Бытие и абсурд

Беверли новость восприняла довольно стойко. Расстроил её только тупик, в котором теперь оказалось расследование, к которому она волей-неволей стала причастна. — А может, это всё же Генри? — с сомнением протянула она за завтраком, разглядывая наколотый на вилку кусок подгоревшей яичницы. — Просто работает он не один. Яичница упала обратно на тарелку, и Эдди смотрел на неё настолько долго, что начал различать очертания мавританских колонн. — Звучит адекватно. — признал он наконец. — Если не вдумываться. Ты правда считаешь, что в Хогвартсе действует банда маньяков, которую, заметь, до сих пор не вычислили и в которую входит идиот Генри Бауэрс? — он с трудом оторвал взгляд от яичницы и уставился теперь за окно, на кружево чёрных деревьев. Белое небо ими словно раздиралось. — Звучит б-бредово. — изрёк Билл, поднимая голову от конспекта по литературе. — А может, это подражатели. — не сдавалась Марш. Тоскливо вздохнув, Каспбрак лёг подбородком на сложенные на столе руки. Наблюдать за рэйвенкловцем, который пододвигал чужие тарелки с овсянкой к себе и вываливал всё содержимое каждой в уже заполненную собственную, оказалось на редкость успокаивающим занятием. — Как «Дюссельдорфский монстр». Кто-то вдохновился убийствами Генри и продолжает его дело. Овсянка уже образовала небольшую гору, которая всё росла и растекалась, а рэйвенкловец и не думал останавливаться, перегибаясь через стол и продолжая свою монотонную работу. Усердие на его лице не совсем вязалось с непонятной пока целью, но есть всю эту ужасающую конструкцию он не спешил. — Слушайте, но это же странно... Почему убийца оставил крышку от унитаза? Зачем меня подставлять? Да и откуда он про это узнал? Только вы знали про моего отца... Как бы Генри... — Бев, признай, мы облажались. — потирая лицо с таким усердием, словно при желании мог стереть мешки под глазами, сказал Эдди. — Генри — просто сумасшедший идиот. Ему не повезло в детстве и он срывается на тех, кто слабее. Но для убийства ему бы духу не хватило. Это кто-то другой. И мы понятия не имеем, кто. — Привет. — к ним подошёл широко улыбающийся Бен Хэнском с очередным оригами в руке. Только его сейчас не хватало, — мысленно выругался Эдди. — Тебе чего? — хмуро спросил он, надеясь отделаться от хаффлпафца без просмотра сада камней или ещё какой психоделики. — Как дела? Каспбраку стало его даже жалко. — Замечательно. — мрачно ответил он. — Какая прекрасная погода. — глядя за окно, сообщил Бен. — И какая бессмысленная жизнь. — добавил Эдди. — А хотите шкаф? — словно и не замечая направленных на него трёх не самых дружелюбных взглядов, предложил Бен. — Платяной. Там на двери — лошади. — Нет, Бен, спасибо большое. — со всей возможной вежливостью отказалась Марш. — У нас уже есть шкаф. — Но там же нет лошадей. — справедливости ради заметил Эдди, скрывая желание начать швыряться в стену столовыми приборами. В руке Бена был белый бумажный кораблик, и Эдди вдруг вспомнил. — Слушай, это ведь ты тогда сказал мне, что МакГонагалл врёт? — напрягая память, Каспбрак посмотрел на Бена. — На линейке после первого убийства. Она говорила, что... Блять, не помню. Она говорила, что из-за убийства Хогвартс придётся закрывать... Что это уже слишком. — Эдди даже выпрямился, заглядывая в глаза хаффлпафцу и пытаясь найти там ответ. — И ты сказал, что она врёт. Что ты имел ввиду? — Спросите Бинса. — посоветовал Бен, и Каспбраку захотелось кинуть тарелку в окно. Чтобы оно громко так зазвенело и можно было бы спокойно поорать. — Бинса? — переспросил Билл, окончательное отвлекаясь от литературы. — Я иногда с ним говорю. — кивнул Бен. — И вы поговорите. Он очень умный. И много помнит. — А если мы примем шкаф, — без особой надежды спросил Эдди, — то можно без разговоров с Бинсом? — Поговорите. Он сам вам всё расскажет. И Бен ушёл. — Как же заебали эти загадки. — почти