Бытие и абсурд

Чего боится Ричи Тозиер? Вопрос на тысячу долларов, но задайте его на "Jeopardy!" и вряд ли хоть один знаток даст верный ответ. Попробуйте спросить об этом людей, хоть однажды видевших Ричи, и они ответят вам, что этот придурок не боится ничего. Но это не будет правдой. Те, кто немного знает Ричи, ответят, скорее всего, что "этот мудак" боится клоунов, "что странно, учитывая его собственное поведение!". Но и они окажутся неправы. Бывшие девушки обычно обидчивы. Вы можете задать этот вопрос и людям, неплохо знающим Ричи и называемым его друзьями, и услышите, что он боится только за свою жизнь, а самый страшный его кошмар – собственное фото в чёрной рамочке и рассыпаные рядом конфетки. Так оно и было, прописная истина, но спустя время и это тоже окажется неправильным ответом. Ричи Тозиер действительно боится лишь одного. Но хуй он в этом признается! Ричи смотрел на стену. Стена смотрела на Ричи. Что с ней не так, понять было трудно. Обычная стена, кирпичная, хотя в Хогвартсе полно и каменных, и даже деревянных. А эта кирпичная. Почему-то именно кирпич хогвартские обитатели находили особенно удобным полотном для своих посланий миру. – "Татары тоже бывают молчаливыми" – чёрным маркером вдоль дверного косяка гласили стены. – "Опять в оторванных крылах фантомные боли" – сообщалось с них. – "ЕБАТЬСЯ ВРЕДНО СПЕРМА ЯДОВИТА" – кричали они. Ричи склонил голову набок. – "будем строить с тобой дом ты будешь первым этажом" – ему особенно нравилось. Это он даже переписал себе в блокнот, где, вообще-то, отродясь ничего не писал, даже черновиком ему служила исцарапанная поверхность казённых парт. По коридору в такое позднее время почти никто не шастал, только тени крались по углам, а с ними крался и Ричи. Стены ему всегда не нравились – хогвартские были исключением, – заставляли чувствовать себя в клетке, хотя, откровенно говоря, Ричи в клетке заставляло себя чувствовать и собственное тело. Самое мерзкое ощущение – осознавать, что ты заперт внутри себя. Наверное, Стэнли Урис это чувствует и пытается освободиться, когда режет руки и грустно смотрит на образцы цианида натрия в классе химии. Стэнли вообще человек пессимистичный. Ему надо найти себе кого-нибудь, кто не даст ему ёбнуться окончательно, но девушки его, кажется, совсем не привлекают. Как, впрочем, и этот законченный худющий наркоман, сдвинутый на выглаженных рубашках – их. Так что же всё-таки не так с этой грёбаной стеной? Ричи начинал злиться. Несмотря на неприязнь к стенам в целом, хогвартские он любил. Интересно было слушать их жалобы и нелепые стихи. Полезно было самому излить им душу. Он даже не был против, что и другие ученики пишут на стенах, наоборот, это не давало почувствовать себя в одиночестве. Но сейчас – Ричи видел, у него прямо зудело на корочке мозга, – что-то было не так. Кто-то нарушил единение стены. Один голос выбивался из сотен других, детских и надрывных. И Тозиер, наконец, услышал его. Рисунок. Вообще-то, на стенах жили десятки рисунков – от элементарных половых органов и странных сатанинских знаков, до настоящих шедевров, вроде почти колышащегося на ветру ловца снов под потолком на третьем этаже. Этот же рисунок шедевром назвал бы разве что любитель переводных картинок. Он вообще не выделялся из остальных. То есть, казалось, что не выделялся – среди треугольных глаз и еврейских звёзд в готическом стиле самое обычное лицо улыбающегося клоуна не светилось как факел в темноте. Улыбающегося во всю пасть клоуна. То есть, конечно, просто улыбающегося, да. Ричи потряс головой, снял свои нелепые очки и принялся тереть их о край рубашки с принтом в виде зелёненькой марихуаны. Рубашка чистотой не отличалась и пахла циклотридеканоном. То есть, конечно, кедром, но Ричи нравилось думать, что он пахнет именно циклотридеканоном. Подняв глаза, Тозиер вздрогнул. Без очков он превращался в практически слепого и уж конечно не мог бы разглядеть рисунки на стене, – они сливались в общую бессмысленную рябь. А клоун продолжал заискивающе пялиться на него со стены, и Ричи по-прежнему видел каждый его острый зуб. Такой психоделики с ним не происходило, а он, на секунду, был другом короля наркоманов. – Ричи! Балабол, мать твою! – Да? Чего тебе, юный Перси Джулиан? – Ричи излишне поспешно, чтобы скрыть