Бытие и абсурд

– Чёртовы дети... Что вообще происходит в ваших головах? – В них происходит безостановочное генерирование жизненных целей, достигнув которые, мы обретаем сущий покой и... Эдди пришлось толкнуть Ричи локтем в бок, не в первый раз, пока шериф мерил взглядом сидящих перед ним подростков. – Эй, он же спросил! – возмутившись, Ричи скрестил руки на груди, и, заметив скептическое выражение на лице Каспбрака, покачал головой. – Это очень невежливо, Эдс, не отвечать на вопросы. Шериф был огромным и суровым, он возвышался над столом, и стол, которым при должном желании можно было бы проломить асфальт, казался рядом с шерифом хрупким, будто сделанным на уроке труда подростком за троечку. Наверное, шериф выглядел ровно так, как и полагается любому главе полиции, видимо, чтобы внушать в преступников страх ещё до судебных разбирательств и заточения в камере со всеми её сомнительными перспективами. У Эдди в голове что-то неприятно гудело, как старый холодильник, и это что-то давило на виски изнутри. Ричи выглядел растрёпанным и наглым, похожим на воробья, и это было его обычное состояние. Он сидел, раскинувшись на стуле, и Каспбрак считал, что из-за Тозиера их всех посадят уже не в профилактических целях, а ради спасения генофонда планеты. Чернокожий Пирс невозмутимо жевал жвачку и с грустью смотрел на сигарету в руках шерифа. – Никогда не понимал подростков. – сообщил шериф, перебирая в руках сигарету. Её дым завитками исчезал в вентиляции, а запах напоминал Эдди о выпитой водке. – Тогда, вероятно, вам было очень трудно социализироваться в годы вашей юности, возможно, оттого и все ваши про... – Ты заткнёшься или нет? – зашипел на Тозиера Эдди, потому что невербальных знаков рэйвенкловец, видимо, не понимал. – Наглости вам не занимать. – вздохнул шериф, и Эдди поразился его невозмутимости. – Но советую затолкать её поглубже в задницу перед тем, как окажешься в камере, парень. Ричи оскалился в улыбке, но ничего говорить не стал, за что Эдди был ему страшно благодарен. В кабинете было темновато, лампочка без абажура под потолком роняла на длинные шкафы с ящиками и громоздкий стол в бумагах зеленоватый свет. Стеклянная пепельница отражала рыжеватый свет настольной лампы, и всё здесь было, как в аквариуме. Очень хотелось пить и спать, и Эдди только сейчас вдруг осознал, что совершенно не представляет, каким образом они собрались стащить дела. Он знал, где они – у полицейского, привёзшего их в участок, был только один кейс с документами, значит, дела могли быть только там. И этот кейс полицейский забрал в свой кабинет, и Эдди даже знал, где этот кабинет находится, потому что он это видел, пока их вели по серым коридорам. – Я считаю опрометчивым допущением, что в вашей... школе нет исправительных камер. Наслышан о Дамблдоре, и он не кажется мне человеком достаточно предусмотрительным. Вообще-то, в КПЗ не сажают без разбирательств. – шериф смотрел на них тяжёлым взглядом. – Но ради вас, так уж и быть, я готов сделать исключение. – Премного благодарен, мистер. – кивнув, Тозиер слегка отодвинулся от Эдди, избежав очередного пинка. – Мы всю жизнь будем помнить вашу доброту! Не ответив, шериф нажал на кнопку связи и сказал: – Кларк, зайди ко мне. Кларк оказался тощим рыжеватым мужчиной, он вошёл почти сразу и встал у двери. – Проводи этих молодых людей в камеры предворительного заключения. Этого – в шестую, – он кивнул на Пирса, – а этих двоих – в двенадцатую. – Как оформлять? – подойдя к парням, спросил Кларк. – Никак не оформляй. Они здесь на сутки, а потом отправим их обратно в школу. Эдди, Ричи и Пирса вывели обратно в коридор, и они шли по нему довольно долго, и Каспбрак заметил, как Ричи цепляет взглядом все повороты и двери. Он попытался тоже запомнить дорогу, но запутался и сдался. Положиться на память Ричи почему-то показалось вполне адекватной идеей. Они прошли внутренний двор с баскетбольной площадкой и рядами синих лавок вокруг. Уже стемнело, и дорогу освещал только один бледный фонарь. По периметру вокруг двухэтажного комплекса самой тюрьмы бетонный забор с колючей проволокой навевал желание начать распевать блатные песни. Наконец, они оказались в помещении с камерами. Прошли мимо одиночных и вышли к общим. Их было всего три, и Эдди не понял, почему это "шестая" и "двенадцатая". Пирса повели по коридору дальше, а его и Ричи Кларк слегка подтолкнул в камеру. Эдди почему-то вдруг охватила паника из-за рядов решёток, но больше всего ему не понравилось, что камера не пустовала. Энергосберегающая люминесцентная «спиралька» была наглухо забрана плексигласом. Видимо, чтобы особо изобретательные заключённые не выкрутили её и не выжгли кому-нибудь глаз. В таком же, как в кабинете шерифа, мёртвом свете на железных скамьях в дырочку вдоль стен уже лежали двое крепких парней лет тридцати, с заросшими бородами лицами и оба в клетчатых рубашках. Эдди подумал, что они похожи на охотников. По-крайней мере, с Браунингами в руках и парой лабрадоров на поводке представить их было легче лёгкого. Каспбрак затолкал своё воображение подальше, как выразился бы шериф, "в задницу" и нетвёрдым шагом подошёл к стоящей в углу раковине металлического цвета. За ними с лязгом закрылась дверь камеры, и Кларк удалился по коридору. Эдди, пытаясь