Бытие и абсурд

Когда Эдди, осознавая внезапно сжавшую плечи усталость, дошёл до спальни, Билла в ней ещё не было. Каспбрак был готов поклясться, что однокурсники Стэна тоже того на своём месте не обнаружат. Обрывками глянцевых бумажных лент пол спальни напоминал Рождественский Лондон с высоты Биг Бэна, отражая лунный свет песочными блёстками. Их, вероятно, принесли на своей одежде соседи по спальне. А ещё они притащили здоровенного оленя из папье-маше, всего час назад украшавшего Большой Зал. Страсть к клептомании была почти отличительной чертой большинства гриффиндорцев. Остановившись у окна, чувствуя, как сквозь стекло тяжело пробирается едва ощутимый холод, Эдди облокотился о подоконник, вдыхая полной грудью. Он чувствовал себя оседающим взрывом. Глядя на Пиню, жизнерадостно щетинившегося редкими полупрозрачными иголками, и камень, подаренный Беном, на спящего рядом Тахтамыша — а Каспбрак и не задумывался, что эта крыса умеет спать, а не жрать всё подряд — Эдди чувствовал скребущее душу беспокойство, смутное, такое неуловимое, что оно тут же утекало сквозь ворох мыслей, и его нельзя было осознать. Как-будто оно было быстрее той скорости, с которой мозг обрабатывал информацию. В голове всё путалось, как сваленные в ящик перегоревшие гирлянды, цеплялось за внезапные вспышки памяти, не давая сосредоточиться на событиях прошедшего вечера, потому что страх, пережитый в комнате и вся ебистика, что там случилась, перебивался истерическим внутренним криком, который замыкался на одном имени и никак не мог оформиться в нечто воспринимаемое. Казалось, что вместе с ощутимым пульсом отчитываются секунды до нервного срыва. "Ричи. Долбанный Ричи. С ним ничего не бывает нормально, понятно и просто. У него даже глаза непонятно какого цвета. То ли карие, то ли чёрные. Но, сука, красивые" Прижав пальцы к стеклу окна, Эдди зашипел от ожога холодом, но боль ненадолго вытеснила из головы мысли о глазах Тозиера. Почему люди никогда ничего не обсуждают? Каждый думает что-то своё и по различным причинам не утруждает себя попытками понять, как работают нейроны в чужой голове. Каждый живёт в своей собственной закрытой комнате, обклеивает её стены цветастыми картинками, обставляет ненужным хламом, обвешивает батарею мокрыми от снега варежками, зашторивает окна наглухо и никого не впускает. А впустив, сразу же выталкивает обратно, захлопывая дверь с плакатом какой-нибудь эксцентричной музыкальной группы на ней. Никто ничего никому не говорит. Эта такая правда жизни. Сколько трагедий произошло из-за простого недопонимания? Вселенная устроила мир с точностью часового механизма, но некоторые моменты банально не предусмотрены. Иногда Эдди жалел, что люди за много веков эволюции так и не научились читать чужие мысли. Насколько было бы проще оказаться в закрытой комнате в голове Ричи Тозиера, хоть в ней, наверняка, легко потеряться в пружинах телефонных проводов и рождественских ёлках, но можно было бы разглядеть каждую цветную лампочку, поворошить одежду, перебрать дурацкие рубашки и хотя бы мельком проглядеть книги на полках. Метафорические книги на метафорических полках. Эдди запутался, окончательно и бесповоротно, он ничего уже не понимал. С самого начала он боялся того, что творилось в его голове, глушил эмоции, заталкивал далеко в подсознание, как зимнюю одежду летом на антресоль, он был готов к боли и к банальщине вроде разбитого сердца. Но к тому, что произошло, он однозначно готов не был. Ткань толстовки Ричи встретила пальцы шершавой прохладой, Эдди вцепился в неё, так, будто кто-то пытался её отобрать, а потом поднял к лицу и уткнулся в запах хлопка и полиэстера, школьного стирального порошка, стойких крепких сигарет, какие скребут горло, и остывшего молотого кофе из зёрен для самбуки. Ему показалось, что его выбросило в открытый космос, и толстовка стала шлемом скафандра, не позволяющим умереть от отсутствия кислорода. Падая на кровать, так, что пружины опасно заскрипели, он продолжал вдыхать, и мысли уносило куда-то далеко, в вихри энергетических линий на картинах Ван Гога, и Эдди свернулся по-кошачьи, подтянув ноги к себе, и он совершенно не думал о том, что засыпает, не переодевшись, что костюм безнадежно помнётся и что он не выпил положенную дозу антигистаминных. Когда-то давно мама сказала ему, что это физически невозможно — ни о чём не думать. Но сейчас в голове звенела такая всепоглощающая тишина, что Каспбрак и об этом тоже не думал. Потому что он не думал ни о чём. Ни о чём, и немного о Ричи. ●●● — У меня после вчерашнего руки дрожат. — сообщил Стэн, неотрывно глядя на тыльные стороны своих ладоней в заметных венах. — Это может быть артрит. — безрадостно сказал Эдди, дёргая чайным пакетиком в чашке с едва тёплой водой. — Курить н-надо меньше. — Билл взял руки Уриса в свои и опустил их. Разводы в воде очень красиво расплывались во все стороны от пакетика, и Эдди неотрывно на них смотрел. Казалось, что это чернила. Со всех поверхностей Большого Зала ещё не до конца исчезли потрёпанные, но всё же до странности атмосферные следы ночного праздника. Остатки паутин незаметных в утреннем свете гирлянд и покосившихся картонных фигур тоскливо осыпались мишурой в пустующем зале. После Бала многие предпочли выспаться, но пара гриффиндорцев на другом конце от собравшихся вместе Неудачников стола, молча играла в "монеточку", пролитую кровь собирая во флакончики с абсолютно неясными и очевидно пугающими целями. — Вы верите в фатализм? — порывисто повернувшись ко всем присутствующим, и перекинув одну ногу через скамейку, спросил Ричи. — Для тех, кто не в теме, поясняю: фатализм — философское течение, утверждающее, что всё происходящее заранее предопределено. Эдди молча грел руки о чашку, надеясь, что вид у него не слишком потерянный и стараясь не встречаться взглядом с Биллом, жизнерадостное приветствие которого вырвало Каспбрака из поразительно крепкого сна — Денбро вернулся взъерошенный и с рассеяно-пьяным взглядом, пару раз споткнулся о чей-то табурет без ножки, и явно не замечал, что рубашка на нём полностью расстёгнута. Ещё не отпустившая до конца колючая теплота сна не позволяла как следует соображать, поэтому Эдди не мог с точностью сказать, показалось ему или шею Денбро и правда украшала пара краснеющих засосов, но вот в чём он был абсолютно и безнадёжно полностью уверен, так это в том, что даже в не