Любить дракона

Первый раз я увидел во сне дракона в ночь перед судом над Снейпом и обоими Малфоями. Он был ни капли не похож на то кошмарное страшилище – венгерскую хвосторогу, с которой мне пришлось сражаться в первом состязании Турнира Трех Волшебников. Нет, внешне он, конечно, выглядел весьма зловеще: громадное, покрытое чешуей тело; мощные лапы с острыми как бритва когтями; длинный, усеянный шипами хвост, одного удара которого хватило бы для того, чтобы раздавить противника в лепешку. В общем, все, что полагалось иметь жутчайшей и смертоноснейшей твари магического мира. Но было в этом драконе нечто совершенно неправильное. Глаза. Черные как ночь драконьи глаза с желтым вертикальным зрачком взирали на меня абсолютно осмысленным, человеческим взглядом, и в нем сквозило невероятное отчаяние. Он как будто попал в беду и молил о помощи. И самое странное: гигантская зубастая зверюга вызывала у меня бездну сочувствия. Приблизившись к нему, я понял причину: чудовище было намертво приковано к каменной стене. Толстые стальные цепи, оканчивающиеся ошейником и неким подобием кандалов, практически не давали дракону возможности пошевелиться. Чем больше я на него смотрел, тем сильнее сжималось сердце от жалости к этому страдающему существу. Дракон с трудом поднял огромную голову, открыл пасть, и до меня, словно вздох, донеслось: «Гарри...» Я проснулся с бешено колотившимся сердцем и еще целую вечность лежал с закрытыми глазами, тщетно пытаясь восстановить сбившееся, как от долгого бега, дыхание. Я не представлял, почему вид плененного дракона вызывал во мне такое неистовое желание ринуться ему на помощь, ведь, в отличие от Хагрида или того же Чарли, я никогда не питал к этим монстрам нежных чувств, а уж после личного знакомства с венгерской хвосторогой – и подавно. Иногда я жалел, что не владею даром разгадывать сны, особенно те, которые повторялись снова и снова. Видения о прикованном драконе преследовали меня до самой моей выписки из Святого Мунго, но в последнюю ночь, проведенную мной в больнице, сон неожиданно изменился. До этого момента я ничего не предпринимал, чтобы хоть как-то облегчить участь несчастного чудовища. Стоило ему позвать меня, как видение сразу же обрывалось, и я не успевал даже выхватить волшебную палочку. И вот теперь я с изумлением наблюдал за собственными жалкими и бесплодными потугами освободить зверя. Я раз за разом направлял на оковы свою палочку, но Релашио (1) и Диффиндо (2), нацеленные на кандалы и цепи, не срабатывали. Заклятия просто отскакивали от них, не нанося ни малейшего вреда. В отчаянии я опустился на каменный пол, привалившись спиной к огромной лапище. Я ощущал себя никчемным и сломленным. Может быть, именно поэтому, пользуясь моей минутной слабостью, в голове вдруг зазвучал ненавистный мне голос: – Брось свои глупые попытки, Поттер! Тебе не удастся помочь ему! Он проклят и останется здесь навечно. *** Я надеялся, что странные, тревожившие меня сны сами собой прекратятся в Хогвартсе, но в первую же ночь мои надежды разбились в прах, и я снова очутился в похожей на тюремную камеру комнате, один на один с драконом. Более того, в этот раз пленнику, судя по всему, надоело безропотно сидеть на цепи. Он неистовствовал и буйствовал, рыча и извергая пламя, которое так же, как и жалкие остатки моей магии, не могло освободить его от оков. Видеть его таким было еще невыносимее. Я ломал голову, почему все мои заклинания отказываются работать в этом проклятом месте, и злился на себя за то, что не способен помочь загадочному чудовищу с совершенно человеческим взглядом. Измученный и разочарованный, я с неимоверным трудом поднимался по утрам и иногда даже опаздывал на уроки. Профессора проявляли ко мне снисходительность (хоть какие-то привилегии полагались победителю Волдеморта!) и баллов не снимали. Я был им благодарен: не хватало