избавиться от мыслей о шигеллах и холере, выкрутил кран и подставил руки под струи не холодной и не горячей – отвратительно средней, – воды. Пить хотелось больше, чем жить, и он сделал пару глотков из ладоней. Вкус у воды оказался не менее противным, чем температура. В голове стучала мысль: "как я до этого дошёл?". Попасть в КПЗ всю жизнь было для Эдди чем-то сказочным и не настоящим. А потом случился тот день. Его тогда зачем-то замотали в пропахший порохом плед, вручили самый мерзкий в его жизни чай в пластмассовом стаканчике, вокруг ходили обеспокоенные люди в форме, за окном светилось красно-синим и из раций механические голоса отдавали непонятные команды. Он ловил на себе взгляды, сочувствующие, в основном – большая часть полицейских не думали, что этот худой заплаканный мальчик одиннадцати лет – виновник всей этой страшной суматохи. Он так сидел почти час, гадая, что теперь будет, а потом, видимо, с биты сняли отпечатки пальцев. И его отправили в кабинет к адвокату. После того дня Эдди был уверен, что никогда больше не попадёт в это место, пропахшее железом, потом, суматохой, безразличием и ожиданием казни. Может быть, потому он и старался изо всех сил быть послушным, не нарушать правила и никак не выделяться из толпы. И теперь он чувствовал, что готов пережить тот день шесть лет назад ещё раз, вместо этого, нового, который совершенно неизвестно, чем может закончиться. Парни в рубашках поднялись на своих местах, с интересом разглядывая новоприбывших. Интерес этот Эдди совершенно не понравился. Хотя ему вообще ничего здесь не нравилось. Он обречённо опустился на койку, вздрогнув от холода. – А что, здесь не так уж и плохо. – Ричи уселся на соседнюю койку и потянулся в своей кошачьей манере. – Если не дышать, конечно. Каспбрак чувствовал себя ужасно неуютно. По Тозиеру ничего конкретного сказать было нельзя, но он чаще, чем требуется, поправлял свои нелепые очки, и это выдавало в нём беспокойство. Эдди уже научился определять подобные мелочи. – Новенькие? – сказал один "охотник" другому, и уставился на Эдди. – Ага, вроде того. – сказал Ричи спокойным голосом. – А что, и в КПЗ процветает дедовщина? – Дедовщина? – второй охотник засмеялся прокуренным голосом. – Не, пиздюк, у нас тут здоровое сотрудничество. Знаешь, сколько мы тут сидим? – Четыре ёбаных месяца. – сам ответил второй. И встал. Эдди подавил желание залезть под койку, вцепиться в её ножки и провести так остаток положенного времени, притворяясь черепахой. – Ого, а это разве законно? Два месяца же максимум. – искренне удивился Ричи. – До окончания судебных разбирательств могут и продлить. – ответил охотник, и Эдди передёрнуло от возникшего вопроса – что эти двое совершили? – Заняться, сам понимаешь, нечем. – продолжал жаловаться на жизнь охотник. – Даже книг не приносят. – Вот ведь изверги бесчеловечные. – посочувствовал Ричи, и Эдди услышал в его голосе напряжение. – Лишают людей возможности познать прелесть искусства! Как насчёт бунта? – он взмахнул рукой, будто собирался вести революцию в бой. – "Свободу познания ограниченным людям!" Ограниченным, конечно, в физическом смысле, а не в умственном. – он говорил всё быстрее и как-то даже лихорадочнее, а лица охотников принимали озадаченные выражения. – Ну, а если ваши души так желают искусства прямо сейчас, то я готов прочитать вам Гамлета. Какой монолог ваш любимый? – А дружок твой ничего прочитать не хочет? – вкрадчиво поинтересовался охотник и придвинулся ближе к койке Эдди. – Да я как-то не знаю наизусть Гамлета. – признался Каспбрак и, поразившись, как у него дрожит голос, поборол желание вцепиться в собственное горло рукой, чтобы успокоить колотящееся там сердце. Вместо этого он до белизны сжал пальцами край койки. – Ну ничего страшного. – оскалился второй охотник, тоже вставая и приближаясь к Эдди, заткнув руки за пояс. – Уверен, ты найдёшь способ нас развлечь. – А что, друг друга развлекать вам уже не вариант? – невинно поинтересовался Ричи, пока Каспбрак мысленно умолял его заткнуться. – Надоело? – Надоело до пизды. – Доверительно признался охотник, но голос у него стал ещё менее дружелюбный, хотя, казалось бы, куда уж. – Отвернись, если тебе неприятно. – посоветовал второй, стоя уже в шаге от Эдди, которого внезапно охватило предательское оцепенение. Так бывало каждый раз, когда мама говорила: "Эддичка, ты меня очень расстроил" и доставала из шкафа с одеждой армейский ремень. Так бывало в первые дни в Хогвартсе, когда его пытались задирать скучающие однокурсники. Так бывало всегда, когда он чувствовал опасность, но ничего не мог с этим поделать. – Отвернуться? – в голосе Ричи не было и капли осторожности. – Ну почему же, я бы посмотрел, как вы друг друга трахаете, уверен, это достаточно отвратительное зрелище... – Завали ебало, ладно? – предложил охотник, хотя Эдди ожидал, что он Тозиера ударит. – А то что? – фыркнул рэйвенкловец, и Каспбрак поймал взглядом, как он почти незаметно ведёт рукой к карману на коленке. У Ричи дрожал кадык и губы были белыми. – А не то нам придётся выебать твою принцессу на твоих глазах, а я не хочу травмировать детскую психику. У Эдди что-то перевернулось внутри и упало вниз, больно ударившись в животе. Ну конечно, он знал, к чему клонят охотники, с самого