Бытие и абсурд

Эдди искал в Хогвартсе место, где можно спрятаться, а ещё лучше – исчезнуть. Не насовсем и не навсегда, но так, чтобы никто не тревожил. Наверное, этими поисками Каспбрак занимался ещё когда его только-только сюда отправили, сразу как с него сняли наручники и объяснили, что "здесь профессор Дамблдор – дипломированный психолог и доктор наук в области педагогики, использует совершенно новые методы работы с несовершеннолетними преступниками; он свято верит, что если собрать их в огромном замке в Шотландии, вокруг которого почти нет населённых пунктов, то можно их вырастить как достойных и полноценных членов социума и они смогут занять свои ячейки в обществе. Если, конечно, не переубивают друг друга." Местом, где Эдди прятался от желающих сделать его достойной ячейкой общества стал, со временем, неработающий женский туалет на первом этаже. Очень странно, что здесь ещё не запирались рэйвенкловцы и не варили крэк, но Каспбрак ни разу не видел тут ни одной живой души и это его вполне устраивало. Зелёные двери кабинок едва держались в петлях и краска на них облупилась, обнажая взмокшее дерево, в углу валялась одна единственная швабра в пятнах чего-то подозрительно багрового, из кранов равномерно капало, но вода из них не шла. Сквозь слой пыли и белую краску на окне пробивался утренний свет. Эдди трясло. Худшее утро в его жизни, возможно, даже хуже того самого, после которого он сюда загремел. Сквозь слой пыли на окне пробивался утренний свет и бил по глазам, вызывая желание порыдать уже наконец и облегчить душу. Но Эдди взрослый мальчик, Эдди семнадцать и последний раз он плакал шесть лет назад – он действительно считал, и ему совершенно не хотелось начинать счётчик заново. Запах сырости смешивался с духотой пыли, так что Эдди казалось, что его лёгкие слипаются при каждом вдохе, и это было довольно мерзко. Билл сказал, что ничего они Эдди не сделают. Дамблдор не позволит. Билл, почему-то, очень любил Дамблдора, наверно потому, что профессор запретил пускать в замок полицию, хотя для этого ему, вероятно, пришлось очень долго вести переговоры с правительством и министром внутренних дел. Билл сказал, что они ничего не докажут. Беверли заявила, что единственное совпадение – вообще не повод подозревать Каспбрака, и что они идиоты, если собираются свалить всё на него. Она поговорила с замом директора – профессором МакГонагалл, и та сказала, что в деле почти нет зацепок – никаких улик ни на трупе, ни рядом, так что, скорее всего, это чистый глухарь. Именно это Каспбраку и не нравилось. У полиции одна единственная зацепка – способ убийства, – а значит, они за неё ухватятся мёртвой хваткой. Они попросят личные дела всех учеников Хогвартса. Они найдут жёлтую папку с его чёрно-белой фотографией, скрепкой приделанной к обложке. Они прочтут в графе "причина заключения в исправительном учреждении": попытка убийства Софии Каспбрак. Предполагаемое орудие убийства: бейсбольная бита. И фотографию той самой биты, в пятнах крови. Эдди сжал зубы и впился ногтями в кожу ладоней, так что по нервам как током ударило. – Ты прошёл психологические тесты, Эдвард. Все психологи признали тебя вменяемым и психически здоровым. Ты понимаешь, что это значит? – Да. – Согласно параграфу 211.1 Уголовного кодекса США, ты совершил простое, а не тяжкое нападение, потому что не использовал заведомо смертоносного оружия. Почему ты использовал биту? – А мам... жертва нападения проходила психологические тесты? – Она сейчас в больнице, Эдвард. Врачи сказали мне, что ты не нанёс ей непоправимого ущерба, и это нам сейчас на руку – если она придёт в себя и быстро поправится... – Можете отдать меня в приют? – Что?.. – Меня. В приют. Если, конечно, меня не посадят... – Тебя не могут посадить, Эдвард, ты несовершеннолетний и... – Тогда отправьте меня в приют. Или в приёмную семью... – Ты о чём, Эдвард? Послушай меня... Если София Каспбрак, если твоя мама что-то делала с тобой, что может послужить нашим с тобой предлогом назвать твоё нападение самообороной, то ты должен рассказать всё в... – Нет. Она... Она всего лишь хотела быть хорошей мамой. Я это понимаю. Вот только... У меня нет астмы, а я не расстаюсь с ингалятором. Пару раз я почти умер, но это была... психосоматика, вроде так. Я всё время пью плацебо, потому что иначе умру. А ещё она не пускает меня играть с друзьями. – Кхм. Боюсь, это недостаточная причина для... – Я не хотел убить маму! Но она не пускала меня на улицу и сказала, что я урод и никогда не стану нормальным! – И поэтому ты избил её битой? – Я не хотел! У меня начался приступ и я разозлился, потому что нет у меня никакой астмы, а приступ есть, из-за неё! И я захотел, чтобы и ей стало больно и... Кажется, тогда Эдди и разрыдался последний раз в своей жизни. Адвокат сказал, что в приют его не отдаст, но знает решение проблемы, и сейчас он