простонал Эдди. — Последнее, чем я хочу сейчас заниматься, это говорить с Бинсом. Почему с этими хаффлпафцами так сложно, а? — Забей. — посоветовал Билл. — Просто з-забей. Хватит с нас всег-го этого. Давай уже жить н-н-нормальной жизнью. Пусть всё б-будет, как всегда. А может, моё "как всегда" — не совсем то "как всегда", что я уже привык считать таковым — обречённо подумал Эдди. ●●● Влачить скучное существование, когда каждый день словно копия предыдущего, было для Эдди не в новинку. Его иногда звали на пьянки, но он вежливо отказывался и знал, что вряд ли это кого-то сильно расстраивало. Беверли тоже стала реже выбираться на предпоследний этаж, а Билл сходил туда всего дважды, возвращался абсолютно трезвым и последний раз объявил, что он вероятно, стареет. Эдди воспринял это как шутку, но потом нашёл у Денбро рекламный буклет "Сан-Сити". Билл стал чаще тусить со Стэном Урисом, и для Каспбрака оставалось загадкой, чем они вдвоём занимаются. Билл был консервативен по отношению наркотиков и ограничивался травкой, а Стэна вряд ли интересовали тонкости строения линкора "Аризона". Тем не менее вместе им было как будто спокойнее. Может быть, разительное отличие друг от друга и стало связующим компонентом их дружбы. Эдди им даже завидовал. Дорогой дневник, день семнадцатый. Я снова завалил математику. Начинаю убеждать себя, что я гуманитарий, но мешает то, что сочинение по "Иллиаде" я тоже завалил. В Хогвартсе опять полицейские. Мы с Биллом решили, что воровать дело новой жертвы нет смысла, в прошлый раз это не дало ничего. Опять не будет никакой связи, а при личном допросе выяснится, что парня кошмарил Генри Бауэрс, которому не нужны проблемы и который не убийца. С Бинсом я не говорил и не хочу. Не уверен вообще, что профессор способен с кем-то контактировать. Пытаюсь жить "нормальной жизнью" Я написал на окне в неработающем туалете на первом этаже "Откуда ты знаешь?", но ответ пока не проверял. Мне почему-то страшно. Я поискал, сколько дней проходит лечение от биполярного. Ничего конкретного не нашёл. Узнал, что больные пьют потом литий на протяжении всей жизни. Не знаю, стоит ли мне принуждать Ричи это делать, когда он вернётся или я не имею права. Я когда-то дал себе обещание, что разберусь в том, как отношусь к Ричи. Но, наверное, надо сначала понять, как он относится ко мне. Пиня начал зеленеть. Меня это радует. Рядом с ним на подоконнике я положил камень, подаренный Беном. Не знаю, куда его девать. И камень, и Бена. Когда Эдди начало одолевать нестерпимое желание угнать школьный Бьюик, он понял, что к нормальной жизни вернуться не получится. Это было похоже на то, как, ширнувшись один раз, ты потом уже не слезешь. Когда это в его голове начали возникать метафоры про наркотики, Эдди не помнил. Сидя на кровати, полностью одетый и вдыхающий запах геля для волос, которым пользовался один из соседей по спальне, Эдди смотрел на секундную стрелку наручных часов. Она медленно дёргалась к отметке "двенадцать" и в скором времени должна была наконец ознаменовать начало завтрака. Каспбрак не спал уже три часа. Тихими шагами отступала липкая ночь, голоса проснувшихся соседей разбивали муторность бессонницы. Эдди дописал к дневниковой записи: "Мелаксен закончился четыре дня назад". Из-за отсутствия сна граница между ночью и утром стиралась, поэтому Эдди было трудно считать дни, так что даты на полях ежедневника постоянно перечёркивались до порванных страниц. На его обложку он приклеил новый стикер — лобстера в очках. Когда Эдди запихивал ежедневник на дно прикроватного ящика, под библиотечный "О мышах и людях" Джона Стейнбека, из него выпал и медленно опустился на пол смятый лист. Непонятно откуда взявшийся Тахтамыш тут же принялся его обнюхивать. Поднимая лист с пола, Эдди старался не смотреть на почерк. Со стороны казалось, что он прячет фото с фотосессии Кристи Бринкли и делает вид, что это вообще не его. Но обмануть самого себя не получилось. Эдди всегда был плох во вранье. Сдавшись, он развернул лист и снова — зачем-то — перечитал письмо Ричи. Впервые за почти месяц. Так вот, помимо всего прочего, не забывай, что, сделав первый шаг, назад уже никак нельзя. Теперь только вперёд!  