OST: Martin Kohlstedt – LEH
***
Яркий желток восходящего солнца коварно заглянул в зеркало заднего вида, спрятав повисший на хвосте синий минивэн в россыпи бликов. Приятный попутный ветер врывался через опущенное боковое стекло внедорожника струйными потоками, приводя в беспорядок идеальную прическу сосредоточенного на дороге водителя. Притихший рядом спутник расслабленно заполнил своим телом мягкое обитое блестящей черной кожей кресло и вполуха слушал новости по радио, блаженно прикрыв веки. – А теперь о спорте. Сможет ли Бавария умножить свое преимущество в ответном матче против Барселоны? В нашей студии сегодня постоянный футбольный эксперт телеканала ZDF и экс-вратарь мюнхенцев – Оливер Кан. Как дела, Олли? – Отлично, Тони! – Какую игру ждёшь от Баварии 1-го мая? Ведущий бодро и без остановки тараторил нарочито веселым напевным голосом. Иногда он бестактно перебивал своего гостя. – Сделать потише? – предложил Лёв своему молчаливому визави. Тот лениво склонил голову влево, бросая в ответ немного сонный взор исподлобья. – Да, пожалуй, – протянул он, почти мурлыкая. Клуб дал Мануэлю заслуженный выходной после победы над каталонцами, но за три дня до гостевого матча на Камп Ноу вратарь вернется к интенсивным тренировкам. – Радуешься воле? – усмехнулся Йоахим, приглаживая свободной рукой растрепавшуюся челку. Другой он уверенно контролировал узловатый руль. – Что-то вроде того. Жаль, что я не умею нормально отдыхать. – Норма у каждого своя. Можно просто отделиться от информационного шума и канители, улечься в гамак на веранде и потягивать Кьянти. – А я бы отдал предпочтение Барбареско. Но любое вино вкуснее в приятной компании за сервированным столом ресторана. Я редко пью дома один. Помнится, во Фрайбурге мы тогда неплохо посидели. Можно как-нибудь повторить. «Завуалированное приглашение?», – не без удовольствия отметил Йоахим, радуясь, что его компанию находят приятной. – Конечно. Только без кулинарных диспутов, умоляю! – улыбнулся Йоги, вспоминая. – Тебя в этом все равно не переспорить. Прошлый раз пришлось мучить несчастного официанта, чтобы разрешить наш спор. – А потом он вызвал нам шеф-повара... – немедля подхватил Нойер, скорее всего вспоминая колоритного грузного итальянца с усами щеточкой, который был одновременно и совладельцем заведения, и главным на кухне. – И тот назвал нас обоих «cretino», сказал, что мы не разбираемся в теме, но твой вариант оказался ближе к истине. – Забавно, кстати... он ведь нас не узнал, – добродушно рассмеялся Мануэль, и Лёв внезапно заметил, что смех у него совершенно очаровательный и мелодичный. – И правда. Нас успела исподтишка сфотографировать добрая половина ресторана, а он так и не понял, кто мы. – Это к лучшему. Возможно, он просто не смотрит футбол, – предположил Нойер. – Возвращаясь к тому, с чего начали: лично мне отлично подходит домашняя изоляция в качестве отдыха. Помогает привести голову в порядок. – Не моя история. Сойду с ума от скуки в первый же день. Вы знаете. – Ага. Поэтому сейчас мы тащимся за много километров на пляж просто в теннис поиграть, – иронизировал Йоахим то ли над гиперактивным вратарем, которому даже досуг нужно было занимать каким-нибудь спортом, то ли над собой, согласившимся отправиться в такую даль с утра пораньше. Чего не сделаешь ради хороших друзей! – И на катере поплавать, – поправил Мануэль. – И поплавать, – согласился Лёв. Этой весной держалась аномальная жара. Ещё в марте полностью сошли снега, и все кругом зазеленело. А сейчас, ближе к юному маю, погода стала совсем уж летней. Ледниковое озеро Кимзее, куда они направлялись, раскинулось в предгорной альпийской области почти на восемьдесят квадратных километров в часе езды от австрийской границы. Лазуревые воды его были обжигающе студеными большую часть купального сезона, но это не останавливало любивших моржевание смельчаков. Южане нескромно величали свою курортную жемчужину «Баварским морем», потому что единственное настоящее море, доступное немцам, находилось аж на северной границе, и там местные пляжи битком наполнялись отдыхающими всех сортов: нудистами, провинциалами с выводком детей и плохо говорившими даже по-английски туристами. Впрочем, на Кимзее в удачные дни тоже яблоку некуда было упасть. И Йоахим скептично отнесся к заверениям Нойера, что ему известен немноголюдный уголок, где их точно не потревожат. Дорога то поднималась петлями все выше и выше, то резко падала вниз. Наконец, они свернули с трассы на узенькую просеку и через двадцать минут не без помощи навигатора вырулили к укромному пятачку, укрытому пихтами, где в итоге оставили внедорожник. Пляж действительно оказался почти пустым. Будний день и раннее утро, возможно, сыграли в этом не последнюю роль. Одиноко сидевший у пирса старик с грушевидной головой и оттопыренными ушами не обращал на них никакого внимания. Мануэль и Йоахим установили сетку для тенниса и расчехлили ракетки. Йоги отсчитал необходимое количество метров и по установленному сигналу выполнил первую подачу. Солнце светило ему прямо в лицо, на жидко-голубом небе не было ни единого облачка. Довольно скоро бундестренер уяснил одну непреложную истину: если бы Нойер не занялся в свое время футболом, мир вполне мог получить отличного теннисиста. «Эгоистично так думать, но я рад, что Мануэль – вратарь. Вероятно, он лучший на этой позиции из тех, с кем я когда-либо работал. Или буду работать. Он... уникален. Штучный экземпляр», – Лёв рассуждал как огранщик, которому выпала честь трудиться над красным алмазом. Нойер занимался теннисом с детства. Это угадывалось в его точных уверенных действиях и потрясающей концентрации. Он двигался легко и пружинисто, знал, какую силу удара нужно приложить к мячу, чтобы тот приобрел нужную скорость и траекторию, его чувство равновесия вызывало небольшую зависть. Несколько сетов спустя они взяли перерыв. Погожий день стремительно близился к полудню, становилось жарко. Лёв подозревал, что за капризы природы придется расплачиваться скверной промозглой осенью с колючими ветрами и давящим графитовым небосводом над головой. – Перестаньте поддаваться мне, – с ноткой напускного возмущения бросил Нойер, по-детски радостно улыбаясь. – Ты играешь лучше меня. Это факт, – прозвучало твердо, но сам тренер с беспокойством задумался: «Вдруг он прав? И я играю не в полную силу? Со стороны всяко виднее...» Тяжкая рефлексия обрушилась на Йоахима, как крыша ветхой лачуги в жуткую бурю, погребая его под собой. Почему он поддавался? Поддавался ли? А может, он просто слишком увлекся созерцанием изящных гибких движений? Вот легкий непринужденный мах рукой, и ракетка казалась ее естественным продолжением. Вот несколько скользящих шагов вправо, подпрыгивающих со слабым креном вперед – влево. Острый взгляд, точеные длинные пальцы, крепко обхватившие рукоять, напряженно сжатые в плотную линию губы, румянец, тронувший скулы… «Я не о том думаю. Совсем. Куда меня несет?» – Йоги, напуганный и сбитый с толку, бился в агонии точно рыба, случайно очутившаяся на суше. Он решительно не понимал, что происходит. Что происходило прямо сейчас. Что неотвратимо произойдет уже в следующую секунду. – Пожалуй, становится жарко, – донесся как через вату до его ушей бодрый голос Мануэля. Вратарь стянул через себя футболку и аккуратно разложил ее на пляжном коврике, где под сенью ветвистых деревьев также находился их скромный провиант – пара бутылок минералки и сандвичи. Затем Нойер вышел обратно на солнце поправить завалившуюся теннисную сетку. А Лёв неожиданно замер, остолбенев. Если у него и были какие-то мысли до этого мгновения, то теперь они испарились. Это было похоже на вспышку молнии и последовавший за ней неизбежный раскат грома. О, нет, слишком банально звучит! Позже, многие месяцы спустя, Йоахим придумал аналогию получше, сравнив себя с истощенным узником подземелий, десятилетиями не видевшим белого света, которого освободили от оков и в награду за страдания привезли прямиком на венецианский карнавал. Он стоял там, на берегу сошедшего с книжных страниц сказочного озера Кимзее, зачарованный отнюдь не природой. «Мануэль… Мой друг...» ...