Темная звезда

      Оби-Ван осторожно, ласково гладил свою метку, сидя напротив зеркала и пытаясь разглядеть в звезде что-то новое. Магистр Йода утверждал, что метки часто меняются, когда соулмейт, отражением которого она является, испытывает сильные эмоции или ощущения.       Кеноби не везло: звезда оставалась все такой же черной, пугающей, затягивающей в себя свет. Это не было преувеличением — джедай успел заметить, что даже когда на него падает солнечный свет, шея, будто бы прикрытая чьими-то руками, остается в тени.       — Как будто ошейник, — поежился мужчина, вспоминая сильную боль, которую причиняла метка в то время, как он еще пытался ее убрать или спрятать. — Строгий ошейник, — поправил он сам себя, вздыхая и продолжая наглаживать звезду кончиками пальцев, ладонью, невольно нежно улыбаясь, представляя, что где-то там его Эни, как раньше, млеет под поглаживаниями.       Резкая вспышка боли — метка будто раскалилась — и Оби-Ван вскрикнул, схватился рукой за спинку стула, чтобы не упасть.       Звезда трещала сине-фиолетовыми молниями, которые и причиняли сильнейшую боль.       Где-то в своем доме молодой ситх в ярости рушил все, что попадалось под руку, то и дело вытирая слезы то ли боли, то ли злости. Он словно бы наяву увидел картинку из прошлого: вот он лежит на диване, притворяясь спящим, а наставник сначала ходит мимо, косится, не решаясь сесть рядом. Потом все же присаживается и аккуратно гладит по волосам. Ничего больше, но как отчётливо Скайуокер ощутил эту теплую ласку… и как больно ему стало, когда он вспомнил, что это лишь воспоминания.

***

      — Я просто гладил ее и вспоминал самые счастливые моменты, как вдруг она раскалилась и… — джедай развел руками. Сквозь тонкую белую кожу были видны вены, так четко, будто бы кто-то прорисовал их нарочно.       Магистр Йода покачал головой, хмыкнул и, подпрыгнув, отвесил подопечному легкую затрещину. Оби-Ван удивленно моргнул.       — Взвешивать каждый шаг свой ты должен, Оби-Ван! Падавану твоему мысли теперь известны твои через метку, не иначе, — чуть ворчливо пояснил старый джедай, предупреждающе помахивая тростью — молчи, мол, слушай и учись, пока я жив.       — Он тебя ощущениями изводит, себе же их доставляя при этом, мыслями ты с ним общаешься. Раненому в лапу ситх подобен зверю: гневен он, а наступи на рану — вовсе в клочья изорвет. Сплясал своими мыслями ты на ране падавана, неразумный магистр Кеноби!       Искренне огорченный джедай, видимо, выглядел очень жалобно. Во всяком случае, магистр Йода неодобрительно хмыкнул, а потом легонько коснулся его плеча.       — К себе иди, делай прежде, чем думаешь, отныне. Разгорячился я — своего соулмейта потерял, не найдя, а вы быть вместе можете, да дурите, — вздохнул он, тростью подпихивая окаменевшего собеседника к выходу.

***

      В своей комнате Оби-Ван долго думал, стараясь не адресовать мысли своему падавану.       — В тот раз я все четко представлял, — рассуждал он вслух, — видимо, я передаю ему не мысли, а образы.       Пошарив взглядом по комнате, мужчина не нашел ничего, кроме кусочка шоколадного торта, заботливо оставленного кем-то из ухаживающих за ним ребят.       — Ты такие любил, — медленно произнес джедай, притягивая к себе тарелку и принимаясь за лакомство, максимально сосредотачиваясь на вкусе и виде угощения, надеясь, что удастся передать не только картинку.       Энакин, успокоившийся только час назад и присевший отдохнуть после генеральной уборки дома (по сути — постройки этого самого дома заново), с удивлением увидел перед собой парящую в воздухе тарелку с любимым лакомством, потом почувствовал едва заметную сладость на языке и… рассмеялся.       — Вы совсем не изменились, учитель. Спасибо за угощение! — отсмеявшись, сказал он, целуя свою метку.       Оби-Ван, получивший поцелуй в шею, покраснел, но улыбнулся.       — А ты по-прежнему сладкоежка, мой юный падаван, — с нежностью сказал он. Кажется, тонкая ниточка, связывающая этих двоих, в ближайшее время не порвется.