Темная звезда

POV Оби-Ван       — Энакин? — неуверенно позвал я, оказавшись в знакомой пустоте, заполненной лишь мраком. Была ли она, эта пустота, от этого полнее? Было ли в ней хоть что-то еще, кроме меня? Есть ли в ней то, ради чего я пришел?       Никто не отозвался. Поежившись, я глубоко вдохнул, чтобы выровнять дыхание и, закрыв глаза, пошел на слабое, все еще родное колебание Силы, ступая максимально аккуратно.       Постепенно я почувствовал не только Силу, почему-то не буйную и могущественную, какую ощущал в последнее время при появлении ученика, а более мягкую и светлую, но и то, как начинает теплеть метка, отчего по телу тут же прошли легкие волны удовольствия.       Дойдя, наконец, до источника такой родной Силы, я, не открывая глаз, прижался к нему, вдыхая чуть более терпкий, чем раньше, запах.       Когда в ответ сильные руки падавана заключили меня в крепкие объятия, прижимая еще ближе, дыхание сбилось, а глаза зажмурились сильнее — увидеть сейчас знакомую холодную усмешку было бы невыносимо.       — Я очень скучал по вам, master, — прошептал Энакин, потираясь щекой о мои волосы и — я чувствовал это! — улыбаясь нежно и мягко.       Не веря ощущениям, я открыл глаза и посмотрел на него.       — Эни? — я совсем растерялся. Передо мной, несомненно, стоял именно он, мой любимый падаван… давности эдак пятилетней. Светлые волосы, косичка, от которой повзрослевший Скайуокер избавился, как только смог, светло-серые глаза, то и дело меняющие оттенок в зависимости от настроения их обладателя или освещения. Но даже не это было самым странным: мало ли, какое обличье мог принять ситх (хотя Силу не обмануть — это явно не… не «настоящий» Энакин), мало ли, какую иллюзию он мог создать, но вот метка…       Звезда словно бы колебалась, то нервно вспыхивая, то странно подрагивая, явно пытаясь исчезнуть или уменьшиться.       Я, толкнув видение (?) в грудь, отошел на пару шагов, настороженно глядя на сжавшего губы падавана. На секунду мне показалось, что в уголках его глаз сверкнули слезы, но, не дав мне и шанса что-то сказать или сделать, юноша тоже сделал шаг назад, растворяясь в темноте.       — Тебе не надоело делать мне больно? — обладатель прозвучавшего голоса был то ли сонным, то ли просто очень усталым.       На сей раз из темноты навстречу мне шагнул ситх, раздраженно ерошащий волосы и скрывающий желание сладко зевнуть и потянуться.       Я улыбнулся. Хоть что-то в нем не изменилось: такой же милый и родной, пока, сонный, вот так вот потягивается в постели. Раньше я иногда позволял ему поваляться в кровати подольше, зная, как он не любит сразу выныривать из-под теплого одеяла или легкой простыни.       В реальность меня вернула резкая пощечина, заставившая пошатнуться и схватиться за плечо раздраженного и явно окончательно проснувшегося мужчины.       — Если хочешь умереть в муках — так и скажи, а не нарывайся вот так! Мое время — слишком ценная вещь, чтобы тратить ее на твои сентиментальные улыбочки! Во мне не осталось ничего от того слепого подростка, ясно тебе?! — вспылив, Энакин схватил меня за руку, и на секунду я увидел белую, с легким оттенком желтизны звезду, показавшуюся на его запястье, когда чуть опустилась ткань длинного рукава. Так вот где…       Вспомнив, насколько приятны были мне прикосновения к метке, я резко подался вперед, перехватил уже его руку, быстро отодвинул ткань одеяния и прижался губами к молочно-белой звездочке, осыпая ее поцелуями и касаясь языком, потираясь щекой, выплескивая всю нежность и тоску, пробуждающуюся всякий раз, как я видел бывшего ученика или хотя бы слышал его имя.       Моя метка искрилась, распространяя по всему телу маленькие, но приятные разряды Силы, а ситх, прикрыв глаза, невольно сам уже схватился за мое плечо и прижался, пытаясь устоять на ногах. Моя теория себя полностью оправдывала: ему сейчас было очень хорошо. Слишком хорошо, чтобы он мог думать о чем-то другом.       Рваное дыхание моего юного падавана, выросшего в хорошо сложенного, сильного мужчину, опаляло шею, я даже слышал короткие тихие стоны, чувствовал, как натянулась ткань его брюк. Все это кружило голову.       Не отрываясь от вылизывания, покусывания прямо-таки светящейся метки, я, приготовившись получить удар, запустил пальцы в темные локоны и коснулся губами уголка распахнутых в тихом стоне губ.       — Я люблю тебя, Энакин. Прости за то, что так не верил тебе. Не верил в нас, — прошептал я, быстро целуя своего мальчика прямо в губы, углубляя поцелуй и наслаждаясь как искренним ответом в первые секунды, так и заслуженной болью от удара в живот.       Скайуокер, раскрасневшийся и с все еще неровным дыханием, отскочил, прикрывая губы.       — Я… я убью тебя! Думаешь, сказал «прости» — и все, я вновь у твоих ног?! Да ты жив до сих пор только потому, что мне интересно играть с тобой, глупец! — яростно выпалил Энакин, пятясь и постепенно скрываясь в не желающей обступать его тьме: белая звезда светила слишком ярко.       Я выпрямился и с улыбкой посмотрел на него. Горящие золотистые — не ярко-желтые, как раньше! — глаза, румянец, ярко-алые покусанные губы, мраморно-белое лицо с точеными линиями скул, подбородка, плавный изгиб шеи… и это только то, что я могу видеть.       — Ты и правда вырос. Вырос и стал таким красивым, Эни, — выдохнул я, улыбаясь.       Легкое постукивание по лбу заставило меня проснуться.       Магистр Йода с любопытством смотрел на меня.