был дьявольски красив. Интересное открытие, правда? И не сказать бы, что Йоахим совсем не замечал этого раньше: любой зрячий человек в здравом уме признал бы его привлекательным. Просто впервые внешний его облик вызвал такой мощный резонанс, взбудоражив и разворошив логичный математически выверенный внутренний мир Лёва. Нойер не принадлежал плеяде смазливых журнальных звезд, хотя фотографы его любили и накидывали излишний лоск и глянец на без того удачные кадры. Красота эта, по мнению Йоги, не была холодно-царственной или мраморно-резкой, а скорее по-земному простой, естественной и уютной. В нем затаилась опасная манящая чувственность. Его черты дышали немного детской мягкостью и трогательностью, какая редко встречается у уже взрослых людей. Мануэль, вспотевший после активного теннисного противостояния, блестел в рдяных лучах полуденного светила как золотая статуя Будды. Его крепкая шея, широкий размах сглаженных плеч, вызывающе изящный изгиб подтянутой мускулистой спины, очаровательные ямочки на пояснице, сильные дюжие руки, прямые длинные ноги и круглые колени – все это в сумме единовременно свело Лёва с ума. Йоахим с большим трудом заставил себя вдохнуть тяжелый сухой воздух, потому что на короткий миг он вообще разучился дышать. Йоги поймал момент благодатной беспомощности и упивался им, будто открыл для себя состояние невесомости, пушинкой зависнув над пропастью… – Что такое? – с беспокойством спросил Мануэль, который наивно профильтровал случившееся только что откровение. Наваждение исчезло, оставив после себя терпкое послевкусие. – Нет, все в порядке. Ты хотел прокатиться на катере, если мне не изменяет память? – правильно, вот так, перевести разговор в удобное русло. Остаток дня растворился в тумане растерянности и внутреннего карантина. Йоахим разговаривал, пытался наслаждаться свежим воздухом и даже шутил. Но собственные попытки выглядеть нормальным казались ему жалкими и неубедительными, а каждое элементарное телодвижение давалось невероятно тяжело.***
OST: Florian Christl – Focus
Победу Баварии в Лиге Чемпионов бундестренер наблюдал с трибуны грандиозного стадиона Уэмбли: его сектор располагался аккурат над ложей официальных лиц УЕФА и канцлера Германии. Поэтому церемония награждения проходила, можно сказать, на его глазах. Низкорослый капитан мюнхенцев Филипп Лам первый поднял кубок с выгравированным на нем именем клуба над головой, вызывая бурный восторг болельщиков. Ошеломительный триумф немецкого гранда максимально зарядил самого Лёва на великие тренерские свершения: через год он вместе с оттюнингованной «немецкой машиной» отправится на бразильский мундиаль, где постарается доказать, что не просто так занимает должность тренера сборной. «Хайнкес смог. Теперь моя очередь. Или трофей в 2014-м, или я уйду сам», – ультимативно поклялся себе Йоахим, с увлечением наблюдая сверху за ликовавшими вместе с красно-белым морем футболистами Бундестим. Взгляд привычно отыскал знакомую русую макушку вратаря. «Знает ли он, что я сегодня здесь?» – размышлял Лёв, терзаемый угрызениями совести. Весь последний месяц он малодушно пренебрегал Мануэлем, пропуская звонки и игнорируя смс-ки. МН: Вы видели гол Томаса в ворота Вальдеса? Мы вышли в финал! Ура! МН: Купил новый фотоаппарат с шикарным зумом. Как насчет выбраться в «Баварский лес» на выходных, чтобы устроить ему испытание? МН: Ну, что с лесом-то? Уже пятница… МН: У Вас что-то случилось? Я могу помочь? МН: Я связывался с Польди, он сообщил, что виделся с Вами на днях. Говорит, у Вас полный порядок. Что происходит? МН: Извините. Я не навязываюсь. Просто волнуюсь. Напишите, когда найдете время… «...когда найдете время...», – фраза, пропитанная справедливой обидой на закрывшегося в панцире друга, до которого не получалось достучаться. Она и ныне стояла у Йоги перед глазами, воскрешая гнетущую неловкость, испытанную им при первом прочтении сообщения. «Эх, Мануэль, добрая душа. Если б все было так просто... Если бы...» Пока кубок переходил из рук в руки, Нойер неожиданно повернулся к полю спиной и посмотрел наверх, безошибочно отыскав бундестренера на трибуне. «Кто меня сдал? Подольски?» – затрепетал Лёв, тщетно пытаясь охладить рассудок. Какая разница кто, когда Мануэль Нойер ТАК на него смотрел. О, в этом задумчиво-тоскливом взгляде читалось столь многое! На секунду меж ними повис безмолвный диалог, а потом вратарь обворожительно растянул губы в своей самой широкой улыбке, отчего в уголках его глаз собрались гусиные лапки, и энергично помахал Лёву рукой. Несчастное сердце выполнило тройной тулуп в груди. Йоахим едва не захлебнулся эйфорией. Стоило лишь немного утратить контроль, и вот он как маленький мальчик, обнаруживший под елью свой первый рождественский подарок, восторженно улыбался в ответ. Стекло меж ними треснуло. Но не лопнуло. Алаба протянул Нойеру заветный трофей, но голкиперу, видимо, пришла на ум оригинальная идея. Он что-то зашептал Мюллеру, потом пригнулся слегка, позволив атакующему полузащитнику оседлать свои плечи, и, наконец, выпрямился, вознеся Томаса на пьедестале собственного роста надо всеми с кубком в руках. – Мы – это мы! Мы – чемпионы! – дуэтом горланили они бессменный девиз Баварии. Остатки былого воодушевления бесследно растворились. Ранее неизведанная кислотно-желчная эмоция впивалась в него сотней скорпионьих жал, пробуждая темную сторону благопристойного Йоахима. Он опознал ее в тот момент, когда мстительно пожелал лишить зарвавшегося Мюллера путевки на чемпионат. Ревность. Едкая. Черная. Ревность. «Прекрати», – жёстко оборвал Лёв себя, – «Томас просто весельчак и балагур, нельзя ставить крест на его карьере из-за моих тараканов». На первый раз самовнушение сработало идеально. Будет ли оно работать столь же исправно в долгосрочной перспективе? Йоги не знал. Тот вечер запомнился Лёву как один из самых тяжелых в его жизни. В холодной роскоши гостиницы «Taj» среди лондонских мотов и повес он выглядел едва ли уместнее, чем прожженная дыра в белом персидском ковре. Торговавшая лицом в вычурной обстановке вестибюля столичная элита манерно раздавала липкие рукопожатия приезжим толстосумам и нуворишам, пытаясь обрасти нужными связями. Йоахим здорово пожалел, что не остановился в месте попроще и потише. В своем люксе он первым делом отыскал мини-бар. Мартини, текила, ром, виски… А во втором ряду призывно зеленел егермейстер, и рядом – киршвассер с золотисто-бежевой этикеткой. Лёв нашел себе друзей на эту ночь. Вращая в