Глубоко вздохнув, и как будто чувствуя проходящий по лёгким воздух, Эдди перевёл взгляд на пронизанные утренней сизой дымкой ситцевые шторы на окне. Шторы были в весёленький цветочек, навевающий тоску. Докажи свою невиновность. Не дай нашим стараниям пропасть зря.  Ричи слишком многое отдал ради этого расследования. А Эдди не может даже просто поговорить с Бинсом. Плевать, даст ли это хоть что-нибудь. Попытка не пытка, а пытка — не попытка! Гадая, откуда взялась в его голове эта бессмысленная фраза, Эдди засунул письмо Ричи между страниц "О мышах и людях", соскочил с кровати, быстренько полил Пиню из стаканчика с водой для антигистаминных и, зачем-то сунув камень Бена в карман к ингалятору, покинул залитую предрассветной синевой спальню. ●●● Спокойно пережить урок истории оказалось труднее, чем обычно. На мозг давило желание спать, но как бы Эдди не лёг на парту, уснуть не получалось. Начинала болеть спина, локти, шея, а в голове роилось слишком много мыслей. В очередной раз поймав обеспокоенный взгляд Билла, Эдди не выдержал: — Ну что? — Эдди, ты хоть сп-пал этой ночью? — Да. — Каспбрак почти не соврал. Он не помнил, спал он или просто в какой-то момент мозг перестал генерировать мысли и эмоции. Желая избежать дальнейших вопросов, Эдди сделал вид, что наконец смог устроиться на руках с достаточным удобством. Тут же заболела нога. Каким таким образом, Каспбрак не знал, но терпел. Когда звонок прервал Бинса на полуслове, профессор этому совсем не расстроился. Закрыв свою тетрадь, он попрощался с учениками и полез в старый, чуть ли не рассыпающийся ранец с медными заклёпками, за новой. Нарочито медленно упихивая тетради в рюкзак, Эдди из-под парты наблюдал за тем, как ученики покидают класс. Собравшемуся его ждать Биллу Каспбрак махнул рукой, и тот тоже вышел. Когда класс опустел, оставшись в тишине, то показалось, что он пустовал много лет. Линии света высвечивали пыль и растекались по поверхностям парт, Бинс замеревшей статуей читал свои записи и как будто не замечал оставшегося в классе гриффиндорца. Пересекая класс, Эдди слышал каждый свой шаг, и профессор наконец поднял на него взгляд. — Что вы хотели, юноша? — проскрипел он высоким голосом, щуря белёсые глаза. — Профессор Бинс, — обеими руками Эдди вцепился в лямку рюкзака, — я бы хотел вас спросить кое о чём. — Это касается высадки в Нормандию? — спросил Бинс, кажется, с надеждой. — Нет. Этот вопрос не по предмету. — Каспбрак замялся, разглядывая вырезанную из разлинованной бумаги фигурку лошади на столе. — Я надеялся, вы мне расскажете о... Вы ведь знаете, что сейчас происходит, так? Эти убийства. — Я уверен, это инквизиция. — с воодушевлением кивнул Бинс. — Как в Испании в пятнадцатом веке. Мне кажется, порой я слышу голос духа Томаса Торквемады. Я всегда знал, что те времена не прошли даром. Время, юноша, на редкость циклично. — Циклично. Ага. — кивнул Эдди, переваривая идею инквизиции. У Бинса слегка дрожала голова и смотреть на него было трудно. — Конечно, циклично. — кивнул профессор. Он напоминал Каспбраку столетнюю черепаху. — Всё повторяется. Вы вот, молодые, думаете, что эти убийства — нечто из ряда вон. Но и они уже происходили. — Ага, в пятнадцатом веке в Испании, но... — попытался вернуться к теме Эдди, но Бинс его перебил. — Вас не было в Хогвартсе тридцать лет назад, юноша. Я же здесь тружусь уже на протяжении очень долгого времени. Хотите знать, что творится в этой школе? От вас пытаются скрыть факты, мой дорогой, но людей, что видели всё своими глазами, не обманешь. Особенно