***
Неразборчивые голоса наполняют сознание, и перед глазами вспыхивают желтые огоньки. Знакомые лица мелькают на свету. Ненавистная фраза, прозвучавшая воплем, вынуждает зажмурить глаза и отвернуться. Скрыться от всего, что она так ненавидит. — Босс! Кушель узнает таверну лишь тогда, когда Леви, игнорируя напарников, усаживает ее на табурет и тихо просит никуда не уходить. Заведение напоминает саму женщину — такое же разбитое да пустое, теперь являющееся «приютом», и только бывшие официанты оживленно носятся, проявляя заботу к каждому, кто считает это место домом. Все дороги выжжены, бедолагам некуда идти. — Майрон, приготовь комнату на третьем этаже, — Кушель улавливает разговор сына с обеспокоенным барменом, жмурится сквозь боль, а после, следуя сильному порыву, нарушает приказ. — Постель расстели, принеси чистые покрывала, полотенца. За Бартоном отправь кого-нибудь, понадобится его помощь. И домой в Орвуд, нужно навести порядок, с трупом девушки разобраться… Леви успевает только обернуться, как внутри все покрывается слоем льда. Контроль над телом теряется, и сведенная судорогой рука сама хватается за локоть мимо проходящей официантки. — Тут женщина сидела, — непривычно безумный взгляд мужчины нагоняет на девушку страх, — где она? — Кажется, она в подвал… Договорить официантке не позволяет время, в одно мгновение застывшее для Аккермана. Пространство превращается в вакуум, нещадно сдавливающий, поглощающий все посторонние звуки, и Леви теряется в этой пустоте. Он не слышит ни собственных шагов, ни бешеных ударов сердца. Коллеги растворяются в пятна, зато ненавистное помещение очерчивается холодным светом — и хрупкая фигура ярко выделяется на этом фоне. Кусок шляпы знаменитого разбойника остается на столе, и «подпольные» бандиты с ужасом ожидают худшего. Вот оно — проклятое осознание. Когда за твоей спиной случилось нечто страшное, а ты об этом даже не догадывался. Она оборачивается, медленно, мучительно, и поднимает блестящие от слез глаза. Смотрит на сына так, словно он является виновником всего случившегося. Как на монстра, погубившего самое ценное. На Дьявола, выпавшего запретным узором на черной карте. Кушель не в силах вымолвить что-либо, она выжигает взглядом целую вечность, но на деле пару секунд, а затем резко отмирает, из-за чего Леви перестает дышать. Капли сознания уходят вместе с болью. Измученное тело матери падает на пол. Яростный крик отражается гулом в собственной голове, но звучит слишком пугающе для собравшихся разбойников. Все замирают на несколько секунд — никто раньше не видал подобных эмоций от Леви, — но потом вмиг бросаются на помощь, несмотря на все угрозы. Реальность обращается в густой туман: испуганные лица напарников и официанток, тихий голос подоспевшего Фарлана и белоснежный отблеск халата доктора Хэйна Бартона. Снова неистовые крики. Кушель, точно Дьяволом одержимая, метается на простынях, бьет ладонями по матрацу и рыдает навзрыд, срывает голосовые связки, когда ее хватают за руки и прижимают к постели, дабы позволить доктору совершить свое дело. С каждым новым воплем, новым вопросом «Почему мы не могли жить как нормальная семья?» Аккерман жмурил глаза и отчаянно сковывал мать в объятиях, словно в надежде впитать в себя то, что так разъедало ее изнутри. Но игла забралась под тонкую кожу быстрее, лекарство оказалось в крови, и Кушель окончательно погасла. Обмякла в руках сына и уловила последний шепот. — Прости меня. Прости. Мертвый штиль накрывает их с головой.***
Если бы Аккерману задали вопрос «Какой сегодня день?», то он бы не ответил. Время запуталось с того момента, как ночи приняли образ кошмаров, состоящих из женских рыданий, что всегда обрывались после появления Бартона со спасительным шприцом. Глоток спиртного, глубокий выдох, помогающий отогнать усталость и звон в ушах, пара секунд спокойствия — и Леви готов разгребать навалившееся на бандитов дерьмо. — Гаусса убили, — дождавшись одобрительного взмаха руки, объявил первый товарищ. Внезапная новость вынудила Аккермана замереть, прикрыть глаза и повторно выдохнуть. — Никто детали не уточняет, но ходит слух, что его зарезали блядские заключенные. Чтоб они провалились… — А еще мы нашли кое-что, — сказал второй, предоставляя боссу пожелтевшие листы бумаги с неотъемлемой в криминальной жизни надписью «Разыскиваются». Портреты преступников, обозначенных как «крайне опасных», разожгли страх с новой силой. — Все три дня Митра была в этих листовках. Леви не требовались минуты, дабы узнать человека сквозь жалкую попытку изобразить необычные черты лица — это был его «товар» из Вайс-Элизе, почему-то раскрашенный темными пятнами и полосками. Вторую листовку он не успел и в руки взять, как Фарлан вырвал у него бумагу и покраснел от злости, узнав по рисунку свою возлюбленную. А вот третий портрет неизвестной светловолосой девицы остался без внимания. — Легавые покоя не давали, но мы смогли вычислить их… — резкая смена настроения Черча заставила бандитов оборваться на полуслове. Нетерпеливый мужчина накинулся на товарищей, требуя точного ответа. — Они у работорговцев! Видать, с улицы подобрали, когда полицаи бросили это дело… Запретное в стенах таверны слово породило тишину. Нахмурившись, Аккерман сжал в ладони листовку с портретом брюнетки, превращая его в ком. Снова черные торговцы? Ей там что, медом намазано? — Собирайтесь, — быстро отдал приказ мужчина.***
Побег из дома под оглушающие выстрелы. Последняя просьба Петры... Мерзкая смесь крови, мочи и уличной грязи образовала плотный сгусток, что готовился вырваться в любой момент вместе с рвотой. Пребывание в злосчастном месте сводило с ума: хрипы собравшихся жертв кружили по воздуху, наручники натирали запястья через бинты, боль отзывалась во всем теле, а густые струи продолжали стекать по губам, не позволяя перевести дыхание. — Морда симпотная, — раздался гогот клиента, решившего выбрать новую игрушку для удовлетворения своих животных потребностей. Микаса, превозмогая боль, подняла голову и сжала ладони. Поганый ублюдок как раз изучал прикованную к железке Магнолию. — Только фигура разочаровала. Сисек же нихуя нет! — Конечно, куда мне до тебя, свинья ты такая! — смелый ответ Изабель развеселил торговцев, но разжег огонек гнева в глазах клиента. Оставив все тонкости приличия, мужчина уложил девицу грубым пинком, и та уткнулась лицом в грязный пол, шипя от боли в ребрах. В подобных местах давно прижился закон «Держать язык за