трезвом состоянии Билл заметил, что проснулся Эдди в обнимку с красной толстовкой. И кому эта толстовка принадлежала, Денбро тоже наверняка помнил. — Я — нет. — пожал плечами Майк. — Фатализм — оправдание для сдавшихся. — сказала Беверли, не поднимая головы от листа в альбоме с бабочками на обложке, который притащил Бен. Она рисовала фиолетовым маркером что-то цветастое и похожее на птицу с тремя глазами. Хэнском следил за ней с интересом археолога, наблюдающего за выковыриванием человеческих останков из дерева. И примерно с тем же восторгом. — Глупо полагать, что всезнающая судьба сама всё организует. Каждое событие зависит от наших действий, а не от абстрактной херни выше и за гранью. — Значит, ты не веришь в судьбу? — приподнял брови Ричи, заглядывая ей через плечо. — А ты, Бенджамин? — Это судьба в меня не верит. — Сильно. — оценил Ричи. — А можно я тоже нарисую? Безразмерный чёрный пиджак, навевающий мысли о похоронных процессиях и очевидно не принадлежавший Ричи, делал того совсем похожим на человеческое обличие ворона, но из-под этой мечты неформала виднелась кислотно-зелёная футболка с нарисованной на ней статуей свободы, и, разглядев показываемый ею жест, заменивший факел, Эдди незаметно усмехнулся. — Не надо. — вежливо отказался Бен, доверявший, видимо, только Беверли оставить след в его маленькой истории. — Я умею рисовать антропоморфных ежей и ёлочки. — зачем-то оправдался Ричи и отобрал у Бена из рук синий фломастер. — Ёлочки тоже антропоморфные? — с содроганием уточнил Эдди. — Какие твоей душе угодно! — с гордостью похвастался Тозиер. — Моей душе угодно никогда не думать об антропоморфных ёлочках. — морщась от имбирного привкуса в чае, заявил Каспбрак и покосился на Ричи, который как-будто с каждой своей репликой оказывался всё ближе. — Я, кстати, тоже не верю в судьбу. Если у Вселенной и есть какой-то план, то он ебанутый. — Да, но он же есть! — обрадовался Тозиер и оказался вплотную настолько, что его острая коленка, обтянутая ярко-красной тканью треников, касалась коленей Эдди, а вторая где-то за спиной создавала впечатление, что через секунду Ричи сдвинет ноги, и Каспбрак окажется в ловушке. Хватая его за руку и открывая колпачок фломастера, Ричи изогнул брови в немом вопросе, глядя из-под растрёпанных прядей. — Этим фломастерам, наверное, лет двести. В них формальдегида больше чем чернил. Если у меня отвалится рука, я буду винить тебя, Ричи. — Не ссы. Насчёт руки мы что-нибудь сообразим. — от того, как он радостно подмигнул Эдди с искривившей губы усмешкой, Каспбрак чуть не подавился чаем. — Да и если уж параноить до конца, то формальдегидом ты отравишься, просто подышав. Так что либо переставай дышать, Эдс, либо давай сюда свою руку. Не успев ответить, Каспбрак пропустил тот момент, когда пальцы Ричи крепко и осторожно обхватили его запястье. — Тем более, кадмий и мышьяк куда опаснее. Скажи, когда почувствуешь что-нибудь подозрительное. Например, судороги. — воодушевлённо заявил рэйвенкловец, склонившись над рукой Эдди. — В них есть мышьяк?! — попытки высвободить руку оказались тщетны, сколько Эдди не дёргался, так что ему пришлось смириться с перспективой учиться застёгивать рубашки левой рукой и получать пособие по инвалидности. — Нет там никакого мышьяка. — Майк покосился на Тозиера. — Прекрати нести чушь, Балабол. — А ты можешь быть уверен? — зловеще повёл бровями Тозиер, и Эдди обречённо зажмурился. Рука была готова отвалиться прямо сейчас без всякого мышьяка от проносящихся по венам резких мурашек, застывающих в груди под сердцем и там, по ощущениям, сгорающим тяжёлыми вспышками. — Я, собственно, к чему всё это вёл. — не отрываясь от работы, проговорил Ричи. — Про мышьяк? — приподняла брови Беверли. — Про судьбу! Может быть, так предопределено. Это для чего-то нужно. Раз нам всем с самого начала было суждено сидеть здесь, а не продавать печенье в каком-нибудь Нью-Джерси или стрелять лис в Монтане. — Тозиер старательно прорисовывал кольцо планеты на внутренней части запястья Каспбрака, где выпирали тонкие сухожилия и вены. — И быть предполагаемыми убийцами нам тоже суждено? — приподняв бровь, добавил Эдди, подозрительно наблюдая за Ричи. Фломастер холодил кожу. Эдди подумал, что, кажется, он выяснил о себе одну вещь: это очень приятно, когда по твоей коже рисуют. — Может, это карма. Кто его знает, кем ты был в прошлой жизни и кого обидел. Переродившийся Гитлер тоже, может, удивлялся, почему его всё время сбивают машины на светофорах. Если нам изначально было предопределено впутаться во всю эту криминалистику, то, значит, так нужно. Значит, это не просто поток текущей жизни. А если так нужно, то мы обязательно из этого выберемся, потому что иначе не было бы смысла. — А если с-смысла быть не д-должно? — пожав плечами, спросил Билл. Стэн, положив подбородок ему на плечо, пасмурным взглядом выражал безразличие к теме судьбы и фатализма. — Билл, это было бы отвратительно. Бессмысленность — это пиздецки неприятно. — серьёзно ответил Ричи, разглядывая свою работу. Довольно кривенькая линия образовывала планету, опоясанную кольцом, и рядом точки складывались в созвездие из семи звёзд. — Это, Эдс, часы. — не дожидаясь вопроса, заявил Тозиер, соединив точки линией. — И Уран. — А откуда тогда у него кольца? — с интересом всматриваясь в рисунок, спросил Эдди. — Кольца есть вовсе не только у Сатурна, Эдс! — возмутился Ричи. — Почему все всё время так думают? Вообще, Уран — моя любимая планета. — уверенно заявил Тозиер. — А твоя? — Моя любимая планета? — скептически переспросил Эдди. — Видимо, я должен был обдумать этот вопрос? — Видимо. — сочувствующе похлопав его по плечу, согласился Ричи и, перегнувшись через стол, подтащил к себе тарелку с печеньем. Сгорбившись, Эдди мысленно выматерился, обращаясь в основном ко Вселенной с её дебильными планами, которые откровенно шли куда-то не туда. Ричи уже отпустил его руку, удовлетворённо бросая взгляды на своё произведение и зачем-то рисуя на печенье звёздочки и кресты, к ужасу заметившего этот вандализм Бена, а Каспбрака всё ещё трясло. Им нужно было поговорить, срочно, это будет неловко и глупо и, может быть, вообще ничего не будет значить, но если Каспбрак проживёт в тягучем неведении ещё хотя бы неделю, то наверняка взорвётся, как электропроводка от перенапряжения. ●●● Поговорить с самим Тозиером Эдди так и не хватило храбрости. Строго