людей, которые слышат голос духа Томаса Торквемады. — он обличающе потряс пальцем. — Вы хотите сказать, что... — Эдди даже задержал дыхание. — Такое уже происходило здесь? В Хогвартсе? Взглядом, полным превосходства, Бинс заставил Эдди почувствовать себя идиотом. — Они пытаются это скрыть, но я всё помню. Они лгут, что Хогвартс — безопаснейшее место. Что убийства эти всех поражают. Но Дамблдор однажды уже попадал в тупик. Он так и не выяснил, кто убил тех бедняжек, и думает, что спустя двадцать семь лет никто уже и не помнит. Ему следовало закрыть это место. — Бинс покачал головой. — Но он верит, что можно ещё что-то исправить. Оптимист он, наш Дамблдор. Сказав это, профессор замолчал, и по этому молчанию Эдди понял, что речь свою он закончил и продолжать не намерен. — Спасибо, профессор. — кивнув, Каспбрак поспешно покинул класс. Со стен на него укоряюще смотрели полицейские на плакатах о терроризме. ●●● Билл обнаружился в туалете на последнем этаже, в не удивляющей уже компании Стэнли. Здесь было светло и чисто, окна испещряли надписи, а на подоконнике росла маленькая, но разлапистая вашингтония. Одна из надписей на окне гласила: "Как бы хуёво не было, я хотя бы не дождевой червяк". Эдди решил её запомнить. — Билл, я кое-что узнал, — уронив по пути ведро с водой для мытья пола и запутавшись ногой в швабре, Эдди подбежал к подоконнику, на котором сидел Денбро. Он, поморщившись, выдохнул дым и передал сигарету стоявшему рядом Стэну. — Что т-такое? — Бинс. Я с ним всё-таки поговорил. Бен был прав. — Эдди не мог успокоить руки, вскидывая их вперёд и ловя взглядом реакцию Билла. — МакГонагалл врала. В Хогвартсе уже происходили убийства. Двадцать семь лет назад. Понимаешь? Тогда тоже никто не смог выяснить, кто убийца! — И ты считаешь, ч-что... — Я пока не знаю, что я считаю, но тогда выходит, что убийцей может быть кто-то из преподавателей. И он повторяется. — хлопнув в ладоши, Эдди многозначительно посмотрел на Билла. Во взгляде Денбро отчётливо читалось, что он считает, будто у Эдди едет крыша. С лица Стэна похуистичность никуда не делась. В тёмно-зелёном свитере он выглядел совсем белым. Дым от косяка красиво терялся в его волосах, и только Урис, кажется, не считал Каспбрака психом. — Ставлю на Филча. — протянул он и затушил окурок о стену. Эдди не понял, серьёзно он это говорит или нет, но на всякий случай не стал признаваться, что он с ним согласен. ●●● Закопаться в библиотечные газеты показалось Эдди очень в духе всего расследования. Как ещё выяснить информацию об убийствах, которые помнит только Бинс и, возможно, ещё несколько профессоров, он не знал. А в детских детективах, которых он прочитал всего два и то без разрешения мамы (задыхаясь и ломая глаза с фонариком под одеялом), всегда так делали. И никогда не обращались в полицию. В секции с газетными вырезками было умиротворяюще пусто. Каспбрак приходил сюда уже третий день — с пяти до семи, после окончания занятий и до самого комендантского часа, но ни разу ещё никого не встретил. Шкафы дышали пылью и десятками лет, оставленных на сероватых страницах. Газеты были местные, их выписывали из Тарбета и Бадколла. Часто в них упоминался Хогвартс — огромный старинный замок в отдалении от населённого пункта вызывал у туристов интерес. В прессе не освещался тот факт, что замок этот хоть и не полон призраков каких-нибудь тиранов-рецидивистов, зато населён толпой подростков-преступников. Его назначение описывалось как "Специализированная частная школа". Каспбрак свалил перед собой на стол целую кипу газет за тысяча девятьсот шестьдесят четвёртый год, рядом поставил пластиковый стаканчик с растворимым кофе — со временем эта гадость перестала быть такой уж отвратительной. Её даже можно было пить. Маленькими глотками и не вдумываясь. Но чаще всего кофе выполнял исключительно символическую роль и перебивал удушливость