зубами», и любое его нарушение оборачивалось в суровое наказание. Клиенту плевать на сохранность потаскухи, он с легкостью размажет ее по половицам, если та вновь вздумает продемонстрировать свою храбрость. Однако сейчас его внимание привлекла уже другая, что резко дернулась с места и зазвенела цепями наручников. — Оп, брюнетка, — лицо мужчины озарилось диким оскалом от вида достаточно привлекательного «товара». Микаса вытянула ногу вперед, дабы хорошенько зарядить ублюдку, но тот предугадал действие и повторным пинком впечатал в стену уже ее, надавливая грязной подошвой сапога на грудь. Со стороны раздался рев Изабель. — О-о, а вот здесь с сиськами все отлично! Но эта рожа… — схватив Аккерман за волосы, клиент рассмотрел ее изуродованное синяками лицо. — Какого хуя они все раскрашенные?! Вы их с ринга подобрали?! — Да они были такими! — попытался оправдаться один из торговцев. — Мы их даже пальцем не тронули! — Ну пиздец, — заключил клиент, украшая лицо Микасы дополнительным пятном — последствием звонкой пощечины. Та склонилась к ногам мужчины, выплевывая накопившуюся во рту кровь. — И за что пять штук? Максимум две, а то и меньше. Могу еще двадцатку накинуть сверху, но это исключительно за грудь и бедра, — перевернув «товар» на живот, он бесстрашно провел ладонью по аппетитным местам. — Есть куда подолбиться. — Что ж, возражать не буду, — продавец потер руки. — Хочешь, можешь еще и блондинку за бесплатно прихватить. Кожа да кости, никто такой не интересуется, а отправлять на улицу жалко. Либо ту шатенку, когда в сознание придет. Верещала как резанная… Любишь шумных, не так ли? Обсудив детали, мужчины уже хотели одобрить сделку рукопожатием, как вдруг их решение оборвалось внезапным и весьма необычным появлением одного из напарников. Охранник влетел в комнату под женский визг, проехал лицом по паркету, оставляя кровавую дорожку, и развалился перед присутствующими. — Кто там за бесплатно? — время остановилось под тяжелый топот новых «покупателей». Работорговцы застыли на месте с поднятыми руками, едва из темноты показался блеск огнестрельного монстра, а после суровое лицо предводителя группы. Трое неизвестных взяли под контроль торгашей и жертв, что встретили гостей раскрытыми от изумления ртами. Микаса не верила своим глазам — Аккерман, принявший роль вечного защитника, вновь явился в последний момент и накалил атмосферу до предела. Мужчина даже не взглянул на девушек, он буравил убийственным взглядом только свою цель — хозяина грязного притона, одновременно удерживая его на мушке револьвера. — Шелохнетесь без моего разрешения — мозги разнесу, — недобро начал Леви. Напарники за его спиной приготовили оружия на случай, если кто-то осмелится нарушить приказ. — Значит так, ты и ты, — бандит указал на близстоящих торгашей, — освобождаете девок. Быстро. Сомневаться в опасности человека и испытывать его терпение — смертельные решения, но работорговцам, а именно одному идиоту, что надумал ослушаться, этого не понять. Едва Аккерман заметил движение в противоположную сторону, он без сожаления застрелил смельчака. Голова бедолаги взорвалась, точно хлопушка, и разлетелась на кровавые кусочки; смрадные капли раскрасили лица остальных торгашей и попали на жертв, отчего те подняли усиленный вопль. — Я повторять не буду, — угроза бандита вмиг утихомирила присутствующих. Девушки испуганно прижались к полу и прикрылись руками, а вот Магнолия, получая удовольствие от данного представления, прыснула смехом и ответно подмигнула своим товарищам. Все возможные идеи для побега пришлось оставить — торговцы, боясь отправиться следом, послушно освободили семерку девиц. Те, которые не имели отношение к «подпольному» обществу, как можно тише покинули помещение. Разбойницы же отблагодарили «спасителей» плевками и парочкой едких фраз. Ей хватило мимолетного зрительного контакта, дабы отогнать страх и обрести долгожданное чувство — спокойствие. Скрываясь за спиной Леви, Микаса прикрывает глаза и облегченно выдыхает, ведь за этой непробиваемой «стеной» она наконец чувствует себя в полной безопасности. Дни кошмарных скитаний подошли к концу, он рядом, и теперь никто не причинит ей вреда. Ни ей, ни близким людям. — На выход, дамы, — злорадная усмешка напарника не предвещала хорошего. Девушки не боялись за мужчин — сопереживать нужно было торговцам, — и они поспешно покинули помещение, где спустя мгновение поднялся грохот выстрелов. С продавцами душ нельзя иначе. Только суровая кара.***
Родное заведение пробудило в душе теплое чувство. Однако все остыло, когда перед глазами предстало лишь упоминание того зала, в котором каждая ночь оборачивалась в лучшее время: пара уцелевших столиков и барная стойка, собранная по кусочкам лестница на второй этаж; из-за отсутствия люстры в дело вступили лампы да свечи, что отбрасывали желтые блики на потемневшие стены. Но одна деталь все же осталась неизмененной — «жители» этого мирка. Наконец выпустив из объятий Фарлана — на протяжении всей поездки он боялся отпускать свою возлюбленную, — Изабель набросилась уже на бармена. Майрон со сломанным носом, миссис Мич и ее верная свита из официанток, любимая всеми Фредди с перебинтованной рукой и, конечно же, не менее потрепанные товарищи — Магнолия готова расцеловать каждого, кто попадался на пути. Микаса тоже получила свою долю тепла, оказавшись в объятиях служащих. Возможно, у них был сейчас шанс заново вдохнуть жизнь, выпить за старых друзей и поприветствовать новых в лице испуганной голубоглазой блондинки, если бы не это… Пока на плечах тяжелый груз, никто не смеет делать шаг. Секундная радость испарилась с возвращением Аккермана. Мужчина не обратил никакого внимания, он молнией преодолел людный зал и, по пути прихватив Черча, направился на третий этаж. Магнолия, почувствовав неладное, помчалась вслед за друзьями. Любопытность и внутренние голоса не давали покоя, призывая последовать на верхний этаж. И едва Микаса, добравшись до комнаты, смогла разглядеть происходящее через небольшую щелочку, внутри нее что-то с треском надломилось. Кровать, вокруг которой столпились разбойники. Мертвенно-бледное, измученное лекарствами и собственными терзаниями, почти прозрачное тело на влажных простынях. Смотреть на Кушель было страшно. Но еще страшнее было наблюдать за Леви. Мужчина с трудом сдерживал себя, его голос дрожал, а глаза отражали такую ярость, что все оказавшиеся во внимании по-настоящему боялись. Смерть Кенни и тяжелое состояние Кушель изменили Аккермана. Он словно озверел, одичал. Казалось, еще немного — и нить стального терпения разорвется, на волю вырвется монстр, готовый растерзать любого, кто посмеет подойти к женщине ближе, чем на метр. Но Дьявол остается под щитом, выкованным через боль. Леви переводит дыхание, доверяет Фарлану и Изабель самое ценное и, мимолетно оглядывая попавшуюся на пути брюнетку, молча спускается на первый этаж. А после запирается в подвальном кабинете Кенни на целый день.***
