Любить дракона

Наверное, если бы я не услышал голос Поттера (настоящий, человеческий голос, а не мои собственные, похожие на звериное рычание хрипы), я бы сошел с ума окончательно. – Профессор Снейп, сэр, – раздалось из зеркала. – Мне так жаль! – Вы живы, Поттер? Вы справились? Темного Лорда больше нет? – просипел я, рассчитывая получить ответы на терзавшие меня все это время вопросы. Но мой незримый собеседник молчал. Или Поттер уже ушел, или он просто не мог меня слышать. Откуда он появился? Выжил ли, после того как посмотрел мои предсмертные воспоминания, или все же погиб, а его голос являлся лишь жестокой насмешкой надо мной, еще одной изощренной пыткой, придуманной Волдемортом? Я не знал этого. Крохотный луч надежды, разгоревшийся было в моем сердце, вновь погас. Поттер, скорее всего, умер. Так же, как и я. Вероятно, мальчишка не выполнил своей миссии, и его душа так и осталась блуждать между мирами. Мысль об этом обожгла меня точно каленым железом. Одиночество, к которому я почти привык за месяцы заточения, вдруг сделалось непереносимым. Я понял, что не в состоянии и дальше существовать в этом аду, и решил покончить с собой единственным доступным для меня способом: разбить голову о камни. К сожалению, хитроумный магический ошейник, сжимавший мое горло, словно разгадал это намерение, намертво притянув меня к стене и лишив возможности пошевелиться. Темный Лорд, похоже, предусмотрел все. Даже такие минуты полного отчаяния, когда жизнь кажется невыносимой. Это стало последней каплей. Я завыл, как смертельно раненый зверь, и забился в цепях. Дракон в зеркале открыл глаза и удивленно уставился на беснующегося перед ним человека. – Улетай! Оставь меня! – закричал я ему. – Не возвращайся сюда! Дай мне сдохнуть от голода и жажды! Чудовище послушно расправило гигантские крылья и скрылось из виду. – Не возвращайся, прошу... Я не хочу больше жить... – прошептал я перед тем, как сознание покинуло меня... *** Солнечные лучи, бившие мне прямо в лицо, привели меня в чувство. Я с трудом поднял голову и взглянул в зеркало. Дракон не бросил меня. Он мирно спал, время от времени выпуская из ноздрей струйки дыма. Я не знал, радоваться мне тому, что я не остался в полном одиночестве, или огорчаться, ведь пока он был со мной, я не мог умереть. – Почему ты не улетел? – спросил я его, когда он наконец соизволил проснуться. Дракон зевнул, показав страшную пасть с красным раздвоенным языком, усеянную огромными острыми зубами. – Похоже, ты не хотел лишаться моего общества. А кроме того, кто еще по своей воле будет желать тебе доброго утра и спокойной ночи? Ведь, судя по всему, мы с тобой здесь надолго. Очень надолго. Как там говорил Волдеморт? Проклятие Вечного Одиночества? Знаешь, что я тебе скажу про это проклятие? Мер-зо-па-кост-но-е, – произнес я по слогам, вероятно, для того, чтобы дракон как следует запомнил это слово. – Практически неснимаемое, точнее... Кто-то, непременно с большим и любящим сердцем, обязан отдать за тебя свою жизнь. Тебе известно много людей, согласившихся бы умереть за меня? Вот и я с такими не знаком. И хорошо, что так. Меньше смертей на моей совести... Все к лучшему, друг мой. Поттера, разумеется, немыслимо жаль. Не хочется и представлять, что он подумал о Дамблдоре, посмотрев те воспоминания. И что творилось у него в голове, когда он отправился в Запретный лес, а он же, без всякого сомнения, прямо туда и отправился. Бедный, наивный мальчишка! Марионетка в руках опытного старого кукловода. Наверное, невыносимо мучительно так разочаровываться в людях. Меня-то он всегда считал Пожирателем смерти, убийцей, мерзким, гнусным и достойным лишь презрения и ненависти, а вот Дамблдор... Тот был для него почти святым... Даже мне тогда стало не по себе от его: «Мальчик должен умереть...» В семнадцать-то лет! Не закончить Хогвартс! Не жениться на этой своей рыжей подружке. Не родить кучу ребятишек... Впрочем, Дамблдор вечно