Покровитель

Рита в тот же день сообщила Абраксасу, что Дамблдор, оказывается, предпринимает усилия, чтобы вытащить из Азкабана некоего Флетчера. Недели через две Малфой, придя вечером к ней, подтвердил, что это и есть тот самый воришка, которого он отправил в тюрьму вместо Риты. — Да, это он. Ну что ж… мы с ним договорились, что он берет по пять сиклей за день в министерской тюрьме, и по галлеону за день в Азкабане. Явился с повинной он… — Малфой наморщил лоб, — дай Мерлин памяти… девятого числа, отсидел неделю в министерской тюрьме и шесть дней в Азкабане, стало быть, тридцать пять сиклей и шесть галлеонов, итого — восемь галлеонов один сикль. Вот ровно столько он и получит, когда явится ко мне за деньгами. И если явится — может, теперь и не рискнет… Понятия не имею, для чего он понадобился Дамблдору, но я навел справки, и, судя по тому, что мне о нем рассказали — приобретение не стоящее. Человек без чести и совести, за ломаный кнат родного отца продаст, может и своих обворовать… Положиться на него в серьезном деле нельзя — подведет. Что ты так смотришь? — поднял он брови. — И у воров бывает честь и совесть… А у Флетчера их нет. С чем я Дамблдора и поздравляю. Вскоре наступил день рождения Риты — ей исполнилось двадцать пять. Придя из редакции домой, она увидела Абраксаса — почему-то не в костюме и не в мантии, а в халате — шелковом, расшитом золотыми драконами. Когда он в первый раз остался у нее ночевать, то принес и этот халат, и пижаму — «чтобы чувствовать себя как дома». — Аб! Почему ты в халате? Мы же собирались в ресторан… — А давай не пойдем? Загляни в ванную, — с таинственным видом предложил Абраксас. Рита открыла дверь и обомлела. Он явно применил чары расширения пространства, так что маленькая, тесная комнатка стала в два раза больше. Вместо ванны — мраморный бассейн, и стены выложены мрамором, в воздухе парят зажженные свечи, блюдо с фруктами, бутылка шампанского в ведерке со льдом и два бокала. — Аб… — у Риты не было слов. Он наполнил ванну водой, налил ароматной пены и привлек Риту к себе. — Иди ко мне… Это был сказочный вечер. Абраксас взмахом волшебной палочки притягивал то бутылку и бокалы, то фрукты, они сидели в ванне, ели и пили, время от времени прерываясь, чтобы заняться любовью. Рита, ошеломленная и счастливая, смеялась, когда он, гладя ее по мокрым волосам, предложил искупать ее в шампанском. — Нет, Аб, давай лучше его выпьем… — Ты можешь выпить целую ванну шампанского? Мерлин!.. Хотя… один мой двоюродный дедушка — его анимагической формой был конь — любил пить огденское из ведра, причем требовал, чтобы ему наливали полное. Когда они, наконец, вылезли из воды, Абраксас с сожалением сказал: — Увы, я не могу все так оставить навсегда — в маггловском доме это приведет к отключению электричества, и у нас будут проблемы… Потом, когда они перешли в комнату и устроились на диване — Малфой завернулся в большое полотенце на манер римской тоги и действительно напоминал сейчас кого-то из императоров, несмотря на длинные волосы, — он вдруг спросил: — А все-таки, как вышло, что твой Аберкромби подбил тебя на такое? Что, так и сказал — мол, раз ты любовница Малфоя, так залезь как-нибудь к нему в стол, пока старый дурак мух ловит, и просмотри его бумаги? И ты согласилась? Ты понимала, что под Азкабан могла бы меня подвести? Если бы я был в чем-то замешан? — Нет, он не так сказал… — покраснела Рита. — О том, чтобы залезть в стол, вообще речи не было. Он просто говорил, что мне, как женщине, тем более, близкой к тебе, легче узнать что-нибудь… Что ты можешь когда-нибудь проговориться… И про Азкабан он не говорил, а я не думала об этом… По правде говоря, я не могу представить тебя в Азкабане — это как… как если небо на землю упадет. И я… ты знаешь, я ни о чем таком не думала… Мне просто самой стало жутко интересно, вдруг у тебя