С наступлением ночи в стенах таверны усиливаются голоса, но не звучит музыка — не то время, чтобы наслаждаться беззаботной жизнью. В подвале за общим столом, чудом уцелевшим после вторжения, собрались бандиты и официанты. Одни решились заглушить чувства алкоголем, другие — едой, а кто-то же, молча отделившись от коллектива, слился с темнотой. Микаса предпочла остаться среди товарищей. Заняв место рядом с Изабель и Хисторией, она задумчиво разглядывала отражение в пустом стакане до тех пор, пока мужчины не подняли вой. Спиртное закончилось, идти за новой порцией никому не хотелось, и Аккерман, вспомнив себя в роли официанта, вызвалась помочь. С трудом удерживая бутылки, взятые со склада, девушка проходила мимо кабинета и едва не рухнула на пол от испуга, когда за дверью раздался удар и слишком грозное… — Блять! Микаса даже не сомневается — рев Леви она узнает из тысячи. Лидер преступной организации не покидал своего убежища, зато напарники врывались в его пространство каждый час, коротко докладывая новости, а после вмиг отправляясь по указанному адресу — к черту. Но один бесстрашный товарищ позволял себе наглость, как и на данный момент… Главной деталью кабинета считается широкое окно, которое выходит в общий коридор. И если хорошенько приглядеться через толстый слой пыли на стекле, то появляется возможность наблюдать за происходящим по ту сторону. Так поступает Микаса, осторожно выглянув и заметив мужские силуэты. — Ты устал, Леви, — внезапный выплеск эмоций оборвался не менее грубым ответом. Черч, единственный смельчак в этом деле, сделал шаг навстречу, и Аккерман склонился к рабочему столу, ладонями сжимая уголки. Казалось, что деревянная поверхность вот-вот разломается под его давлением. — Чертовски устал. Тебе уже не двадцать, не двадцать пять. Ты не всесильный, чтобы разгребать все это дерьмо. Фарлан наклонился к товарищу, дабы взглянуть в его покрасневшие из-за бессонных ночей глаза. — Мы разберемся с Легнером, — твердо заявил он. — Мы, понял? Мы сделаем это, размажем его, а после и ебало Ильза по всей Гермине, а ты… — надавив пальцами на затылок Аккермана, тем самым вынудив его приблизиться к лицу, Черч с горечью прошептал последние слова. — Сейчас ты нужен ей. Она сама не выкарабкается, ты ведь знаешь. Пожалуйста, Леви, — мольба ядом выжигала давно принятое решение. — Я не хочу, чтобы этот кошмар продолжался. Не хочу, чтобы наша мать страдала. Она потеряла Кенни, потеряла Петру… И если ты не можешь довериться нам, то и я не могу позволить, чтобы она потеряла еще и сына. Прости. Борьба. Одно нескончаемое сражение в пучине проблем. И кто-то ломается изнутри, со стиснутыми зубами принимая поражение. Другой же просто жмурится от бессилия, скрываясь во мраке коридора. Новая порция спиртного на столе немного разрядила обстановку. Бандиты, выразив благодарность брюнетке, уже собрались продолжить пир, однако появление нежданного гостя вновь породило напряжение. Все присутствующие разом перевели внимание на нее — смело ворвавшуюся в «подпольное» царство, взирающую на всех блестящими от слез глазами. Она словно олицетворение их состояния — траурное черное платье и слегка прикрытое вуалью лицо, дрожащие плечи и руки. Она старалась держаться, но вид разбойников, а в особенности «полицейских», медленно уничтожал ее защитную броню. Микаса застыла на месте, изучая гостью взглядом, останавливаясь на самом ценном, что она любовно поглаживала ладонью — живот. — Здесь есть человек по фамилии Аккерман? — хрипло спросила незнакомка. Явиться в таверну к монстру, когда ты почти на сносях — рискованное дело. Но женщина не желала отступать. Никто не успел ответить — представитель банды, будто бы учуяв присутствие особы, наконец покинул убежище вместе с товарищем и остановился напротив. Присутствующие замерли в томительном ожидании. — Я могу с Вами поговорить? — продолжила женщина, героически выдержав на себе тяжелый взгляд человека, которого она и разыскивала. — Один на один. Секунда размышления — и Леви, припрятав все недовольство под маской, кивком головы приглашает даму в кабинет. Все отмирают лишь со щелчком дверного замка. — Кто это? — резкая смена настроения друзей взволновала Микасу. Изабель с печальным видом опустила голову, Фарлан же злобно стиснул зубы и шумно выдохнул носом. И только одна Хистория, забившись в темный уголок, испуганно поглядывала на троицу. — Оливия Мейделин Гаусс, — ответ Черча вмиг расставил все точки. — Жена Киллиана.***
Никто и представить не мог истинную причину визита миссис Гаусс. Конечно, до тех пор, пока женщина не покинула заведение, а Аккерман, осушая стакан с терпким виски, не задал товарищам вопрос. — Кто там из вас легавых недолюбливает?.. Впервые за три недели лица разбойников озарились недобрыми улыбками. Это было новое задание, но на деле первая и последняя просьба Оливии Гаусс. Женщина хотела лишь одного — помешать Полиции совершить свое дело и по-человечески похоронить мужа. Начальство, а именно капитан Барнабас Теманн принял решение избавиться от ненужного тела — либо сжечь, либо закопать там, куда давно не ступала человеческая нога. «Проблем Полиции и так хватает, а тут еще дохлый солдатишка», — ответил Теманн в тот день, окончательно уничтожив миссис Гаусс своей высокомерностью. Женщина, вскипев от лютой ненависти к элитным войскам, зарядила нахалу пощечину, за что вмиг поплатилась. Солдаты буквально вышвырнули ее из штаба и напоследок предупредили, чтобы она запирала дом на замок, ибо «Мало ли кто пожалует». Подготовка к предстоящей миссии словно вернула бандитов к жизни: нескончаемая беготня от первого этажа до склада, летающие над головами предметы и переплетенные с лязгом оружия вопли, приятное волнение и ожидание нужного часа. Даже утренний «визит» к работорговцам так не радовал, как грядущее вторжение на территорию полицейских. — Аккерман, — сначала слово не привлекает внимание, но с осознанием того, что это произнес