начала знал. И Ричи тоже знал. – Э, парни, я уверен, что с этим можно разобраться мирно и цивилизованно... – голосом, каким успокаивают суицидников на краю крыши, медленно произнёс Ричи. – Куда руками лезешь? – вдруг спросил охотник. Рука Ричи на кармане дёрнулась и он открыл было рот, но Эдди понял, что пора уже выключить режим бревна. И впервые голос его послушался, хоть и звучал механически, как у робота, но слова вышли чёткими, и он, кажется, слышал их как будто из другой комнаты. – Хотите меня выебать? Ладно. – у него вибрировало в горле, и он больше не смотрел на Ричи, который вздрогнул, но больше не был под прицелом двух взглядов. Оба охотника теперь смотрели на Каспбрака, и тот надеялся, что Ричи этого хватит. – Определитесь, кто первый, только. Двоих сразу я вряд ли потяну... – Ты чё, ёбу дал? – зашипел Ричи. – Я ещё пока никому не дал. – сидя прямо, словно проглотив палку и стараясь не думать, что в скором времени так оно, возможно, и будет, ответил Эдди не поворачивая головы. Он не имел понятия, что делает, и из планов на дальнейшие действия было пока только идиотское: "откусить первому хуй, и отбиваться им от второго" – А у мальчика мозги работают. – ласково похвалил охотник, и положил тяжёлую руку Эдди на плечо. Каспбрак сглотнул и поборол желание зажмуриться. А потом Эдди не успел зафиксировать происходящее. Сжавшаяся на плече рука охотника наверняка оставила синяк, второй подошёл ближе, и они о чём-то заговорили, а Ричи встал. Его лицо было единственным, что не размылось в сознании, белая кожа и резкие скулы, океанная чернота уверенных глаз, крепко сжатые губы. И тусклый блеск отвёртки в руке. В следующую секунду Ричи внезапным движением оказался сзади охотника, прижимая отвёртку ему к горлу, с явной силой, потому что кожа натянулась, а второй рукой он крепко охватил его шею. Тот дёрнулся, попытавшись отобрать отвёртку, но Ричи держал крепко. – Ну и что ты мне этим сделаешь? – фыркнул охотник, но руку с плеча Эдди убрал, и он вскочил с места. Второй охотник замер, видимо, решая, представляет ли тощий парень с отвёрткой опасность. – Воткну её тебе в глаз. – голосом, который, казалось, вот-вот сорвётся на шипение, ответил Тозиер. – Согласен, после этого ты и твой друг сможете спокойно меня избить, а ты потом всем будешь рассказывать, что в тюрьме выбрал вилку, но уверен, что готов идти на такие жертвы? Советую тебе соотнести риск и результат. Охотник, стоявший в стороне, сделал шаг, и отвёртка тут же оказалась возле глаза второго. – Я успею её воткнуть прежде, чем ты освободишься. – пообещал Ричи. – Успею даже пару раз провернуть. Любишь рисковать? Я – да. – Отцепись от него, пиздюк. – угрожающе сказал охотник. – Всенепременно. – отвёртка коснулась закрытого века. – Уверен, что оно того стоит? – подал голос Эдди, пытаясь подвести охотника к правильной мысли. У него самого в голове кричало осознание, что если Ричи всё-таки воткнёт отвёртку, то проблем у них будет больше, чем у сокамерников. Стены, казалось, сужались, у Эдди сердце стучало как ненормальное, а у Тозиера даже не дрожала рука. Охотники медлили. Каспбраку казалось, что это были самые долгие шесть секунд в его жизни. А потом охотник сказал: – Ладно, пиздюк. Всё. Договорились. Ещё несколько секунд Ричи не шевелится, словно он статуя, внезапно замершая в странной позе, а потом резко отпустил охотника, так что тот даже пошатнулся, и Тозиер быстрым шагом оказался рядом с Эдди. Каспбраку жутко хотелось схватить Ричи за руку с тонкими пальцами, но он это идиотское желание поборол и просто сел на койку, потому что ноги больше не держали. Казалось, ноги больше никогда не будут его держать, а сердце никогда не будет биться ровно. Словно у него теперь на всю жизнь тахикардия. Только когда охотники вернулись на свои места, Ричи тоже сел. Он демонстративно держал отвёртку в руках и касался плечом плеча Эдди. – Испугался? – поинтересовался он с превосходством в бодром, совершенно не похожим на то полушипение минуту назад, голосе, но по глазам Каспбрак видел, что Ричи не так спокоен, каким пытается казаться. – Нет. – ответил он без колебаний. – Врёшь ты всё и спишь ты в тумбочке. – вздохнул Ричи, залезая с ногами на койку, и громко сказал, – Ну что, дорогие мои, раз уж у вас нет любимого монолога, я выберу на свой вкус. Никто не против? Каспбрак сильнее на него навалился, чувствуя, что этот голос с дурацкими весёлыми интонациями поразительно сильно успокаивает, лучше глицина, и прикрыл болящие глаза. – Раз возражений нет, то я, пожалуй, начну. Ричи был тёплый, как батарея, и плечо у него было костлявое, и пахло кедром и кофе. Нормальным, приличным кофе, какой Эдди страшно любил. – "О, если б эта плоть смогла исчезнуть, Пропасть, растаять, изойти росой! О, если бы Господь не запретил Самоубийства! Боже мой! Насколько Ничтожным, мелким, плоским, безобразным Мне кажется весь мир, мой мир постылый!.." Каспбрак едва ли его слушал, проваливаясь в полудрёму, закрыв глаза и пытаясь абстрагироваться от холода камеры и запаха железа. Он знал, что охотники больше не полезут. Почему-то он точно это знал. ●●● – Эдс, подъём! Глаза открыть оказалось не сложно, а вот сфокусироваться на серой камере – куда труднее. Под веками как будто разбились песочные часы, но спать