Russian squad и все-все-все

— Витя! — Фельцман ухватил его за рукав пальто прямо на выходе из гостиницы. — Ты-то мне и нужен! — сказал задушевно. — Эммм… Яков Борисович, но я вообще-то в Третьяковку собирался, — запротестовал тот. — Культурная программа, и все такое… Вообще-то программа была не такой уж и культурной, скорее, как сказал Попович, абсолютно бескультурной — они с Крисом, пользуясь тем, что их этапы Гран-при наконец-то совпали, собрались в бар — отметить выход в финал. Правда, он действительно располагался в районе Третьяковской… — Придется отложить до следующего раза. Мне нужно, чтобы ты со мной кое-куда съездил. — Фельцман двинулся к выходу, все еще крепко держа его за рукав. — Но Яков Борисович!.. — Виктор покосился на удивленно поднявшего брови — «Ты это куда, Вик?» — Джакометти. — Это так срочно? — Да, — кивнул тот. — Да блин! — просигнализировав глазами Крису: «Бери Гошу тогда, я потом», Никифоров поплелся за тренером. То самое «кое-куда» оказалось в районе Черкизовской, куда пришлось тащиться на метро с пересадками, потому что «чего по пробкам тыркаться!», а потом еще минут десять идти по жиже из грязи и снега, от чего замшевые, купленные в Италии ботинки покрылись ужасными пятнами, в сторону здания с гордым названием «Ледовый дворец». — И? — раздраженно — а мог бы сейчас на пару с Крисом пить коктейли и стебать Гошку! — выдохнул Никифоров, когда они зашли в холл. — Ради чего мы сюда явились? — А ты как думаешь? — хмыкнул Фельцман, топая к ведущим на каток дверям. — Если давать частный урок какой-нибудь дочке богатых родителей… К Виктору обращались с такими предложениями, и достаточно часто. Поклонницы и поклонники, желающие хотя бы так урвать час звездного внимания. Он не соглашался, конечно, потому что… -… да какой из тебя учитель-то… — хмыкнул Яков. … просто потому что времени не было, да и вообще… — Ну, уж прыжки-то приземлять научу, — обиженно пробормотал Никифоров. — Да если бы работа тренера только в этом заключалась, Витька, — Фельцман плюхнулся на кресло рядом с бортиком и похлопал по соседнему: — Садись и смотри! — Куда? — На лед, конечно же! — Ну, смотрю. На льду шла тренировка — кучка мелких, еще, кажется, даже до юниоров не доросших пацанов и девчонок в тренировочных костюмах и с красными хлюпающими носами. А у одного — самого тощего — еще и уши красные были. И круглые, как пельмени. И именно он, сосредоточенно сведя выгоревшие брови, пытался прыгнуть аксель, хотя казалось бы, куда ему еще с его тощими ногами. И ради этого Фельцман притащил его сюда? — Что скажешь? — спросил Яков. — Про кого именно? — Да хоть про кого! — Сырые. Только вот тот, ушастый, — Виктор кивнул на мальчишку, — вроде ничего так… Только больно уж тощий, силенок не хватает. Яков Борисович, может, я пойду уже? — Погодь немножко, — качнул головой тот. — Ну, сила дело наживное, — он поднялся с кресла и зашагал к стоящему у ведущей на лед калитки дородному мужчине — Никифоров закатил глаза, но поплелся за ним. — Привет, Вась, — Фельцман пожал протянутую ладонь, — который? — Да вон, — кивнул тот на того самого тощего мальчишку, который в это время легко сделал бильман. — Ага, — Фельцман облокотился на бортик. — Плисецкий! — гаркнул в его сторону — тот от неожиданности вздрогнул и, потеряв равновесие, чуть не упал, — Иди-ка сюда! Знаешь его? — кивнул на Виктора, когда мальчишка подъехал к бортику. — Конечно. Это Виктор Никифоров, — шмыгнул носом тот. — Вчера всех на произволке на Капе сделал, хоть и слажал на каскаде. — Вот, даже дети это заметили, Витенька! — хмыкнул Яков — Виктор недовольно поморщился — ну сколько можно-то? — Ну, а кто я, ты знаешь? — спросил