обладатель данной фамилии, все меняется. Микаса неуверенно поднялась с места и оставила Хисторию в одиночестве, когда Леви повторным кивком пригласил в кабинет уже ее. В воздухе мерещится табачный дым и дух легендарного разбойника — только обернись к рабочему столу, как увидишь эту личность, развязно развалившуюся в кресле. Но тишина давит на голову, а место оказывается настолько пустым, что внутри снова раздается треск. Мысли улетучиваются, когда дверь закрывается на замок, а на пугающе малом расстоянии оказывается бандит. Леви совсем близко, от него веет холодом, порохом и немного каленым железом — чужой кровью. Его рваное дыхание мучительно опаляет кожу, что покрывается мурашками — и Микаса поджимает губы, боясь шелохнуться под стальным взглядом. Спустя недели они вновь остаются наедине. Нет надобности интересоваться и задавать лишние вопросы. Она — слишком жалкая, с налитыми синяками и разбитыми губами, обмотанная тугими бинтами. И он — до безумия уставший, с воспаленными сосудами и темными кругами, скрывающий накопившееся под непробиваемой броней. Только глаза отражают болезненную правду. Зарождают темное, окутанное свинцовыми тучами небо. — Мне нужна помощь, — казалось бы, голос мужчины возвратил реальность, однако неожиданное прикосновение к руке быстро уничтожило капли здравомыслия, отправляя в повторное забытье. Девушка не верила собственным ушам. Аккерман действительно просит ее о помощи? — Убить кого-то?.. — произнесла она первое, что крутилось на языке. Других вариантов и не существовало, учитывая новое дело бандитов. Или же?.. — Присмотреть за Кушель. Леви давно решил. Хватит с девицы убийств. — Чего?.. — внезапно образовавшийся в горле комок мешал Микасе не только говорить, но и дышать. — Ты хочешь, чтобы я?.. Не думаю, что это лучшее решение. — Единственное. Ответ служит ударом по хрупкой нервной системе. — Поверь, я не подхожу на эту роль, — словно боясь ответственности, не унималась Микаса. Остаться наедине с той, что неделями выжигала тебя зверским взглядом и, возможно, нашептывала проклятия за спиной равносильно смертельному приговору. Это как оказаться перед Дьяволом, готовым сжечь тебя в любой момент. — А другие? Официантки, Изабель? — Изабель работает с нами. У нее нет времени, как и у официанток. Тем более, последние стараются избегать Кушель, ибо боятся, — нагнетающий тон не понравился девушке. — И что получается? Только Аккерман сможет выдержать ее причуды. Поэтому ты — мой самый подходящий вариант. — И все же, у нас с мадам Аккерман достаточно… напряженные отношения. Мы не смогли найти общий язык. — Я решу эту проблему, — твердо заявил Леви. Его ладонь скользнула по предплечью девушки и сжалась на локте, словно призывая к зрительному контакту, так необходимому в эти секунды. Однако скромница подняла удивленный взгляд лишь тогда, когда мужчина назвал забытое на фоне оскорбительных прозвищ слово — ее имя, да еще так, как в первый раз, растягивая каждую букву. — Я о многом не прошу. Не прошу убивать, вмешиваться и разгребать все это дерьмо. Простое дело — присматривать. Сейчас… сейчас я могу положиться только на тех, кому доверяю. — И ты доверяешь мне?.. Довериться той, что ворвалась в жизнь под аккомпанемент адского маскарада? Буйной, строптивой девице, которая отважилась наброситься с ножом в момент первой встречи? Огрызалась при каждом удобном случае, бесконечно действовала на нервы и доставляла проблемы, устраивала пожары, побеги… Звала его по своей же фамилии, но не признавалась, боялась. Если бы Кенни действительно сидел в кресле и наблюдал за этой картиной, то он бы непременно ляпнул из рода «Мой племянник — идиот». А после бы прыснул едким смехом, подняв вверх стакан с бренди. Возможно, так оно и было, раз он потерпел поражение, поддавшись желаниям и потребностям, бездумно окунувшись в темно-серую бездну. — Да. Только эта бездна будет всегда напоминать о самой дорогой женщине. — Хорошо, — заполучив долгожданный ответ, Микаса согласилась на предложение, и Леви облегченно прикрыл глаза. Будь Аккерманы в прошлом, тогда, когда каждое их пересечение завершалось выяснением отношений, то они бы несомненно потрепали друг другу нервы, демонстрируя характер. Однако сейчас все иначе, и пустые «игры» остаются в стороне. У них нет больше сил. — Я буду присматривать за ней столько, сколько потребуется. Но… что мне делать, если она начнет, ну… вспоминать их? Что мне отвечать? Чувство долга нещадно терзало изнутри. Теперь Микаса понимала признание бедной Петры, ведь как можно сказать «Нет» человеку, что постоянно разжигал целые войны во имя твоего спасения? Язык не повернется. — Бартон позаботился об этом, поэтому Кушель проспит до утра. А мы вернемся на рассвете, — уточнил Аккерман. — Но если… Переводи тему, не позволяй ей и думать об этом. Начнет зачитывать стихи — отвлекай. Пьянящий туман растворился, реальность просочилась в кабинет эхом, криками мужчин, доносящимися с коридора. Микаса наконец расслабилась, когда Леви отпустил ее руку и отдалился к рабочему столу. — Ты сказал, что сейчас можешь положиться только на нас, — безумное предположение вырвалось из груди раньше, чем пришло осознание. Микаса тотчас пожалела о своих словах, снова ощутив на себе взгляд бандита, но все же осмелилась продолжить. — Значит… ты кому-то не доверяешь, верно? Леви застыл на месте, словно обдумывая ответ. — Будь осторожна, Микаса, — предупредил он, тем самым зарождая страх в девичьей душе. — После смерти Кенни здесь слишком сильно завоняло… крысой.***