еще, чтобы Гриффиндор оказался в хвосте соревнования за Кубок Хогвартса из-за чересчур эмоционального старшекурсника-переростка! На следующий день после моего приезда МакГонагалл, как и обещала, вернула мне Воскрешающий камень, Бузинную палочку и Мантию-невидимку. Так как другой палочки у меня теперь не было, а пользоваться той, что все привыкли видеть в руках Дамблдора, я счел бестактностью, я заказал себе новую у старика Олливандера. В этот раз мне, как ни странно, подошла палочка с сердцевиной из сердечной жилы дракона. Олливандер долго охал и ахал по этому поводу, но объяснить эту странность так и не сумел. К сожалению, мой магический потенциал еще не восстановился должным образом, и я не мог в полной мере испытать свое новое приобретение. Мне все время казалось, что слушается она меня гораздо хуже, чем палочка с пером феникса или та, что я отвоевал у Волдеморта, но я твердо решил без крайней нужды не брать в руки «Жезл судьбы». Из трех Даров Смерти я оставил себе лишь мантию-невидимку, отправив два прочих на дно сундука вместе с другими своими вещами, которыми любезно обеспечил меня Кричер. К моему огромному разочарованию, возвратившись в любимую школу, я впервые не почувствовал себя дома. Здесь все напоминало мне о страшных событиях минувшей весны. Проходя по коридорам, я все еще слышал грохот обваливающихся под заклятиями стен. Крики и стоны раненых отдавались у меня в ушах. Замок изменился. Стал угрюмым и мрачным, растеряв весь налет сказочности. Впрочем, возможно, я просто повзрослел и смотрел на многие вещи по-иному. – Вот увидишь, Гарри, твоя хандра обязательно пройдет, – ободряюще хлопала меня по плечу Джинни по дороге на тренировку по квиддичу. – Гарри, если хочешь, я порекомендую тебе очень хорошего маггловского психиатра. Твое состояние ужасно меня беспокоит, – шептала на ухо Гермиона, когда из-за очередного приступа паники я отодвигал от себя тарелку с нетронутым завтраком. – Со мной все в порядке, спасибо, Герми, – вымученно улыбался я. Постепенно вокруг меня вырастала стена отчужденности, и, признаться, я был рад этому. Я смертельно устал от повышенного внимания к собственной персоне. После уроков я поднимался в свою комнатку на самом верху гриффиндорской башни (все пожелавшие завершить прерванное войной образование старшекурсники теперь жили отдельно от остальных), накладывал на дверь простенькое Запирающее – на большее я пока был не способен – и наслаждался тишиной и покоем, которые дарило мне мое одиночество. *** Дракон продолжал сниться мне каждую ночь, и через месяц ситуация сделалась прямо-таки невыносимой. Я почти перестал спать, а обратиться за помощью к мадам Помфри и попросить у нее зелье Сна без сновидений не осмеливался. Я боялся, что Сметвик поручил ей приглядывать за мной, и если она доложит ему о моем нестабильном состоянии, то меня снова упекут в Мунго. И, возможно, на сей раз мне грозило пожизненное заточение в палате с мягкими, обитыми войлоком стенами. Такой расклад категорически меня не устраивал. Чтобы хоть как-то избавиться от кошмаров, я решил прибегнуть к проверенному временем средству: после отбоя я закутывался в мантию-невидимку и бродил по школе несколько часов. Вернувшись в свою комнату, я, не раздеваясь, падал на кровать и спал как убитый два-три часа, оставшихся до подъема. В одно из подобных ночных бдений я и нашел его. Зеркало Еиналеж (3). *** Осень уже вступила в свои права, и на самом верху Астрономической башни гулял холодный, пронизывающий до костей ветер. Я стоял, держась за парапет, глядя, как то тут, то там на темном, почти черном небе мигают далекие звезды. В эти минуты я чувствовал непередаваемые тоску и одиночество. Мне хотелось поговорить хоть с кем-нибудь, и я жалел о тех безвозвратно ушедших временах, когда достаточно было просто зайти в гостиную Гриффиндора – и вот они, Рон с