Бытие и абсурд

Встречать их вышла профессор МакГонагалл, и при виде её строгого серого костюма и собранных в поразительно тугой пучок волос Эдди кольнул привычный страх. И облегчение. Невероятное облегчение в противовес стоявшему в глазах замдиректора холодном льду. Пожалуй, именно такой лёд погубил "Титаник". И хотя Эдди явно проигрывал "Титанику" во всех отношениях, он этот лёд выдерживал. Наверное, чего-то подобного и добивался Дамблдор, позволяя отправить их в участок. Чтобы вид Хогвартса, его стремящихся ввысь и одновременно вросших в землю каменных башен, профессора МакГонагалл в сером костюме и Филча за её спиной внушал такое облегчение, такую радость возвращения домой, что хочется разрыдаться и кинуться обнимать многовековые дубы вокруг озера. И даже жуткую ветвистую иву, про которую ходят невообразимые байки. Сентиментальности Эдди было не занимать, но ему хватило сил держать себя в руках. – Благодарю. – сказала МакГонагалл полицейскому, тот кивнул в ответ и, стоило Эдди и Ричи покинуть машину и захлопнуть дверцы, тут же отъехал назад. Молчание длилось до тех пор, пока полицейская Шевроле не скрылась из виду, съехав с холма, отражавшего бессолнечное небо своей белизной. Двигатель стих, и тишина медленно стекла на двор, внушая неприятное предчувствие близящейся катастрофы. – Мистер Тозиер. Мистер Каспбрак. Эдди вздрогнул, моргнув, потому что даже счастье выбраться из полицейского отделения не было способно избавить его от многолетнего страха перед этим тоном замдиректора. – Прошу следовать за мной. Пока они вчетвером – впятером, считая кошку Филча – шли к замку по мощёной дорожке в полосках метлы, которой недавно сметали сухой снег, Эдди всё яснее и яснее казалось, что его как будто разрывает надвое. Будто у него в голове живёт два человека, и думать сообща или хотя бы одновременно они не могут. Поэтому его мысли чередовались, сменяя одна другую, как в эстафете, и он никак не мог определиться с тем, что чувствует. Слава Богу слава богу слава богу, как же на самом деле здесь красиво и спокойно, какая МакГонагалл родная, всё, чего я хочу – это упиться растворимым кофе, написать восхитительно скучное сочинение по истории и уснуть часов на двенадцать... Ричи. Блядский Ричи. Если бы я только знал заранее, я бы ни за что не предложил угонять машину, я ведь и сам этого не хотел, но втянул в это Ричи. Он бы ведь не сказал. Ну конечно, не сказал бы, даже если бы я спросил напрямую. Я должен был догадаться. Господи, ну я должен был догадаться, что у Ричи Тозиера просто не может не быть двух вклеек. Не знаю, что такого он совершил, что ему их дали, каким образом он заслужил их дважды за шесть лет, но я должен был... – Эдс, скажи честно, мне одному дико хочется прямо сейчас жениться на МакГонагалл? – слегка наклонившись к Эдди, прошептал Тозиер. Выдернутый из внутренней борьбы, Каспбрак споткнулся о порог на входе в ворота замка, и уставился на Ричи, пытаясь по его лицу прочесть, что это – просто очередной поток сознания или попытка сделать всю ситуацию менее похожей на похоронную процессию. – Не смотри на меня так, словно я украл линолеум! – фыркнул Ричи, вскидывая руки. Эдди пытался избавиться от чувства, что каждое слово Тозиера как будто режет его тупым ножом где-то в районе рёбер. Он не понимал и не мог понять, как Ричи находит в себе силы говорить, так привычно и таким голосом. – Твои вкусы весьма специфичны. – наконец Эдди заставил себя ответить, хотя на самом деле ему хотелось Ричи просто обнять. Но он знал, что нужно вести себя так, словно ничего плохого не произошло. Ведь Тозиер именно так себя и вёл. – Не находишь, что она слегка... – Молода для меня? – усмехнулся Ричи. – Есть такое. Если бы люди соответствовали своему ментальному возрасту, я бы был её дедом. А я, знаешь ли, не педофил. – Я рад. – Видимо, я умру одиноким. – заключил Ричи без особого сожаления. – И несчастным. В окружении котов и коллекционных спиннингов. Буду выращивать пейот в домашних условиях, хоронить рыбок... – Ну, не надо так. – Эдди казалось, что он обсуждает с раковым больным Венецию, в которой