пальцах, вспотевших и страдавших легким тремором, граненую рюмку, бундестренер много и напряженно думал. И то, куда (а вернее – к кому) раз за разом приводили его мысли, Йоги напрочь не нравилось. В недрах его запутавшейся души будто щелочь вступила в реакцию с уксусом – все пенилось и шипело. Он злился. Бешеная кровь прилила к лицу, белая пелена застелила глаза, в черепной коробке поселился маленький дятел и третировал его мигренью. Сто грамм. Потом еще сто грамм. И еще. Легче не становилось. Хотелось то позвонить Даниэле и покаяться ей в предательстве, то крушить и ломать все, что попадется под горячую руку. «Нет. Я абсолютно нормален! Я ведь люблю свою жену. Так? Как человеку верующему мне должно быть стыдно», – бешено метался раненым зверем по комнате Йоахим. В конце-концов он бахнулся как подстреленный на слишком широкую для него одного кровать. Гладкая атласная простынь холодила спину. Он как-то чересчур сильно сжал челюсти и крепко зажмурился. «Где ты сейчас, Ману?» – пьяный мозг никакие религиозные догмы чтить не собирался и плевал на особую нелюбовь Лёва к панибратству. «Перестань... Прекрати его так называть даже про себя», – самовнушение у отравленного градусом рассудка служило с перебоями и напоминало старый радиоприемник, который ловил только «сельский вестник», да и то по большим праздникам. Лёв не удержал себя в узде. Он выудил из заднего кармана брюк смартфон, наспех отыскал в телефонной книге нужную фамилию и набрал: ЙЛ: Мои поздравления! Ты великолепно провел финал и заслужил эту победу. Разовьешь успех в Бразилии? Наутро Йоахим обнаружил вкрапления красноречивых грамматических ошибок в своем сообщении, делавшим нетрезвость бундестренера очевидной для собеседника. Ответ, к слову, выглядел так: МН: Спасибо!!!!! Это общая заслуга, не лично моя, но спасибо!!! Естественно, я уже голоден до новых побед! «Слишком много восклицательных знаков. Он правда так ждал, когда я ему напишу?» – заворочалась усыпленная ранее совесть. Проспавшийся и отошедший от вчерашней горячки Лёв решил, что раздул слона из мухи. «Если «опухоль» мешает жить, ее вырезают хирургическим путем», – реальное решение якобы сложной ситуации.***
Процесс вырезания оказался непрост. Йоахим отлично понимал, что не может вечно избегать Нойера. Тренировочные сборы, прохождение квалификации на Чемпионат мира, традиционное присутствие бундестренера на матчах Бундеслиги делали невозможным даже минимальное сокращение их общения. Поэтому Лёв избрал путь самодисциплины. Обзавелся персональным наставником по йоге, как это теперь было модно среди селебрити, консультировался у восточных гуру по поводу медитации, увеличил дистанцию своих ежедневных пробежек, сбалансировал рацион питания, отыскал на анонимном форуме психолога, завязав с ним длинную переписку. Аноним: Добрый день! Не знаю, с чего начать описание моей весьма деликатной проблемы. Я взрослый состоявшийся мужчина пятидесяти трех лет. У меня есть все, что только необходимо человеку для счастья: комфортабельный дом, несколько личных авто, возможность путешествовать по миру, верная понимающая супруга (мы тридцать лет в браке) и работа, которая приносит удовольствие. Однако недавно я обнаружил у себя интерес, выходящий за рамки дружеского, к своему хорошему приятелю, который на четверть века меня моложе. Как поступить? Я не хочу разрушать свой семейный очаг, да и друг мой благополучно состоит в отношениях с девушкой. Психоаналитик86: Доброго времени суток! Сексуальная ориентация есть совокупность биологических и социальных факторов. В Вашей ситуации уход в отрицание собственной сущности вполне естественен – это заметно по письму. Вы явно боитесь или стесняетесь называть вещи своими именами, маскируя свою гомосексуальность за более благозвучными по Вашему мнению фразами. Для консультации мне необходимы подробности. Можете не называть ни имен, ни мест: конфиденциальность переписки гарантирую. Прошу ответить на ряд вопросов: 1. Вы росли в полной семье? Как складывались отношения с отцом/матерью? Ссорились ли Ваши родители? Ругали Вас? Если да, то как часто? 2. У Вас есть сестры/братья? Если да, то в каких отношениях Вы с ними состоите? 3. Постарайтесь вспомнить, испытывали ли Вы ранее сексуальное либо эмоциональное влечение к человеку своего пола? В каком возрасте это было? Когда в последний раз до описанного в письме случая? Не торопитесь с ответом. С уважением, Ваш анонимный психолог. Из консультации Лёв извлек массу полезных моментов, хотя довольно скоро пришел к выводу, что изрядная доля советов не жизнеспособна в его положении. Это несколько удручало, но Йоахим не был бы собой, если бы не имел план «Б» в распоряжении. В итоге он полностью избавился от главного врага своего – свободного времени, поэтому даже выходные старался забить от подъема до отбоя всевозможными (срочными и не слишком) делами. Кроме того, он впервые испытал потребность в ежедневной фиксации личных успехов, в связи с чем завел ежедневник. Книжка на четыреста страниц в пурпурном бархате моментально стала его регулярной спутницей дома, в командировках, на сборах – всюду. Там велась его летопись исправительной терапии и профилактических мер. Он установил лимит на встречи с Нойером. Совсем отказаться от друга Лёв не мог – это подло и некрасиво с его стороны. Сколько прекрасных впечатлений и приключений пережили они совместно! Если Йоги и способен был проявить жестокость, то только к себе, а не к Мануэлю. Теперь он нигде не оставался с ним наедине: Йоахим исправно приглашал кого-нибудь третьего разбавить их компанию. Чаще всего в роли запасного колеса велосипеда выступал Польди. С ним они сплавлялись по горной реке на байдарках и прыгнули с парашютом – удивительный опыт. Реже – Ханси. Ассистент бундестренера посетил с ними берлинскую оперу. И уж совсем экзотическим вариантом выступила Катрин, девушка Мануэля. Ее они взяли с собой полетать на монгольфьере над Айфелем – национальным парком на границе с Бельгией. Позже Лёв признал, что это была отвратительная идея. Главным образом из-за отсутствия возможности расслабиться рядом с женщиной, которой целиком принадлежал Нойер, и она не стеснялась регулярно напоминать об этом: то нежно клюнула его в щеку, то демонстративно держала его за руку, будто бы боясь потеряться, то многозначительно с ним переглядывалась. После откровений с психологом Лёв сделал несколько выводов о своём прошлом. Важнейший – корень беды крылся в детстве. А его уже невозможно изменить. В футбольной академии маленькому Йоги нравилось больше, чем в школе. Там в фойе всегда пахло древесиной и краской, стояла связка тренировочных барьеров прямо в коридоре, мешая сновавшим по нему детям, толстая гардеробщица Беата с улыбкой протягивала номерок, ласково ероша макушку. Академия была крепостью, где он мог прятаться от суровых родителей – материи, изможденной домашними обязанностями сухой женщины с узким кругом интересов, и отца, так и не пришедшего в себя после советского плена. А ещё там был Мартин. Мартин любил зеленые яблоки, играть в прятки и пинать мяч. Он ничем не отличался от других мальчишек. Кроме роста. Поэтому когда дед за руку привёл его в академию, тренер, конечное же, попробовал поставить новичка на ворота. Но тот оказал столь яростное сопротивление, что строптивца быстро переквалифицировали