есть какие-нибудь страшные тайны… и про Того-Кого-Нельзя-Называть… Малфой расхохотался. — Страшные тайны… Надо же! Какие вы еще дети… — А когда я увидела того гостя на свадьбе… Кстати, кто это был, ты мне так и не скажешь, конечно? — Я тебе уже сказал — иностранец. Дон Томмазо Энигмо (1). Его имя неизвестно широкой публике, но в своей области он достиг совершенства. Однако журналистов он не жалует, так что не проси, не представлю… А что вообще Аберкромби про меня говорил? Не бойся, расскажи, мне интересно. Я хочу знать, почему я этой публике так не нравлюсь. — Ну… он говорил, что такие, как ты, присвоили себе право решать за других людей. Что судьба общества должна зависеть от каждого гражданина, а не от кучки богатых и влиятельных… Малфой задумчиво смотрел перед собой. Потом заговорил: — Вот как… Судьбу общества, значит, решать хотят? А отвечать за свои решения они хотят? Одно от другого неотделимо. Видишь ли, Рита… в том-то и дело, что большинство людей ответственности не хочет. Люди как раз таки желают, чтобы ответственность на себя взял кто-то другой. Так было — и так будет. И никакие революции этого не изменят, всегда будут те, кто решает, и те, за кого решают. Не мы с тобой это придумали. И в этом нет ничего плохого, потому что каждый человек хорош, когда он на своем месте. Обычный, средний человек живет своими мелкими, личными заботами и интересами. Правда, мелкими они кажутся только тем, кто привык на все смотреть с высоты так называемого «общего блага», о котором они очень любят говорить… И все эти их речи — бессовестное надувательство. Для простого человека имеет значение его собственная жизнь, его семья, его дело… То, что так презирают радетели за «общее благо». И когда свое, личное под угрозой — вот тогда человек способен и на подвиг, и на злодейство… Когда война идет за алтари и очаги… Что? — спросил он, заметив, что Рита смотрит на него, замерев и приоткрыв рот. — Красиво сказано. — Запиши, — серьезным тоном посоветовал он, но в глазах затеплилась усмешка. — Заведи себе блокнот: «Так говорил Заратустра». — Заратустра? Это что-то из Ницше? — Ох, Рита… Ну, хорошо, хоть о Ницше что-то слышала. А Заратустра… Чему теперь только в Хогвартсе учат? Что ты из истории магии помнишь? — Гоблинские войны, в основном… Да, и введение Статута, конечно. — Гоблинские войны — это хорошо, но мало. Заратустра — один из величайших магов древности, живший в Персии три тысячи лет назад. Магглы на его родине считают Заратустру пророком. А Ницше собственно к Заратустре отношения не имеет. Он был сквибом, оттого и с ума сошел. Но писал этот немец красиво… — Малфой ненадолго задумался, потом снова обратился к Рите: — Так что там еще Аберкромби говорил? — Он говорил, что, пока такие, как ты, вертят Министерством, как хотят, все будет идти только хуже и хуже… И что нечистокровному невозможно пробиться в жизни… — С чего он это взял? У Дамблдора мать была грязнокровкой — кто-нибудь ему препятствовал, когда он еще в молодости избрался в Визенгамот? Наоборот, все аплодировали — такой талантливый юноша! Назови мне хоть один закон в Магической Британии, ущемляющий права грязнокровок! Другое дело, когда они лезут туда, где в силу своего происхождения, в силу того, что они жили и воспитывались в совершенно другом мире, мало что смыслят и больше вредят, чем пользы приносят… Да что говорить! Знаю я, чего они хотят. Под эту болтовню о защите прав грязнокровок хотят отобрать права у нас! Хотят сидеть в Визенгамоте и распоряжаться, что я могу и чего не могу делать у себя дома. Этак мы и оглянуться не успеем, как лишимся всего, что веками создавали предки… как безродные выскочки приберут к рукам власть и все богатства волшебного мира! Конечно, им хотелось бы, чтобы я если не в Азкабане сидел, то жил в таком сарае, в каком сейчас живет Уизли… Вот только я сарай превращу