позвонит одному профессору со странной фамилией и, возможно, Эдди избежит и колонии, и возвращения к матери. Прижав ладони к глазам, Каспбрак шумно вдохнул сквозь зубы, пытаясь успокоиться. Ему показалось, что сейчас он задохнётся, а ведь ингалятор он давно не носил с собой – хотя на всякий случай хранил в аптечке. – Я не хотел... – прошептал он. Его теперь могут и посадить. Эдди не хотел в тюрьму. У него слишком милое лицо для тюрьмы, слишком большие глаза и тонкие запястья. А ещё там антисанитария. Не изнасилуют, так заразят какой-нибудь гадостью. Эдди с силой провёл руками по вискам и волосам, выпрямился, вдыхая, а потом уверенно шагнул к пыльному окну. Рисовать на стенах Эдди считал вандализмом, но сейчас очень хотелось поведать свои мысли чему-нибудь бездушному. Он несколько секунд просто смотрел на вены на внешней стороне ладони, а потом вывел в пыли: – "даже Мона Лиза постепенно разрушается" На пальце осталась серая ломкая пыль. Эдди знал, что в пыли есть частички кожи чужих людей и это его пугало, но сейчас он просто вытер палец об обшарпанную кафельную стену в ошмётках бетона. Уже у самого выхода из туалета он обернулся. Надпись немного завалилась вниз к концу фразы и почерк был не таким ровным, как обычно в тетрадях с сочинениями на бессмысленные темы. Но сквозь буквы лился издевательски-золотистый утренний свет и на лице Каспбрака даже появилась неуверенная улыбка. Никто этого не прочтёт. И хорошо. ●●● – Так значит, ты убийца? Эдди вздрогнул, как будто его током шибанули, и уронил чашку с чаем, так что по скатерти поползло красновато-розовое пятно и запахло ягодами. Сидящий неподалёку гриффиндорец флегматично отодвинул тарелочку со снаффом, который он увлечённо разделял на дорожки игральной картой. С трудом подняв взгляд, Эдди увидел перед собой искренне заинтересованное лицо в очках с толстой оправой. – Ты что делаешь, это не твой стол... – начал мямлить Каспбрак, но напротив него и впрямь было пустое место, которое рэйвенкловец бесцеремонно занял. – Тебе жалко, что ли? – фыркнул Ричи, а Эдди опустил взгляд. Пятно на скатерти напоминало кровь. – Ты убил хаффлпафца? – не отставал Тозиер, немного подаваясь вперёд, так что Эдди почувствовал сигаретный запах и отодвинулся. – Если бы это и было так, – собравшись с силами, изогнул бровь и холодно ответил Каспбрак, – то я бы не признался в этом тебе, Тозиер. Ричи почему-то разулыбался, цапнул с тарелки миндальное печенье и задумчиво стал его есть, глядя на Эдди. – Мне не нравится, что ты так на меня пялишься, – сообщил Каспбрак, когда Ричи прикончил уже третье печенье, и всё время его поедания они молча смотрели друг на друга. – Я жду, когда ты выдашь себя. – заявил Тозиер. – Оу... Ну удачи. – неуверенно пожелал Эдди, оглядевшись – но никто из его факультета не замечал, что его сверлит взглядом Ричи Тозиер, пожирая гриффиндорское печенье. Гриффиндорцы не были из тех, кто замкнувшись в себе молча ест или пялится в тарелку, как зацикленные на своих странных идеях рэйвенкловцы или улыбчивые хаффлпафцы. Гриффиндорцы обычно приходили на обед собраться стайками, испугать других учеников бурным смехом, хотя бы немного подраться или, спрятав в рукав нож, рискнуть пронести его мимо профессоров. Иногда кто-то пытался курить дурь из яблока. Каспбрак перевёл взгляд на расползающееся розовое пятно и выругался, заметив, что ему попало и на рукав рубашки. Он посмотрел на рубашку Ричи, которую тот надел навынос. Наверно, когда-то она была белая, но теперь пестрела пятнами, вроде как карта мира. Поковыряв немного ложкой в остывшей каше и чувствуя на себе пристальный взгляд, Эдди резко поднял голову, но Ричи даже не сменил позу. Печенье кончалось. – Слушай, а... Мне неловко, что ты так смотришь... – Неловко спать на потолке, – Ричи отряхнул руки, вытер о многострадальную рубашку и откинулся назад, – одеяло падает. – Хм. – Тебя уже допрашивали? – живо поинтересовался Тозиер, обшаривая глазами стол. – А тебя? – неожиданно спросил Каспбрак. Ричи даже замер и перестал искать еду. – А меня-то зачем, я не забивал собственную мать битой для бейсбола. Эдди с шумом поднялся из-за стола. Ногти впились в ладони, наверняка до кровавых лепестков на коже, Эдди молча развернулся и зашагал прочь мимо двух гриффиндорцев, отнимающих друг у друга пачку из-под сигарет, в которой что-то гремело. Ричи опустил взгляд и моргнул. Вдоль стола шёл хаффлпафец с блаженной улыбкой на лице и, ненадолго задержав взгляд на красном пятне чая напротив Тозиера, поставил в середину лужи маленький жёлтый бумажный кораблик величиной с четверть ладони и пошёл дальше. Ричи увидел, как Эдди передёрнул плечами в светлом девчачье-розовом свитере, когда дежурный профессор проверил его рукава и карманы на наличие ножей в дверях зала и отпустил. "Извини, я не хотел тебя обидеть" – так и повисло в воздухе невысказанной фразой.