в защитники. Там он и остался. Йоги подружился с Мартином, когда тот получил первую травму: на месяц мальчику запретили носить тяжести, и Йоги отчего-то вызвался ему помогать. Вместе они сочиняли дурацкие стишки про товарищей по команде, устраивали розыгрыши, которые всех бесили, бегали наперегонки, решали друг за друга домашнюю работу, хотя ходили в разные школы. У Мартина было простецкое деревенское личико в россыпи мелких светлых веснушек, тонкий висевший клювиком нос и непослушные волнистые волосы замечательного пшеничного оттенка. Он напоминал экзотическую птицу – весь такой резкий, драматичный, угловатый… Им хотелось любоваться украдкой, как на нечто запретно-прекрасное. Что юный Йоги и делал. Детское счастье в одночасье разрушила его собственная неосторожность. Он случайно проболтался родителям о том, как расцеловал Мартина в обе щеки на его день рождения, а тот очень мило смутился и покраснел. Лучше бы Йоги держал язык за зубами. – Так, я чёт не понял. Ты чё, из этих?!! – гневно ударил отец кулаком по столу, так что чашка с чаем, слетев с него, звонко брякнулась об пол. – Да ты знаешь, что у нас на фронте с такими делали? Йоахим не знал. Ни кто такие «эти», ни про суровые военные порядки. И лучше бы не знал. Живописный и со «вкусными» подробностями рассказ отца до сих пор остался в памяти. Общение с Мартином постепенно сошло на нет. Йоги боялся родительского гнева и полностью сконцентрировался на футбольных успехах. Став старше, он совершил несколько попыток встречаться с девушками. Первые две находили его смешным и неуклюжим, а он их – пустоголовыми и утомляющими. Третья жаловалась, что он не обращал внимание на ее метаморфозы – новую прическу, очередное платье и неудобные каблуки (ради тебя стараюсь, Йоги!). Наверное, она ждала комплиментов, но Лёв действительно не видел разницы между Лиззи сегодняшней и Лиззи вчерашней. А на четвертой он женился. Даниэла ничего от него не ждала. Она была обычной тихой девушкой с легкой загадкой в лукавом взгляде и основательной грузной походкой. Но самое главное ее достоинство – она не раздражала. «Неужели все началось именно тогда? – резонно беспокоился Лёв, воскресивший в памяти свою юность, – Неужели я действительно подавил неприятные воспоминания и ушел в «латентную фазу», как писал психолог? Может ли быть, что я всю жизнь, с его слов, «только имитировал сексуальное поведение»? Казался, но не был?» Последнее полученное письмо от психолога звучало так: Психоаналитик86: Не отрицайте себя. Вам будет только хуже. Принятие – залог душевной гармонии и защита от депрессии. Йоги послушал психолога и сделал наоборот. Началась стадия отрицания.***
– У тебя холодные руки, Йоги... – Что ты делаешь? – Грею. – Может, выйдем на солнце? – Нет, там нас из окна увидит Беата. Картинка резко сменилась, тонкие детские пальчики превратились в сильные мужские ладони. И знакомый голос шепнул: – Как отогреть Ваше сердце? Он проснулся, судорожно глотая свежий утренний воздух. Эти сны преследовали его несколько месяцев, подогревая желание не ложиться спать вовсе. Все они проходили примерно по одному сценарию: максимально неловкий эпизод с участием Мартина постепенно сменялся таким же, только с Мануэлем. Йоги слез с кровати, заставив зацепившееся за его ногу одеяло сползти за ним следом. Босые ступни нащупали в полумраке мягкие войлочные тапочки, едва слышно гудевший на стене кондиционер обдал холодком согнутую колесом спину. Незначительная потеря ориентации в пространстве и головокружение прошли, после того, как Лёв сделал пару глубоких медленных вдохов. Его смертельно напрягали эти причуды погруженного в царство Морфея подсознания. Короче: он дорого бы заплатил за то, чтобы ничего подобного ему не снилось. Тем паче – сегодня. «Через пару часов вылетаем в Бразилию», – как-то невесело подметил он без ожидаемого азарта и через силу поплелся в душевую. В тошнотворно бежевой ванной комнате зачем-то поместили внушительных размеров зеркало в дубовой раме. В нем отражались полочки с гелями, шампунями и маслами, матово-шафранные огоньки бра и скорбное лицо самого Йоахима. Он уже много лет не смотрел на себя тем самым оценивающим взглядом. Да и был ли повод? Ничего принципиально нового он там не обнаружил. В черной шевелюре прибавилось седых волос, на оливково-желтой коже залегла пара свежих морщин, тех, что поселились на его лице за этот непростой год, а в глазах читалась усталость. Ну, разве что на физическую форму он пенять не мог: регулярные нагрузки в тренажерном зале и каждодневные пробежки дали положительный эффект. Он выглядел достаточно стройным и подтянутым для своего возраста. «Почему это меня вообще беспокоит? Какая разница, могу ли я таким кому-то понравиться или нет, если я решил контролировать себя? Какая разница, каким меня видит он?» – вопрошал Лёв, мучимый невыносимой тоской. Спустя пятнадцать минут он уже паковал свой коричневый чемодан из коровьей кожи и с неудовольствием отметил, что крышка где-то поцарапалась. «Кажется, этот день не сулит мне ничего хорошего», – сделал пессимистичный вывод бундестренер. Он как следует встряхнул свои серые брюки прежде, чем отправить на дно к собранным в пакет рубашкам, но вдруг из них что-то выпало и закатилось под тумбочку. Нагнувшись, Лёв обнаружил на ковре часы. Те самые счастливые часы Нойера, которые хранились у Йоахима со времен предыдущего Чемпионата мира. Подумав с минуту, Йоахим переложил их в карман джинсов: ему будет значительно спокойнее, если в течение полета талисман останется рядом. В самолете Лёв традиционно устроился на первом месте ряда А – очередная его дань собственным суевериям. Рядом разместился Кёпке вместо привычного Флика, который на этот раз составил компанию Бирхоффу, потому что хотел обсудить с ним намеченный визит бразильских аборигенов в тренировочный лагерь. Вместе они решали, в какой день это разумнее сделать, не помешав внутреннему распорядку сборной. Спустя короткий срок Йоги отметил, что с соседом ему повезло. Андреас пребывал в каком-то особом шутливом настроении: он всю дорогу неутомимо травил байки и анекдоты разной степени свежести, чем живо растормошил приунывшего с книжкой на коленях начальника. – Маленький Фритцхен делает домашнее задание и спрашивает: «Папа, а что это за предложение: «Пива дома нет». Отец стонет: «Это не предложение – это катастрофа!» – Андреас! Эх, зря я брал с собой «Дон Кихота»… – Погоди! Это ты еще про вертолет не слышал! Где-то позади, примерно в середине авиасалона, назревала меж тем чрезвычайная ситуация: – Слово из тринадцати букв начинается на Бееееее, – смешно тянул гласную Мюллер, думая, что выглядит остроумно. – Какое слово? – фыркнул Лам. – Обозначающее литературу низкого качества. – Беллетристика, – встрял Вайденфеллер, третий вратарь Бундесманншафт. – А язык не сломал? – съехидничал Томас. – Ты, между прочим, убил всю интригу! – Вот оно, баварское дружелюбие. – Роман драматично закатил глаза. – Это знает даже двухлетний карапуз из Уганды. – Минуточку! Ты на что тут намекаешь, «мохнатый шмель»? – На то, что комиксы – это твой потолок? – Так, брейк, ребята! – скомандовал Филипп, настойчиво потянув за локоть вскочившего со своего места Мюллера, дабы тот сел обратно рядом с ним. – Почему? – возмутился Томас. – Он чушь несет про меня, а еще у него фамилия странная. Мне не нравится. – Нам ли говорить о странных фамилиях, – мрачно заметил ранее молчавший Швайнштайгер. Мюллер рвался сказать что-то еще, но Йоахим Лёв испортил ему все планы. Пришло время вмешаться. – Тихо!!! – рявкнул во всю силу своих связок раздраженный Бундестренер. – Я специально поселю вас двоих в одном домике! И только попробуйте не найти общий язык к первому матчу. Ах, да. Хуммельс с Дракслером тоже ваши соседи. По салону прокатился коллективный вздох. – Два шмеля, один баварец и один кобальтовый. Да это бомба замедленного действия! – послышался сдавленный шепот Гётце. Вся команда с ним молчаливо согласилась.***