пыли. За дни, проведённые в завалах старых газет, Эдди почти опустошил запасы противоаллергенных. Пара коричневых пятен тут же попали на листы, но Эдди уже знал, что библиотекарше плевать. Он мог хоть изрисовать каждую газету символами Арийского братства, она бы ничего не сказала, только попросила бы не шуметь. Первым делом Эдди взялся за "Нэйшионал". Газета была ежедневной, поэтому процесс двигался не легко. За проведённое в библиотеке время выяснилось только то, что в июне шестьдесят четвёртого ученик седьмого курса школы Хогвартс выпустился с отличным аттестатом и поступил в Кембридж, в марте того же года в лесу рядом с замком произошёл пожар, в декабре состоялся ученический рождественский бал с идиотским названием "Снежное чудо", а в августе почва под замком вызвала интерес геологов и они долго пытались выбить у Дамблдора разрешение на исследования. И всё же усилия и мерзкий кофе на третий день оправдались. "Необъяснимое исчезновение Брайана Гилгона и почему Дамблдор не отвечает на вопросы?" — гласил почти выцветший заголовок ноябрьского выпуска. Едва различимое изображение башен Хогвартса, снятых из-за макушек деревьев, выглядело пугающе величественно. В полумраке библиотеки, нарушаемом лишь оранжевым светом настольной лампы и тусклыми уличными фонарями, наблюдавшими за Эдди в окно, читать об убийстве было жутко. Попытавшись настроить настольную лампу так, чтобы свет падал под необходимым углом, Эдди развернул газету. "Брайан Гилгон, обычный тринадцатилетний мальчик, был известен своим необыкновенным талантом. В нём видели нового Фрэнка Синатру, он отличался ангельской внешностью и столь же небесным голосом. Выступая в небольшой деревне, в Тарбете, на севере Данбартоншира, Брайан завоевал немало сердец. Он поступил в школу Хогвартс в тысяча девятьсот шестьдесят первом году и с тех пор каждый месяц радовал жителей Тарбета на местных торжествах и праздниках своими трогательными выступлениями. Каждого, кто слышал его пение, оно не оставляло равнодушным и заставляло задаться вопросом — откуда столько силы в таком юном даровании? Слишком юным был Брайан не только лишь для своего голоса. Он скончался в возрасте тринадцати лет при невыясненных обстоятельствах. Ушёл из мира, так и не достигнув той известности и признания, которых он, несомненно, заслуживал. В Тарбете объявлен траур. Родители мальчика не согласились на интервью, но признались, что смерть Брайана была очевидно насильственной. Наши журналисты, в попытках выяснить обстоятельства смерти молодого певца, попытались добиться ответов на вопросы у Альбуса Дамблдора — директора школы, в которой проходил обучение Брайан и в которой он был убит. К большому сожалению, Альбус Дамблдор отказался ответить на наши вопросы и заверил лишь, что расследование идёт и в скором времени убийца будет найден. Что таит в себе привлекающий внимание старинный замок? Почему директор отказывается рассказать, как был убит Брайан? Ответ очевиден — Альбусу Дамблдору есть, что скрывать. Мы будем надеяться, что в скором времени станет известно о том, кто и как взял на себя грех убийства, забрав жизнь молодого мальчика. Памяти Брайана Гилгона — биография и воспоминания родственников — стр.17" Эдди выпрямился на стуле, игнорируя боль в спине. Почему все молчат о том, что убийство Билла Байерса — не первое в этих стенах? Почему Дамблдор не закрыл школу, когда не смог поймать убийцу? Не чувствуя вкуса, Эдди сделал несколько глотков кофе и, поморщившись, встал. Среди тысяч газет и рядов полок создавалось впечатление, что он в этом мире один. Не то что в Хогвартсе — вообще везде. Есть пространство, может быть, космос, и потом сразу библиотечные шкафы и одинокая фигурка худого парня. Картина создавалась на редкость живописная. До отбоя оставалось ещё полчаса, и Эдди поспешно вывалил на стол ещё кипу газет. Наверняка убийство Брайана не было