шел к поставленной цели, не слишком считаясь со средствами. Не знаю, как там с пророчеством. Я вообще не верю в подобные глупости... Но Дамблдор верил. И, значит, мальчик непременно должен был умереть во имя всеобщего блага. Взрослых волшебников для этой миссии, вероятно, не нашлось. Прости меня за цинизм. Я уже совершенно отвык от человеческих чувств, а этот его голос словно что-то разбудил во мне. И мне действительно ужасно жаль Поттера. Надеюсь, в посмертии у него найдутся дела и получше, чем беседы со своим далеко не самым любимым учителем. *** К ночи я уже практически успокоился. Дракон, как обычно, улетел на охоту, кормившую нас обоих. В башне (мне почему-то казалось, что я заточен в высокой башне, как самое настоящее чудовище) стало темно и тихо. И вот тогда из зеркала донесся негромкий стук закрываемой двери, а затем раздался до боли знакомый голос: – Добрый вечер, профессор. Вы не против, если я немного посижу здесь? Поттер (или отпечаток его души) опять явился тревожить мой покой. Я представил, как призрачный Гарри сидит сейчас на полу перед неведомым другим зеркалом, и кивнул: «Оставайтесь, мол, раз уж пришли!» – Профессор, вы... вы слышите меня? – каким-то непостижимым образом он явно понял, что я хотел сказать. Голос у Гарри был абсолютно живой, и надежда в моем сердце снова робко подняла голову. А вдруг он все же не погиб, вопреки всем законам логики? Впрочем, когда это Поттер подчинялся каким-либо законам?! Я прикрыл глаза, и моему мысленному взору предстала плохо освещенная комната и худой подросток в нелепых круглых очках, сидевший на полу по-турецки и близоруко всматривавшийся в зеркальную гладь. Каким он видит меня? Если, конечно, предположить, что он может меня видеть. Должно быть, таким, каким я запомнился ему при жизни: желчным, нелюдимым, застегнутым на все пуговицы... Как там они меня называли на своем Гриффиндоре? Сальноволосым слизеринским ублюдком? Мрачной летучей мышью? Неужели он и сейчас думает обо мне так же? Хотя... если он просмотрел воспоминания, то вряд ли. Иначе зачем он пришел ко мне? Как бы там ни было, я представил, что худая фигура в зеркале снова утвердительно кивнула. Затем я неожиданно рассудил, что неудобно вести беседу, возвышаясь над ним, да и сесть – пусть хотя бы при помощи созданного в моем воображении фантома – хотелось немилосердно. В своем нынешнем положении я мог или стоять, или висеть на цепях, уже не обращая внимания на то, что кандалы впиваются в до крови стертые запястья, а ошейник почти душит меня. Я приказал выдуманному мной Северусу Снейпу опуститься на пол и устроиться со всем возможным комфортом. Мерлин, какое это было блаженство! Если бы я не чувствовал некую неловкость перед Поттером, я бы, разумеется, попросил своего двойника в зеркале лечь и потянуться – затекшие от длительного стояния мышцы причиняли мне порой просто нестерпимую боль. Но, полагаю, такое зрелище шокировало бы моего бывшего ученика, и он ни за что не решился бы еще раз навестить своего окончательно сбрендившего профессора. Единственное, что я позволил управляемому мной фантому – это подтянуть колени к груди и обхватить их руками. После чего я вперил в Гарри взгляд, мысленно пытаясь сказать ему: «Не молчите, Поттер! Я хочу знать, чем завершилась эта проклятая война!» Не представляю, как он сумел понять меня, но он тут же развеял мои самые потаенные страхи. – Мы победили, профессор! – его голос звенел от радости и гордости. – Волдеморта больше нет. Мне удалось уничтожить его... Я закрыл глаза, а из моей груди вырвался вздох явного облегчения. Поттер немного помолчал (скорее всего, изучая мою новую, более человечную манеру поведения), а затем спросил: – Профессор, а вы правда умерли? Я почему-то не видел вашего портрета в кабинете директора МакГонагалл. Это прозвучало настолько наивно и искренне, что я против воли горько усмехнулся. Не будь мои руки прикованы к стене, я бы, наверное, сейчас