Специально к бразильскому мундиалю для сборной Германии соорудили тренировочный лагерь Кампо-Байя на берегу океана, за возведением которого бдительно следили «Немецкий футбольный союз» и Оливер Бирхофф. Идея Лёва была проста, как десять центов: создать на несколько недель обособленный мир со своими правилами, распорядками и мировоззрением, в который никто не посмеет вмешаться. Изоляция от остальной цивилизации помогла бы Бундесманншафт настроиться на боевой лад, а утопически комфортная обстановка, до мелочей продуманное жилье, первосортное поле с газоном образцового качества, зоны релаксации – позволили бы игрокам качественно отдыхать и восстанавливаться после каждого матча. Йоахим не ставил задачу выглядеть привередой или капризным самодуром в глазах подчиненных. Он не требовал с пеной у рта – «постройте мне то, не знаю что». Лёв самым честным образом лично отсмотрел сорок предполагаемых вариантов для размещения сборной. Разные города, разные отели, разные климатические условия, разная атмосфера. И лишь когда он понял, что абсолютно любой вариант не соответствовал его абстрактной на тот момент концепции о командном духе и единстве, он принялся обивать пороги многочисленных инстанций для одобрения своего плана. Так и появилась самая интересная база для сборной всего грядущего Чемпионата мира. Попасть туда возможно было только на грузовом пароме, поэтому команда со всем оборудованием и личным автобусом добиралась по воде. Живописный пейзаж пришелся по вкусу Бундестим. Высоченные пальмы, сияющий голубой океан, чистый мягкий песок, знойное солнце привели в восторг даже самых отъявленных ворчунов. Четыре общежития без персональных апартаментов, возведенных здесь для футболистов, лишали их шанса развязать междоусобную войну. Тренерскому штабу тоже создали отдельный домик, куда вела извилистая гравийная тропинка. Внутри было уютно, никакой помпезной вычурности в интерьере – преобладание нейтрального белого во всем: от идеальных без единой трещинки потолков до стопки приятно пахнущих ландышами махровых полотенец в душевых. Планировка лагеря оставляла много свободного пространства на свежем воздухе: столовая под открытым небом, громадных размеров бассейн, веранды и шезлонги – в 2010 они могли о таком лишь мечтать. Лёв по прибытию сразу же взялся за осуществление наполеоновских планов. Он, как и собирался, разделил игроков на четыре потенциально опасные группировки и в каждой назначил своего капитана. Ими стали опытные футболисты – Лам, Швайнштайгер, Мертезакер и Клозе. Главная задача – сдружить непримиримых соперников из Бундеслиги, в первую очередь участников взрывоопасного рурского дерби. Для решения этой непосильной задачи он каждый день давал общежитиям квесты, которые приносили им призовые баллы, а вечером победившая в противостоянии группа получала приз. Так он примирил Шальке 04 и Боруссию Дортмунд на период мундиаля. Итоговая тренировка перед первым матчем группового этапа была интенсивной. К каждому игроку штаб выработал как общий план нагрузок, так и индивидуальный, стараясь минимизировать риск травм. Особый повод для переживаний подавали недавно восстановившиеся после Кубка Германии Лам и, будь он снова неладен, Нойер. Мануэль ухитрился травмировать правое плечо прямо накануне первенства и не провел ни единой вратарской тренировки вплоть до перелета в Бразилию. Сказать, что Йоахим чертовски нервничал из-за этого – ничего не сказать. Лёв нарушил свое обещание поменьше контактировать с голкипером сборной и почти ежедневно бомбардировал его вопросами о самочувствии, прикрываясь серьезностью повода. ЙЛ: Что показала магнитно-резонансная томография? ЙЛ: Как плечо – заживает? ЙЛ: Если ты не восстановишься в ближайшие две недели, то мне придется включить в заявку Тер Штегена. Делать я этого, как ты понимаешь, не хочу. Поправляйся, пожалуйста. Нойер не подвел, но немецкая пресса бурно дискутировала на тему разумности решения Бундестренера. Впрочем, ничего нового. Решения Лёва всегда подвергались жесточайшей критике, и он сам хорошо знал причину. В немецком футболе авторитет играл не последнюю роль. Франц Беккенбауэр, Берти Фогтс, Руди Фёллер – все они обладали колоссальным весом в футбольной среде и сделали себе имя задолго до того, как начали карьеру на поприще бундестренера. А что Йоги? Никто не воспримет серьезно Плутон на фоне Бетельгейзе. Кёпке успокоил мандражировавшего начальника: – Остынь. К встрече с Португалией он будет полностью готов. Я подобрал замечательный комплекс упражнений, который приведет его руку в норму. Вот увидишь. Андреас явно знал, о чем говорил. Первый матч у Бундестим получился огненным. Сначала Гётце заработал на себе пенальти. Затем многострадальному Мюллеру досталось от взвинченного Пепе: португалец, не справившись с прессингом, отмахнулся в ответ на попытку отобрать мяч и попал Томасу по зубам. А потом, когда тот завалился на газон, вопрошающе глядя на арбитра, еще и угостил его экспрессивным ударом лоб в лоб. Красная карточка – и Пепе поплелся в подтрибунное помещение. А обиженный Мюллер поймал волну и оформил во встрече хет-трик. Финальный свисток ознаменовал безоговорочную победу «немецкой машины». Криштиану Роналду скорчил разочарованную гримасу – сегодня не его праздник. По возвращении на базу Йоахим решил не тянуть кота за хвост, и, несмотря на поздний час, еще раз просмотреть слабые места следующего соперника – сборной Ганы. В комнате, отведенной под гостиную, он сидел в одиночестве, наслаждаясь струившейся через приоткрытое окно прохладой и едва слышимыми отсюда звуками прибоя. Флик, Вольфарт и Кёпке как раз отлучились на побережье: после продуктивной работы эти трое заслужили провести остаток дня как им заблагорассудится. Коллеги предприняли попытку соблазнить океаническими водами и Йоахима тоже, но тот заупрямился и в итоге остался в благословенной тишине. Спустя час напряженной интеллектуальной деятельности его внимание отвлек хлопок входной двери. «Что-то быстро они вернулись», – задумчиво хмыкнул Йоги, поправив подложенную под поясницу подушку. Неожиданно в полукруглой арке с синеватой светодиодной подсветкой, которая соединяла прихожую и гостиную, показался до безобразия довольный Нойер, чем застал Лёва врасплох. Под мышкой Мануэль держал шахматную доску. – Нойер! – вдруг гаркнул Лёв как заправский солдафон. – Время! – В смысле? – растерялся он, явно рассчитывая на радушный прием. – Ты на часы смотрел?! – Ну, ребята только разошлись по общежитиям, еще не слишком поздно, и я решил… – Решил он! – перебил бундестренер, и на лице его заходили желваки. – Спортивный режим не писан лучшему вратарю Европы по версии УЕФА, не