несчастный так мечтает оказаться, но жить ему осталось не больше недели, и все это знают. – Найдём мы тебе идеальную пару. Что ты думаешь о Дамблдоре? – стараясь звучать бодро, повёл бровью Эдди, пока они шли по коридорам и он всё гадал – куда. Эдди не знал, хочет ли Ричи в Венецию, но точно знал, чего рэйвенкловец не хочет. Чувствовать себя раковым больным. – Оо, – протянул Тозиер. – Дамблдор. Эти его сексуальные очки... Пока Эдди решал, стоит ли ему закатить глаза или сразу разрыдаться, МакГонагалл остановилась и развернулась к ним лицом. Филч, шедший сзади, как будто профессор боялась, будто Эдди или Ричи внезапно решит сбежать, тоже остановился и подхватил на руки свою кошку. МакГонагалл сверлила их взглядом, сзади противно мявкала кошка. Пауза становилась невыносимой, и когда она дошла до той степени, когда хочется убиться головой о стену, только чтобы не стоять, слегка пошатываясь, чувствуя себя под рентгеном, МакГонагалл наконец заговорила. – Вы, молодые люди, хоть понимаете, каких проблем создали себе и нам? – Да. – вырвалось это раньше, чем Эдди успел себя остановить. Но МакГонагалл, кажется, осталась довольна сдавленным голосом и обречённостью гриффиндорца, истолковав её по-своему. Она вздохнула. Эдди тоже очень хотел вздохнуть. И умереть. Но ему было нельзя. Он мог только стоять по стойке смирно и виновато смотреть в пол. – Сейчас мистер Филч проводит вас до ваших спален. Как я понимаю, завтрак вы уже пропустили. После обеда жду каждого из вас в своём кабинете. До Эдди не сразу дошло, что она закончила. Несколько секунд он стоял на месте, не в силах заставить себя сделать хоть шаг. МакГонагалл уже кивнула Филчу и, стуча невысокими каблуками, скрылась за поворотом, а Эдди всё не двигался. Потом ему на спину легла рука с длинными пальцами, и Ричи слегка его подтолкнул. – Всё нормально, Эдс, расстрелов не будет. Какое прекрасное утро. Мистер Филч, рад вас видеть! – он говорил с привычной быстротой, меняя интонации, будто каждый раз говорил новый человек. Эдди чуть не рассмеялся. Ричи ещё успокаивал его. Ричи, которому грозит куда больше, чем отсидка после уроков. – Ты в порядке? – посмотрев Тозиеру прямо в глаза, спросил Эдди, хотя до последнего не был уверен, что наберётся смелости это спросить. Ричи, кажется, тоже удивился. Но он посмотрел Эдди в глаза в ответ. Лучше бы он этого не делал. Лицо Тозиера напоминало маску, потому что его выражение совсем не соответствовало взгляду. Как будто на Каспбрака смотрел уставший от жизни аниматор, которого вечером ждёт коммуналка, где нет горячей воды и не топят батареи, но сейчас он вынужден развлекать маленьких детей, улыбаясь разрисованным ртом и одаряя каждого именинника несмывающейся целый день аквагримовой улыбкой. Наверное, так Эдди и мог назвать улыбку Ричи Тозиера. Аквагримовая улыбка. Он потёр глаза руками, чувствуя, что пошлёт в пизду сочинение по истории. Он уже не ждал, что Ричи ответит. – Я... не в порядке, Эдс. Ты же знаешь. У Каспбрака перехватило дыхание. Никогда он ещё не чувствовал такой алекситимии. Он посмотрел на Ричи, как никогда раньше не смотрел. Как будто этот высокий парень с руками в цветных пластырях без царапин под ними и с отвёрткой в кармане на коленке впервые идёт рядом с Эдди. Он не мог сделать ничего, кроме как смотреть, и его это бесило до боли в груди, как будто на неё поставили мраморную плиту и теперь медленно придавливают ею Каспбрака. Ему страшно мешал шаркающий сзади Филч и мяуканье его облезлой кошки. Ему сейчас впервые захотелось остаться с Ричи наедине. С этим, честным Ричи, который, не переставая улыбаться, говорит правду. Хотя с этой правдой куда лучше вязались бы слёзы. Эдди готов был взять эту обязанность на себя, но он не имел права плакать. Ричи, видимо, тоже не имел. Это было бы ему не свойственно. Как же, наверное, сложно всегда быть тем, кем тебя хотят видеть. – Я что-нибудь придумаю. – выдавил из себя Эдди, а они уже подошли к башне Гриффиндора. – Я знаю. – подыграл Ричи, хотя ясно было, что даже если Каспбрак что-то и придумает, то сделать ничего нельзя. Сказав правду, признавшись, что