Гермионой, с кем я мог поделиться практически всем, что не давало мне покоя. Да, конечно, у нас бывали и размолвки, и недопонимание, и даже крупные ссоры, но мне всегда казалось, что наша дружба продлится долгие годы. И вот теперь Рон остался в Лондоне, поступил в Академию авроров и фактически прервал со мной всякие отношения. А с Гермионой мы, хотя и сталкивались ежедневно на лекциях, общались гораздо меньше, чем раньше. Все свободные часы она проводила в библиотеке, причем компанию ей составлял не кто иной, как... Драко Малфой. Когда они успели найти общий язык, я не представлял, а спрашивать ее в открытую не собирался. Если бы Гермиона считала нужным посвятить меня в подробности столь необычной дружбы, уверен – она бы это сделала. Но она молчала, лишь изредка бросая мне скупое: «Как твое самочувствие, Гарри?» Наверное, Гермиона была права, заявив мне в Мунго, что мы просто стали старше и переросли детские привязанности. Кроме того, в начале учебного года я и сам предпринял все возможное, чтобы отдалить ее от себя. Так на что же я сейчас жаловался?! Скорее всего, мы действительно выросли, но мне все равно иногда ужасно не хватало наших дружеских посиделок далеко за полночь, когда в гриффиндорской башне, да и во всем Хогвартсе, все уже давно спали. А вдруг я именно поэтому каждую ночь видел во сне дракона? Может, он спасал меня от одиночества, а я, как дурак, бежал от этих снов? *** Так или иначе, в ночь на тридцать первое октября, дождавшись, когда в замке наконец угомонятся, я, как обычно, закутанный с ног до головы в мантию-невидимку, поднялся на Астрономическую башню. Простояв там с полчаса, я почувствовал, что продрог до костей, и, не желая возвращаться в собственную комнату, принялся бесцельно бродить по Хогвартсу. Сегодня у меня было особенно много поводов для подавленного состояния. Накануне вечером я решил отпроситься у директора МакГонагалл, все еще числившейся деканом Гриффиндора, и аппарировать в Годрикову впадину, чтобы положить цветы на могилу родителей. – Не знаю, перенесете ли вы аппарацию, мистер Поттер, – скептически поджала губы МакГонагалл. – Утром сходите к мадам Помфри, и, если она позволит, я не стану возражать. Но школьная медсестра оказалась категорически против. – Нет, нет и еще раз нет! Перемещение в подпространстве – очень энергозатратное колдовство, Гарри. Ваше магическое ядро только-только пришло в норму. Боюсь, подобной нагрузки ему не выдержать, и вас попросту расщепит. Подождите еще пару месяцев. Уверена, на Рождество вы уже сможете свободно аппарировать. Стараясь не вспоминать о своем прошлогоднем рождественском посещении Годриковой впадины, я вернулся к себе. Я был так расстроен, что пропустил праздничный ужин. С некоторых пор шум и суета Большого зала раздражали меня. Я ждал ночи, с ее холодной, равнодушной ко всем человеческим горестям тишиной. *** Я понял, где очутился, едва лишь поднял голову. Похоже, ноги сами принесли меня сюда. Передо мной находилась сплошная глухая стена. Когда-то, в прежней жизни, стоило пройти мимо нее трижды и подумать о том, в чем ты действительно нуждаешься, в стене появлялась дверь. Теперь это вряд ли сработало бы, ведь Выручай-комната сгорела в пожаре Адского пламени. Впрочем, чем я, собственно, рисковал? Ни на что особенно не надеясь, я негромко сказал: «Вот бы мне найти место, где я не буду так одинок!» – и... не веря своим глазам, толкнул возникшую, точно по волшебству, дверь. Я оказался в маленькой комнате, тускло освещенной светом магических факелов. Она была абсолютно пуста, за исключением единственного хорошо знакомого мне предмета. Огромного, занавешенного полотном зеркала в золоченой раме. Я помнил, как просиживал возле него долгие часы, всматриваясь в лица родителей. Всякий раз зеркало Еиналеж показывало мне одно и то же: семью, которой у меня никогда не было. Я снял