говоря, ему вообще редко хватало храбрости хоть на что-нибудь. Мама говорила, что он просто "очень осторожный и рассудительный мальчик", но Каспбрак больше доверял мнению одноклассников, называвших его ссыклом. Но когда в понедельник на сдвоенной химии ему в партнёры по лабораторной работе достался Стэн, отделаться от возникающих в голове вопросов Каспбрак едва ли мог. У него замирало внутри, и он нервно кидал взгляды на Уриса, который притащил с собой не пойми откуда кислотно-зелёные очки для сварки и в них был похож на инопланетянина. Слизеринец увлечённо взбалтывал прозрачную и синеватую жидкости в пластиковых бутылках, пока Эдди, откровенно не любивший химию, послушно держал наготове длинные каминные спички, признав это своей единственной задачей. Спички профессор выдал ровно две, видимо, чтобы исключить возможность поджога. Зато палёного антифриза и изопропанола почему-то не пожалел. — Отравишься. Почечная недостаточность и всё такое... — предостерёг Эдди, кидая взгляд на руку Стэна, которой тот под столом незаметно переливал синюю жидкость из выданной бутылки в непрозрачный термос. — Там один метанол и вода не дистиллированная. Слизеринец его ответом не удостоил, и Каспбрак замолчал, чего ещё месяц назад точно бы не сделал. Глупо полагать, что Урис не отдаёт себе отчёта. Спустя пару минут и один эффектный не масштабный взрыв за передними партами, Каспбрак уже не думал об антифризе и его пагубном влиянии на организм человека. Мысли, как, впрочем, всегда в последнее время, совершали круги и неизменно возвращались к Ричи и необходимости разговора. Из собеседников в пределах досягаемости был только увлечённый незамерзайкой Стэн, впрочем, и ему можно было задать кое-какие вопросы. Но страх перед тем, как воспримет его слова Урис, не давал, наконец, сказать хоть слово. И всё же, терзаясь сомнениями, Эдди как-будто уже заранее знал, как-будто фатализм был адекватной теорией, что всё равно поступит так, как требует очень маленькая, но очень решительная часть его мозга. — Слушай, м, Стэн. — наконец завершив внутреннюю борьбу, и просто не успев дать себе возможность передумать, быстро произнёс Эдди. — У меня вопрос, просто из интереса, ты не подумай, вопрос абстрактный. Ричи, случайно, не гей? Это "случайно" прозвучало слишком иронично и глупо, но Стэн только оторвал флегматичный взгляд от бутылок и перестал их взбалтывать. — Думаю, да. — Ты думаешь?.. — переспросил Эдди, не совсем понимая, что слизеринец имеет в виду и как нужно правильно на это отреагировать. — За время нашей дружбы он менял девушек чаще, чем свои идиотские рубашки. — задумчиво сказал Стэн. — Создаётся впечатление, что он боится самого себя. Чувствуя, что у него горят скулы, Каспбрак пытался сохранить безразличный вид и не переломать спички, пока Стэн продолжал: — Я не видел у него ни одной девушки, с которой у них была бы искра. Искра. Была ли у них с Ричи эта блядская искра? С самого начала Тозиеру были присущи те качества, которые Эдди откровенно раздражали, он стремился превращать всё вокруг в безумную историю, которую в будущем без содрогания не вспомнишь, ему нужно было касаться Эдди и называть его "Эдсом", и, в конце концов, он был алкоголиком и наркоманом, он как будто ставил себе целью Каспбрака выбесить, и ему это вполне удавалось, и Эдди не мог с уверенностью сказать, что его эмоции по отношению к рэйвенкловцу в прошлом. Он не мог больше сказать ничего внятного, потому что нихуя не понимал. И было бы проще разобраться в себе, если бы в памяти не всплывали раз за разом губы, руки и то, что он ими делал. Противоречие взрывало мозг. Ведь, так или иначе, Ричи напоминал Каспбраку то самое единственное увешанное разноцветными цветными гирляндами окно в многоэтажном доме мрачного района среди сероватых глазниц других окон. — И ни одной девушке он не дарил телескопических садовых сучкорезов. — добавил Урис, отобрав у Каспбрака спички, чиркнул ими и поднёс к горлышкам бутылок. Пока по внутренним стенкам бутылки с антифризом стекало голубое огненное кольцо, отставая от такого же в спирте, Каспбрак пытался придумать, что сказать, но отвечать стало уже поздно и бессмысленно. ●●● Эдди решил, что лучшей идеей будет спрятаться. Иногда ему казалось, что если бы тотемные животные не были просто красивой фразой, то его животным был бы страус. Правда, в детской энциклопедии, которую ему подарили на день рождения много лет назад, он прочитал, что страусы не прячутся, а жрут песок и гальку, но этот факт настолько пошатнул устоявшуюся у Эдди в голове картину мира, что Каспбрак поспешил его забыть. Библиотека по-прежнему душила пылью и воплощённым кошмаром клаустрофоба, но одновременно умиротворяюще пустовала, если не считать пыль за живые организмы. Без особенного интереса листая страницы газет и уже не вчитываясь в кричащие банальные заголовки, Эдди, подперев лицо рукой, чтобы не уснуть прямо на столе, думал о том, что портит себе зрение в полумраке. — Ага, вот ты где прячешься! Это какая-то нездоровая тенденция — что я постоянно нахожу тебя в библиотеке. Надеясь, что Ричи не заметил, как Каспбрак вздрогнул, он обернулся и со всей возможной флегматичностью сказал: — И совсем не обязательно орать. А то мадам Пинс меня, наконец, выгонит. Она и так подозревает, что я ворую газеты, чтобы крутить самокрутки. — А разве ты этого не делаешь? — вскинул брови рэйвенкловец, бесцеремонно забираясь на стол и закатывая рукава излишне свободной рубашки, испещрённой многочисленными рисунками головы задумчивой ящерицы. Под рубашкой кричаще-розовая надпись на футболке гласила: "А теперь дискотека!" — Нет. — многозначительно поведя бровями, ответил Эдди, давая понять, что вопрос идиотский. Он пытался избавиться от страшной неловкости, которая скреблась у него в горле после того, что сообщил ему Стэн. — Ну и зря. По-моему, очень неплохая тема. Надо быть практичнее, милый. — Тозиер, скрестив ноги, устремил на Эдди взгляд. На его лице обычные очки сменились теми самыми очками сварщика, которые надевал Стэн на химию. От мысли о том, что Ричи успел пересечься со слизеринцем, у Эдди свело скулы. — Тебе вот это зачем? — осторожно поинтересовался он, поведя пальцами около своего виска. — Поликарбонатные линзы. — постучав по стеклу очков, сообщил Тозиер. — Опасаюсь ультрафиолета. Ну а ты чем тут занимаешься, если не самокрутками? — Читаю. — поведя