Фельцман у мальчишки. — А вы Яков Борисович Фельцман, его тренер. И еще Поповича. — Угу. И еще кучи остальных. А зачем я здесь, как ты думаешь? — Ну… — Плисецкий снова шмыгнул носом. — Наверное, раз вы разговариваете со мной — вы хотите меня взять к себе. — Ты глянь какой! — крякнул Фельцман. — Сметливый он у тебя, Вась, — сказал мужчине. — Сметливый, — кивнул тот, соглашаясь. — Яш, но там проблемы могут быть… — Проблемы решим, если надо будет… Ладно, Плисецкий, — сказал Фельцман сразу навострившему свои красные уши мальчишке, — иди, дальше тренируйся, а мы тут пока без тебя пообщаемся. И ты иди уже, — Яков повернулся к Виктору, — культурно в баре просвещаться. — Яков Борисович, да я… — тот сделал честные глаза. — А то я тебя с Джакометти не знаю! — хохотнул тот. — Только чтобы без фанатизма и Гошку мне не портить! * Общение с представителями Федерации и Олимпийского комитета, которым надо было белозубо улыбаться и кивать, сожрало практически все нервы и еще полдня, которые Виктор мог провести гораздо более продуктивно — тренируясь, чтобы в очередной раз «достойно представить свою страну», например. Поэтому он, выслушав матюкания Фельцмана в адрес «заебавших крючкотворов, где они были, когда тебе перелом неправильно лечить начали» (действительно, где?), согласно кивнул и направился восстанавливать свою пошатнувшуюся психику. Разумеется, на каток: у него еще не до конца каскад был отработан, да и по дорожке наметки были. В «Юбилейном» было пусто — блаженное время, когда утренние тренировки уже закончились, а вечерние еще не начались, и лед гладкий и нетронутый совсем. Ага, как бы не так — подойдя к бортику катка, Виктор поморщился, увидев заходящего на прыжок подростка. Разумеется, кроме «гордости российского спорта» и «самых главных идиётов» его и Гоши, у Якова были еще и юниоры, и они, конечно, их знали, но все равно как-то не особо помнили на лицо — все они сливались в общую, заморенную тренировками массу, из которой время от времени отсеивался кто-то, уставший от бесконечных часов на льду и желающий жить нормальной жизнью. Или вот как Мила — переходил во взрослый разряд ковать медали для страны. Тогда и знакомились плотнее, а так — вроде бы помнили, что свой, чтобы, если вдруг что, заступиться или, если надо было послать кого-то в раздевалку за забытой водой или полотенцем, поймать за олимпийку и озадачить, и на общих вкатках сталкивались еще, но по большей части они существовали в параллельной реальности. Кроме одного, который время от времени вываливался оттуда — того самого шмыгающего носом Плисецкого. Юры. Юрца. Маленькой тощей занозы. Нет, он соблюдал, конечно, пиетет и смотрел, как и положено — с восхищением перед талантом и медалями, но вместе с тем абсолютно чихал на негласное правило быть гонцом золотой пяткой и на вкатках жаться поближе к бортикам. И еще у него самого, судя по тому, как матерился на него Фельцман, таланта было немеряно: в неполные тринадцать он бойко скакал все тройные, что позволило ему уделать всех на юниорской России и получить первый взрослый разряд, а теперь… — Колени в хлам убить не терпится? — спросил Виктор, наблюдая, как Плисецкий выезжает из четверного тулупа — криво-косо и вообще с недокрутом на две галки. — Именно, — ответил тот, недовольно глядя на него. — Ну-ну, Фельцман этому рад будет несказанно, — Никифоров шагнул на лед и заскользил по кругу. — А уж остальные как… Свято место же пусто не бывает, — легко прыгнув тот самый тулуп, он очаровательно улыбнулся, увидев вытянувшееся лицо Плисецкого — да, мальчик, вот так это делают профи! — Так что… продолжай убиваться, если нравится. — Да иди ты! — немедленно среагировал