так ли?! Йоахим с трудом узнавал себя. Еще недавно он и помыслить не мог, что способен накричать на своего друга. Справедливости ради, у Лёва всегда были проблемы с тем, чтобы всыпать Нойеру по первое число, жестко отчитав за промахи. Некстати тренер припомнил, как мягко он обошелся с напортачившим вратарем во время матча с Англией четыре года назад... – Марш спать. И если ты будешь завтра вялым на тренировке… – погрозил Лёв кулаком. Выражение на лице Мануэля было непередаваемым. Так выглядел бы человек, который съел целиком жгучий красный перец. Он на пару мгновений пораженно захлопал ресницами, побледнел, потом развернулся на пятках и, ничего не говоря, вышел. А Лёв понял, что его беспричинно трясет, когда он увидел в окне удалявшегося Нойера, скорбно ссутулившего плечи. И когда встреча с Ганой принесла сборной в актив лишь ничейный результат, тренер четко осознал: его нервное состояние начинает сказываться на качестве работы. Он что-то упустил, не доглядел. Совершенно растерялся, едва его команда, которая первая повела в счете, пропустила от африканцев два мяча. И если бы не фантастический гол Клозе, яростная решимость Ханси, то и дело оказывавшегося у бровки рядом с Лёвом, они бы проиграли. Йоахим остался недоволен игрой, но еще больше – собой. «Скоро мне предстоит сыграть против бывшего коллеги. Я обязан обрести гармонию к тому моменту, или наш корабль пойдет ко дну. Где бы ни крылась причина моего стресса...» Он слукавил. Снова. Безусловно, он знал «эту причину». С «этой причиной» не стоило ссориться до окончания чемпионата. Окаянная голубоглазая причина...***
OST: Florian Christl – Das Streben nach Glück
Накануне матча с США Лёв встретился с Юргеном Клинсманном, который теперь тренировал американцев, в одном из лучших ресторанов Сан-Лоренсу-да-Мата. Следуя этикету, они сделали два идентичных заказа – по телячьему стейку средней прожарки и бокалу красного вина. – Ты выглядишь осунувшимся и измученным, – заметил Клинсманн, дождавшись, пока расторопная смуглая официантка закончит с сервировкой стола. – Непохоже, что ты получаешь удовольствие от успехов на чемпионате. – Просто устал. Плохо сплю в последнее время, да и есть из-за жары совсем не хочется, – вяло отмахнулся Йоахим. – Кого ты пытаешься одурачить? Я ж тебя знаю. Тут явно в другом причина. – Юрген по-лисьи ухмыльнулся, игриво приподняв бровь. – Плохой сон, отсутствие аппетита... Никак влюбился? Йоахим отреагировал прежде, чем успел сказать себе «стоп». Его испуганный лихорадочно бегающий взгляд и дрогнувшие уголки губ заставили Клинсманан стать серьезным. – Честно говоря, я пошутил. Но, кажется, случайно попал в яблочко. Пауза. За соседним столиком скрежетали вилки и ножи. Дзинькнул звоночек проезжавшего вдоль панорамного окна велосипеда. Бармен уронил железный поднос. Йоахим слышал только стук своего сердца. – Как же ты так? Жена знает? Лёв красноречиво молчал. – Ясно. Значит, не знает. Когда думаешь ей сказать? – Я ничего никому говорить не намерен, Юрген, – угрюмо отозвался бундестренер. Собственный голос казался ему до дурноты фальшивым. – Выходит, собираешься обманывать ее? Ты ли это, дружище? Когда мы вместе работали, я ценил тебя в том числе и за то, что ты всегда был максимально честным. Не нравилось что-то – говорил, не одобрял мои идеи – опять же, высказывал прямо в лицо. Раз ты собрался отмалчиваться и скрываться, то наверняка попал в очень нестандартную ситуацию, да? – Видно, я просто не такой порядочный, каким ты меня считал. – Ну, нет. Так легко я не разуверюсь в тебе, Йоги. Давай-ка, сниму этот непосильный груз с твоих плеч и просто угадаю. Она – совсем молоденькая девчонка? Йоахим рефлекторно дернулся на слове «она», точно его пытали на электрическом стуле. И тем самым непроизвольно себя выдал. Клинсманн, оратор и заводила, никогда не считался выдающимся тактиком, но житейской проницательности ему было не занимать. Лёв многому научился у коллеги в вопросах общечеловеческого взаимодействия. Неудивительно, что по одной неловкой реакции Юрген без труда его раскусил. – Ого. Вот это да! – сделал Клинсман большие глаза. – Это ведь то, о чем я думаю? – Представить боюсь, о чем ты можешь думать… – выдавил кислую мину Лёв. – Не она – он. Так? – уже шепотом уточнил Юрген, осмотрительно наклонившись вперед. – Не уверен, что уместно в данный момент такое обсуждать… – увиливал изо всех сил Йоахим, которому сама мысль об интересе к мужчине по-прежнему казалась совершенно абсурдной. – А когда еще? И главное – с кем? Ты не пойдешь выворачивать наизнанку душу любому, кто выслушает. Ты поместишь все, что не вписывается в привычную картину мира, в прочный сейф, потом основательно закопаешь его в землю, а ключ вышвырнешь в реку. И будешь дальше жить на автопилоте – не есть, не спать, пока не свалишься, и врачи начнут пичкать тебя жидкой едой через трубочку... – Не преувеличивай. – Отнюдь. На тебя без слез не взглянешь! Думаешь, остальные этого не заметят, если так продолжится? – Послушай… Юрген… Все очень непросто. Я женат. Давно женат. Мы с Даниэлой... уже как две части одного целого, и чтобы я ни чувствовал, сложно взять и вычеркнуть близкого человека из своей жизни, ведь она ни в чем не виновата. Это я оказался с гнильцой, подвел ее. Но мой священный долг – перебороть заразу, задавить вирус на корню и после чемпионата вернуться к ней прежним. – Зараза? Так ты к этому относишься? – фыркнул Юрген. – Звучит старомодно. В наши беспокойные дни ты мало кого подобным удивишь. Ну, подумаешь, оказался геем, эка невидаль! – Не говори так, пожалуйста. – Йоахим автоматически скривился. Поставить «это слово» в одно предложение со своим именем? Сущий кошмар. – Как все запущено. Из тебя по чайной ложке приходится тянуть информацию. Да, геем, Йоги. Убери с лица это выражение оскорбленной монашки – тебе не идет. Оглядываясь назад, на годы нашей совместной работы в сборной, я бы ни за что не заподозрил в тебе нетолерантность. Через нас разные игроки проходили, встречались иногда и те, кто «по мальчикам». Помнится, ты не выказывал глупых предрассудков, никого не порицал, относился с пониманием к разным людям. Ни за какие франки не поверю, что друг, которого я знал, чудесным образом преобразился в худшую сторону. Скорее всего, ты ведешь себя так, потому что этот некто, назовем его, скажем – «Мистер Х», действительно тебя зацепил. И ты, конечно, боишься оказаться ненужным и отвергнутым. В противном случае, тихушник вроде тебя уже пережевал бы и выплюнул любое светлое чувство, если бы оно мешало жить. – Неужели не ясно, Юрген. Мне сложно об этом говорить. Сложно про это думать. И каждый день видеть... его… Вести себя как раньше... Черт… Слишком много эмоций. Последняя капля упала в переполненную чашу тревог. В горле запершило. – Значит, ты действительно влюблен, Йоги. Но тебе необходимо принять себя таким, какой ты есть. Даже если будет больно, противно и неприятно – нужно принять. Просто скажи: да, я это чувствую, и это нормально. Ты можешь ничего не говорить ему. Можешь не говорить жене. Но врать себе – признак трусости. А раз уж ты трус, как ты сможешь сделать смелыми своих игроков?***