рукой над стопкой газет, ответил Каспбрак тоном, дающим понять, что Ричи задал уже второй идиотский вопрос и решив не возвращаться к теме очков. — А тебе чего? — Мы ничего не обсудили. Все внутренности резко скрутились в узел и всей этой сжатой конструкцией рухнули в живот, так что Эдди смог только издать нечленораздельный вопросительный звук, не глядя Тозиеру в глаза ни на секунду. Мозг, казалось, вот-вот перегреется и выключится, как старый процессор, генерируя возможные развития диалога и хотя бы немного приемлемые ответы. — Что это был за клоун? — Ричи отклеил пластырь с котёнком на руке и криво налепил его себе на лоб, а Эдди сглотнул неприятную смесь облегчения и разочарования. Только что разогнавшееся сердце громко стучало, всё медленнее и спокойнее, почти уже не отдаваясь в ушах, и Каспбрак отвёл взгляд за окно, цепляясь за упавший в чернильную поверхности озера кусочек искажённой луны. — У меня создалось впечатление — возможно, конечно, ошибочное — что все остальные просто решили игнорировать проблему, как-будто тогда она исчезнет. — говорил Ричи, и в свете лампы он казался средневековым призраком из комедии, в которой призраки выглядят, как хипстеры. — Да. Да, наверное. — пожал плечами Эдди, откидываясь на спинку стула, нервно покусывая губу и тут же себя за это ругая. — Кажется, мы все в тупике. — Нет, нет, Эдс, это не тупик. — Тозиер покачал головой и лёг, повернув голову к Эдди и сдвинув очки на лоб. — Мы же не в Лонглите. Мы обладаем определённой информацией, но она, знаешь, обрывочная. Но есть ведь теория, что всё в мире — связано! — он помахал рукой в воздухе, как будто цепляя пальцами тонкие нити, связывающие это абстрактное "всё" в этом сумасшедшем мире. — Мне кажется, если сложить факты в нечто цельное, то хотя бы подобие ясности мы можем получить, как думаешь? Эдди уже ничего не думал. Он уже и забыл о важности всего расследования, даже тюрьма пугала всё меньше, а сейчас Ричи предлагал ему собирать какие-то идиотские картинки в идиотское целое, а Эдди хотел только лежать в своей комнате и орать в подушку, пока не начнёт чихать от пыли. — Ричи, эта игра в расследование явно не удалась. Какие из нас детективы? — Холистические. — А? — Ну, если вообще нихуя не делать — то, ясное дело, нихуя и не произойдёт. — Ричи отлепил с запястья ещё один пластырь, с разноцветным глазом, и, протянув руку, наклеил его Эдди на шею. Пока он разглаживал пластырь, глядя из-под ресниц, Каспбрак старался не дрожать так, словно его усадил на электрический стул Верховный суд Небраски. На сопротивление сил не было, поэтому он только недовольно морщился. — У меня создалось впечатление, — позволяя Ричи касаться его шеи гораздо больше времени, чем нужно было для того, чтобы приклеить пластырь, сдавленно сказал Эдди, — что действие в нашей ситуации равносильно бездействию. Ничего вообще не меняется. — Эдс, ну ты подумай, — Тозиер уселся снова, неосторожно сбив со стола пару газет, — нужно постоянно куда-то двигаться! Как китовые акулы. Они же сдохнут, если перестанут плыть! Мы должны плыть, и тогда обязательно на что-то наткнёмся! Эдди с сомнением сверлил его взглядом, а потом вытащил из рюкзака ежедневник. — Давай так. Хочешь всё систематизировать — попробуем. — Чудно! — Тозиер неаккуратно слез со стола, сцапал Эдди за руку и уполз под стол. С обречённостью Каспбрак последовал за ним и, уже сидя в полутьме, разграниченной четырьмя деревянными ножками, зачем-то шёпотом поинтересовался: — И нахуя нам под стол? — На случай, если за нами следят. Мы тут не обои клеим. — тоже шёпотом ответил Ричи и вытащил из кармана фонарик. Стол был не достаточно большой, и под ним оказалось тесно, так что приходилось сидеть почти вплотную, и у Эдди начинал нервно дёргаться глаз, пока Тозиер щёлкал выключателем фонарика, а тот только моргал и моргал бледным светом. Из-под стола виднеющиеся беспрерывные шкафы создавали сильное ощущение замкнутой крепости. Включившийся наконец фонарик почему-то освещал всё пространство красным, словно в нём была лампочка от светодиода ёлочной гирлянды, и, пока он бликовал в поверхностях линз сварочных очков, Ричи протянул Эдди карандаш. — Что мы имеем. — он дышал Эдди в шею, наклоняясь к пустой пока странице ежедневника, и Каспбраку казалось, что деревянный карандаш вот-вот переломится в его пальцах. — Шесть убийств. — Пиши-пиши. — подсказал Тозиер, и Эдди сердито на него зыркнул. — Все хаффлпафцы, все убиты таким образом, чтобы подставить других учеников, не хаффлпафцев — подчеркни, пожалуйста, моя интуиция мне подсказывает, что это немаловажно... — Не отвлекай. — предупредительно пихнув Ричи локтем в грудь, попросил Эдди. — Убийца — это некий враг, мне так Финн говорил. Чей враг, нихуя не понятно, но это точно не Генри. — Ещё этот загадочный убийца, называй его, наверное, "Личность Х"... — Это глупо. — И ничего не глупо! Ладно, давай просто "Х". Или лучше "Q". — И почему " Q"? — не понял Эдди, позволяя Тозиеру отобрать у него карандаш. — Потому что "Х" — это ужасно скучно. — Ну да, а "Q" жесть как весело. — Звучит прикольнее. — возразил Ричи, и принялся писать своим неровным резким почерком. — Итак, этот "Q" подражает некоему убийце из тридцатилетнего прошлого... Это какой уже пункт? — Пятый. — Эдди отобрал карандаш обратно. — Значит, шестой — это ебистика с клоуном. — Так и записать? — с сомнением приподнял бровь Эдди и чуть не ударился головой о столешницу. — Запиши как массовые галлюцинации. Хотя мы не были ни в каком море! — Какое вообще это имеет отношения к убийствам? — с сомнением переспросил Эдди, стараясь не выдать дрожь в голосе, потому что Ричи задумчиво водил пальцем по пластырю на его шее. Видимо, чтобы не отклеился. — Вот и выясним. — уверенно заявил Тозиер. — Всё связано. — Ты задолбал уже это твердить. — Всё равно я в это верю. Не просто так этот клоун. Меня вот штырит с рисунков на стенах, я их потом неосознанно перерисовываю. И тут дело не в моей психической нестабильности, будь уверен! Эдди уверен не был, но всё равно послушно записал то, что говорил Ричи. — Я думаю, есть и седьмой пункт. — задумчиво протянул он, разглядывая всё написанное. — Раз уж ты хочешь связать вообще все странности. Вопрос. Почему всем так похуй? — Дело говоришь! — обрадовался Ричи. — Нас, по логике, давно должны были увезти хотя бы как подозреваемых. Или изолировать. Дамблдор не закрывает