, но слёз не было, её опять заколотило, пришлось накрыться одеялом с головой и трястись нервной дрожью уже в душной темноте. Наружу торчала лишь тонкая рука, сжавшаяся в кулак. Трой уставился на этот кулак с выпирающими костяшкам, чуть потянулся и поцеловал запястье. Ника тут же подставила ему ладонь, по которой он тоже прошелся. Под одеялом протяжно вздохнули. Трой сел ровно, опять прикрыл глаза: «Подремать, что ли?» Ника вынырнула и задумчиво посмотрела ему в затылок. Совсем зарос буйными кудрями, видимо, кое-кто, с вороньим гнездом на голове, плохо на него влиял. Она тихо села на койке, немного подумала, а потом сзади обняла его за шею, прижимаясь щекой к щеке. Щетина была мягкая, почти не кололась. Медленно погладила по плечам, груди, забираясь под грубую ткань куртки. Приложила ладонь, послушав биение сердца, снова погладила и обеими руками сжала в объятиях, чуть встряхивая. Заговорила совсем тихо: — Не уверена, что смогу петь, если… если ты… тебя… после я уже ничего не смогу. Совсем ничего, понял? Так что будь осторожнее. — Серьёзно? Тогда, на ранчо, ты другое говорила, — Трой повернулся к ней, встречая странно блестящий чёрный взгляд совсем близко, — мол, секс хорош, дорогой, но не лезь, держи дистанцию! Я всё ждал какой-нибудь херни вроде — «Давай останемся друзьями», но… — Трой, я тогда просто… я… — очень захотелось оправдаться за прошлый свой идиотский финт, за трусость, но слов не находилось. — … этого не последовало, хорошо, я и так слетел с катушек! — он продолжил с того же места, где она его перебила, — Ладно, всё, хватит. Пойду, оглянусь. Спи. Ника разомкнула объятия, отпустила его, всё так же задумчиво сидя на койке и глядя в одну точку. Кое-где на шее и лице еще остались мельчайшие брызги крови, потемневшие почти до черноты. Хватит. Хватит? Хватит!.. Трой поднялся, потянувшись за оружием, но посмотрел на нее и замер. Покачал головой. Уже почти отвернулся, но шагнул обратно и, наклонившись, поцеловал её в щёку перед уходом… *** Остановиться не было никакой возможности. Хотя бы притормозить и задуматься тоже. Мысли о том, что с минуты на минуту может объявиться хозяйка помещения, а то и вломиться, отбиваясь от толпы ходячих, почему-то совсем не беспокоили. Беспокоила ужасно узкая койка, улечься на которую вдвоём не было никакой возможности, а потому Трой на неё сел, быстро усадив нетерпеливо постанывающую ему в рот Нику сверху. Короткий поцелуй перед уходом мгновенно осложнился. Они словно вспыхнули, одновременно накинувшись друг на друга. Ника привстала на коленях, быстро стряхивая с него куртку, и тут же дёрнула футболку. Трой мотнул головой, освобождаясь от ворота, и жадно смотрел, как она порывисто стягивает свою полурасстегнутую рубашку вместе с майкой вверх. Потеряла равновесие, почти упав на него, но Трой подхватил и прижал крепко, наслаждаясь близостью и тёплой кожей. Целовал, куда придется, а хотелось попробовать всю на вкус. Расстегнул молнию на её джинсах… Нике показалось, что он не просто стаскивает с неё одежду, а всё накопившееся и страшное, слоями. Если бы эти проклятые слои горели, они бы вымазались в саже по макушку, как черти. Звякнув пряжкой ремня, Ника запустила руки ему в волосы, чуть отклоняя назад и села сверху, заставив на мгновение зажмуриться — горячая. Трой обнял крепче, немного удерживая и шепча: «Тшшш, Никки, тихо…» — спешить почему-то совсем расхотелось. Пусть бы время вовсе остановилось, оставив весь окружающий мир застывшим — полусгнившим, полурастерзанным. Этим двоим ничего и не нужно было, кроме друг друга в максимальном приближении. Тогда на ранчо, в постели, всё было просто. Как дегустация, с последующим ненавязчивым обсуждением букета. Оба «подшофе» и всё круто, но вполне в рамках приличий. Сейчас же они были просто «в хлам», наплевав на все приличия. Оказалось, что всё известное многообразие допингов летит к чертям, уступая этому странному, иногда почти враждебному ощущению глубокой привязанности к другому человеку. Болезненной тяги, на грани. В какой-то момент, Ника вдруг резко выгнулась, хватаясь рукой за полку над головой, скуля и прикусывая губы. Коротко глотнула воздуха. С полки что-то немедленно металлически грохнуло и посыпалось… но Трой услышал лишь, как она простонала его имя, легко и очень ровно снимая у него крышу — единственное дело, которое она делала аккуратно и со всей педантичностью. «Завтра может уже не быть, — оглушительно стукнуло у него в голове, — и даже сейчас внезапно тоже. Не быть её, меня, нас…» Он закрыл глаза, поднялся губами по напряжённой шее вверх, скользнул по горячей щеке к виску, и шепнул, как всегда, прямо в ухо: «Люблю тебя… люблю, Никки». *** Алтея еще раз внимательно огляделась и отправилась к «дому». Троя у машин не оказалось. Внутри едко плеснуло паникой: «А что, если?..» Движок завести они бы не смогли, но там кассеты! Сердце ударило где-то в глотке, Эл подбежала, взобралась и уже схватилась за ручку, как услышала негромкий, сдержанный стон, потом второй — уже совсем не сдержанный. По голосу — Ника. Секунда на понимание. Алтея отпустила ручку, словно обжигаясь, спрыгнула, и отошла в сторону. Вытерла запястьем вспотевший от страха лоб, несколько раз глубоко вздохнула, успокаиваясь. Тихо засмеялась себе под нос: «Пустила котиков в тёплое, уютное место, вот теперь и расхлёбывай!» Внутри машины что-то звякнуло и с грохотом обвалилось. Эл обернулась и еле слышно «пропела»: «Ну что вы, ребята, не стесняяяйтесь, чувствуйте себя, как дооома!» Налила себе кружку уже подостывшего чая и забралась на крышу их высокого внедорожника, скрестив ноги. Подняла голову — сегодня было на удивление ясное небо, каждая звезда, как на ладони. Глубокая, затягивающая чернота. Россыпь холодных колких искр — бесконечное пространство равнодушия. В такую ночь, наверное, особенно хорошо в объятиях любимого человека… Алтея вдруг нахмурилась, горько сжимая губы: «Всё проходит, и это когда-нибудь пройдёт…» — тяжкие воспоминания вдруг вывалились из какого-то гадкого угла памяти, будто влепляя пощечину наотмашь. Алтея схватила эту «тварь» за склизкий хвост и, не церемонясь, запихнула обратно в тот гадкий угол. Отпила чай, восстанавливая дыхание, потерла занывшую было грудь. Обернулась на бронемашину. Стало тихо, видимо, угомонились. Алтея включила камеру, просматривая сегодняшние записи, начиная с первой, когда снимала их издали в море цветов. Досмотрела, вытащила кассету, и осторожно стёрла первоначальную подпись — «Котики». Сунула в рот фонарик, подсвечивая себе, достала из кармана маркер и старательно вывела — «Ника и Трой».