он не биоробот с позитивной лыбой комсомольца, Ричи позволил себе на пару секунд перестать быть тем, кем он должен быть для всех вокруг. Или позволил Эдди быть не всеми вокруг. И Эдди не знал, как ему теперь быть и что делать с внезапно положенной ему на ладони душой. Хотелось попрощаться, но Каспбраку казалось, что тогда это будет похоже на прощание на совсем, как будто Ричи уходит на войну, с которой не вернётся, и всем это очевидно, но все делают вид, что это не последний раз, когда они ещё видят друг друга. Эдди читал достаточно много военной литературы. Он не стал прощаться. Просто отсалютовал Тозиеру двумя пальцами, как делал он сам, чем вызвал ухмылку на скуластом лице. Ухмылка тоже была аквагримовая. ●●● На подушке в пустой спальне Эдди нашёл оставленный учебник "Алгебра и начала математического анализа", на тумбочке в его личной чашке невыпитый чай подёрнулся бледной плёнкой. Молча глядя на аккуратно заправленную кровать, Эдди пытался справиться с чувством, будто его здесь не было много дней. Казалось, мозг отказывался признавать тот факт, что на поверхности чая не завелась новая форма разумной жизни. Казалось, мозг отказывался признавать тот факт, что меньше, чем за двадцать четыре часа, привычная жизнь сошла с обыденных рельс, и остатки крушащегося до сих пор состава всё летят и летят в стороны. Скоро произойдёт взрыв. Эдди это чувствовал. Рухнув лицом на кровать, Каспбрак мгновенно вырубился, как будто он был заводной игрушкой со звуковым модулем внутри, поющей жизнерадостные песни. И у него наконец сели батарейки. Муторные образы вырывали Эдди из сна, как бы глупо это не звучало. По сути, ему мешали спать сами сны. Он забывал их через мгновение после того, как один сюжет сменялся другим, но там были длинные коридоры полицейского отдела с мигающим светом, как в дешёвых хоррорах, и Ричи, а ещё много отвёрток и кошка Филча, которая постоянно появлялась то тут, то там и смотрела на Эдди красными глазами, а Ричи всё твердил, что она страшная, злая и очень милая и пытался её погладить, но кошка кусалась и не давала взять себя на руки. Когда Эдди смог наконец вырваться из сна окончательно, то понял, что пропустил обед. Есть хотелось до боли в животе, а мозг вопил, что приступ гастрита обеспечен однозначно, но Эдди думал о том, что за обедом он мог бы встретить Ричи. Может быть, в последний раз. Эта мысль всё никак не желала прижиться. Каспбрак всё не мог до конца осознать, что же, в конце концов, произошло. Он пока и не пытался. Секундные стрелки успели совершить больше трёх оборотов, пока Эдди сидел на кровати, уставившись в стену. Ноги затекли, а в голове плыл вязкий туман, поглощая на своём пути абсолютно всё, от тонких деревьев до домов с косыми заборами. Иными словами, Эдди никак не мог понять, что ему делать. Поэтому не делал ничего. Он ощущал себя живым, он это помнил, а теперь чувствовал себя в равной степени убитым. Наверное, это как отходняк после прихода от амфетаминов. Спустя минут пять он не глядя протянул руку, схватил холодную чашку с ещё более холодным чаем и после пары глотков наконец сообразил, что эту дрянь надо бы вылить в окно или отдать рэйвенкловцам на опыты, а ещё надо срочно поесть, надо выпить "мелаксен" и нормально поспать, надо... Эдди едва не упал, вскакивая с кровати и стягивая с себя пропахший тюрьмой и сигаретным дымом свитер. Смутно представляя, который сейчас час, Эдди пытался застегнуть пуговицы на белой рубашке и ругал себя за то, что сбился с привычного ритма жизни. Обед в Хогвартсе был в два часа дня, и, отыскав наручные часы, Эдди с ужасом убедился, что уже почти половина третьего. Он должен успеть к МакГонагалл. По полупустой гостиной он пронёсся, не обращая внимания на удивлённые взгляды немногих её обитателей. Когда он почти вывалился в коридор, пытаясь застегнуть на запястье ремешок наручных часов, его встретил дежурный учитель. – Мне нужно к профессору МакГонагалл. – объяснил Эдди, запоздало сообразив, что у него растрёпаны волосы и вообще выглядит он далеко от понятия презентабельного. Дежурный учитель что-то пролистал в