школу даже спустя столько смертей. А ещё все здесь творят, что им хочется. В туалетах повсюду закладки, в лабораторных шкафах бухло. Здесь всем как-будто плевать. Когда страница ежедневника стала похожа на записку сумасшедшего, в углу Ричи даже приклеил ещё один пластырь, Эдди положил ежедневник на пол и замолчал. Ричи шуршал газетами. — И как, ты думаешь, всё это связано? — Эдс, ты требуешь от меня слишком многого! Можно подумать, я всезнающ. — Ричи, взмахнув руками, укоризненно посмотрел на Каспбрака. Пластырь у него на лбу оказался флуоресцентным, и Тозиер стал похож на вокзальное табло во время ночных рейсов. — Но мы точно разберёмся. Не думаю, что рэйвенкловец и гриффиндорец вообще могут в чём-то не разобраться, согласен? Остаётся только извечный вопрос, что делать дальше. Идеи имеются? Эдди замолчал, пытаясь найти в мозгу хотя бы подобие идеи, а Ричи вытащил из кармана джинс оранжевую баночку и, пока он, откинув голову назад, глотал сразу две таблетки, Каспбрак, залипая на острый кадык, подумал о том, что Ричи никогда не пьёт их при всех. Протянув руку, он аккуратно отклеил пластырь со лба Тозиера, и ему показалось, что тот перестал дышать. — Есть ещё одна вещь. — неуверенно сказал Эдди, поспешно возвращаясь взглядом к ежедневнику и сомневаясь в каждом своём слове. — Она, знаешь, из той же темы, что и грёбаный клоун. Подарив тишине несколько секунд неловкого молчания, Эдди вдохнул и посмотрел на Ричи взглядом, полным надежды на то, что Тозиер не сочтёт его психом. — В не работающем туалете на первом этаже есть окно, и однажды я от скуки на нём написал кое-что, а потом ещё кто-то мне ответил. То есть, не ответил даже, а написал: "Привет, Эдди". Понимаешь? Откуда он узнал моё имя, а? Это ж пиздец ненормальная хрень! Каспбрак понял, что в голосе прозвучала неясная, но очевидная паника только в тот момент, когда Ричи успокаивающе опустил руку ему на плечо. — И, потом, когда мы с Биллом в том туалете допрашивали Генри Бауэрса, на окне появилась надпись: "это не он". — Чего? — Ричи посерьёзнел. — Вот этого я совсем не понял. — кивнул Эдди, и ему почти удалось говорить спокойно. — Вот и не верь после такого в иллюминатов. — пробормотал Тозиер, а Каспбрак продолжил: — Я опять написал на окне, вопрос: "Ты знаешь, кто убийца?". И мне ответил... ответила... Не знаю, в общем, ответило. — Эдс, официально заявляю, всё это довольно пугающе. — у Ричи в руках очень вовремя тревожно заморгал и безнадёжно погас фонарик, и пришлось прижаться плечом к плечу. Просто механически. На рефлексах. — Оно ответило "Я". В сумраке под столом библиотеки Ричи больше не ёрзал, поэтому тишина не разрывалась даже шумом газет. Только где-то очень далеко, но очень отчётливо, звучно тикали часы, и с каждым неровным шагом секундной стрелки у Эдди ускорялся, отдаваясь в ушах, ритм сердца. — Выходит, Ричи, что я переписывался с убийцей. — Ну, во всяком случае, теперь можно не бояться, что это ты у нас пришиваешь людей. — Иди нахер. — Я темноты боюсь. Возьми меня за руку. — мягкой хитрости в голосе Тозиера было значительно больше, чем страха, но Эдди всё равно безоговорочно вложил свою ладонь в его. Он думал о том, как отреагирует мадам Пинс, если решит сейчас пройтись по своим владениям и обнаружит двух старшекурсников зажимающимися под столом в куче рассыпанных газет. — Это называется никтофобия. — А? — Боязнь темноты. — пояснил Эдди. — Выходит, я никтофоб? — фыркнул Тозиер, а Каспбрак подавил в себе желание ответить: "Нет, Ричи, ты не никтофоб. Ты дебил." Потому что он совершенно не понимал, почему Ричи постоянно штормит из крайности в крайность, то он прижимает Эдди к стене и в темноте делает вещи, о которых потом без сжимаемого стыдом сердца не вспомнишь, а то аккуратно держит за руку, не обрывая произошедшее, не оставляя всё в прошлом, не давая признать ошибкой. Или ошибка затянулась. Интересно, насколько долго она может происходить? Кто его знает, так они поебутся, начнут встречаться, поженятся и заведут корги на окраине Хоккинса в их милом синем домике, а всё это так и будет беспрерывной сплошной ошибкой. — Я придумал, что нам делать, Эдс. — пальцем поглаживая костяшки Каспбрака, протянул Ричи, и рука словно бы жила в отрыве от остального его тела. — Надо проверить этого твоего оконного убийцу. Это, как говорят все уважающие себя детективы, зацепка. Пойдём туда и побазарим с ним, решим проблему цивилизованным образом как цивилизованные люди. Посмотрим, что из этого получится. Эдди исподлобья посмотрел на Тозиера, потому что он не был уверен, что это хорошая идея, как и большинство идей рэйвенкловца. И всё же, Ричи был прав. Если вообще ничего не делать, то ничего и не произойдёт. — Согласен. — наконец кивнул он и, вылезая из-под стола вслед за Ричи, чуть не ударился головой. ●●● Ненавязчиво Ричи проводил Каспбрака до гриффиндорской спальни, пока тот эмоционально убеждал Тозиера в том, что нельзя стать рыцарем без документа о родословной, и весь их путь сопровождался гулкими ударами по шлемам доспехов. Зачем он по ним стучал, Ричи и сам не знал, но ему нравилось думать, что громким звуком он тревожит спящих в темноте забрал приведений. И ещё ему нравилось, как Эдди каждый раз хватал его за запястье, пытаясь помешать, делал злое лицо и повышал голос, обзывая Тозиера идиотом. Это "идиот" звучало почти мило. В сумраке коридоров за ними не кралась ни одна тень, спотыкающийся об углы свет настенных ламп двоился в стёклах замёрзших окон, и Ричи позволял себе закидывать руки Каспбраку на худые плечи, и у него в груди звенело от того, что Эдди начинал привычно отбиваться только спустя несколько очень долгих секунд. У Каспбрака был хрупкий взгляд. Ричи не знал, что с этим делать. — Пиздуй спать, Эдс. — останавливаясь перед входом в гриффиндорскую башню, со вздохом сказал Тозиер. — Завтра жду тебя в приемлемом состоянии. Я чувствую, что мы близки к разгадке. Каспбрак, сонно моргая, провёл тыльной стороной ладони по глазам и вздохнул. Ричи не вынимал руки из карманов. — Нам обязательно идти туда ночью? — недовольно уточнил Эдди. — Детка, ну это же очевидно! — Ричи ухмыльнулся тому, как Каспбрак порывисто спрятал взгляд на "детке". — Вся нечисть вылазит из своих укрытий под покровом ночи, ты что, Гоголя не читал? — Нечисть? — интонация у Эдди была такая, словно он считает Тозиера безнадёжным душевнобольным, который всё ещё способен