Плывущие по пространству частички пепла напоминают хлопья снега. Подобный «снегопад» мерещится солдатам каждую ночь, когда наступает момент позднего дежурства, патрулирования промышленной части. В ночном мраке фабрики, раскинутые по всей местности, обращаются в гигантские черные пятна, с верхушек которых нескончаемыми полосами начинает тянуться дым. Работы в самом разгаре, несмотря на поздний час: люди галдят, телеги шумят, свист механизмов разлетается по всей улице, эхом добираясь до представителей элитных войск. Наблюдая за работниками, двигающимися в общем аппарате «шестеренками», рядовой Марло Фройденберг тяжело вздохнул и покачал головой. Конечно, никто не будет в восторге тратить силы и время на подобное дело, однако солдат понимал, что людям, трудящимся на Полицию, не легче. Впахивать как проклятый всю ночь? А что остается, если денег не хватает? — И все же, не нравился мне этот Гаусс, — раздалось ворчание. Хитч Дрейс, натянув рукава пальто до пальцев, дабы хоть немного спастись от ночного мороза, неприязненным взором окинула группу работяг внизу у дороги. Многочисленные фигуры будто мерцали под фонарями, идеально вписываясь в замысловатую игру мрака и света. — Он меня раздражал каждую секунду. И даже когда рот открывал. Этот акцент, боже! Будто стихи зачитывал! — А мне нравился его говор, — своим признанием Марло вызвал смех со стороны подруги. — У него на роже так и виднелось слово «Бандюган»! — для пущего эффекта Хитч откинула светлую челку и вычертила указательным пальцем невидимую полоску на лбу. — Видать, натворил плохих делов, а его товарищи-заключенные узнали об этом. — Так группу девиц обвиняли, разве нет? Которые сбежали еще. Нахмурившись, Хитч замерла на месте, отчаянно вспоминая детали этого кровавого дела. Но кроме образа покойного Гаусса в голове ничего не всплывало, и девушка фыркнула, недовольно махнув рукой: — Плевать уже. Девицы сбежали, поиски прекратились. Тушку Киллиана — под землю. Поздравляем, товарищи! — звонкое восклицание заставило парня дернуться от неожиданности. — Очередное провалившееся дело! Ура! Несомненно, Хитч бы продолжила свою эмоциональную тираду, если бы на «клич» не явился один из представителей королевской гвардии. Свет фонаря окутал фигуру мужчины: голова гордо вскинута, губы растянуты в ехидной улыбке, в глазах искорками отражался фальшивый снегопад. — Спички не найдется? — шутливо интересуется солдат, покручивая пальцами сигарету. Пока Дрейс оказывает помощь, любезно предоставляя спички, Фройденберга одолевает легкая дрожь. Всматриваясь в лик «товарища», он не узнает эту светло-русую копну волос и грубоватые черты, что словно смазываются в желтых отблесках. Импозантный мужчина ловит взгляд Марло и, недобро скалясь, подмигивает, вселяя ложную надежду. Неужто у Фройденберга плохая память на лица? — Что-то я не припоминаю тебя, рядовой, — Марло решается произнести вслух свои предположения, и Хитч смотрит на него, как на последнего дурака. — Скажешь отряд? Однако таинственный «полицейский» не спешит с ответом. Он растягивает мгновение вместе с табачным дымом: затягивается с томным видом, приоткрывает рот и позволяет серым потокам медленно скользнуть вверх по губам, резко втягивает все носом и вновь выдыхает расплывчатым облачком. — Вообще-то, — слегка охрипшим голосом начал «солдат», блеснув глазами, — я ваш новый босс, салаги. Секунда на осознание — и парочка наивных полицейских оказывается в руках появившихся из тени незнакомцев. Мужчины, облаченные в военную форму, уничтожают любой шанс на спасение и противостояние, они усмиряют Фройденберга тряпичным кляпом и веревкой, а после очередной попытки дать отпор — сильным ударом до потери сознания. С Дрейс проделывают аналогичный трюк несмотря на то, что она девушка — увы, на правило «Не трогать женщин» данным персонам пришлось закрыть глаза. Искусно избавившись от свидетелей под грохот фабричных механизмов, припрятав тела на складе, чтобы не привлекать лишнее внимание, бандиты из «подпольного царства» направляются к следующей цели. — Как вам мой герб? — вопрос Фарлана Черча, что этой ночью решил «пополнить» элитные ряды, воплотившись в одного из солдат, поднимает смех у разбойников. Мужчина снова выдыхает дым и красуется перед товарищами, демонстрируя свою униформу. — Мне идет? — Чертовски хорош! Нарушители порядка шагают по дороге, распугивая бедных работников — они точно хозяева военной территории, настоящие короли, что смело затмят того жалкого актера, восседающего на троне в Митре. Пожелают подчинить своей власти главнокомандующего? Или саму верховную шишку? Любое дело сейчас кажется плевым, особенно с фразой возвратившегося товарища. — Парни избавляются от последнего «дерьма» на постах. Теперь эта часть наша. Бандиты быстро обговаривают детали и разбиваются на два отряда. Одни под предводительством Черча удаляются к штабу, дабы удерживать полицейских во внимании, другие же спешат к заданной точке — подземному хранилищу, куда доставили «лишний» труп несколько часов назад. С завершением общих работ солдаты планировали избавиться от него, похоронив где-нибудь в северном районе. Однако какая у них будет реакция, если они наткнутся на пустоту? Возможно, кто-то из начальства превратит кражу в повод для войны, а кто-то… мысленно поблагодарит преступников за решение проблемы. Ржавый замок решетки напрочь отказывается поддаваться грабителям. В два счета разобраться с солдатами, но не с куском железа на цепи? Конечно, все в духе бандитов. Мужчины устроили целый галдеж, проклиная напарника, вручившего им бесполезную связку ключей. — Что за ебанутый замок?! Какой мудак вообще его сюда повесил?! — грязная ругань эхом отскакивала от углов переулка, растворялась в ночном мраке, привлекая заблудшую персону. На желтое свечение, под всеобщее удивление вышел очередной защитник закона. Покрасневший, растрепанный, с полупустой бутылкой в одной руке и с дымящейся сигаретой в другой — солдат, усердно сохраняя равновесие, оглядывает «товарищей» и прыскает пьяным смехом, разгоняя напряженную тишину. — Мужики-и, — протянул полицейский, стараясь поймать губами белый сверток. Однако ладонь дрогнула, и влажный кончик ткнулся ему в щеку. — А че за ху… Договорить пьянчуге не позволяет знакомый свист троса и сильный удар. Возникший буквально из воздуха человек безжалостно сбивает солдата с ноги и, превращая в своеобразную подушку безопасности, приземляется прямо на его спину, мгновенно затрещавшую под подошвой. Жизнь так быстро пролетает перед глазами, точно мелькнувший в темноте блеск устройства маневрирования. Гляди, прямо там и испустят последний вздох. — Ой, босс, — спустя секунду вымолвили бандиты. Весь страх ушел, когда они разглядели крепкую, невысокую фигуру. — Чего копаемся? — нотки раздражения в голосе не хуже дозы успокоительного. Мастерским движением присоединив рукояти к поясу, Леви приблизился к товарищам и хмуро оглядел каждого. Возможно, это было не лучшее решение — организовать миссию, когда никто не успел отойти от пиршества. Но особого выбора не было, ведь на счету время и труп Киллиана. — Если я говорил «Без всякого хаоса», то это не значит, что можно тратить часы на подобную хуету. Избавившись от надоедливого замка резким ударом ноги, Аккерман откинул цепь и с легкостью распахнул ворота, пропуская горе-товарищей вперед. Следом за железкой полетела и связка ключей. Подземное