тот, покраснев. — Сам иди, — Виктор снова очаровательно улыбнулся, подавив желание дать ему подзатыльник, — уроки учить. А то снова из школы придут Якову жаловаться. Как тогда. Плисецкий зло зыркнул на него из-под растрепанной челки, и заскользил к выходу со льда. Но не ушел, поганец — сидел и наблюдал, как Виктор отрабатывает прыжки и дорожки — заходя на флип, тот почти физически чувствовал на себе его пристальный взгляд. Ну, за погляд, как говорится, денег не берут, так что пусть смотрит и вдохновляется. Но вот о том, что мелочь лезет в квады, он Фельцману все же скажет — и для безопасности же самого Плисецкого, ну и еще — Виктор хмыкнул — потому что нечего хамить взрослым. * Фанатки бывают разными и порой очень странными — Виктор уже научился вычислять таких среди подваливающих к нему ради фото и автографа — и подарки от них иногда бывают тоже разными… Например, вышитые шелковые боксеры — Крис в голосину хохотал, когда узнал — или всунутый вместе с букетом футляр с баснословно дорогими часами: они так и стояли в шкафу на полке, дожидаясь то ли своего звездного часа, то ли черного дня. Или… — Он безумно породистый! — из толпы окруживших его фанаток выделилась дама в шляпе с вуалеткой и ярко накрашенными губами. — Невская маскарадная, мама и папа чемпионы породы! — сообщила, впихивая ему в руки перевязанную бантом коробку, на дне которой сидел отчаянно мяукающий котенок. Виктор попытался, как мог, откреститься от такого счастья, потому что по жизни собачник — все же знают про Макку, ну! — да и в разъездах постоянно, но кто бы его слушал. — Он родился в день, когда вы снова стали чемпионом! — вещала женщина, оглушая его своим голосом и запахом духов. — Это знак! — она практически насильно вручила ему коробку. — К тому же кошки собирают всю негативную энергию! Виктор собрался было возразить, что пусть собирают ее где-нибудь в другом месте, женщина, пожалуйста, не могли бы вы все же… Но она уже растворилась в толпе, оставив его с продолжающим отчаянно вопить Пумой Тигром Скорпионом, как было написано на бумаге с вычурными печатями, найденной на дне той же коробки, которую пришлось-таки переть домой, потому что на его не очень уверенный клич: «Может, кому-то нужен котик?» никто вокруг не откликнулся. С Маккачином дружбы у кота ожидаемо не получилось — тот, когда Виктор поставил коробку на пол в прихожей, сунулся было познакомиться с новым жильцом, но тут же получил по носу когтистой лапой и, обиженно ворча, убрался на диван в гостиной. И все следующее их общение проходило примерно на том же уровне — Макка ворчал, котенок шипел, забившись в угол комнаты, причем и на Виктора тоже. И еще царапался, засранец, отчаянно орал по ночам и нагадил в любимые ботинки — в общем, всем своим поведением демонстрировал, что тоже не в восторге от перспективы жить у многократного чемпиона. — Сбагри Крису, — пожал плечами Гоша на сетования Виктора по поводу того, где найти бы добрые руки для кота. — Как ты себе это представляешь вообще? — хмыкнул Никифоров, — К тому же, у него уже Бао есть, та еще... — вспомнив свое общение с ней — ну не кошатник он ни разу! — он поморщился. — Задари Лилии тогда, она сейчас как раз снова с Яковом не в ладах… — предложил Попович. — Классная идея, да, — Виктор поаплодировал ему, — но я еще пока хочу жить. — Ой, да выброси тогда просто и… что? — Гош, ты рехнулся, да? — такой мысли Виктор даже не допускал — как это выбросить, пусть и гадящего в ботинки говнюка, на улицу? — Ну тогда смирись! — раздраженно выдохнул тот, шагая на лед. — Ага, и останься без обуви совсем… — Никифоров прикусил губу. — О, Мила! — широко улыбнулся Бабичевой, — тебе, случайно, котик