журнале, который держал в руках, и наконец позволил Эдди идти. Через коридор его встретил другой учитель и проводил до самого кабинета замдиректора. Как под конвоем. Возле двери Эдди хотел бы простоять в тишине ещё несколько часов, но вместо этого постучал под пристальным взглядом дежурного. – Мистер Каспбрак. Присаживайтесь. – как только он вошёл, Минерва МакГонагалл указала рукой на стул перед своим столом. На столе идеальный порядок внушал Эдди странное спокойствие. Аккуратно сложенные стопкой тетради, карандаши в чистом стакане, ручки, разложенные по цветам – всё это создавало иллюзию, что поезд ещё не сошёл с рельс, что можно ещё как-то контролировать происходящее и самого себя. МакГонагалл тоже была воплощением порядка и дисциплины. Эдди всегда это восхищало. Опустившись на почти удобный стул, он сложил руки на коленях и уставился на сложенные на краю стола чистые бланки для объяснительных и заявлений. – Что ж. – голос у Минервы был твёрдый. Она сняла очки в тонкой оправе, и её взгляд пронизывал Эдди насквозь, словно он опять под рентгеном. Он когда-то читал, что если сделать пять тысяч флюорографий подряд, то можно получить тяжёлую лучевую болезнь. Сейчас он чувствовал себя так, словно пережил уже штук двести. – Профессор МакГонагалл, я бы хотел кое-что объяснить. – почти не дрожащим голосом начал Эдди. Он ожидал, что Минерва его прервёт, но та только кивнула, подарив Каспбраку взгляд, сравнимый с ещё сотней сеансов рентгена. – Ричи... Мистер Тозиер не виноват в случившемся. Я не пытаюсь играть в героя. – быстро добавил он, всё сильнее убеждаясь, что ничего своими словами не исправит. – Я только констатирую факт. Ричи бы сказал, что этой до пизды умной фразой Эдди пытается как-то сделать ситуацию менее безвыходной. На столе крутилась какая-то конструкция из трёх металлических стержней. Эдди пришлось сплести пальцы и спрятать руки между коленей, чтобы подавить желание эти постоянно перекручивающиеся стержни чем-нибудь прижать. Умная фраза, очевидно, на МакГонагалл впечатления не произвела. – Вы мне не поверите, – продолжил Эдди, пока Минерва не начала говорить сама. Перебивать её было бы невежливо. – Но это была моя идея. Угнать машину. Я признаюсь в этом, это считается? – Боюсь, что нет, мистер Каспбрак. – ответила МакГонагалл с должной долей грусти в голосе. – Так или иначе, это ничего не меняет. В машине вы были вместе, и не имеет значения, кому из вас пришла в голову эта дурная мысль... – Он был против! – прервал её Эдди и сам испугался. Но останавиться уже не смог. – Я его заставил. Он мне должен... должен денег, и я пообещал, что прощу ему долг, если он угонит для меня машину... То есть, я хотел сказать, если он угонит со мной машину... Угонял её я, знаете, нужна только отвёртка и плечики для одежды, и если... Минерва вскинула руку, и Эдди проглотил слова, словно МакГонагалл владела магией и заставила голосовые связки Каспбрака просто перестать функционировать одним лишь взмахом руки. – Понимаете ли, мистер Каспбрак... Мистер Тозиер был у меня чуть раньше вас. Блять. – И он сказал почти то же самое. Только, судя по его словам, это он был инициатором. Крепко сжав зубы, Эдди смотрел в глаза Минервы, не отводя взгляда. Стержни щёлкали и стучали, ударяясь друг об друга, как неровно идущий часовой механизм. Со стены на Эдди смотрел чёрно-белый Макаренко. – Думаю, вы не станете возражать, если я назначу вам должное наказание. – сказала Минерва. Да Эдди не стал бы возражать, даже исключи она его из Хогвартса, если бы это могло хоть что-то исправить. – Каждую субботу с семи часов вечера вы будете отбывать наказание с мистером Филчем. Начнёте в следующую субботу. Эдди кивнул. – Постарайтесь больше не нарушать правил. Эдди снова кивнул. – Ставлю вас в известность, мистер Каспбрак, что в вашем личном деле теперь имеется одна ПВИ – иными словами, предупредительная вклейка-индикатор, что говорит о том, что вы – сложно контролируемая личность с опасными наклонностями, проявляемыми в форме, наименее опасной для общества. Сообщаю вам так же, что при наличии второй вклейки вы будете