резко расхотелось. Только потирая затёкшую шею, Эдди понял, что уснул головой на плече Тозиера. – Ты живой? Отлично. – Ричи бесшумно поднялся, подкрался к решётке и охватил руками её прутья. – И как мы собираемся отсюда выбираться? – слегка осипшим после сна голосом спросил Эдди, проводя ладонью по бедру и чувствуя, что от неудобной позы ноги затекли и теперь как будто состоят из сотни маленьких иголок, направленных острыми концами внутрь. Что бы сказала мама на такое безответственное отношение к собственному телу? А, впрочем, она бы вряд ли смогла говорить уже после новости о том, что её любимый сыночек сейчас буквально имеет статус зэка. – Как выбираться? – повторил вопрос Ричи. – Ты заметил это? – он помахал перед лицом Эдди отвёрткой. – С трудом. – скептически ответил Каспбрак. – Почему у меня её не отобрали? Это ведь холодное оружие при должном использовании. А потому, что мы для них – всего лишь провинившиеся дети, у которых на уме только напитки выше сорока градусов и небезопасный секс, мы дети, по глупости своей сюда попавшие. Конечно, нас ужасно пугает это страшное место. Мы не знаем, что делать, мы растеряны и просто сидим в ожидании, когда нас выпустят и мы вернёмся к нашим обожаемым урокам. А значит, нас не воспринимают всерьёз. Поэтому никому здесь и в голову не приходит, что у нас есть цель. У тебя ведь астма, я прав? – тон Ричи Эдди совершенно не понравился, и он наконец встал. – Да. Нет. Была. – наконец определился с правильным ответом Каспбрак. – А что? – Я всегда мечтал об астме. – заявил Тозиер, всё ещё очевидно избегая ответа на вопрос. – Прикинь, орут на тебя, а ты – хуяк, и давай задыхаться. Кто ж будет орать на полумёртвого? Это не этично. – Поверь мне, приятного на самом деле мало. – такое радужное представление об астме Эдди раньше не встречал, поэтому поспешил его опровергнуть. – Орать на тебя конечно не будут, но ты можешь и умереть. – Ричи открыл было рот, и Эдди поспешно вскинул руку, потому что не был уверен, что выдержит новое высказывание наподобие: "Я всегда мечтал умереть. Кто ж будет орать на мёртвого." Встав рядом с Ричи он коснулся решётки. Она оказалась холодной и шершавой, на редкость неприятной на ощупь. Соседи по камере спали или делали вид, что спали. В любом случае, попыток изнасилования они больше предпринимать не собирались. – Ты можешь объяснить, к чему был вопрос об астме? – Не хочу тебя пугать, Эдс, но тебе придётся её сымитировать. Несколько секунд Каспбрак сверлил Ричи взглядом, стараясь глазами передать, что он думает об этом предложении в целом и о ебанутом рэйвенкловце в частности. Улыбка с лица вышеупомянутого никуда не делась, из чего Эдди сделал вывод, что Ричи либо дебил, либо абсолютно не понимает людей, а скорее всего – и то, и другое. Потому пришлось объяснить. – Нет. Нет, Ричи, я не... да я просто не умею симулировать! – Это очень большое упущение, детка. – подмигнул Тозиер, и пока до Каспбрака доходило, что он имел в виду, уже продолжал. – Из нас двоих ты один знаешь, каково это. Ну хочешь, я тебя придушу? Эдди на пару секунд задумался, хочет ли он, чтобы Ричи Тозиер его придушил, и когда рэйвенкловец уже снова похабно разулыбался, быстро ответил. – Я понимаю, что выбора у нас нет. Но я не обещаю, что у меня получится. А ещё... – он отдал себя тишине на несколько секунд, не зная, говорить или нет, но потом всё же сказал. – А ещё у меня может и вправду начаться приступ. Психосоматический. Но я могу действительно стать тем, на кого не этично орать. Взгляд Ричи стал поразительно серьёзным, опять очень внезапно, никакого плавного перехода от идиотской насмешки к спокойной серьёзности не было. Наверное, Эдди к этому никогда не привыкнет. – Охранник успеет. Я вырублю его до того, как ты начнёшь умирать. Вот здесь, – Ричи похлопал себя где-то по груди, – солнечное сплетение. Если достаточно сильно по нему врезать, то произойдёт куча всяких неприятных вещей, но человек скорее всего вырубится. Я успею. Я обещаю. С неуверенностью и неожиданной готовностью Эдди кивнул. И закрыл глаза. Он испытывал это сотню раз в детстве, до того, как узнал, что это всё психосоматика. По сути, он всегда неосознанно симулировал. Его тело притворялось, что лёгким не хватает воздуха, так почему оно не сможет это и сейчас? Он в блядской тюрьме, его только что чуть не изнасиловал жуткий деревенский заключённый, в его личном деле теперь будет одна вклейка, он ещё не до конца протрезвел после того, как пьяный угонял машину, а в Хогвартсе настоящий маньяк убивает детей, и, возможно, этот маньяк сейчас заперт с Эдди в одной камере, а ещё возможно – он сам является этим маньяком. Он резко и быстро задышал, сдавив горло, чтобы кислород не мог пройти к лёгким, и голова тут же закружилась. Пришлось вцепиться руками в решётку, и он не видел, как Ричи дёрнулся к нему, но замер. Господи, что же я делаю? Он стал дышать хрипло, с силой выталкивая воздух, и тогда Тозиер принялся громко стучать руками по прутьям камеры и кричать, что человеку плохо. Эдди его едва слышал. Он сполз на пол, ободрав о решётку спину, и откинул голову назад. Под веками всё пульсировало и где-то далеко как будто бы светилась одна зеленоватая точка, как будто бы вся Вселенная сошлась в этой точке, а Каспбрак остался в ней