удивить. — Силы зла. — многозначительно пояснил Ричи, подаваясь вперёд, так что Эдди слегка отшатнулся от неожиданности. — Ты веришь в потустороннее? — Нет. — не совсем уверенно ответил Эдди. — А стоило бы. — заявил Ричи. — Я тебе толстовку не вернул. — внезапная смена темы заставила Тозиера пару секунд молчать, вспоминая, о чём гриффиндорец говорит. — Да оставь себе. — Я не... — Оставь. Ты выглядел в ней лучше, чем я. Тозиер искристо улыбнулся и, отсалютовав двумя пальцами от виска, размашистыми шагами направился прочь по коридору, не позволяя продолжить спор. Свернув за угол, он дождался, пока Эдди откроет тяжёлую дверь и скроется из коридора, и после этого шмыгнул за портрет Иммануила Канта, попадая в очередное ответвление коридора — пыльное и тёмное, потому что Филч не мучал местные стены своими очистителями и альдегидами. В крадущей зрение темноте мозг лениво, но безостановочно принимался придумывать иррациональные человекоподобные тени за башнями коробок и ящиков, под потолком с отсутствующими кое-где рейками, за поворотами, в секунды неизвестности до шага. Ричи привык к этой особенности своего мыслительного процесса ещё в девять лет, позволяя воображению сходить с ума, пока оно сводило с ума его. Уже оказавшись в гостиной Рэйвенкло, оставив позади несколько тяжёлых стремительных минут и колючее чувство преследования, он выдохнул и, сняв с головы сварочные очки, тряхнул головой. — Ты где шатался в комендантский час? — приподняв бровь, спросил Майк, отрываясь от порванного переплёта книги, которую чинил скотчем. — И судя по паутине у тебя в волосах, ты был в коридоре рядом с гриффиндорскими спальнями. — Прости, любимый, ты меня раскрыл, я тебе изменяю. — патетично заявил Ричи, падая в кресло, и сцапал с заваленной сломанными линейками тумбочки красную кружку, тут же поспешно уворачиваясь от прилетевшего ему в лицо из другого конца комнаты куска штепселя с торчащими проводами. — Я одолжу! — оправдался он перед владелицей кружки, которая не осталась вполне довольна, но штепселями больше не кидалась. — Но мы ведь можем остаться друзьями! — прижимая руки к груди, повернулся Ричи к Хэнлону, продолжая дурацкий разговор. — Да это себе дороже — быть твоим другом. — пробормотал Майк, наблюдая, как Ричи, воровато оглядываясь, незаметно и очень аккуратно переливает в кружку чай из чьего-то опрометчиво оставленного на полу термоса. — Ну, Майки, лучше иметь друга, чем друг друга. — заявил Тозиер и закашлялся, обжёгшись чаем. Закатив глаза, Майк вернулся к книге, отодрав кусок скотча с таким громким скрипом, словно пытался заглушить Ричи любыми способами. Кто-то особо одарённый развёл прямо на полу гостиной костёр. Он превращал середину комнаты в оранжевый меховой шар, за пределами которого даже лампы не горели, и едкий дым, дерущий горло, полз по воздуху к форточке, цепляясь за нагромождения мебели. Рядом с костром рэйвенкловец в очках и с фольгой на голове, вцепившись в огнетушитель, таращился на резкое дёрганье языков пламени, сдерживаемое металлической коробкой. — Майк, у меня к тебе вопрос. Очень серьёзный. — как-будто пытаясь утопить взгляд в чёрной поверхности чая, не глядя никуда больше, протянул Ричи. — Я уже жалею, что не уснул сегодня на час раньше. — вздохнул Хэнлон. — Ничего, я бы тебя разбудил. — пообещал Тозиер. — Ну конечно. — Как ты считаешь... Я могу испортить хорошего человека? — Да. — не раздумывая, ответил Майк и запнулся, заметив, как Ричи передёрнуло. — Кого ты имеешь в виду под хорошим человеком? — Ну, так, для примера, допустим, Эдди. — Ты уверен, что он хороший человек? — вскинув брови, спросил Майк. — Лучше меня. — Тозиер пожал плечами. — Слушай, Ричи. — Майк обречённо вздохнул и отложил скотч. — Во-первых, ты не портишь людей в любом случае. Никто не портит. Только меняет. И никогда не понятно, в какую сторону. Зависит от того, что ты считаешь хорошим влиянием, а что плохим, и что таковым считает он. Для него, может быть, ты самый правильный человек в мире, и ты, конечно, на него влияешь, но не обязательно портишь. Он замолчал, и Ричи смотрел на костёр, пожирающий открытки, которые одну за другой бросала в него хаффлпафка с печальными глазами. Розовые ленты вспыхивали на концах и обнажали нитки. Рэйвенкловец с огнетушителем крепче цеплялся за баллон и нервно поправлял очки. — Я, конечно, не хочу тебя обидеть, Балабол, но, насколько я знаю, этот Каспбрак первый, кто протянул с тобой так долго. Я имею в виду, кроме меня и Стэна. Но Стэн — наркоман, а я — христианин. Костёр опасно рос при каждой поглощённой открытке, а они всё не кончались, и Ричи начинал слегка напрягаться, потому что очень отчётливо и очень нереалистично видел, как огонь перебирается на стены и людей, цепляясь мохнатыми лапами за деревянные стулья и стопки книг. В ушах вместе с пульсом стучали отголоски криков и треска. — Я просто думаю, что, если во Вселенной всё предопределено, то у Эдди судьба точно никак не связана со мной. — он, кажется, подумал вслух, сжимая пальцами в кармане баночку. Сводящая спазмом внутренности паранойя сонно шевелилась внутри, не давая спокойно сидеть на месте. — Нет у Вселенной никаких планов, Ричи. — вздохнул Майк. — И не было никогда. А даже если и есть — то пока создаётся впечатление, что судьба вас активно сводит вместе. Честно говоря, я тогда эту Вселенную не понимаю. Тозиер, не отрывая взгляда от огня, моргнул, в надежде, что после мгновения темноты огонь вовсе исчезнет. Но диагноза "шизофрения" не было в его медицинской карте. — Ты сказал ему завести в твою память кактус, и он потом по всему Хогвартсу носился. Искал этот кактус. И наорал на Ники, чтобы ты лечение не забросил. Подумай сам, Ричи. — Хэнлон встал, подхватывая свою книгу и, посмотрев на Тозиера сверху вниз, добавил. — Я тебя, кажется, недооценивал, Балабол. Эдди Каспбрак... Ну ты даёшь. Когда он ушёл, покачивая головой, Ричи усмехнулся. Ага, Эдди Каспбрак. Ричи всегда знал, что делать. Что говорить и как себя вести. С этим у Ричи Тозиера, всем известно, не было никаких проблем. Но никогда раньше на горле не сжимался настолько сильный страх всё испортить. От этого страха Ричи казалось, что внутри у него — шарниры, которые с каждым днём перестают работать. Наверное, не стоило с самого начала начинать всю эту кривокосую драму, но Тозиер привык сначала делать, а потом уже думать, а делал он то, что хотел. С