признаны неконтролируемым и нуждающимся в дополнительном присмотре. При наличии же третьей вклейки вас признают асоциальным и опасным для окружающих, из чего следует, что вы нуждаетесь в дополнительной психиатрической помощи и наблюдении специалистов, чего Хогвартс предоставить не может. Не слушая её, Эдди тонул где-то внутри себя. Тонул не в метафорическом омуте, а в чём-то гораздо более сложном, в материи, из которой невозможно выбраться. В чёрных дырах люди разлагаются на атомы, переставая существовать, и ему казалось, что ещё немного – и он будет близок к состоянию разложившегося на атомы ничего. – Надеюсь, мы друг друга поняли. – Да. – только и смог ответить Эдди, вставая из-за стола. Стержни всё вертелись и вертелись, и он смотрел только на них, задавая ничего уже не значащий вопрос. – А с... С Ричи... Что с ним будет? МакГонагалл некоторое время молчала, и Эдди наконец снова посмотрел на неё. – Я так понимаю, он много для вас значит. Не беспокойтесь о нём. Всего вам доброго, мистер Каспбрак. Пока Эдди покидал кабинет, в его голове стучали снова и снова, как те проклятые стержни, слова профессора. Я так понимаю, он много для вас значит. Да что вообще Ричи для него значит? ●●● – Господи, Эдди! Беверли налетела на него уже в гостиной, до которой Эдди не помнил, как дошёл. Она обняла его – впервые за время знакомства, потому что Эдди не любил тактильные контакты и все об этом знали. Обняла коротко и тут же отпустила, положив руки на плечи. – Что с тобой стряслось? – К-как ты умудри-ился угодить в-в КПЗ? – за её спиной Билл вскочил из кресла, подходя к Эдди и глядя ему в глаза. На них смотрели все в гостиной, поэтому Билл, больше ничего не спрашивая, потянул друзей за собой в их с Эдди спальню. – Выкладывай. Вы что, правда угнали машину? – Беверли переложила стопку учебников с кровати Билла на тумбочку, и села рядом с Денбро. – Вместе с Ричи? Стоя посреди комнаты, Эдди сжимал и разжимал кулаки, не зная, куда себя деть. Сейчас он завидовал тому манекену в красном капюшоне. – Да. Правда. – И... И что т-теперь? – Билл вертел в руках самодельную корабельную палубу. – Ты как? – В порядке. Я в порядке. Насколько вообще может быть в порядке человек после отсидки в КПЗ. – Эдди сел рядом с друзьями, так что его плечо касалось руки Беверли, и она развернулась, глядя ему в глаза. – Ты жутко выглядишь. Что там было? Зачем вы это вообще сделали? – Чтобы выкрасть дела убитых. – С-серьёзно? Эдди, ты... – Билл был, кажется, ошеломлён. – Зачем? – Тут такие теории были, – Беверли заговорила быстро, – Что вы с Ричи на пару сошли с ума. Но я сказала, что с ума только поодиночке сходят и такое совпадение не имеет почти никакой вероятности. Была ещё теория, что вы попытались сбежать из Хогвартса на школьной машине, и мы склонялись к ней. Честно, Эдди, мы пиздецки перепугались, но никто не мог нам объяснить, что же всё-таки случилось. – Так вы с-с-специально поп-пали в КПЗ? – Да. – Каспбрак смотрел в пол. – И это не Ричи меня заставил. Это была моя идея. – Но расследование затеял он... – начала Марш, и Эдди разозлился. – Да какая нахер разница, Бев? Какая разница? Кто придумал и зачем – это из-за меня он попал в КПЗ. Вы знали, что у него две... было две вклейки? – Эдди... – Ну конечно, конечно всем было ясно, что Ричи – не контролируем и нуждается в каком-то там дополнительном присмотре! Но я этого не понял, потому что я – блядский эгоист, и думал только о том, чтобы не попасть в тюрьму! – У тебя теперь од-дна вклейка, да? – Что? Боже, Билл, да в пизду эту вклейку. – Эдди несколько раз глубоко вздохнул, прежде чем продолжить спокойным голосом. – Его ведь теперь признают психом. – он встал и взъерошил пальцами волосы, ловя взглядом пятна света на полу спальни. – Но он же не псих. При всех своих странностях. Они это выяснят. Ричи не псих. – возразила Беверли. – Ты так в этом уверена? – с горечью в голосе недоверчиво спросил Эдди, скептически взглянув на неё исподлобья. – Он угрожал нашему сокамернику глаз отвёрткой выколоть. – Что?! – Всё нормально, тот зэк хотел меня изнасиловать. – Эдди! – Беверли