замешательство, обернулся к высокому чернокожему пареньку, но скрывать от того свои смешанные чувства не понадобилось – друг сам пребывал в изрядном шоке. Ричи только пока не понял, почему. – Ричи, грёбаный ты расист, быстро валим. – Два вопроса, – уже схваченный за руку и тащимый куда-то в сторону башни Рэйвенкло, решился прояснить Тозиер, – куда и зачем? – В спальни. Там случилось что-то ужасное. – В спальнях? – Ричи споткнулся. – Майк, отпусти. Жену свою будешь так на первую брачную ночь тащить, а я в состоянии ходить сам! – Заткнись, Балабол. – Жену свою будешь так затык... Споткнувшись опять, Ричи выругался и наконец выдернул свою руку из крепких рук Хэнлона. Майк был выше него и значительно шире в плечах. – Идём, Ричи. Сейчас учителя начнут загонять нас в комнаты, так или иначе, и... Если тебя найдут шарящимся по коридорам в одиннадцать долбанных часов вечера, то точно упекут как подозреваемого. – Подозреваемого в чём, Майк? – попытался выпытать Тозиер, но Хэнлон, в лучших традициях дешёвых хорроров, тянул с объяснениями, как будто нагнетал обстановку для невидимого зрителя. В общей гостиной Рейвенкло нельзя было ожидать хоть чего-то ожидаемого. Ты мог ввалиться сюда и попасть в абсолютно несистематизированный ад, где по кругу передаются пахнущие аммиаком колбы, потёртые книжки без обложек, а по стенам зачем-то расклеены разноцветные таблицы Менделеева, перевёрнутые карты мира – с точек зрения разных стран, когда в центре то Евразия, то Америка, то Австралия, – и портреты Лобачевского – как иконы в храме, – и, возможно, с той же абстрактной целью. А ещё ты мог войти сюда и испугаться звука собственных шагов – в тишине на полу и на столах сидели задумчивые дети с умными лицами и пустыми взглядами, они молча пялились в пространство, а некоторые, кажется, не моргали, и иногда кто-то начинал тоскливо водить мелом по стене. Майк втащил Ричи в гостиную и только тогда успокоенно выдохнул, на его чёрной коже поблёскивал пот – от страха, вероятно, Тозиер сомневался, что процесс перетаскивания его тощей персоны мог отнять у статного вратаря футбольной команды Хэнлона хоть немного физических сил. Даже если при этом Ричи упорно сопротивлялся. В гостиной в этот вечер было не так уж и много народа, так что Ричи даже удалось занять место в углу в любимом и единственном здесь кресле с рваной клетчатой обивкой. Цвет её уже никто не помнил. – Так, – Ричи откинул голову на пропахшую парафином и сигаретами спинку и попытался успокоить разыгравшиеся, спасибо, блять, Майку, нервы, – Так. Дорогой мой друг, я прошу тебя собрать все свои мозги в кулак, представить, что ты борешься за права своего народа и построить слова в предложения. Серьёзно, мне от тебя больше ничего не надо, как и от Мартина Лютера Кинга, честно. Майк бросил на него взгляд исподлобья и покусал большие губы. – Ричи... Я не люблю обсуждать такие вещи... – Кого убили? Вздохнув, Майк порывисто спрятал лицо в ладони. – Не знаю. Девчонка из Слизерина мне сказала, подбежала, глаза бешеные, говорит, убили... Нашли... тело, прямо в коридоре, кровищи, говорит, было... – Алой или вишнёвой? – Что? – Майк вздрогнул. – Кровь, Майки, какого цвета она была? Артериальная или венозная? – Не знаю, Ричи, откуда мне знать, меня там не было, и какая мне вообще разница?! – Просто научный интерес, – пожал плечами Тозиер. – Мудак ты. Человека убили, у нас, тут, в школе для малолетних психов! Тут каждый второй станет подозреваемым, а особенно те, у кого две вклейки... – Да ничего они мне не... – Ребят, вы слышали новость? – в гостиную ввалился растрёпаный пацан с огромными глазами, которые сейчас вытаращились ещё сильнее. – Кто-то убил Хаффлпафца с первого курса! И не просто убил, а жутким способом! Изощрённо! Он его забил битой. Насмерть. – Вот и подробности, – улыбка Ричи Майку совершенно не понравилась. – Убийца тот ещё отморозок, интересно, а бита была деревянная или... – Ричи! – зашипел на него Майк. – Ладно тебе, – отмахнулся Тозиер и повысил голос. – Кхм-кхм, молодой человек, раз уж вы столь осведомлены, не поделитесь ли, кого подозревают в сием страшном, бесчеловечном, ужасающем ум преступлении? – Подозревают Гриффиндорца. Знаете, кто попал сюда именно из-за того, что почти насмерть забил человека битой? Ни за что не поверите!