во дворец, у меня ума и сил хватит! А они — смогут ли они управлять лучше нас? Заметь — с тех пор, как с подачи Дамблдора и прочих магглолюбивых идиотов министром избрали грязнокровку — в стране покоя нет, все катится к дракклам! А виноват кто угодно — Темный Лорд, Малфой, Блэк… Мордред знает кто еще, но только не они! — Не противоречишь ли ты сам себе? Ты говоришь, что «общее благо» — надувательство, но разве не ради общего блага ты действовал, когда был советником министра? — Рита уже приобрела профессиональную привычку задавать каверзные вопросы. — А я не отделяю собственное благо от блага Магической Британии, — с лукавыми искорками в глазах отвечал Абраксас, и Рита снова не могла понять, шутит он или говорит серьезно. Но он тут же добавил: — Есть люди, которые по праву рождения стоят выше остальных. Они и должны управлять. И ответственность тоже лежит на них. На нас, то есть. Магическая Британия — это мы. Прежде всего — Священные двадцать восемь. — Государство — это я, — поддразнила его Рита. — Так говорил король, и был совершенно прав. Так было всегда, так должно быть и впредь. Когда нарушается естественный порядок вещей, все идет наперекосяк. Сейчас нас оттесняют от власти, всякая шваль наверх лезет… Но мы еще посмотрим, кто кого… И ты мне поможешь, Рита. Она молча кивнула. После этого дня рождения — лучшего в жизни Риты — они стали в полном смысле слова союзниками. Абраксас, как и предупреждал, время от времени заказывал ей статьи, где она должна была хвалить либо ругать того или иного министерского чиновника. Материал для статей он предоставлял сам. Варнава Кафф теперь относился к Рите с уважением и наиболее перспективные задания поручал ей. А вот Грегори Аберкромби Риту откровенно презирал, называя ее за глаза (впрочем, Рите об этом очень скоро стало известно, мир не без добрых людей) «представительницей сразу и первой, и второй древнейших профессий». Сам Аберкромби по-прежнему писал статьи и очерки, в которых, как он говорил, «пытался пробудить совесть обывателей, вызвать у них чувство гражданской ответственности». Рите, которая еще не забыла свои юные мечты — говорить людям правду о происходящем в стране, разоблачать злоупотребления, невзирая на лица, — было очень обидно, порой до слез. Малфой утешал ее: «На самом деле люди вовсе не хотят, чтобы им говорили правду. Им надо говорить то, что они хотят услышать. Нет, ты можешь и правду донести до них — но нужно знать, как это делать. А главное — точно знать, зачем тебе это нужно». Рита любила его слушать. Цинизм в его речах сочетался со здравым реализмом и жизненным опытом, которым он охотно с нею делился. Но в то же время ей казалось, что Абраксас не до конца доверяет ей. Хотя у Риты уже давно и в мыслях не было действовать против него. * * * Три года прошло после свадьбы Люциуса. И вот, наконец, Малфой попросил ее о помощи в по-настоящему серьезном, и даже, может быть, опасном деле — он намерен свалить Крауча, и без нее ему никак не обойтись. На следующий день после разговора о Крауче Абраксас отправился в Визенгамот. Рита в облике жука сидела на его правом плече, спрятавшись за завесой густых светлых волос. Она впервые заметила, что Абраксас уже почти наполовину седой — просто в его волосах, отливающих платиной, седина почти не заметна. Малфой долго шел по длинному коридору, пока не остановился у двери в кабинет члена Визенгамота Лестрейнджа. За широким столом, заваленным бумагами, сидел мужчина — по виду ровесник Абраксаса. Он встал навстречу гостю и, улыбаясь, протянул руку. Некоторое время они беседовали на общие темы, о погоде, о здоровье, о детях: Малфой, не скрывая радости, сообщил, что его невестка, Нарцисса, наконец-то беременна, и что летом будущего года — если все будет благополучно, дай-то Мерлин! — у Люциуса появится наследник. Лестрейндж сетовал — как показалось