подавилась воздухом, а Каспбрак чуть не рассмеялся от того, как легко ему говорить о пережитом. – Слушай, Эдди, ты точно уверен, что ты в порядке? – пока потерявший дар речи Билл доламывал остатки мачты, с испугом уточнила Беверли. – Абсолютно. Он упал лицом в подушку и больше ничего говорить не стал. ●●● Увидеться с Ричи ему так и не удалось. Эдди не был уверен, что пережил бы такую прощальную встречу, но всё же выполз из спальни, где Билл, кажется, запретил остальным её обитателям включать свет, и Каспбрак собирался его за это отблагодарить, но потом. На ужин он пошёл не потому, что хотел есть. Голод всё равно заглушался обострившимся нежеланием даже минимально контактировать с социумом. Но Ричи чаще всего ужины не пропускал. Ингалятор нашёлся на самом дне не нужного уже шесть лет чемодана, в маленькой аптечке среди мятых блистеров и флаконов с атровентом, срок годности которого истёк ещё год назад. Эдди запихнул ингалятор в карман, и сжимал его там так, что побоялся сломать. Только войдя в Большой Зал и переждав более тщательную, чем раньше, проверку у дверей, Эдди невольно окинул помещение и все четыре стола быстрым взглядом. Небольшая компания рэйвенкловцев строила на самом краю стола башню из жестяных кружек, из которой во все стороны торчали острые ручки и иногда ложки. Но Тозиера среди рэйвенкловцев не было. Его вообще нигде не было. В оранжевом вечернем свете, не пускающем холодную темноту в стены удивительно хорошо протапливаемого Зала, Эдди, ссутулившись, прошёл к своему месту рядом с Биллом. На него оборачивались, но это стало почти привычным и больше не создавало иллюзию красной точки прицела "Винтореза" на затылке. Ни Билл, ни Беверли, больше не пытались поднять тему тюрьмы, вклеек и машины. Они вообще не пытались вытянуть Эдди из его замкнутости, что-то обсуждали между собой, но Эдди всё никак не мог вникнуть в разговор. Они его не дёргали, только Беверли налила ему в кружку сероватой жидкости. Эдди никогда не мог угадать, что это – растворимый кофе или чай из особо древних пакетиков. Пытаясь разделить кусок какого-то мяса тупым ножом, Эдди не чувствовал раздражения, как это было бы раньше. Ему не хотелось кинуть ножом по тарелке, лязгом привлекая к себе внимание друзей, и заявить, что ученикам в этой школе не могут выдать даже приличных столовых приборов, а всё потому, что за людей не считают и вообще, всё это – страшная дискриминация, с которой нужно бороться. Вместо этого он молча пилил и пилил своё мясо, и ему казалось, что в ближайшее время сломается нож. И психика. В голове из каких-то обрывков склеилась мысль, что даже таким ножом Эдди смог бы вскрыть себе вены всего за каких-то пять минут. Главное ведь энтузиазм. Он даже пожалел, что считает суицид глупой слабостью и не умеет делать внезапных необдуманных поступков. – Эдвард? – М? – не отрывая взгляда от тарелки, дёрнул головой Каспбрак, пытаясь вспомнить, кто в Хогвартсе называет его полным именем, и одновременно с особенной силой надавливая на нож. – Ричи просил передать тебе. Он наконец поднял голову, аккуратно опуская нож на стол, и посмотрел снизу вверх на Стэнли Уриса. Длинный идеально чистый свитер свисал до пальцев, скрывая порезы, и пропах землёй, Эдди это почувствовал, когда слизеринец протягивал ему пачку мятых исписанных листов бумаги. – Что это? – тупо спросил Эдди, забирая листы. – Мне откуда знать. – безэмоционально дёрнул головой Стэн и коротко коснулся плеча Билла, чего Эдди не понял. – Может, завещание. Ты же знаешь, что его отправили в мозгоправку. Подавленное желание заорать, что, конечно, он, блять, это знает, Эдди никак не выдал, заперев в себе, как взорвавшуюся многокилограммовую авиационную бомбу в бронированном бункере. Самообладание. Вот что ему нужно. Нельзя срываться на всех из-за собственных проблем с головой. – Ты знаешь, что это? – спросила Беверли, когда Стэн своей неровной походкой уже умудрился дошататься до слизеринского стола. Каспбрак только поразился, как он ни разу не упал. Проследивший весь путь Уриса взглядом Билл, видимо, тоже. Не ответив, Эдди рассмотрел пару листов. Бумага