пожал плечами, а если бы он меня слышал, ответил: «Откуда мне знать «почему», Поттер? И потом, кому какая польза от моего портрета? Я ведь не Дамблдор. К моей скромной персоне вряд ли обратятся за советом и помощью». – Мне кажется, что это – просто вопиющая несправедливость. Вы же столько сделали для всех: для школы, для студентов, для Дамблдора и для... меня, – продолжал между тем Поттер. Сегодня определенно был вечер откровений. Поттер, признающий, что я не только третировал его все шесть лет нашего знакомства, но и сделал для него нечто важное... За это непременно стоило выпить, будь у меня под рукой сейчас огневиски, сливочное пиво или даже столь ненавидимый мной тыквенный сок. Но ничего этого в моем распоряжении не было. Дракон, любезно не позволявший мне умереть от жажды, предпочитал обычную воду. Фраза, произнесенная Поттером, почему-то сразила меня в самое сердце. Казалось бы, что уж тут такого? Всего лишь констатация очевидного. Наконец-то. Видимо, я все же потерял форму в этом своем вечном заточении, потому что разрешил себе расслабиться и подумать: «Несправедливости хватает и в жизни, и после смерти, мистер Поттер. Но я рад тому, что вы, по крайней мере, перестали считать меня злодеем, пожирающим плоть невинных младенцев на завтрак, обед и ужин». И тут же получил за свою откровенность: – А вы разве так не поступаете? Он тут же понял, что сморозил дичайшую глупость. Не представляю, какое лицо стало у моего двойника, но сам я почувствовал, что мне словно залепили пощечину. Вот тебе и благодарный Поттер! Наглым мальчишкой был, наглым мальчишкой и остался! Я приказал фантому подняться на ноги. Нечего рассиживаться тут и выслушивать его дерзости! Опять! – Простите, профессор! – лепетал тем временем Поттер. – Мне не следовало так говорить. Пожалуйста, останьтесь! Я заставил собственного двойника, стоявшего перед ним, гордо расправить плечи, всей своей позой выказывая ему оскорбленное достоинство: «На сегодня с меня довольно наглых и любопытных мальчишек, мистер Поттер! Аудиенция окончена!» Может, и хорошо, что он не мог меня слышать. Я нес откровенный выспренный вздор. Интересно, неужели я выражался так, когда был еще жив? *** На следующий день Поттер вполне предсказуемо не пришел. Я напрасно прождал его до вечера и был настолько расстроен и взвинчен, что едва не забыл пожелать моему дракону удачной охоты. Расплеваться еще и с ним – грозило бы мне абсолютным одиночеством. Я подозревал, что и без дракона магия поддерживала бы во мне жалкое подобие жизни. Волдеморт «обещал» мне Вечное Одиночество, а он, как правило, слов на ветер не бросал. Мой зазеркальный страж успел вернуться, выспаться и снова отправиться на охоту, а Поттер все не показывался. Я вдруг испугался, что он уже никогда не придет. Тоска, точно незримая стальная рука, сжимала мое сердце. Я не понимал, что со мной происходит. Отчего мне так важно было его присутствие в моем ужасном посмертии, ведь я не видел его, а он – меня. Мы даже поговорить-то толком не могли. Я лишь представлял, как он сидит где-то в неведомом для меня месте и смотрит на созданный усилием моей воли, лишенный возможности беседовать с ним фантом. Призрачный Поттер. Призрачный Снейп. Реальным был только голос Гарри, раздававшийся из зеркала. И мне до смерти хотелось еще раз услышать этот голос, доказывавший, что где-то за пределами моей тюрьмы существует жизнь. Пусть когда-то одним своим видом Поттер доводил меня до бешенства, а я вызывал у него исключительно ненависть. Сейчас наши бесконечные стычки казались мне немыслимо далекими, а Гарри стал для меня олицетворением самой жизни... Я надеялся, что не спугнул его, не заставил опять думать обо мне как о не стоящей сострадания слизеринской сволочи. Мой разум отказывался поверить в то, что Гарри больше не придет, и я буду вновь вынужден общаться с безмолвным отражением дракона, постепенно теряя человеческий облик и сползая в безумие.