Рите, о чем-то умалчивая, — что у старшего сына с супругой детей так и нет, и, видимо, осталось надеяться, что младшему в семейной жизни повезет больше. Наконец, Абраксас попросил разрешения посетить архив Визенгамота, и Лестрейндж с готовностью согласился провести его туда. В большом зале, тесно заставленном шкафами, судья оставил Абраксаса одного, и Рита, снова став собой, увлеченно зарылась в документы. Малфой, отойдя к окну, ждал, когда она закончит. Рита скопировала материалы дел Персиваля и Аберфорта Дамблдоров и разочарованно сказала: — Ты был прав, про Персиваля действительно ничего нет. В смысле, нет ничего такого, чего я не знала бы… Ну, хоть посмеялась — дело Аберфорта и правда забавное… Вернувшись из Министерства, они обсудили, как Рита будет следить за Краучем. И наутро она приступила к осуществлению их плана. Целую неделю она прожила в Министерстве магии, в кабинете Крауча, питаясь крошками, оставшимися от бутербродов, которые ему приносили из буфета. Рите казалось наиболее вероятным, что Крауч либо берет взятки, либо все же изменяет жене со своей секретаршей. «А что, очень даже удобно, он человек занятой — а тут можно, практически не отрываясь от работы…» Однако Рите так и не удалось увидеть что-либо предосудительное. Поэтому она проникла в дом Крауча — просто усевшись на воротник его мантии сзади. Рита не слишком верила, что там ей удастся что-нибудь обнаружить — все Министерство знало, что Крауч — безупречный семьянин. Однако ее ждал ошеломляющий сюрприз. Вылетев через открытую форточку в кухне, Рита через пару кварталов аппарировала домой и тут же отправила Малфою записку, в которой было всего одно слово: «Успех!» Абраксас появился очень скоро — как только получил известие. Он крепко обнял Риту и прижал к себе, и она поняла, что он за нее волновался. Рите же не терпелось поделиться с ним новостями. — Представляешь… — она захлебывалась от хохота, — они живут с эльфийкой! Оба! И старший, и младший! Причем с одной — да у них всего одна эльфийка, Винки. Вот это будет скандал! Реакция Абраксаса несколько охладила ее восторг. — С эльфийкой? Только-то? — Этого мало? Ты представляешь, что люди скажут, когда это увидят! Можно же сделать фотографии… — Видишь ли… — заговорил Абраксас, обнимая Риту и устраиваясь на диване поудобнее, — фотографии сделать можно, но этого мало, чтобы свалить Крауча. Сейчас, в разгар войны, когда многие едва ли не молятся на него… В конце концов, он может заявить, что это ложь и фальшивка, что это кто-то под оборотным зельем, но не он. Человек, похожий на начальника ДМП… Да, не все ему поверят, в глазах части волшебников его престиж будет подорван, и для его жены это станет тяжелым ударом, но… Если же скандал затронет только Барти-младшего, это и вовсе ни к чему не приведет. Люди еще и пожалеют Крауча — вот, мол, у такого человека и такой беспутный сын… — Так что, я зря старалась? — упавшим голосом спросила Рита. — Не зря. Ты умница, — он нежно поцеловал ее в щеку. — И возможно, этот секрет Крауча мне еще пригодится. Но не теперь. Я, пожалуй, попридержу эти сведения на всякий случай. А это тебе, — он вынул из кармана загодя купленные серьги и кольцо с крупными бриллиантами. — Ах! Какая прелесть! — Рита с признательностью поцеловала Абраксаса. — Но все-таки… почему ты думаешь, что это не поможет избавиться от Крауча? — Рита никак не могла понять, почему он так спокойно отнесся к добытым ею сведениям. — Ты уверен, что люди это воспримут как нечто безобидное? — Не все, но многие. Да, бывают у людей странные вкусы. У Эйвери — я тебе не рассказывал? — двоюродный дедушка тоже баловался с эльфийками. Правда, он тогда уже совсем из ума выжил… У Фоули дядя женился на карге, его выжгли с родового гобелена — и правильно сделали, потому что женитьба — это уж слишком, потомство карги иметь в родне никому не