была паршивая и тонкая, почти как калька, и казалось, что вот-вот порвётся. Тонкие буквы испещряли её слишком резко, как шрамы от удара током. Разобрать почерк с ходу не представлялось возможным. Ричи, пожалуй, был бы отличным шифровальщиком. Ему бы и шифровать ничего не надо было. Если это и правда завещание, то читать его в Большом Зале Эдди не хотел. Но уйти прямо сейчас не мог – дежурный у дверей разрешал покидать Зал только всем факультетом и только после окончания ужина, чтобы учителя могли их сопроводить. Поэтому Эдди, сложив листы, запихнул их в карман толстовки, где они теперь изредка шуршали, и, кинув безнадёжный взгляд на мясо, решил сдаться и отодвинул от себя тарелку, вместо неё обхватив руками кружку. Серая жидкость оказалась чаем с молоком. Чай точно наполовину состоял из пыли, а молоко скорее всего было настолько ультрапастеризованным, что пережило Рузвельта. Рэйвенкловцы за своим столом с предельно возможной при дрожащих руках аккуратностью пытались установить на шатающихся чашках металлический поднос. Видимо, это была смотровая площадка. – На, съешь хоть это, – обратилась наконец Беверли к Эдди, глядя, как он подозрительно заглядывает в недра кружки и протянула ему последний бисквит с общей тарелки. – Спасибо, – упаковка с шуршанием поддалась, и Каспбрак уставился на бисквит. Ему показалось, что бисквит тоже уставился на него. – Уверена, что они не просроченные? – Н-не парься. – Билл убрал с лица чёлку, поворачиваясь к нему. – Их изгот-товили д-до того, как ст-тали писать на упаков-вках "употребить до". Вне стен Хогвартса металась вьюга, как запертый в клетке гепард, билась в окна и, не имея возможности ворваться в пропахшую едой теплоту Зала, кидала в окна хлопья снега, разочарованно завывая. По одному из окон колотились тонкие ветки растущего около стены замка дерева. – Где-то там, – сказал вдруг возникший рядом хаффлпафец, – бродит Морра. И удалился, ничего больше не говоря. Эдди жевал бисквит, обжигая нёбо чаем с молоком. Жизнь продолжалась, он не мог этого не признать, но ему больше не было интересно в ней участвовать. – Слушай, ты ведь знаешь, что не виноват. – не выдержала наконец Беверли. – Это психология выжившего, ты же шаришь. – она смотрела на Эдди, перебирая в руках подвеску-ключ, и в её рыжих волосах отражался свет ламп. На веснушчатом лице замерло искреннее беспокойство, и Эдди вспомнил, как однажды Билл назвал Беверли "солнечным зайчиком дешёвого мира". – Бев, я не... – Что? – тут же перебила она. – Не винишь себя? Да у тебя на лице написано, что ты готов прямо сейчас выпрыгнуть в окно. Я не утверждаю, что ты должен расслабиться, но это же Ричи Тозиер, он целиком и полностью виноват сам... – И л-лично я вооб-бще не пони-имаю, ч-чего ты так з-за него пережив-в-ваешь. – добавил Билл. – Всп-помни, это в-ведь он т-т-тогда... – Он извинился. – прервал его Эдди, не поднимая головы. Он не хотел рассказывать этого, даже друзьям, потому что ему казалось, что те извинения были чем-то личным. – Правда? – недоверчиво уточнила Беверли. – Ага. – Я удивлена. – наконец призналась девушка. – Это... Очень странно. Но мило. – Ага. – снова отозвался Эдди, поводя плечами. Его начинало знобить и он пожалел, что под толстовкой у него только лишь футболка. – Хорошо. Не знаю, что вы там делали, – Беверли кинула на Эдди взгляд, но он его проигнорировал, – но что-то произошло, из-за чего ты сейчас за него так беспокоишься. Я не хочу лезть. – она вскинула руки, так что звенькнули многочисленные браслеты. – Но я хочу сказать, что если ты действительно за него боишься... То помни, что мы не можем знать наверняка, что его больше не выпустят. Ну конечно. Конечно, надо верить в лучшее, надо надеяться на счастливый конец и вообще мысли материальны и если чего-то сильно захотеть – Вселенная тебе это в конце концов подарит. Как будто Вселенная – это председатель финансового отдела в больнице и если долго её уламывать, то она наконец сдастся и проведёт кабельное в палаты коматозников. Эдди был пессимистом. Не таким, который ноет, что погода пасмурная, а завтрак не достаточно