единственным. Проблема в том, что о других детях журналисты могли ничего не знать. Но, возможно, если покопаться в некрологах, то что-то да найдётся. В недрах библиотеки послышались шаги. Мадам Пинс имела привычку заранее предупреждать посетителей о скором отбое, и Эдди уже приготовился объяснять ей, что задержаться его заставил проект по истории Хогвартса или ещё что-нибудь столь же патриотичное, но из-за полок внезапно показалась рыжеволосая голова Беверли. Эдди не смотрел на неё, быстрыми движениями разворачивая газеты и надеясь найти что-то, связанное с Брайанои Гилганом, а иначе заметил бы, что вид у Марш очень странный. Как будто она собирается сообщить Эдди новость, к которой сама пока не знает, как относиться. – Эдди... – Бев, не сейчас. – не поднимая взгляда, Эдди продолжил перебирать стопки ветхих газет, пытаясь успевать читать даты выпуска за секунду. – Эд... – Я же сказал, я занят! – почти огрызнулся Каспбрак, кидая на стол новую стопку и притягивая к себе ещё несколько. – Да где же... – Эдди. Ричи вернулся. Газеты с раздражающим шелестом упали на пол. Одна за другой и сразу кучей. Как только они затихли, тишина стала совсем драматичной. Эдди показалось, что он превратился в скульптуру. Мраморные руки замерли, проволочные пальцы больше не переворачивали листы, глаза уставились в одну точку, на страницу с фотографией трёхэтажного коттеджа, которую Эдди не видел. Он ведь был скульптурой. А у них нет зрачков. – Эдди... Даже не пытаясь скрыть беспокойство, Беверли подошла ближе, заглядывая Каспбраку в глаза. Она, видимо, пыталась понять реакцию гриффиндорца. Но, кажется, не смогла. – Это ты так радуешься или что? — с неуверенной улыбкой спросила она, пока Эдди нервно ерошил волосы и пытался зацепиться взглядом хоть за что-нибудь. — Я... Не знаю. — сдался Каспбрак и безнадёжно посмотрел в глаза подруге, oблoкoтившись о стол. — Наверное, мне надо с ним поговорить? — Тебе видней. — пожав плечами, Бев провела рукой по одной из газет. — Что это? — Да, так... Где он? — Эдди попытался сделать вид, что очень занят складыванием газет в стопку. — Скоро, наверное, выйдет от Дамблдора. — Ага. Ага, хорошо. — Эдди, распихивая газеты по полкам, пытался успокоить ненормальный ритм сердца силой мысли. Такая реакция добавляла к списку вопросов ещё парочку. Почему в груди так колет? Как будто Эдди вот-вот с парашютом сиганёт с трёхсоткилометровой высоты. Недавно Каспбрак заключил, что он совсем никого не понимает. Как выяснилось, понять самого себя у него тоже не получается. Шагая вслед за Беверли и зачем-то сжимая в руках стаканчик с недопитым холодным кофе, Эдди пытался найти оправдание подгибающимся ногам и дрожи в запястьях. Ему почти удалось успокоить бьющееся о рёбра сердце, когда они оказались возле кабинета Дамблдора. — Мне надо идти, так что я тебя тут оставлю. — заявила Марш, когда Эдди остановился у статуи горгульи, раздумывая, куда бы деть кофе. — Эй... — начал было Каспбрак, но Беверли уже взбежала по лестнице и исчезла. Несколько секунд Эдди просто смотрел в пол, а потом на него же и сел, прислонившись к стене и вытянув ноги. Стаканчик поставил рядом. Потом взял в руки. Потом снова поставил. Странное предчувствие как-будто чего-то важного всё ещё стучало по лёгким, как нервный сосед по батареям, а дрожащие руки пришлось сцепить в замок. Эмоции сконцентрировались в горле и там трепыхались запертыми канарейками, а стену, на которую Эдди уставился, он совсем не видел. Внезапно и очень не вовремя навалилась усталость. Бессонные ночи и тревожные дни словно подушкой накрыли голову Каспбрака, отдаляя от всех чувств и мыслей. Но уснуть, прислонившись головой к холоду стены, ему удалось всего на несколько минут. А потом открылась дверь кабинета директора и голос, тот самый, воспоминания о котором вызывали, по ощущениям, целую тахикардию, вырвал Эдди из оцепенения.