совсем один. Он не чувствовал тело и больше не чувствовал, как воздух проходит через горло. Эдди не был уверен, что он вообще проходил. – Эй, он задыхается! Он умрёт сейчас! Вам оно надо, чтобы в вашей тюрьме скончался несовершеннолетний подросток?! Да помогите вы уже, у него астма! Где-то далеко, кажется, в той самой оставшейся точке, загремел замок и со скрежетом открылась дверь камеры. Эдди понял, что его трясёт, когда ему на плечо легла рука охранника, который спрашивал, что случилось. – Что случилось?! Он умирает, он задыхается, идиот! Эдди очень натуралистично захрипел, охранник замешкался, потом встал и поднёс к губам рацию, но сказать ничего не успел. – Эдс, ты как? Эй, чел, дыши, ты молодец, у нас всё получилось, давай, это же не взаправду... Это не взаправду. Это – психосоматика. Это – чушь собачья. Нет у него никакой астмы. Он может дышать, и он не один во Вселенной, и помимо этой далёкой точки есть ещё много света вокруг... – Эдс, да ну ебучий караул, ты не должен тут умереть! – Ричи держал руку на его лице, сидя перед ним на коленях, и когда Эдди это понял, то осознал, что видит и самого Тозиера. Воздух ворвался в лёгкие так внезапно, что он чуть было не начал задыхаться снова, но после первого вдоха второй дался гораздо проще. Голова снова закружилась, но теперь Эдди мог говорить. Он поспешно схватился за прутья, с трудом поднимаясь и бросая взгляд на лежащего без сознания охранника на полу. – Всё хорошо. Нам надо спешить. – Ты точно в порядке? – прищурился Тозиер. – Это было пиздецки жуткое зрелище, ты стал прям как будто одержимым, я всё ждал, когда начнёшь орать матом на иврите. – Всё ещё хочешь астму? – цепляясь за решётку и за Ричи, вскинул брови Каспбрак, стараясь выглядеть как ни в чём не бывало. – Только после того, как научусь ругаться на иврите. Или хотя бы на латыни. Представь, как будет эффектно! – О да. – согласился Эдди, и правда зачем-то представив. – Идём, мой юный симулянт. Они не стали закрывать дверь обратно, хотя и было очевидно, что "охотники" выйдут тут же, как Эдди и Ричи скроются за поворотом. Это было и на руку, два здоровых мужика, сидящих тут уже достаточно долго, наверняка окажутся у охранников в приоритете. Они успели только дойти до угла, где коридор сворачивал вправо, когда зазвучал сигнал тревоги и послышались шаги. Поэтому пришлось постоянно заглядывать за повороты, и при первой же возможности Ричи втянул Эдди в маленькую дверь к пожарной лестнице. По ней, спотыкаясь, они спустились на первый этаж. – И что теперь? – прошептал Эдди, пока Ричи прислушивался к звукам за закрытой дверью, ведущей в коридоры. – Кабинет того копа в другом корпусе, нас ведь привели сюда через улицу, а там, готов поспорить, у всех выходов и входов сейчас охрана. – Все корпусы связаны. – ответил Тозиер, и Каспбрак опять поразился его наблюдательности. – Нам придётся пройти через коридоры, это, знаешь, тоже довольно рискованно... Идём! – он резко открыл дверь, и они выскочили наружу, тут же перебегая за очередной поворот, где Тозиер вскинул вверх руку и прислушался. – Путь свободен. Наконец, на одной из стен им попался зелёный плакат с планом эвакуации. Тозиер разглядывал его секунд пять, и ему этого хватило, чтобы определить, как добраться до нужного корпуса, после чего они двинулись дальше под звуки тревоги. У Эдди колотилось сердце где-то в районе горла, но он чувствовал себя живым, как никогда. Он пока не мог объяснить, что это за чувство, когда он делает ровно то, чего делать не должен и никогда не хотел – но всё поразительно на своих местах. Он потом всё обдумает. Если у него будет это "потом". Им пришлось бежать по коридорам ещё минут пять, и Эдди считал настоящим чудом тот факт, что они не попались охране. Впрочем, долго рассчитывать на это не стоило. Сбежать им отсюда всё равно не удастся, да и что в таком случае делать – возвращаться в Хогвартс? Он не знал, как они будут выкручиваться из того, что намутили, но решил, что сейчас так не одобряемая им тактика "Думать настоящим моментом" как никогда кстати. – Это здесь. – наконец заявил Ричи, останавливаясь возле двери с полупрозрачным окном почти во всю дверь и серой табличкой с именем привёзшего их сюда копа. – Мы на месте, капрал, цель достигнута! – он толкнул дверь. Она поддалась. – Сейчас все ищут сбежавших. Наш старый знакомый, очевидно, тоже. Юркнув в кабинет, Эдди тихо прикрыл дверь. Ему хотелось сесть на пол и отдышаться, но на это совершенно не было времени, поэтому он кинулся вслед за Тозиером к большому столу, занимавшему почти весь кабинет. В массивной пепельнице дотлевал окурок, по столу были беспорядочно разбросаны бумаги с фотографиями. Ричи уже быстро перебирал их ловкими пальцами. Света катастрофически не хватало, но включать настольную лампу с пыльным абажуром, похожую на гриб, было слишком рискованно. – Так, это штрафы, это повестки... Господи, какой бардак, ну что за человек, стыдно должно быть... Помедлив всего пару секунд, Эдди присоединился к Тозиеру. – И что нам с этим делать? – спросил он, отодвигая ящик стола и доставая оттуда папки в синих обложках. – Если мы их возьмём, нам пизда, если отсканируем – отберут, нас же точно обыщут теперь. – Значит, у нас есть всего несколько минут. Есть, ха-ха! – Тозиер победно