хранилище встречает грабителей темнотой, невыносимой вонью и странным жаром, исходящим из глубин коридоров — складывается впечатление, словно под ногами находится настоящий ад, в который и сбрасывали тушки таких вот бедолаг, как Гаусс. Его тело находят по запаху — притаившийся среди старых рабочих столов, завернутый в несколько слоев ткани, точно гусеница; его лицо, выглядывающее из «кокона», сливается с грязной больничной одеждой, небрежно оставленной на металлическом подносе. Такой жалкий, беззащитный и совершенно невиновный — от одного вида даже у самых стойких разбойников наворачивается то, что обычно они обзывали «Бабскими соплями». Все берут на себя ответственность за тело, один же следует в «преисподнюю», прямиком к манящему пеклу. Оказавшись в новом помещении, среди бесчисленного количества механизмов, Аккерман прикрылся ладонью от яркого света. За металлическими решетками печей бушевало пламя; густой дым не успевал заполнить пространство, он тянулся к трубам и, по всей видимости, выходил на улицу. Внимание бандита привлекли стопки знакомых листовок. Бумаги, исписанные кричащим словом, сохранили в себе целую историю — лица мужчин и женщин, что долгое время скрывались в тени от представителей закона. «Мясник Джек», ненавистный «Живодер Гарнет», «Кенни-потрошитель»… Среди их числа был портрет и самого Леви, до безобразия изуродованный рукой «художника». Несомненно, именно из-за этой курносой каракули «Головореза» так и не поймали. Проклятое чувство тянется от сердца, добирается до горла и сильно сжимает плоть, пока в воздухе не проносится тихое рычание. Судорога охватывает ладони, словно призывая совершить задуманное. Одно действие — глупое, нелепое, но такое желанное для души… К черту. Леви теряет контроль над своим телом, когда листовки, что он сжимал в руках пару секунд назад, летят в огонь печи. Первая, вторая. Незнакомцы и бывшие коллеги. Простые воришки и короли криминальной жизни. Целая эпоха обращается в черное золото и рассеивается по воздуху пеплом, частичками уничтоженных воспоминаний. Мужчина сжигает все до последнего, не оставляя и кусочка истории, облегченно вздыхает, а после уходит. Резкий контраст температур вырывает из забвения, ночной воздух быстро остужает разгоряченную кожу. Бандита радостно встречают товарищи, что успешно разобрались с мелкими проблемами дела. Цель доставлена, телега подготовлена, мешавшие под рукой полицейские проснутся через час — можно смело отчаливать от вражьей территории. Однако все ли так просто? Удача никогда не была на их стороне. Ругательства уже слетают с уст, когда до ушей доносится визг возникших из неизвестно какой чащи недоразумений в военной форме, а над головой раздаются оглушающие хлопки… — Э! Куда?! Куда блять?! — крики бросившихся вдогонку солдат не так слышны во всеобщем хаосе, как орудийные выстрелы, что разлетаются по всей промышленной части, приковывая внимание каждого находящегося поблизости. Время останавливается. Война начинается.***
Тишина. Едва уловимый шелест листов. Она вновь позабыла, каково это — сидеть в кресле, читать старенький художественный роман, чудом найденный в заведении, скрыться от всех проблем и просто насладиться минутами спокойствия. Такая прекрасная жизнь, но такая недосягаемая… Оторвавшись от строк произведения, Микаса подняла взгляд на тощее тело, укрытое одеялом. За четыре часа мадам Аккерман даже не засопела, ее грудь почти не вздымалась при дыхании, отчего девушке приходилось испуганно проверять женщину. Неужели погрузилась в вечный сон? Нет, страх всегда рассеивался под теплом, исходящим от бледной кожи. Мерзкое чувство внезапно пробудилось в душе. Но от чего? Отложив книгу, Микаса не успела и с места подняться, как вмиг затаила дыхание, встретившись… со взглядом возвратившегося бандита? Действительно, во мраке коридора мерещилась невысокая фигура. И когда он пришел? Неужто разбойники так быстро разобрались с полицейскими? До рассвета ведь оставалось еще несколько часов. — Все хорошо? — голос Леви показался Микасе слишком громким. Сейчас мужчина напоминал ночного монстра, что выжигал взглядом беззащитных жертв через приоткрытую дверь спальни. — Д-да, — ответила Микаса, и Леви, одобрительно кивнув, скрылся в коридоре. Сердце продолжало бешено колотиться в девичьей груди. Аккерман и его бесшумные появления — пожалуй, это неотъемлемая часть всех, кто идет против закона, — точно доведут Микасу до приступа. Книга осталась на столе, дрожь испарилась с глубоким выдохом — брюнетка покинула спальню и прошла на кухню. Можно считать, что Майрон буквально от сердца оторвал самое ценное, подготовив для босса целые хоромы на третьем этаже заведения. Конечно, местечко небольшое, но для «палаты» вполне пригодна. Самое главное — доктору Бартону не приходилось далеко идти. — Как все прошло? — прислонившись к стене, начала Микаса, не выпуская из внимания мужчину, выискивающего что-то в кухонных ящиках. Нервозность в движениях насторожила. — Что, не совсем… гладко? Микаса мгновенно прикусила язык, когда Аккерман обернулся к ней спиной. Охвативший свет ярко выделял расплывшееся по его футболке алое пятно. — Боже, ты ранен! — воскликнула девушка слишком эмоционально для самой себя. Мужчина обвел ее насмешливым взглядом, прижимая к раненому плечу найденный предмет — простую тряпку. — Неужели? Леви предпочел сохранить в секрете тот факт, что сам заметил ранение только несколько минут назад, и то по бурым каплям на полу. Видимо, настолько смирился с болью, что даже не чувствовал. — Так, это нужно срочно обработать. Микаса точно ураганом проносится перед глазами, мечется по всей комнате, подготавливая необходимое: наливает в небольшую чашу воду, закидывает на плечо полотенце, попутно выискивает аптечку. Наблюдая за этим представлением, Леви хотелось смеяться. Девчонка всерьез решила оказать помощь? — Угомонись, Аккерман, — вздохнул мужчина, направляясь к выходу. — Вернусь через час. — А ну стоять! — брюнетка мгновенно перекрыла путь к отступлению. — Куда ты собрался в таком состоянии? Сейчас, застыв в дверном проеме, они походили на типичную семейную пару, в которой вспыльчивая «жена» вновь сломала все планы «мужа». От подобных сравнений кровь застучала в висках, а по всему телу комом прокатился жар. Умеет же взбалмошная девица довести мужчину… — Гаусса хоронить, — Леви чудом нашел в себе силы отвлечься от серых глаз и вернуть контроль над ситуацией. Девчонка не желала отступать от своих