не нужен? Или маме твоей? Породистый! — Это ты не о себе, надеюсь? — Мила тоже плевать хотела на субординацию и пиетет, но уже на правах симпатичной девушки, за которой ухлестывает половина «Юбилейного». И на этих же правах кокетничала напропалую, отрабатывая этот навык на Викторе и Гоше. — Ну вот, — подыграл ей Никифоров, сделав скорбное лицо, — так и обламывают в чувствах. — Ну не всегда же тебе! — рассмеялась Бабичева. — Нет, Вить, у нас уже есть один кошак, больше не нужно. Слушай, — оживилась она, — а задари его Юрке! — Плисецкому? — Виктор удивленно поднял брови. — Он же в интернате живет, там разве можно? — Он вообще-то уже на хату переехал, там у него какие-то терки начались с соседями, — просветила его Бабичева. — Так что… — Да он сам как кошак, — хмыкнул Никифоров. — Чуть что — орет и когти выпускает. — И еще шипит зло, когда ему замечания делают, хам малолетний. — Ну вот — значит, точно уживутся, — усмехнулась Бабичева. — Сомневаюсь. — поморщился Виктор. — Ладно, спасибо, Мил, буду искать дальше, кому такое счастье пристроить… — Меня к тебе Фельцман прислал, — хмуро сообщил открывшему дверь на требовательный звонок Виктору стоящий на пороге Плисецкий. Реально похожий сейчас на тощего недовольного кота. Которого очень хочется подкормить и погладить, да только вот попробуй руку протянуть — сразу когтями вцепится. — Велел документы забрать какие-то… — Ага. Да. Сейчас, заходи, — Виктор махнул рукой, оттаскивая тут же выбежавшего понюхаться Маккачина. — Как дела вообще, давно тебя не видел? — Нормально все, — пробурчал тот, приваливаясь к стене. — Я вообще-то по делу пришел, а не разговоры разговаривать! — Да кто бы их с тобой еще говорил. — Желание накормить тут же сменилось более привычным — дать подзатыльник за хамство. Виктор развернулся и пошел в кабинет. Конечно же хренова, которую у них срочно потребовали в Федерации, анкета, потерялась в развалах на столе, и пока Виктор, ругаясь сквозь зубы — сколько раз обещал себе, что будет соблюдать порядок! — вытаскивал ее из-под счетов за квартиру и журналов, прошло еще минут пять. К тому же оказалось, что с одной стороны ее погрызли. — Хренов ты кот! Слушай, тут такое дело… — начал он, выходя в коридор… и замер, увидев, как Плисецкий, присев на корточки, увлеченно тискает пристроившегося у него на руках котенка. — Классный какой, это твой? — Пока да. Он царапается нехило, — предупредил Виктор, наблюдая, как Плисецкий чешет ему пузо, — так что ты это… аккуратнее. — Угу, — котенок, судя по его виду, царапаться не собирался, наоброт — ловил кайф от того, что ему чешут пузо, и громко мурчал. И вообще они вдвоем с Плисецким представляли просто убийственную своей идилличностью картину. — А как его зовут? — Пума Тигр Скорпион. — Круть! — восхитился Плисецкий, не переставая возиться с ним. — Я тоже кота завести хочу, у нас в Москве с дедой был раньше… — Могу, если что, тебе этого отдать, — сказал Виктор, в очередной раз поражаясь тому, что котенок спокойно дает себя гладить. — Серьезно? — Плисецкий недоверчиво покосился на него. — Прям отдашь? Прям насовсем-насовсем? — Ага, — кивнул Виктор. — Мне его подбросили почти, а у меня же Макка… А ты, смотрю, — он улыбнулся, — с котами ладишь. Ну так что? — Ыыыыы! — Плисецкий просиял лицом, но потом, опомнившись, снова нахмурился: — Ну лан, — проворчал в своих лучших традициях, — ну давай, что ли. — Сейчас поищу переноску в шкафу — не на руках же тебе его тащить. Ты, кстати, — желание дать подзатыльник снова сменилось желанием накормить — к тому же, Юрка помог ему проблему с котом решить, так что… — чаю хочешь? — Ну… — Плисецкий шмыгнул носом, — можно, наверное…