швырнул на стол три тонких стопки скрепленных листов. К каждому прилагалась фотография. Три убитых хаффлпафца. – Боже, умоляю, скажи, что у тебя фотографическая память! – взмолился Эдди, открывая первое дело. – Эйдетическая. Тоже неплохо, знаешь ли, не привередничай. Мне нужно только прочитать всё это пару раз. Что такое эйдетическая память Эдди не знал, но решил, что, пожалуй, на Ричи можно положиться. Пока тот с поразительной скоростью пробегал глазами дело первого хаффлпафца – впрочем, там было-то всего три страницы машинописного текста, – Эдди открыл другое. Хаффлпафец по имени Билл Байерс безмятежно улыбался с чёрно-белой фотографии, и в горле у Каспбрака защемило, как будто кто-то душил его изнутри. Несколько секунд он не мог отвести взгляд от снимка, но потом пришлось взять себя в руки. Ему это удалось только после глубокого вдоха, и он смог заставить себя прочитать больше, чем имя. "Зачислен в 1991 году... родом из Джерси... задержан при попытке утопиться в озере (полицейский отчёт – приложение к делу номер два)... признан вменяемым... утверждал, что испытывает жар... температура тела в пределах нормы... показания свидетелей..." Непослушными руками Эдди открыл приложение к делу номер два, где мелкими буквами было подробно расписано, при каких обстоятельствах и как Билл Байерс пытался себя утопить. Ричи за это время закончил пролистывать два других дела, и Каспбрак не глядя отдал ему своё. Пусть он там всё запомнит своей необыкновенной памятью, Эдди здесь почти бесполезен. – Есть что-нибудь? – спросил он, хотя не хотел отвлекать Ричи. – Пока нет, но... – он не стал договаривать, а Эдди не стал уточнять. Увлечённый делом Тозиер выглядел не так, как всегда. Исчезнувшая из глаз бравада и плотно сжатые губы на удивление сильно меняли его лицо. Дрожащие ресницы и слегка сведённые брови выдавали напряжение, и сразу становилось ясно, что мозг рэйвенкловца наконец-то сосредоточен лишь на одной задаче. Наконец, Эдди понял, что тупо стоять и наблюдать за прерывистыми движениями рук Ричи несколько не продуктивно, поэтому наугад выдвинул ещё один ящик стола, надеясь наткнуться на что-то полезное. И оцепенел. Под двумя сломанными степлерами и пачкой "Мальборо" лежала ещё скрепленная пачка бумаг. С фотографии, прикрепленной к ней, на Эдди смотрел он сам. – Ричи... Ричи, тут и наши дела тоже. Он быстро вытащил бумаги, с шумом уронив степлеры на дно ящика, по которому рассыпались скобы, и нервно кинул своё на стол. Он и так знал, что там написано, и читать всё это не хотелось даже больше, чем стоять сейчас в кабинете копа, пока весь полицейский отдел его ищет. Дело Билла он положил сверху своего, туда же уронил и дело Тозиера, не имея желания читать и про его грехи, но тут же замер. – Ричи... Тозиер уже перечитывал дела по третьему кругу, бормоча что-то себе под нос, и, кажется, отрешившись от всего мира. Другой Ричи, чёрно-белый, одиннадцатилетний, с издевательской улыбкой во все зубы смотрел на Эдди с бесстрастностью, не исчезнувшей и через шесть лет. Рядом с фотографией было напечатано имя. А рядом с именем краснели две блестящие полоски. – У тебя две вклейки. Блять, Ричи, почему ты мне не сказал, что у тебя две вклейки?! – вскинув голову на Тозиера и сжимая в руках его дело, с отчаянием спросил Эдди, пытаясь поймать взгляд из-под очков. Спустя секунду он этот взгляд получил. Опустив руки, Ричи спокойно на него посмотрел, долго и жутко. Очень неуместное желание заплакать заставило Каспбрака сжать зубы. – Потому что иначе мы бы этого не сделали. – Тозиер положил дела на место, потом забрал своё из онемевших рук Эдди и аккуратно, стопочками, сложил всё на свои места. Даже степлеры вернул. – Ты что, не знаешь, что это значит? – с растущей безнадёжностью Каспбрак почти закричал – шёпотом, как же ещё – пытаясь достучаться до здравого смысла в голове Ричи. – Нам за всё это, – он обвёл рукой кабинет, – не просто влепят выговор. Не просто отправят к Филчу убирать чердаки. Три вклейки, Ричи, три вклейки, и тогда тебя... – он не сдержал вздох, и тот получился слишком паническим. Тозиер шагнул к нему и положил руку на плечо. Он, кажется, вообще любил тактильные контакты. Идущее от его руки тепло только усилило чувство подступающей истерики. – Не волнуйся, Эдс, тебе грозит одна вклейка и Филч с чердаками. А я разберусь. Оставляю на тебя, так сказать, наше расследование. Уж не подведи. Его глаза смеялись, а Эдди хотелось ударить Ричи по бледному лицу с острыми скулами, из-за которых он всегда как будто сжимал губы в непонятной эмоции. – Идём, Эдди, нам надо уходить. Тактическое отступление. Я всё запомнил, пора сдаваться в плен. Готовься изображать раскаяние и в идеале плакать. Я скажу, что ты ебанулся и рванул бегать по коридорам, а я тебя ловил. Он потащил Каспбрака прочь из кабинета, но тот вскоре вырвал руку и пошёл сам, нервно заверяя: – Я расскажу Дамблдору, что это была моя идея, это ведь правда, скажу, что я тебя заставил, не знаю, шантажировал, я что-нибудь придумаю, Ричи, блять... – Тихо. – Ричи обернулся на него, и они замерли посреди коридора, где никого не было и в конце которого виднелась лестница вниз. – Эдс, успокойся. И не вздумай брать на себя вину. Я не сомневаюсь в твоём безусловном героизме, но ты не будешь