Эдди так было нельзя, с Эдди надо было быть осторожным, но о какой осторожности вообще идёт речь, если Эдди Каспбрак ни разу не был против? Когда шум в ушах достиг той точки, что начал заглушать все реальные звуки, Ричи порывисто встал с кресла, чуть не уронив красную кружку и не получив снова штепселем по голове, и, подойдя к парню с фольгой, отобрал у него огнетушитель. Молча выдернув чеку, так будто собирался тут всё нахер взорвать к чертям, а в руках у него противотанковая граната, он, не направляя раструб и вообще не глядя, нажал рычаг до упора. Белое облако поглотило огонь, забрав тепло и свет, а когда оно осело, в металлической коробке остались только чёрные дрова с ярко-золотыми тлеющими внутренностями. С шуршанием парень стянул с головы свою фольгу, как-будто только что узнал новость о том, что над Хайлендом разбился самолёт. Стук упавшего на пол баллона Ричи услышал отчётливо, никакой шум больше не сводил с ума органы чувств, и, довольно кивнув, Тозиер, ни говоря ни слова, взбежал по ступенькам в спальню. В одиночестве пустой комнаты, сдерживая желание рухнуть на пол и спрятаться в темноте под кроватью, он, пытаясь побороть дрожь в деревенеющих руках, чувствуя, как немеет грудная клетка, открутил крышку оранжевой баночки. ●●● Дверь туалета с тихим щелчком закрылась за их спинами, превращая всё помещение в мрачную комнату ужасов, которой позавидовал бы даже Кен Андерсон. По настенной плитке бежали резкие трещины, и, казалось, что вся комната просто рассыпается, исчезая из Вселенной. — Объясни мне, как человек, психующий от одного вида пыли, может шароёбиться по таким жутким туалетам? Как думаешь, в этой паутине птицееды обитают? — Птицееды обитают в Португалии. — А может, этот туалет — это портал в Португалию? — неуверенно шагая вперёд, Ричи провёл пальцем по облезлой раковине и вскинул брови. — Напоминает кровь. Эдс, ты здесь кого-то убил, и я — следующий? — Не смешно. — поёжился Каспбрак, остановившись за спиной рэйвенкловца. В зеркале над раковиной их серые копии казались игрой теней, какие пугают туристов из окон дома Винчестеров. — Вон там. — указал Эдди на окно, сейчас абсолютно пыльное. Даже следов надписей не осталось. Странность этого факта заставляла Каспбрака пытаться подавить страх, грозивший перерасти в панику. От него трещали рёбра. Ричи повернул голову к окну, а Эдди уже сделал пару шагов вперёд. Интересно, как чувствует себя человек, которого гипнотизируют? Каспбрак всем своим существом не хотел приближаться к проклятому окну, но оно становилось ближе и яснее. И словно бы пульсировало при каждом вдохе. Он даже не споткнулся об осколки раковины на полу, и не слышал, как Ричи за спиной что-то спрашивает. Ему показалось, что он за секунду опьянел до кругов перед глазами, до той степени, когда мир дёргается. Он всего лишь подойдёт ближе. Посмотреть на окно. Протянув руку, которая едва слушалась, словно мозг терял контроль над телом, потому что нечто неясное контролировало сам мозг, Эдди попытался понять, что он собирается сделать, а на стекле уже появились слова, оставив на пальце хрупкую пыль. Неровный почерк выдавал такой же сбитый ритм сердца. "Кто ты?" Каспбрак не мог перестать смотреть в одну точку, на стекло, и поэтому оно расплывалось, делилось надвое и плыло, а по комнате за спиной бежали новые трещины, и весь звук, все возможные звуки — отдалённый ночной шум замка, удары капель воды о кафель, голос Ричи — всё пропало, как-будто пространство комнаты было воздухом в лёгких человека, которого сильно ударили под дых. Каспбрак моргнул, на мгновение исчезнув из мира. "Чего ты боишься, Эдди?" Грудь разорвало желанием заорать как можно громче, когда он услышал прорвавшийся сквозь тишину голос сзади, который совершенно точно не принадлежал Ричи, он не принадлежал ни одному человеку, который мог бы оказаться сейчас за спиной. — Эддичка, милый, что ты делаешь в этой отвратительной школе? Боже мой, да тут сплошная антисанитария! Это глюки, ну конечно, глюки, она не могла быть здесь, этому нет никакого логичного объяснения, ну так какого хуя её голос так реален? Сквозь невозможность думать, Эдди пытался пошевелиться, но это оказалось слишком сложно, словно ему вкололи лошадиную дозу транквилизаторов. — Эдвард, ты должен помыть руки, как только выйдешь из этого гадюшника, ты меня понял? Трижды, и чтобы я видела, а не то мне придётся отбить тебе ладони ремнём, чтобы ты запомнил о том, как важно соблюдать гигиену, а ты знаешь, как я не люблю слушать твои крики, они разбивают мамочке сердце, дорогой... — Я знаю... — голос был как будто и не его вовсе, глушился хрипом и срывающимся страхом, а в ушах шумел настоящий океан, ревел и бился о скалы, так что ничего уже не понять было из причитаний за спиной. Из головы всё сдуло ураганом, вычистило до звенящей пустоты. Эдди не мог вспомнить, как он тут оказался, что за человек зовёт его словно бы из другого конца мира, почему на плече ощущается тепло, и когда он сможет видеть хоть что-нибудь ещё, кроме ровной надписи на окне. "А хочешь..." Сдавило горло. "... посмотреть..." Сзади странно зашелестело — наверно, вода из крана капала. "...на мёртвые огни?" Эдди обернулся, а шея ощущалась словно деревянная, и за одно мгновение до этого громкий удар по щеке выбил весь воздух из лёгких, одновременно возвращая на место комнату. Неосознанно обводя взглядом, словно бы узнавая заново, лицо Тозиера пару секунд, Эдди задохнулся вздохом и упал на пол, пытаясь схватиться за руки Ричи, будто его кто-то держал на ниточках, как марионетку, а сейчас отпустил. — Какого хуя, Эдс? — у Тозиера в глазах цефеидами мигал страх, и в попытках поймать Эдди, он оказался на коленях вслед за ним. Когда мысли начали постепенно собираться из разбитого месива, хотя понятнее от этого не становилось, Каспбрак, невидяще глядя в пол, обнаружил, что не может вдохнуть. Ричи заглянул ему в лицо, пытаясь понять, что случилось и почему Эдди бледный, как-будто на собственных похоронах, почему он дрожит и таращит глаза на свои руки, не замечая руку Ричи на колене. — Эдс, посмотри на меня, у тебя опять астма? Каспбрак не мог отреагировать и на то, что Ричи обхватил его лицо руками, поднимая на свет и с тревогой цепляя взглядом взгляд. — Эдди, ты пиздецки меня пугаешь, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь, иначе мне придётся опять тебя ударить... Хриплый