замыслов, поэтому мужчине пришлось применить уже известный «эффект неожиданности». Обхватив талию одной рукой, он поднял брюнетку и оставил ее в стороне, с легкостью освобождая себе дорогу. Кажется, дерзкий поступок только разогрел ярость. Мимолетная «война» завершилась ответным действием — Микаса осмелилась схватить непослушного мужчину за ворот футболки и, с силой притянув его к себе, прошипеть почти в губы: — Аккерман, прекращай быть идиотом. Оказывать услуги могильщика с раненым плечом опасно для жизни. Обработаю это безобразие — и можешь идти куда хочешь, хоть подготавливать яму для самого Короля. — И что ты там обрабатывать собралась? — взаимной колкостью ответил Леви, кожей ощущая рваное, горячее дыхание. — Эту жалкую царапину? — Вот и отлично, — Микаса неожиданно ухмыльнулась. — Жалкая царапина не займет много времени. Виртуозно одержав победу в очередной «игре», брюнетка утянула за собой мужчину. Несомненно, с каждым днем ее силы возрастали, а храбрость преодолевала рамки. Теперь подчинять себе опаснейшего преступника — обыденное дело, которое требовало лишь капельку смелости. Ну и женского очарования, чего греха таить. Единственный и неповторимый козырь против мужчин. — Так, раздевайся, — только с раздавшимся смешком Микаса осознала, что переоценила свои силы и ляпнула непростительное. Аккерман обвел брюнетку хитрым взглядом, тем самым окончательно вгоняя ее в краску. Кажется, теперь у них новый победитель. — Может, мы сначала узнаем друг друга получше, а после и раздеваться начнем? Хотя… — Я хотела сказать: снимай футболку! Не проходит и минуты, как новые выяснения обрываются. И на смену вспыхнувшим чувствам приходит гадкий комок у горла. Микаса замирает с чашей в руках, когда Леви наконец выполняет ее «приказ», с тихим шипением стягивая с себя пропитанную кровью да потом футболку и обнажая то, что не подавалось описанию. Рваные, набухшие, сохранившие в себе ту дьявольскую боль, которую когда-то пришлось испытать — полосы рассекают покрасневшую кожу, составляют клеймо в виде креста, навечно оставшееся на могучей спине бандита. Это его наказание за совершенные преступления. Это знак худшего из худших. — Долго рассматривать будешь? — вопрос вырвал из страшного забвения. Аккерман сидел на табурете и дожидался момента, когда его горе-доктор все же соизволит приступить к работе. Однако от вида увечья руки девушки задрожали, а вся уверенность испарилась. В голове стучал лишь один вопрос. — Что же ты пережил?.. Говорить об этом не хотелось, а вспоминать тем более. Леви не соврал, признавшись в своем страхе перед людьми — единственными и неповторимыми монстрами, способными на все. Но и сам он не лучше, за что законно поплатился. Однажды «смотрители» Подземного города заявили, что смерть для Аккерманской шавки — слишком легкое наказание. Поэтому одним из вариантов правосудия стал раскаленный кусок железа с формой креста на конце… Осторожные, почти невесомые касания усмиряют бурю. Микаса мягко проводит тряпкой по плечу, смывая смешанную с грязью кровь, споласкивает ткань в чаше и повторяет действие. Разбойнику повезло — ранение действительно не такое уж и серьезное, зашивать столь грубую кожу не придется. Жесткая, шершавая. Самыми кончиками пальцев Микаса ощущает эти стальные мускулы, скрытую под плотью сокрушительную силу — Леви точно мощный зверь, закаленный нескончаемыми войнами и изуродованный боевыми шрамами, такой, для которого слово «Боль» — ничтожно. Но девушка знает — он чувствует это остро и мучительно, даже сейчас, издавая тихий рык сквозь стиснутые зубы при очередном касании. Лекарство будто разъедает его кожу. — Я знаю отличный способ отвлечься, — девушка наконец берет себя в руки и прерывает тишину. — Я могу спеть. Мужчина поворачивает к ней голову и скептически хмыкает. Она правда сказала это?.. — Спеть? — повторяет Леви, к счастью, без язвительного намека. — А чего же ты с Фредди не выступала? — Боялась, — искренне отвечает Микаса, словно в благодарность за адекватную реакцию. — Но надеюсь, у меня еще будет возможность спеть вместе с ней. В таверне. Перед всеми. «Перевал Трины» обязательно вдохнет в себя жизнь. — Будет, — твердо чеканит мужчина, отворачиваясь. Он в кровь разобьется, но сделает это. — И сейчас есть. Микаса мысленно благодарит Леви за то, что он не смотрит на нее, ведь сдержать слабую улыбку она была не в силах. — На смену яркому дню придет темная ночь. Но что ты увидишь в кошмарах? Верно, темноту. Ведь любовь ослепляет. Девичьи пальцы скользят по небольшой полоске шрама, расположившейся на бритом затылке мужчины. Когда-нибудь она узнает, что это была неудачная попытка обезглавливания. — Любовь — это опасное оружие и холодная сталь. Это прыжок в глубокую бездну, у которой нет конца. Я не могу видеть, мрак поглощает. Ослепление. Теперь под подушечками ощущается шершавость рубца, растянувшегося вдоль набухших вен по всему предплечью правой руки. Когда-нибудь Микаса узнает, что это некая награда с последней миссии в Подземном городе. — Она появляется из ниоткуда, терзает твой разум. Приближается, медленно, до дрожи. Задуй свечи и поддайся власти. Позволь ночи окутать тебя. Мужчина поднимается с места и осторожно оборачивается, словно боясь спугнуть девушку. Тогда взору предстает еще одно страшное упоминание о прошлом — рассекающий мускулистую грудь шрам. — Любовь — это маленькая смерть, — шепотом пропела Микаса, скользя пальцами по толстому контуру. Когда-нибудь она узнает, что это была не попытка вырезать прогнившее сердце бандита, а эффективный, по мнению Кенни, способ пробудить в племяннике чудовище. — Проигрыш, после которого не чувствуешь сожаления. Ночь наступает, но что ты видишь? Верно, только ее. Любовь ослепляет. Реальность медленно проваливается во мрак, и Леви начинает верить строчкам песни. Она и правда ослепляет своей чистотой, несмотря на разноцветный ансамбль синяков, приковывает своим пепельно-грозовым взором и одурманивает мягкими прикосновениями. — Что это за песня? Его ладонь сама тянется к белоснежной линии на девичьей щеке, к воспоминанию о пережитом, и едва он успевает прикоснуться, как брюнетка мгновенно отворачивается, отступая на шаг. — Не знаю. Однажды я случайно услышала ее на улице. Когда-нибудь наступит момент и они увидят друг друга с иной стороны, без лишних преград и масок. — Собирайся, — раздавшийся спустя время приказ отвлекает от дела. Вымытые чашки остаются в стороне, а в руках оказывается мужская военная куртка. — С нами поедешь. Микаса поднимает на Леви полный недоумения взгляд.***
