История неспящей красавицы

И вдруг меня охватывает несказанная печаль, которую несёт в себе время; оно течёт и течёт, и меняется, а когда оглянешься, ничего от прежнего уже не осталось. Да, прощание всегда тяжело, но возвращение иной раз ещё тяжелее. Эрих Мария Ремарк. Возвращение

      По дороге в мою квартиру мы хранили подавленное молчание, испытывая взаимную неловкость. Спутница друга, Луиза, устроила безобразный скандал в кафе, когда Антуан попытался пояснить, что я его старая знакомая. На старую я не выглядела, к сожалению.       Друг не попытался остановить меня, когда после лавины ревнивых оскорблений женщины я молча развернулась и вышла. Нет, этот мужчина предполагал такой вариант событий и просто последовал за мной, как когда-то пошёл Пьер… Он не задавал вопросов, куда мы идём, но молча предложил мне локоть.       Наши шаги были неспешны. Антуан, как подлинный француз, не терпел торопливость, а я впитывала душой сухую, тёплую раннюю осень Парижа, набираясь сил от улыбчивых детей, прогуливающихся по парку с родителями, от колоритных бродяг, чья простая философия жизни была даже в чём-то завидной, велосипедистов в наушниках, от увлечённых собою влюблённых пар, которые устроили пикник в уютной тени, или одиноких прохожих, сидевших на скамейках, читая… Мне нужны были моральные силы, чтобы рассказать правду другу. После всего, что он сделал, Антуан действительно имел право знать.       Едва мы свернули на мою улочку, несколько пар глаз уставились на нас. Я стала главной мишенью сплетниц на этой неделе.       Точнее, я стала девушкой, открывшей двери квартиры, которая простояла запертой ровно восемьдесят лет… Некоторые даже пытались обвинить меня в воровстве, вызвав полицию. Это было неприятно. Я зашла в свой старый дом под хмурыми взглядами полицейских и соседей-зевак. По старому опыту зная, что проще переубедить мула, чем француза… Ни ключи, ни документы не смогли отвадить от меня эту любопытствующую ораву.       В тот день, открыв старую скрипучую дверь, я устало сделала приглашающий жест, прекрасно зная, что ждёт любопытствующих за порогом моей давней обители. Когда эти люди переступали порог, у всех перехватывало дух от удивления. В один миг они шагали из настоящего в прошлое. Моё прошлое…       Воздух, наполненный пылью, везде паутина и серость… Они покрывали всё толстым слоем: ковры, стены, мебель, предметы интерьера. Даже куцые, засохшие, полусгнившие остатки злополучного букета когда-то свежайших алых роз, что заставили меня бросить всё и бежать из Парижа. Время убило их.       Мебель начала тысяча девятисотых годов казалась моим непрошеным гостям настоящим сокровищем. Я же мрачно и привычно раздумывала, что продать, дабы оплатить услуги реставратора… Работы для него здесь многовато. Мне чертовски повезёт, если я не найду в квартире полчища мышей… Хотя им здесь поживиться особо и нечем. Я бежала из этой страны сыров, взяв с собой продукты, деньги и несколько платьев.       Осторожно обогнув застывших людей, я смело прошла на кухню, стараясь не беспокоить своими каблучками старые ковры.       В столовой была вся необходимая посуда и другие предметы, не хватало двух тарелок из сервиза, но их уже не вернуть… Аккуратно, стараясь не делать резких движений, я отодвинула полупрозрачные, пыльные занавески, впуская больше солнца в это помещение. Новые здания, машины, велосипеды, люди в современной одежде… Я помнила совсем другой вид из этого окна.       Открыв кран, чтобы проверить, не зря ли всё это время платила аренду, я лишь хмыкнула, услышав рев застоявшихся труб, и направилась в будуар.       На потолке в углу виднелись ржавые разводы, а пол в том же месте немного вздыбился.       — Простите, — услышала я за своей спиной. — Двенадцать лет назад я устроил небольшой потоп в квартире родителей, мы не знали, пострадала ли и эта квартира…       Мужчина лет тридцати неуверенно мялся у двери.       Я вздохнула и прибавила в уме сумму, которую потрачу на ремонт.       В моей спальне были разбросаны платья, демонстрируя, в какой спешке беглянка собиралась… Теперь им место в какой-нибудь коллекции дизайнеров одежды или в музее… Я провела рукой по единственному платью, что осталось висеть нетронутым в шкафу; удивительно, но оно сохранилось лучше прочих. Синий бархат и жемчуг… Волшебный вечер в опере спустя годы стал похож на забытый сон.       На старинном туалетном столике находились покинутые в спешке личные вещи: щётки для волос, бутылочки с духами и косметическими средствами, различные коробочки, в которых хранились драгоценности, гребень и часы. Всё в спальне выглядело так, словно я вышла совсем ненадолго и скоро собиралась вернуться. Любимые вещи не знали, что после прихода нежданного посыльного с таинственным букетом их хозяйка забудет о них… Я провела рукой по подёрнутой пылью музыкальной шкатулке. «Оставленные, осиротевшие, они дождались меня», — хрипло пел старый искусный механизм, стоило мне повернуть заветный ключик.       — Вы видели портрет в гостиной, мадам? — ко мне тихо подошёл один из полицейских.       Я нахмурилась, пытаясь вспомнить, какой портрет его заинтересовал, а потом, пронзённая догадкой, побледнела. Мой портрет, написанный матерью…       — Если у нас раньше и оставались сомнения в том, что вы подделали бумаги о собственности, то теперь они отпали. Вы точная копия своей дальней родственницы…       — Д-да, спасибо, офицер… Если можно, я бы хотела остаться одна. Вы бы не могли проводить моих соседей? Я…       — Конечно, я понимаю… Но если вам что-нибудь ещё понадобится, вы можете спросить меня, — мужчина улыбнулся и протянул мне небольшую картонку с номером. — Вы ведь впервые в Париже?       — Спасибо, — я была немного удивлена его порывом, хотя, возможно, его просто мучило любопытство относительно загадки забытой почти на век богатой квартиры. — Нет, я уже была здесь.       Сама не понимаю, почему ответила в тот момент честно. Наверное, просто знала, что никто даже не подумает, что женщина с портрета в гостиной не моя дальняя родственница, а я сама… А, может быть, мне надоело лгать… Особенно здесь, во Франции… Стране воскрешённых и похороненных надежд.       Непрошеные гости ушли, и я осталась одна среди пыли, паутины и старых воспоминаний.       Сейчас же квартира не выглядела как место съёмки фильма ужасов, и мне было не стыдно пригласить старого друга. Молодой сосед сверху предложил свою скромную помощь в уборке, я нашла хорошего реставратора, проветрила квартиру, заказала новые ковры… Старые просто отдала реставратору, как подарок, потому что, глядя на них, я не верила, что они могут быть реанимированы. Розы выкинула. Теперь в фарфоровой вазе стояли напоминающие о далёкой весне ирисы. Возможно, скоро я заменю их на букет из разноцветных осенних листьев.       После услуг электрика на кухне появилась простейшая бытовая техника, к удобствам которой я уже успела привыкнуть, однако признаки старины оставались в других комнатах слишком явными. Отсутствовал телевизор, который не любила смотреть. Я так и не провела сюда телефон, да и не планировала, ведь не знала, что встречу кого-то из знакомых. Вместо современного CD-проигрывателя стоял граммофон… Я вернулась в своё прошлое, однако чувствовала себя до странности угнетённо, как будто уже не соответствовала этому месту, той эпохе… Была гостьей.       На Антуана квартира произвела странное впечатление. Казалось, что, даже держа меня за руку, он всё ещё не верил в происходящее. Считал ли мужчина нашу встречу розыгрышем, я не знала, однако когда он зашёл в мой дом, где ни разу до этого не был, я почувствовала, что многое в моей душе становится на места… И будто вернулась в то время, в ту компанию. Все было правильно, последовательно.       — Присаживайся, друг мой, — улыбнулась я мужчине, опускаясь в уютное кресло. — Для начала мне придётся представиться настоящим именем, Антуан.       Мужчина кивнул. Он как будто ожидал нечто подобное. Сел. Интересно, он готовился узнать о эликсире молодости или о волшебном пластическом хирурге?       — Добровольская Анна Васильевна, — кивнула я, используя первое, почти забытое полное имя. — Но главное во всей моей биографии то, что родилась я в России в тысяча восемьсот девяносто девятом году.       Лицо друга не поменялось. Слышал ли Антуан меня? Почему-то мне казалось, что он сейчас развернётся, назовёт меня мошенницей и уйдёт.       — Помнишь тогда, в Лионе, ты каждое воскресенье дарил мне букеты полевых цветов, а я рассказывала о них, зная название каждого? — вспоминая события былого, я закрыла глаза. — Дело в том, что я родилась в благородном семействе немного нетипичного барона, чей страстью стала ботаника. Известным учёным в этой области, увы, не стал, но вместе с моей мамой они несколько лет готовили иллюстрированный ботанический атлас…       Мужчина кивнул, на его лице мелькнула тень той мальчишеской восхищённой солнечной улыбки:       — Я помню. Мы встретились впервые именно в воскресенье, и ты сказала, что воскресенье — это всегда грустно, как маленькая смерть…       Сегодня тоже было воскресенье…       — Почему вы уехали с Пьером? Почему ты уехала с ним? — застарелая обида брошенного ребёнка на усталом лице старика.       — Тебе было четырнадцать, Антуан…       Я не хотела оправдываться. Да, я бы не посмела забрать мальчика у родителей, и в отличие от Пьера его не могли завербовать в армию… А я бежала от войны, как от огня. Даже намёк на повторение Второй мировой ввергал меня в ужас.       — А теперь мне семьдесят пять, — убито прошептал мой добрый друг, с болезненным сожалением, даже разочарованием вглядываясь в моё лицо. Молодое, красивое, бодрое… Даже не представляя, сколько шрамов скрывает этот симпатичный фасад. Я закрыла лицо руками, отвернулась, обречённо слушая медленные удаляющиеся шаги и скрип двери.       Он ушёл. Больно. Холодно… О, с каким бы удовольствием я сейчас высказала всё, что думаю о правде! Качая головой, прогоняя горькие мысли, я прошла на кухню, чтобы налить себе бокал красного вина. Большой глоток — и я закрыла глаза, спасаясь в старых воспоминаниях. Тёплых, согревающих.       Большой весенний луг похож на сладкий сон, как и шустрая, будто солнечный лучик, маленькая беззаботная девочка, собирающая разные растения, чтобы удивить любимого отца-ботаника… Я так мечтала заслужить его одобрение… Моя красавица-мама сидит на траве рядом и рисует, в одной руке держа кружевной зонтик. Она не оборачивается, когда её заслоняет от солнца высокая тёмная фигура мужчины. Как же я ненавидела, как боялась его когда-то, подозревая в нём желание разрушить нашу семью…       Воспоминания прервались, когда на мои колени опустился букет тонких, благоухающих маем, разномастных соцветий. Подняв глаза на дарителя, я смогла лишь робко улыбнуться.       — Расскажи мне свою историю, Анна, — попросил меня Антуан, присаживаясь рядом.