Пока Ханси аккуратно с геометрической точностью расставлял линию из фишек для отработки мелкого дриблинга, Лёв инструктировал своих игроков. – Итак. Я увидел, что с упражнениями на средний пас у вас полный порядок. Но вот обыгрыш один в один... Мюллер! – Да! – Какая твоя задача, изволь напомнить? – Искать пространство! – бодро отрапортовал Томас. – Тогда к чему эта клоунада? Ты не технарь, твоя сила заключается в другом. Креатив. – Лёв выразительно постучал пальцем у виска. – Наша цель, – продолжил меж тем бундестренер, обращаясь теперь ко всей команде, – запутать и обескуражить соперника. Понятное дело, они будут ждать от нас примерно той же игры, что мы показывали на Евро. Но если мы с первых минут сделаем акцент на позиционный футбол, им ничего не останется, кроме как бесконечно нас прессинговать. А тут очередной сюрприз: отсутствие ярко выраженного нападающего. На острие поместим Мюллера, Гётце и Озила. Ваша установка – постоянно меняться по ходу матча местами. Соперника оттягивает на себя тот, кому это удобнее в данный момент по позиции… – Проще говоря, играем ложную девятку, – задумчиво заключил Озил, привычно нахмурив брови. – Верно. Лам станет дирижером опорной зоны. Ты уже пробовал себя в подобной роли, я прав? Йоахим знал, что с приходом Хосепа Гвардиолы на пост главного тренера Баварии, футбол мюнхенского гранда претерпел значительные изменения. Лёву бесконечно нравилось то изящное тактическое кружево, которое выплетали красно-белые на поле под руководством гениального испанца. Невозможно было удержаться и не позаимствовать пару-тройку стоящих идей, тем более, они напрямую касались игроков его сборной. – Да. Это не станет для меня проблемой, – подтвердил Филипп. – Отлично. Теперь мы потренируем персональную опеку и уход от нее. На сладкое оставим игру в стенку. Разбейтесь на группы. Минимальная победа над США, подаренная сногсшибательным дальним ударом Мюллера в девятку, означала уверенный выход сборной Германии в плей-офф и встречу с амбициозным Алжиром. Во вторник, когда раскаленное красное солнце утонуло за линией горизонта, а на другом конце земного шара, в Берлине, уже давно наступила глубокая по-летнему звездная ночь, немецкие парни вышли на поле с железобетонной решимостью победить. Арена Бейра-Риу, возведенная на живописном месте впадения реки Гуаиба в пресноводную лагуну Парус, с высоты птичьего полета напоминала гигантскую белую астру. Трибуны гремели, стучали, гудели, приветствуя сегодняшних героев. Йоахим протяжно вздохнул. – Хватит теребить пуговицу. Ты ее оторвешь. – Флик отвлек его от бессмысленных обсессивно-компульсивных манипуляций. Первый ассистент перехватил запястье своего шефа, вынул из внутреннего кармана пиджака жвачку и, перевернув его руку ладонью вверх, выдавил туда две подушечки. – Держи. Поможет. Клинсманн оказался прав. Скрывать свой психоз становилось сложнее. Вот и Ханси, кажется, начал что-то подозревать. Йоахим так и не помирился с Нойером, и это причиняло почти физическое неудобство. В недрах распятой души поселились черти, которые упивались его беспросветной меланхолией. Мелькавший постоянно перед глазами стройный силуэт Мануэля доводил Лёва до такого состояния, когда секундная эйфория мгновение спустя выливалась в лютую рефлексию. Первый номер сборной заразительно смеялся вместе с Мюллером. Любезно поделился наушником с Боатенгом, и они вместе слушали через гарнитуру U2, пока автобус вёз команду до Порту-Алегри. Помог Крамеру пройти сложный уровень в мобильной игре. Терпеливо выслушал рассказ Дракслера про его престарелую бабушку, которая не понимает, зачем внук поехал пинать мяч в Бразилию, когда можно делать то же самое у неё в саду. Словом, Нойер будто бы показывал всем своим независимым видом, что он не обязан кому-либо принадлежать. В действительности Лёв понимал, что вратарь ни о чем подобном просто не задумывался. Мануэль всегда был простодушным отзывчивым парнем, про коих обычно говорят – «мухи не обидит». Это у Йоги разыгралась паранойя. Арбитр дал свисток. Уже с самого старта стало понятно, что идеальный на первый взгляд план был полон огрехов. Алжир не собирался бояться явного фаворита встречи: крепкие парни в зеленом рвали жилы, пытаясь добраться до немецких ворот. Правый фланг обороны без Хёведеса, смещенного в центр, превратился в лакомый кусок, и соперник на полную катушку пользовался неопытностью Мустафи, который постоянно привозил опасные моменты. На восьмой минуте Йоахима едва не хватил инфаркт. По бурной реакции тренерского штаба за его спиной он понял, что «скамейка» с ним солидарна. – Святая Мария Магдалина! – ахнул Кёпке в сердцах. Слимани, этот шустрый скоростной алжирец, получил длинный заброс от товарища и со всех ног понёсся к штрафной сборной Германии. А рядом с ним лишь дыры и море свободного пространства, подаренного зазевавшимся Мустафи. Ни Боатенг, ни Хёведес уже не успевали накрыть нападающего. За долю секунды стало очевидным – это гарантированный выход один на один. И тут произошло нечто из области запретной футбольной магии. Нойер оставил ворота голыми. Выскочил навстречу обескураженному такой наглостью Слимани. Постелился в ювелирно точном подкате, вынося мяч за линию поля. Кроос побледнел. Крупные темные, как две спелые сливы, глаза Озила стали еще больше. Йоахим Лёв прижал вспотевшую ладонь ко рту – он натурально сходил с ума на границе своей технической зоны. И десяток уже закончивших карьеру великих вратарей прошлого вздрогнули у телеэкранов с вопросом: «А что, так можно было?» Все это случилось за краткий миг на сверхъестественных скоростях. Одно лишь слово, а вернее – фамилия, вертелась на языке у Лёва: «Беккенбауэр». Нойер перед тем, как вернуться на законное место в свою штрафную, обернулся и посмотрел точно на тренера. Как будто проверял, насколько внимательно Йоахим за ним наблюдал. «Знаешь, что я смотрю. Хочешь показать мне, какой ты молодец? Я и так это отлично знаю». Весь первый тайм Мануэль приходил на выручку ошибавшейся обороне, фактически выполняя функцию либеро – последнего защитника, позиции на поле, которая, казалось, навсегда исчезла из футбольных тактик ещё в прошлом веке. И вот Нойер вернул её к жизни своей уникальной вратарской игрой. Рисковал ли он? Безусловно. Каждый раз, когда он подчищал ляпы товарищей по сборной, это могло закончиться голом в пустые ворота. Но ничего подобного не происходило. После перерыва ситуация мало поменялась. Шюррле успешно заменил Гётце, освежив забуксовавший левый фланг. Но дальние безысходные прострелы Крооса, надеявшегося, что мяч сам найдет дорогу в ворота, и стопроцентные, но нереализованные выходы Мюллера внушали опасения за исход матча. На завершающей стадии атаки все шло через пень-колоду. Зато алжирцы не унывали и продолжали заходить в штрафную Бундестим, как к себе домой. Но Нойер поймал кураж, и его было не остановить. Словно перед сегодняшним поединком футбольный Бог поцеловал его в макушку наудачу. Устоял он и в овертаймах. И только когда его команда повела в счёте с отрывом в два мяча, он слегка расслабился и на последних секундах до финального свистка пропустил от Алжира «гол престижа», который, по сути, был не на его совести. Наутро после тяжелой победы Йоахим отправился искать Нойера. Он обнаружил голкипера довольно быстро – тот наслаждался щадящими утренними лучами, сидя на лавке из круглых брусьев у своего общежития. Мануэль напоминал теплолюбивую ящерицу: он зажмурился от удовольствия, не