решать мои проблемы. Ненавижу самопожертвования. Особенно бессмысленные. Эдди хотел уже было возразить, возмутиться, заявить, что он, в свою очередь, обожает самопожертвования и готов хоть целыми днями этим заниматься и пусть Ричи не вздумает лишать его удовольствия, но на лестнице послышались шаги и голос. Ричи, в который раз, схватив его за запястье, втянул в первую попавшуюся дверь буквально за секунду до того, как охранник поднялся в зону видимости. Дверь попалась не самая удачная. В жуткой тесноте на Эдди тут же упала швабра, но за несколько секунд до того, как она коснулась пола, он успел её подхватить. Так и не решив, куда бы её пристроить, он медленно и с трудом выпрямился, обнаружив, что это невозможно сделать, не протеревшись плечом о грудь Ричи. Повернувшись к Тозиеру спиной, чтобы не стоять лицом к лицу, он вжался лбом в стену и пытался успокоиться. Это оказалась типичная каморка, уставленная жёлтыми вёдрами для мытья пола, пахнущими химией и влажной пылью столетними швабрами и теми серо-белыми тряпками неизвестного происхождения, какими моют пол в общественных местах. В подобных каморках в Хогвартсе обычно зажимались недотерпевшие до комнат парочки, и Эдди всегда был абсолютно уверен, что никогда в такой не окажется. Дверь, к счастью, не была прозрачной. Каспбрак прижимался к ней плечом, на другое плечо ему опиралось холодное жестяное ведро, а сзади, в затылок, дышал Ричи. В каморке было холодно и при этом душно. Эдди начинало казаться, что это волшебная каморка и в ней ему будет плохо в любом случае. Но самым огромным её минусом были размеры. Здесь абсолютно невозможно было находиться двум людям, если они, конечно, не анорексики или не пылкие любовники. И Эдди старался не дышать, не потому, что у него аллергия на пыль, да и в целом вдыхать сырой запах половых тряпок не было его любимым времяпровождением, а потому, что при каждом вдохе он слегка подавался назад, а Ричи – вперёд, и Каспбрак чувствовал спиной тепло тела Тозиера и это ему совсем, ну абсолютно не нравилось. Это думать мешало. "А зачем тебе думать, Эдди? – сам себя спросил гриффиндорец. – Не думай, и всё тут. Проблема решена" И когда это в его голове появился свой личный Ричи? Грудь и впалый живот Тозиера слегка дрожали, а руки находились по сторонам от головы Эдди, потому что, видимо, больше девать их было некуда. Ричи его как будто прятал. И Эдди нисколечко не нравилось быть спрятанным под Ричи Тозиером. – Ты так трясёшься, что, кажется, создаёшь вибрацию. Мы так в третье пространство выйдем, если ты не успокоишься. – попытался разрядить обстановку Ричи, но получилось плохо, потому что Каспбрак даже вздрогнул от того, какой у Тозиера хриплый голос, такой, будто каждое слово даётся ему с трудом. – Господи, да ты сейчас как будто по-настоящему приступ астмы схватишь. – Тогда я надеюсь, это ингалятор упирается мне в задницу? – раздражённо огрызнулся Эдди. Он, вообще-то, не чувствовал никакого ингалятора или, – не дай бог, – чего-то ещё, но ему очень не понравилось, как Ричи при этих словах напрягся и усмехнулся. – Просто ты слишком горячий, детка. – Ричи не забыл добавить в голос сарказм, но Эдди почувствовал, как он отрывисто дышит ему в шею. Ричи честно пытался отодвинуться как можно дальше, но это грозило свалить с полки расшатанного шкафа целую стопку коробок, которые, наверняка, были набиты инструментами для ремонта стиральных машин, и – ну сто процентов, – жутко гремели. Ричи, видимо, не мог стоять смирно, поэтому постоянно шевелился, и это шевеление у себя за спиной Эдди напрягало даже больше, чем полицейские за дверью. Он почти забыл, что за стенкой их ищет целый отдел. Как-то не до этого, когда тебе в шею дышит Ричи Тозиер, и дыхание у него такое же горячее, как и руки, а ещё очень громкое. Двоякое чувство. С одной стороны, хотелось кричать и отбиваться, заставить Тозиера не прикасаться, хоть это и было невозможно физически, а с другой – было жуть как приятно чувствовать Ричи там. О боже, я что, ещё не протрезвел? Нет, не приятно, просто спокойно. Это всё долбанный кофе и тепло. Вызывает спокойствие против воли. Просто Каспбрак любит кофе, и, конечно, любит тепло. Вот и всё. В тишине каждый вдох был слишком слышим, поэтому Эдди знал, что у Ричи сбито дыхание. А значит, Тозиер тоже знал, как нервно Каспбрак дышит. Эдди вжался лицом в стену, чувствуя плечами грудь Ричи. Да почему он такой высокий-то? Руками Эдди всё ещё цеплялся за швабру, и ему казалось, что скоро он переломит её пополам. – Знаешь, когда я ещё учился в обычной школе, – решил он заполнить тишину, потому что слушать два сбитых дыхания и стук сердца стало невыносимо на почти физическом уровне, – у нас в классе стояла швабра, и девочки звали её Анжелой. Они заплетали ей косички и даже помолвили с одним пацаном. Он жмурился и пытался понять, от чего именно его так трясёт – от голосов всего в каком-то метре от них или от прижимающегося к его спине Тозиера с этим ебучим запахом кофе. – Правда, до свадьбы Анжела не дожила. На неё наступили. – Очень трагичная история. – с никуда не девшимся напряжением в голосе отозвался Ричи. – Шекспировский размах. – Как думаешь, они ушли? – жалобно спросил Эдди, потому что голоса уже стихли. Ему хотелось бы описать ситуацию, как "неуютную", но самая большая проблема была в том, что она таковой не являлась. То есть, с уютом это вряд ли имело что-то общее, но пугало гораздо меньше, чем должно было. – Идём. Всё равно мы сделали, что могли. Миссия выполнена, теперь надо только убраться подальше от кабинета и сделать вид, что мы страшно напуганы и растеряны. Они, уже не скрываясь, почти вывалились наружу, и Эдди постарался как можно незаметнее глубоко вдохнуть. Он не хотел, чтобы Ричи знал, что он задыхается куда сильнее, чем должен. Он и сам предпочёл бы об этом не знать. Их поймали за следующим же поворотом. ●●● На этот раз они сидели в кабинете шерифа в наручниках. Часы на стене тикали монотонно и бездушно, треща механизмом, и под этот мерный стук шериф сверлил их долгим взглядом. – Значит, это не ты вырубил охранника? – наконец спросил он. – Никак нет, сэр. – отозвался Тозиер. Эдди всё думал, как бы так понатуральнее заплакать. Но мышцы лица уже совершенно не слушались, и он только смотрел в угол кабинета уставшим взглядом. Там висели объявления о пропавших без вести, жёлтые и потрёпанные, как будто их сняли со столбов на улице и зачем-то переклеили сюда. Эдди разглядел дату на объявлениях – 1964 год. И почему их ещё не выкинули? Как будто спустя двадцать семь лет эти пропавшие вдруг найдутся. – У мистера Каспбрака, – Ричи кивком указал на него, – начался приступ астмы. Вы проверьте в его медкарточке, он и правда астматик. Ну, почти. – Это как – почти астматик? – устало уточнил шериф. – А вот так. Факт в том, что в стрессовых ситуациях он склонен задыхаться. Понимаете, насмерть? – многозначительно добавил Ричи. – Я позвал на помощь, сами понимаете, а один из наших дорогих сокамерников напал на охранника. Мне пришлось тащить его, – он снова указал на Эдди, – в поисках медицинской помощи. К слову, мы её не нашли. Я считаю это большим упущением, а если бы он, упаси Боже, умер? – Так. – сказал шериф и замолчал. Сквозь тиканье часов и мерный гул вентилятора в углу текло время. Эдди знал, что он выглядит очень удачно не лучшим образом – впрочем, он никогда не выглядел лучшим образом, и сейчас бледность и тёмные круги под глазами были очень на руку. – Вы устроили тут настоящий бардак. – сказал наконец шериф, закуривая сигарету. Через две секунды и одну затяжку он продолжил. – Я не хочу больше разгребать дерьмо за Дамблдором. Хочет он держать в школе толпу неуравновешенных преступников – пусть держит. Но создавать проблемы этой тюрьме я не позволю. Вам место в колонии для несовершеннолетних, но раз Дамблдор не хочет этого допустить, пусть сам с вами разбирается. Облегчение обрушилось на Эдди с силой целой башни Хогвартса. Он не выдал этого ни единой мышцой, даже дыханием. Чердаки и Филч, что может быть лучше? А потом ему снова захотелось разрыдаться. Закричать, забиться на стуле как безумному, который боится седативных на почти религиозном уровне, швырнуть в стену вентилятор. Что угодно сделать, чтобы Ричи не получил третью вклейку, но вентилятор тут явно не помог бы. Они вернутся в Хогвартс, и он скажет Дамблдору, что пусть он лучше ему даст сразу две вклейки, пусть заставит всю оставшуюся жизнь разгребать чердаки. Он придумал этот ужасный план с полицией. Он втянул в это Ричи. Или Ричи его втянул – не имеет значения. Он чувствовал вину, странную вину, граничащую с чем-то, чего он понять не мог, и поэтому пока называл эту свою готовность самопожертвования ради какого-то там Ричи Тозиера чувством вины. – Кларк, найди того, кто отвезёт этих двоих обратно в школу. Когда с них сняли наручники, Эдди показалось, что ничего не изменилось. Что его руки всё ещё скованы. Он не смотрел в чёрные глаза Ричи, только ловил взглядом его расслабленные плечи. На улице стоял холодный рассвет, ронявший блестящую серость на баскетбольную площадку. Вдалеке сине-красная телефонная будка серебрилась от инея. Эдди всегда казалось, что из такой будки можно дозвониться до ангелов и заявить, что всё это страшно несправедливо. В машине Кларка воздух ещё не прогрелся, хотя двигатель уже хрипел, пахло удушливым ароматизатором, ничего общего с запахом ванили не имеющим. Или имеющим, но только если ваниль эта была тем отвратительным порошком из пакетиков с растворимым кофе "3 в одном". Пар изо рта таял спустя несколько секунд, и Эдди наблюдал за этими облачками, как они исчезают и снова появляются, пока они ждали водителя. Наконец, дверь машины открылась, впуская холод и пару снежинок, оставшихся превращаться в воду на резиновых ковриках, и водитель уселся за руль. Эдди повернул наконец голову к Ричи. Он увидел то, чего так боялся – потухший взгляд. Как будто Ричи уже там. Он крепко сцепил пальцы, его колени упирались в спинку переднего сиденья, и он не поправлял слегка сползшие на нос очки. Он вообще не шевелился, только смотрел в окно – но там не на что было смотреть, запотевшее стекло не пропускало даже очертаний. – Ну вы и натворили бед, конечно. – бодро сказал водитель, трогаясь с места. – Оо. – протянул Ричи, отводя наконец взгляд от окна. – Это вы ещё не знаете, каких масштабов бед мы натворили! Он весело подмигнул Эдди и расслабленно развалился на сиденье, откидывая голову назад. Эдди заметил, что все ладони у Ричи в красных лепестках отпечатков втиснувшихся в кожу ногтей.