Языки пламени рассекают пространство под едва уловимое тиканье часов. Предмета нет, но механические звуки продолжают свою симфонию, отсчитывая секунды. Ночное дыхание разносит пепел, вынуждая собравшихся на миг прикрыть глаза — и только один продолжает взирать. Она молча стоит, не замечает ничего, даже контраст холода и жара, что нещадно опаляет кожу, и яркий свет выделяет ее фигуру, тем самым привлекая внимание. — Доктор Бартон говорил, что будет мальчик, — ее шепот как стук несуществующих часов, слабый и монотонный. — Мы долго выбирали имя для сына, но… Теперь я знаю. Ее взгляд устремляется вдаль, сквозь пламя костра, на табличку возведенной под одиноким деревом могилы. Расстояние не мешает ей разглядеть буквы родного имени. — Киллиан… — словно в подтверждение говорит Оливия Мейделин Гаусс и переводит взор на мужчину, застывшего подле нее. Яркие кровавые блики играют на его хмуром лице. — Он был прав. Вы совсем другой. Теперь, когда просьба выполнена, их пути расходятся. Он протягивает ей последние, оставшиеся на руках сбережения. Она же отказывается, шевеля губами в почти беззвучном, но искреннем «Спасибо». Часы затихают, и ночь спешит нарушить воцарившуюся тишину своей симфонией. Кузнечики запели, листья зашелестели, дерево затрещало. Костер продолжает насыщать опушку желтыми отблесками и многочисленными тенями — силуэтами собравшихся бандитов. Каждый погрузился в свои собственные дебри сознания, лишь изредка возвращаясь в реальность, дабы сделать новый глоток. Спиртное в руках, у самого сердца — их неотъемлемая часть. Их — пьяниц, разбойников, жертв. Мучеников одной большой игры под названием «Жизнь». — За Киллиана Гаусса, — говорит первый, поднимая вверх драгоценную бутылку виски, согревающую не меньше, чем пламя костра. Присутствующие следуют примеру товарища, повторяя движение и горестную фразу. — За Шона Ройвелла, — продолжает второй, называя имя напарника, что не смог пережить ту роковую ночь вторжения. Новый механизм запускается. Люди по цепочке называют тех, кто был им дорог, кого забрала в свое царство костлявая дрянь. Они вспоминают всех, начиная от давних друзей и заканчивая самыми близкими — родственниками. Кто-то поднимает бутылку за младшего брата, погибшего от рук поганых солдат, кто-то за родную тетку, заменившую мать. Очередь следовала по кругу, медленно добираясь до главарей. — За единственную и неповторимую мамулю, — вознеся алкогольный продукт над головой, Изабель пускает смешок. Ее лицо светится улыбкой, а вот глаза блестят от подступающих слез, выдавая подлинные чувства. — За Алис Магнолию. Все повторяют любимое для девушки имя. — За Эвелин Остер и Адама Черча, — продолжает Фарлан. Он единственный человек, который забывает боль не с помощью спиртного, а объятий. Мужчина крепко прижимает к себе возлюбленную и вместе с ней начинает слегка покачиваться в такт ночной мелодии. — За родителей. Эхо фразы разлетается над головами. — За Итана и Азуми Аккерманов, — очередь достигает и Микасу. Она на миг прикрывает глаза, возвращается в давно забытое, но поистине чудное детство, а после жадно отпивает с горла бутылки. Тяжело вздыхает и произносит: — За папу и маму. Цепь заканчивается повтором имен, на последнем представителе их группы. Леви еще долго смотрит на погубившее родного человека пламя, до тех пор, пока на черном небе не проявляются светлые мазки. — За Кенни Аккермана, — наконец произносит он.Сегодня ночью умирает одна история. И зарождается новая. Игра Всевышних непредсказуема, и кто знает, в какой момент Им вздумается сделать это. Позволить вновь ощутить в себе жизнь.
Реальность, такая живая и настоящая, уже забытая за долгое время скитаний по темноте. Она предстает перед глазами серебряными отблесками, плывущими пылинками, покачивающимися иссохшими веточками и странными фигурками. Деревянные игрушки свисают с потолка. — Проснулся, Демон? Первый звук отзывается гулом, а затем протяжным эхом разносится в сознании, словно подтверждая чувства. Неужели и правда живой? Он пытается сделать глоток спасительного кислорода, однако пульсирующая в каждой частичке тела боль прерывает действие, и из груди вырывается тихий хрип. Обессилен. Настолько, что нет возможности даже губы разомкнуть. Они будто склеены, прикрыты нечто мягким. Но что это? Бинты? Или кусок собственного лица, небрежно пришитый обратно? Жесткие нити щекотали кончик носа, задевали губы, терялись в густой щетине. — Слышишь меня? Голос неизвестного не вызывает доверия. Но что ему, намертво прикованному к кровати, остается? Конечно, только взглянуть в глаза самой смерти. — Реагируешь, — бледное пятно постепенно приобретает линии женского лица. Глубокие синяки под глазами цвета каштана, полосы морщин, резко выделенные скулы и изогнутые в отвращении тонкие губы — незнакомку нельзя сравнить с красавицей, однако что-то цепляющее имеется в ее чертах. — Удивительно, что вообще пришел в себя. Да-да, ты сейчас гребаный овощ. Не пытайся отвечать, а то хуже будет. Твое лицо представляет перешитую отбивную, так что не трать силы зря. Очертания реальности завершают свой танец, и у него появляется возможность изучить свою спасительницу. Тощая, облаченная в мужскую рубаху и длинную юбку, с темно-русой копной густых волос, больше похожих на мочалку — она напоминает кого-то, одного важного человека, вылетевшего из головы. — Меня зовут Ада, — низкий, суровый голос женщины отлично дополняет общий вид. — Можешь мысленно благодарить всех святых за то, что я нашла тебя, иначе загнил бы в том болоте. О, глазенку выпучил, ничего не помнишь, верно? Тебя в такое кровавое дерьмо превратили, буквально по костям собирала. Только посмей мне тут сдохнуть. Я что, зря старалась? Боль разом усиливается, когда пальцы безумной женщины смыкаются на шее. Он хрипит, не в силах противостоять или просто отвернуться. Он сейчас жалок, ничтожен. Любой может отнять у него ценный подарок — второй шанс на жизнь. — А еще благодари судьбу, — с ядом прорычала Ада, оказавшись на минимальном расстоянии. Ее рваное дыхание ощущалось на выжженной коже. — Если бы не она, то я хер бы возилась с тобой, оставила, прошла мимо. Но нет, удача на твоей стороне, Демон. Однажды ты помог мне, так что… настал и мой черед оказывать помощь. Лицо женщины постепенно растворяется в блик, и голос с каждой буквой становится тише. — Твоя игра еще не завершена.