хочется. — То есть, для чистокровного волшебника — это нормально? — удивленно спросила Рита. — Нет, разумеется, это нельзя назвать нормой. Но и не то чтобы это было из ряда вон… Прости, возможно, тебе это трудно понять, потому что ты выросла среди магглов. А мы с детства живем бок о бок с волшебными существами, вот кого-то и тянет попробовать… Особенно если человек излишне любопытен. Кому-то нравятся великаны, кому-то русалки, кому-то гоблины… Хотя о таком обычно не распространяются, конечно. Но иногда появляются и потомки. Ты училась на Рэйвенкло — неужели ни разу не задалась вопросом, почему ваш декан, Филиус Флитвик, так на гоблина похож? Вот то-то и оно. — Постой… — перебила его Рита, — действительно, Флитвик… А я тогда и не задумывалась… Но, значит, и у эльфов могут быть дети от людей? — она прыснула. — Не знаю, — усмехнулся Абраксас, — я не проверял. Хотя все может быть. Новорожденных эльфят обычно оставляют при доме, и никого не интересует, откуда у эльфийки приплод… Рита расхохоталась и смеялась долго, в конце концов даже начала икать от смеха. Абраксас тоже заразился ее весельем, но потом, посерьезнев, продолжал: — А главное — в этом деле, Рита, есть еще один щекотливый нюанс. Видишь ли, как бы там ни было, Барти Крауч — из древнейшего благородного семейства. И мы выставим его на посмешище? Чтобы грязнокровки смеялись над Краучем — над одним из нас, Священных двадцати восьми… Уж лучше убить его, это, по крайней мере, не позор. — Так Уизли тоже в Священные двадцать восемь входит. Какое это имеет значение? — Имеет, Рита. И всегда будет иметь. На том стоим, на том наш мир держится. А что касается Уизли… Если бы он взялся за ум, бросил городить вздор о магглах — в которых он к тому же ни драккла не смыслит, — да вспомнил, кто он такой и где его настоящие собратья… Со всех сторон бы руки протянулись, чтобы помочь ему подняться. Ночью, лежа рядом со спящей Ритой, Абраксас размышлял над тем, уйдет ли Крауч в отставку, если опубликовать добытый Ритой компромат.  «Мэйджик трибьюн» недавно с подачи Крауча закрыли, но Малфою принадлежала еще одна газета — насквозь бульварная, он даже не слишком афишировал, что является ее владельцем. «С одной стороны, — думал Абраксас, — Барти  немного пуританин, а с другой… Или он просто заявит, что на фотографиях не он? Но ведь это можно и доказать, правда, неизвестно, будет ли толк… Нет, чтобы сейчас Крауча свалить, нужна какая-нибудь уголовщина — убийство, изнасилование, присвоение казенных денег, в конце концов. А не мелкий семейный скандал, который вызовет только смех. Да и Джози жаль. Но фотографии сделать не помешает. Мало ли, вдруг все же пригодятся… И другой вопрос — где и как сфотографировать эти забавы Барти с эльфийкой? Не у него дома, конечно… А если у меня в гостях? Подослать к нему какую-нибудь из моих служанок? Нет, не годится… Барти прекрасно знает, как я к нему на самом деле отношусь, и будет настороже, так что ничего не получится. Нужно пригласить его в дом, где он будет чувствовать себя свободно…» Он еще немного подумал, потом поднялся с дивана и тихо, стараясь не разбудить Риту, прошел на кухню. Там, взяв пергамент и перо, написал Людо Бэгмену — спортсмен уже давно задолжал ему крупную сумму и, будучи азартным игроком, вряд ли сможет когда-нибудь расплатиться, — что необходимо срочно встретиться и кое-что обсудить. Отправив письмо с совой Риты, Абраксас вернулся в комнату. Рита спала. «Сотру ей воспоминание об этом. Так спокойнее будет», — решил он. И направил на нее волшебную палочку: — Прости, Рита. Но так надо. Обливиэйт. Проснулась Рита в полной уверенности, что последние несколько дней провела с любовником в Брайтоне. А Абраксас вместе с Людо осуществили свой план — и после Рождества у них на руках оказались весьма пикантные фотографии Крауча-старшего с Нэнни, эльфийкой Бэгменов.