вздох в горле получился страшным и не живым, Ричи вздрогнул, но рук с лица не убрал, а Эдди наконец начал дышать. И сразу оказалось, что зря он это. — Эй, Эдди, ты... Что случилось-то, Господи, тише... Его рука крепко прижалась к спине, давая понять, что Ричи живой и не исчезнет, пока Эдди пытался как можно менее слышно всхлипывать в рубашку Тозиера. Привычный запах сигарет и кедра наполнял лёгкие лучше всякого кислорода, и слёзы вышибал ещё сильнее. Ричи наверняка чувствовал, как Эдди трясло, когда он цеплялся за худые плечи Тозиера, вдыхая резко и сквозь зубы, а на выдохе срываясь. Кажется, у него окончательно всё разрушилось внутри, сгорело во взрыве, который никто не видел, и виной тому был Ричи, но сейчас, в темноте туалета, тот же самый Ричи не давал Эдди сойти с ума. Тозиер кусал губу и чувствовал скручиваемые внутренности, когда Эдди прижимался к нему сильнее, как-будто видел в его плече спасение от чего-то, что заставило его так рыдать. — Тише... Тише, Эдс, то есть, я имею в виду, спокойно, успокойся, я здесь, ты же теперь меня слышишь? — он словно бы понимал, как глупо звучат его попытки прервать рыдания Каспбрака, но говорил единственное, что вообще можно было сказать. И Эдди ощутил, как сжимающие грудь когти странным образом отпускали. — Это, очевидно, была очень плохая идея — притащить тебя сюда. — прошептал Тозиер, крепче обнимая, и его слова терялись где-то в волосах Каспбрака. — Прости. Спустя несколько попыток перебороть спазмы в горле, Эдди наконец смог выговорить: — Нет. Ничего. Всё нормально. Слова не рвались на части, хотя челюсть болела, и тяжело сводило скулы, но Каспбрак почувствовал, что истерика медленно отступает, позволяя с внезапно проснувшимся стыдом вытереть щёки ладонями и отстраниться от тепла Тозиера, уперевшись взглядом в пол. — Нет, не нормально, Эдс, тебя трясёт как от холода. — нервно возразил Ричи, не переставая гладить шею Эдди. — Что это было? — Я не знаю. Не понял. Оно со мной говорило, ты не видел? Я слышал голос мамы. — Тут никого не было. — с холодным страхом в голосе возразил Ричи. Каспбрак молча поднял на него взгляд. — Давай свалим из этого дома ужасов. — Ричи поднялся, крепко хватая Эдди за руку и помогая ему встать следом. — Я здесь не могу здраво рассуждать. На пару секунд, прежде чем покинуть туалет, Тозиер держал Каспбрака в объятиях, стуком сердца, казалось, оставляя синяки. — Всё хорошо. — сказал Эдди, пряча лицо в плече Тозиера и замирая. Он вспомнил, как обнимал толстовку и тогда ему казалось, что, а вдруг, он больше никогда этого не почувствует. Что, если они в ту ночь зашли слишком далеко, и теперь всё останется в прошлом? Но Ричи позволял ему прятаться от ужаса в собственных объятиях, и Эдди хотелось сказать столько всего, но он молчал, потому что слова падали с обрыва и терялись, не имея возможности стать высказанными вслух. — Я... Я страшно за тебя испугался, Эдс. Ты стоял у того окна, как-будто сломался нахуй. Я думал, я сам разревусь. — шёпот оставлял на шее ощущение тепла, и Эдди думал, что ему ещё никогда такого не говорили. Они держались друг за друга, словно боялись потеряться в темноте, держались так крепко, словно им это было позволено. А потом Ричи потянул Каспбрака к выходу, и коридор встретил их ярким тёплым светом, и даже встреча с дежурными или с Филчем больше не казалась страшной. В коридоре тусклый свет показался самым уютным из всех возможных, как-будто закат очень хорошего дня из детства выдернули и разлили по этой безумной школе. Несколько минут тишину ломали только шаги и дыхание. Страх отпускал, таял, терялся, и Каспбрак начал осознавать случившееся. — Эдс, мы имеем дело с явной мистикой, либо у тебя крышняк поехал. Я бы склонялся ко второму, но меня тоже штырило в той комнате с клоуном, поэтому, вероятно, придётся признать первое. Что-то здесь происходит. Помимо убийств. — Убийства... — задумчиво протянул Каспбрак, проводя рукой по волосам. — В той дурацкой комнате были все оставшиеся подозреваемые, а мы так нихуя и не выяснили... — Потому что словили массовые галлюцинации. — подсказал Ричи. — Там были... Постой, он же тоже... — Каспбрак поднял взгляд, и ему показалось, что его ударили огнетушителем по голове, а слова резко застряли в горле, потому что их было чересчур много. — Ричи, я кое-что понял. Тозиер не успел задать вопрос, и Каспбрак остановился, потому что не мог одновременно обгонять словами мысли и при этом идти, и бессвязно заговорил, надеясь, что если проговаривать поток сознания вслух, то он станет звучать понятнее. — Один человек, которого мы даже не пытались опросить. Чем отличался допрос в той комнате от остальных? Да он же был там! Что, если он и есть — ответ? — Ты о... — Ричи свёл брови, а потом в его глазах поселилось понимание. — Постой, ты думаешь? — Нет. Не думаю. — Эдди окончательно превратил всегда аккуратно уложенные волосы в бардак, но даже не подумал об этом. — Но я уже, если честно, не уверен, что есть смысл думать. Происходит какая-то поебень, и логика тут откровенно идёт на хуй. — Вселенная приведёт нас, куда надо. — воодушевлённо кивнул Ричи, взмахнув руками, и в его глазах отражался азарт Каспбрака. — Эдс, я почти уверен, что мы нашли разгадку! Надо сказать остальным! Они сорвались с места, словно собирались бежать, а потом Тозиер остановился, и Эдди не понимающе на него обернулся, горя желанием двигаться дальше, но Ричи схватил его за руку, притянул к себе, и внезапно ошибка продолжилась, переставая казаться таковой. Глубоко вдыхая, Эдди схватился за воротник рубашки Ричи, позволяя быстрому поцелую захватить всё внимание, все эмоции и взрывы, и шаровую молнию, он отвечал на безумие, и даже если это было очередным бессмысленным действием, он готов был сейчас себе позволить ошибаться. — Я боюсь за тебя, Эдди. — отстранившись, сказал Тозиер, и теперь Эдди впервые понял, что чувствует человек, в глазах которого тонут. — Больше, чем за себя. — Мы как-будто в фильме про супергероев. — сказал Каспбрак первое, что пришло в голову. — Значит, пора спасать мир. — в улыбке Ричи сошлось всё пространство, и это была очередная не аквагримовая улыбка, доставшаяся Каспбраку, и, когда они снова побежали по коридору, он думал о том, что они опять не поговорят, но, наверное, им это не нужно. Спасая мир, Тозиер спасал и Эдди тоже, и Каспбраку начинало казаться, что это их обоюдная обязанность.