калорийный. То есть, и таким тоже, но не это главное. Он всегда моделировал в своей голове худшее развитие событий. Чтобы потом либо радоваться, что ожидания не оправдались, либо сказать самому себе "А я так и думал". Пессимизм был искусством тонким. Поэтому Каспбрак не мог позволить себе цепляться за призрачную надежду, что Ричи, несмотря ни на что, признают вменяемым. Легче всего было наконец вдолбить себе в голову, что Тозиера отправят в психиатрию, и Эдди его больше никогда не увидит. И всё же когда Эдди наконец поднял взгляд, то ему показалось, что чувствует он себя слегка – совсем чуть-чуть – получше. Или, если точнее, менее паршиво. Он хотел уже что-то произнести, поблагодарить Бев или, может, сорваться и рассказать о том, что Ричи умеет играть на рояле, но тут за столом Рэйвенкло рухнула башня из чашек и грохот вперемешку со смехом отвлёк всё внимание. Наконец, ужин официально закончился. Как бы Эдди не хотелось спрятаться в спальне и прочитать то, что оставил Ричи, он всё же сразу, как оказался в гостиной и исчез с радара дежурного, вылез через тайный лаз в кладовку и целенаправленно прокрался на первый этаж. Неработающий туалет встретил его неизменной тишиной и затхлостью. Каспбрак прикрыл дверь и облокотился на неё, подумав, что у партнёра по оконной переписке было достаточно времени, чтобы ответить на вопрос "Ты знаешь, кто убийцы?" И он оказался прав. На стекле пропускало через себя уличный свет одно слово. "Да" Каспбрак чуть не подавился воздухом и споткнулся, быстрым шагом подходя к окну. Он, не задумываясь, вывел в пыли "Скажи, кто они" И, вспомнив о вежливости, добавил: "Пожалуйста" ●●● Едва оказавшись в спальне, Эдди, радуясь, что он здесь один, включил настольную лампу и достал из кармана листы бумаги. Ему понадобилось около минуты для того, чтобы разобрать написанное. И всё же ему это удалось. "Эдс, я пишу это перед тем, как идти к МакГонагалл и страшно спешу, поэтому ты извини, что не передам лично. Я так понимаю, после МакГонагалл будет Дамблдор, а там уже и добрый доктор, так что сомневаюсь, что успею даже собрать манатки. Мы с тобой знакомы непростительно мало времени, но я, кажется, могу сказать "Я тебя знаю". Так вот, я тебя знаю, Эдс, ты сейчас винишь себя. Но я не считаю тебя виноватым, надеюсь, это для тебя хоть что-то значит. Я бы рано или поздно всё равно получил эту вклейку, я очень похож на психа, и, возможно, я им являюсь, раз все вокруг так в этом уверены. Запомни одну вещь, ради меня: я сам себя в это втянул. Живи и радуйся, попробуй всё ж таки вырастить пейот, хоть один кактус, в память обо мне, и назови его Пиней. Не знаю, даёшь ли ты имена кактусам, но этому придётся, потому что кактус без имени это какое-то извращение, а я не хочу, чтобы Пиня жил в печали. Так вот, помимо всего прочего, не забывай, что, сделав первый шаг, назад уже никак нельзя. Теперь только вперёд! Ну ты меня понял. Я записал всё, что запомнил из личных дел. Буквально воспроизвёл, зови меня теперь Ксероксом. Продолжай расследование. Докажи свою невиновность. Не дай нашим стараниям пропасть зря. Только если опять придётся переходить черту – не надо. Шагать назад, конечно, всё равно запрещается, но притормозить всегда можно. Так вот, ты тормоза не отключай. Не совершай больше ерунды. По крайней мере, пока я не вернусь. А я вернусь." На этом письмо обрывалось. На следующих листах ещё более неровным почерком Ричи записал всё, что запомнил из личных дел. А запомнил он их без преувеличений дословно. На пару секунд Каспбрак прикрыл глаза. В полутёмной спальне что-то тихо тикало, над пустыми кроватями витала пыль, отражаясь в поглощаемом лампой свете луны, большое окно над заваленным книгами подоконником чёрным пятном смотрело на Эдди. Он сидел, согнув ноги в коленях и не шевелился, чтобы листы не шуршали. Тишина давала ему волю думать. Обычно он этого избегал. Ричи пообещал вернуться. Эдди казалось страшно неправильным в это не верить. Он поймал себя на мысли, что даже если Тозиер пообещает ему, что конец света никогда не настанет – Каспбрак поверит. Он открыл глаза и начал читать.