заметив приближения тренера. – Доброе утро. Не возражаешь? – Лёв присел рядом с Нойером на безопасном с его точки зрения расстоянии – меж ними вполне мог поместиться кто-то третий. Мануэль открыл глаза. Он пробежался по тренеру беглым ничего не выражавшим взглядом и слабо кивнул. «Обижен?» – попытался угадать Йоги. За дни пребывания в Бразилии лицо вратаря загорело, отчего прозрачно-голубые глаза выделялись на нем еще сильнее, сверкая, как два топаза. – Прости меня. Я был не прав. Меня подвели нервы, и я сорвался на тебе. Я не хотел. Йоахим радовался, что их разговор никто не слышал. Нелегко было наступить на горло гордости и просто извиниться. Он старше и он тренер, который дорожит своим положением в команде и влиянием на нее. – Понимаю, – сказал Мануэль мягко, – я не в обиде. К тому же мы не договаривались устраивать совместный досуг здесь, на чемпионате. И это, конечно, правильно. – Ты точно не?.. – фраза повисла в воздухе незаконченной. – Нет. Но я успел серьезно забеспокоиться о том, что вышел у Вас из доверия. У Йоахима потеплело в груди от этих слов. Неужели фантастический вратарский бенефис на вчерашнем матче Нойер посвятил ему? – Послушай, тебе давно не нужно мне ничего доказывать. Ты отличный друг. И ты великолепный голкипер. Вчера в этом мог убедиться весь стадион. Уверен, передовицы газет уже восхваляют твои таланты… Знаешь, о чем я подумал, когда ты вышел из ворот? – Что я понтуюсь? – лишь уголками губ улыбнулся Нойер, но Лёв видел, как его друг расцвел от похвалы. – Что ты похож на Беккенбауэра. – Это слишком большой аванс, – смутился Мануэль. – Это правда. Горжусь тобой. – Впереди еще три матча… – прозвучало ещё смущённее. – Мы выиграем каждый, – решительно заявил Лёв. И это была не самоуверенность, а интуиция. – Но, Мануэль! Двадцать одно касание мяча за пределами штрафной во вчерашней встрече! Боже! Клянусь, однажды я пристегну тебя наручниками к воротам. «Что я несу... – запоздало засемафорил мозг, – это звучит... пошло». Мануэль заливисто рассмеялся. Кажется, шутку он оценил. – Тогда я не смогу отбивать мяч руками! – весело заметил он. «Пронесло», – облегченно выдохнул Лёв.***
По мотивам оставшихся матчей можно было бы снять спортивную драму голливудского размаха. Зрители бы плакали и рукоплескали, глядя на то, как золотой мальчик Марио Гётце забивает победный мяч в финале Чемпионата мира. – Докажи, что ты лучше Месси, – шепнул Лёв Марио перед тем, как выпустить его на замену Клозе. Фортуна щедро вознаградила сборную Германии за терпение, отвагу и долгое ожидание. Она благословила «немецкую машину» на великую викторию, и окрыленная Бундесманншафт безостановочным катком проехалась по каждому, кто стоял на пути чемпионского титула. Особенно отчетливо дыхание судьбы на своем затылке Йоахим ощутил во время четвертьфинала с французами. Ранний гол Хуммельса после радиоуправляемой подачи Крооса оказался единственным в той встрече. И сколько Бензема ни пытался сравнять счет, на траектории полета мяча как фатум возникала рука немецкого голкипера, отражая все летящие в створ удары. А потом приключилась Бразилия. Или, вернее сказать, это сборная Германии приключилась с пентакампеонами. Скорбные слезы в глазах бразильских болельщиков и то, что позже во всем мире назовут «настоящим немецким порно» – невероятная сенсация случилась тогда в Белу-Оризонти. Лёв не планировал унижать хозяйку мундиаля: просто так сложились звезды. И Мирослав Клозе был рожден, чтобы забить свой шестнадцатый гол на Чемпионатах мира именно в этот день, именно в Бразилии, именно бразильцам, побив предыдущий рекорд по этому показателю именно легендарного бразильца Роналдо. И Тони Кроос с Андре Шюррле всю свою жизнь шли к тому, чтобы оформить по дублю в этом историческом полуфинале. Так бывает. Но Йоахим каждый раз с блаженством вспоминал не семь забитых мячей, а то, как после свистка арбитра они всей командой, наплевав на условности и предписания, бурно обнимались друг с другом. И, конечно, просто таял, когда услужливая память рисовала ему громоздкого Нойера, который в порыве переполнявших его эмоций оторвал своего тренера от земли. И, наконец, финал. Если бы Йоги Лёву десять лет назад, когда он только стал частью Бундесманншафт, сказали, что его ждет беспрецедентный великий успех, что его осыпят точно из рога изобилия множеством наград, что ему суждено стать одним из самых выдающихся тренеров начала века, он бы рассмеялся. А потом посоветовал бы юмористу посетить психиатрическую клинику и полечить голову. Но вот он, такой скромный и незначительный, держал Кубок мира в руках. Тот самый, которого четыре года назад лишил их Пуйоль, метко ударив в немецкие ворота после подачи углового. Но перед тем, как вручить победившей сборной долгожданный трофей, прошло не менее торжественное награждение футболистов, заслуживших индивидуальные награды первенства. Лёв никогда за всю жизнь не испытывал столько гордости, нежности, благоговейного трепета и еще какого-то сильного мучительно горячего чувства (которому он все еще не нашел название) в один момент. Его вратарь. Его друг. Человек, который был ему очень дорог. Получил «Золотую перчатку» – награду лучшему голкиперу завершившегося первенства. «Мой Ману лучший», – не отдавая себе отчета в том, что именно творилось у него в мыслях, повторял опьяненный триумфом Лёв. И вот выдающаяся команда под руководством «маленького человека», выжившего в больших футбольных жерновах, поднималась на трибуну за своими заслуженными золотыми медалями. Крики, овации, поздравления, объятия, слезы радости, ликование, рукопожатие канцлера – все смешалось в едином бурлящем ослепительно-ярком потоке. Они спустились обратно к болельщикам уже с кубком. Вот их двенадцатый игрок, их опора и поддержка – без них ничего бы не вышло. Бундесманншафт отвесила трибунам низкий поклон. Конечно, среди зрителей присутствовали родственники и любимые люди футболистов, и теперь они потихоньку подтягивались вниз, чтобы воссоединиться со своими героями. Когда на поле выбежала эта тонкая звонкая девочка Катрин, подруга Нойера, Йоахим внезапно выпал из атмосферы всеобщего праздника. Кругом все померкло и увяло – настолько скверно Лёв себя в тот миг почувствовал. Он знал, что Катрин обожали многие – поклонники, журналисты, товарищи Ману. Потому что считали: такой и должна быть идеальная спутница жизни любого футболиста. Все ею восхищались. Но только не Йоахим Лёв. Ведь глядя на то, как она обвила своими руками шею Ману и наградила его неприлично долгим поцелуем, Йоги внезапно понял, что ненавидит ее. Просто за то, что это были не его руки и не его губы. И будто торнадо налетел на Йоахима, утянув его на дно чёрной безвоздушной воронки. Наступил миг максимальной ясности: рассыпанный пазл сложился сам собой воедино. Гробовая тишина на оглушительно ревущем стадионе. Лёв слышал только биение пульса... Абсолютный катарсис. «Пора признаться хотя бы себе. Я его люблю. Черт, даже звучит жутко. Но это правда. Я его люблю», – душераздирающе честно подвел черту Лёв. Теперь он не имел права бродить вокруг да около или искать спасение в иллюзиях о собственной нормальности. Он мужественно сознался в том, что висело на его душе тяжким камнем последний год. Йоахим без памяти влюбился. Но нежное его чувство было безнадежно обречено на погибель.