мантию-невидимку и опустился на пол напротив зеркала, а потом сдернул закрывающую его ткань и, затаив дыхание, будто вновь превратившись в испуганного первокурсника, заглянул в него. Вначале ничего не происходило. Я видел лишь свое отражение. Худого, угловатого, бледного очкарика с лихорадочно блестящими глазами. Затем по гладкой поверхности словно пробежала рябь, и в глубине появился смутный силуэт. Человек приблизился, и у меня бешено забилось сердце. Из зеркала на меня смотрел профессор Снейп. Я совершенно растерялся. Я не мог понять, почему увидел именно его. За минувшие полгода я потерял множество близких и дорогих мне людей: Фред, Люпин, Тонкс... Список можно было продолжать еще и еще. Так почему же именно Снейп? Возможно, потому что он, так же как и я теперь, был ужасающе одинок. Всю свою жизнь. Его никто не любил. Может, только моя мама, да и то в далеком детстве, еще до того, как их пути разошлись и они стали чуть ли не врагами. Я вспомнил последние мгновения Снейпа. Бесплодные попытки спасти его. Кровь на моих руках. Страшный, больше похожий на предсмертный хрип, шепот: – Посмотри... на меня... Снейп в зеркале молчал, скрестив на груди руки в таком знакомом жесте, и в его взгляде было что-то необычное, странное. В нем не сквозили свойственная ему холодность или плохо сдерживаемая ярость, презрение или язвительность. Все то, к чему я привык за семь лет наших взаимоотношений. Нет. Сейчас в его глазах плескались тоска и безысходность. Словно и там, в посмертии, он не знал покоя. Словно его душа страдала и мучилась. Мне вдруг отчаянно захотелось извиниться перед ним за все. За то, что долгие годы считал его гнусным Пожирателем, убийцей и предателем. За ту ненависть, которую испытывал к нему. За то, что, поддавшись любопытству, стал свидетелем его унижения. Мне захотелось рассказать ему о победе над Волдемортом, о суде, о снятии с него всех обвинений, об ордене Мерлина, врученном ему посмертно. Я не представлял – обрадует ли это его или он только скривит губы в своей фирменной презрительной усмешке. Слова будто застряли у меня в горле, и я смог выдавить лишь беспомощное: – Профессор Снейп, сэр. Мне так жаль! ______________________________________ 1. Релашио (англ. Relashio; также Релассио или Отвратись) — заклинание, освобождающее человека или предмет из захвата, зажима и пр. В основном используется для того, чтобы избавиться от оков и цепей. Когда волшебник произносит это заклинание, из его палочки вырываются искры, а под водой — струи кипятка. Относится к бытовым, так как этим заклинанием можно развязать шнурки. http://ru.harrypotter.wikia.com/wiki/Релашио 2. Диффиндо (англ. Diffindo) — режущее заклинание или заклинание Ножниц. Относится к группе разрушающих чар. Изучается на 1 курсе в школе Хогвартс на уроках по Заклинаниям. http://ru.harrypotter.wikia.com/wiki/Диффиндо 3. Зеркало Еиналеж (англ. Mirror of Erised) — магическое зеркало, которое случайно нашёл Гарри Поттер в одном из пустых классов Хогвартса, гуляя ночью по школе в мантии-невидимке, полученной им от Альбуса Дамблдора на Рождество. Зеркало Еиналеж играет важную роль в развитии сюжета романа «Гарри Поттер и Философский камень», в других романах серии встречаются только упоминания о нём. Своё название зеркало получило благодаря свойству показывать самые сокровенные желания человека (если читать название зеркала задом наперёд, то получится слово «Желание»). В оригинале название зеркала — The Mirror of Erised (англ. Desire — «желание»). Надпись на раме зеркала гласит — «Erised stra ehru oyt ube cafru oyt on wohsi» (в зеркальном прочтении: «I show not your face but your hearts desire» — «Я показываю не твоё лицо, но желание твоего сердца», в официальном переводе РОСМЭНа — «Я показываю не ваше лицо, но ваше самое горячее желание»). http://ru.harrypotter.wikia.com/wiki/Зеркало_Еиналеж