Полюби меня, Юнги

      Мама снова кинулась обнимать меня, стоило только сделать шаг по направлению к коридору.       — Теперь, когда ты уезжаешь, я вновь чувствую тоску.       Мои руки обвили ее худой корпус, чуть подталкивая к себе:       — Я скоро приеду.       Самовольно объявленный академический опуск подошел к концу, и хоть я почти был уверен, что меня не допустят к сессии, я решил вернуться, чтобы частично закрыть образовавшиеся хвосты. Мой разум относительно успокоился, и теперь я бы даже смог ответить на звонки девушки, докучавшие меня в первую неделю моей ссылки.       Но она замолчала, к тому же я решил, что не хочу больше вмешиваться в ее жизнь. Она помчалась за тем парнем, осознавая к чему это приведет. Я был слишком эгоистичным, чтобы сказать, что желаю им счастья. В первые дни я был по-настоящему зол и даже планировал написать в ректорат письмо, раскрывающее нездоровый интерес молодого преподавателя к студентке, но потом передумал. Слишком низко, а он вероятнее всего обрадуется возможности выставить еще один мой недостаток перед девушкой.       По окончании семестра, я планировал перевестись, но для этого нужно закрыть сессию. Перед тем, как зайти в аудиторию, я невольно затаил дыхание, хоть и старательно нацепил на лицо маску безразличия.       Девушка сидела на своем месте: ее парту заливал неяркий солнечный свет, падающий из гразных окон университета. Я подошел к пустой парте у самой двери, оказываясь таким образом вне пределов видимости передних парт. Я ждал.       Признаюсь, несмотря на непонятное и болезненное ощущение внутри, я ждал нашей встречи как никогда. Предпримет ли она попытку поговорить? Должен ли я проявить инициативу? И главный вопрос, который мучал меня на протяжении месяца: «Хочу ли я всего этого?»        Это будоражило сознание лучше любого наркотика. Я никогда не был человеком, который не оставлял пути отступления. В любой ситуации я оставлял нетронутой кусок своей души только для себя одного, как это глупо бы не звучало. Я поймал эту гармонию несколько лет назад и с тех пор прощаясь с кем-либо не допускал мысли о самобичевании. В конце концов их восемь миллиардов, а я один, Что плохого жить, возводя вокруг ареол неприкосновенности? За три недели отсутствия социального взаимодействия я переболел и утратил всякий интерес. Нет, я лгу: я был разочарован.       Аудитория наполнилась вновь прибывшими студентами, и вскоре комната стала напоминать один большой мерзкий и шумный вокзал. Оказалось, что деканат устраивает установочную конференцию перед сдачей зачётов. «Она так и не заметила моего присутствия» — я в очередной раз напряжённо вздохнул в лёгкие воздух. Рядом приземлилась миниатюрная девушка — её имя я забыл, но точно помнил, что она училась в седьмой группе.        — Рада видеть тебя вновь. — она поставила на скамейку сумку, разделяя пространство между нами.       Я кивнул ей, даже не посмотрев в ответ.        Удивительно, но меня допустили к сессии. Кажется, деканат объявил амнистию для таких прогульщиков как я, ведь странным образом у меня набралось необходимое 25 баллов, и это без учёта самостоятельных и контрольных работ. Осталось сдать хвосты по физкультуре. Подумаешь, пару дней побыть общественным дворником? Мои планы прервал дождь, из-за которого учитель физкультуры отказал в проведении отработки. Фигура, застывшая в полуметре от припаркованного мной автомобиля, заставила меня остановиться возле ворот. Мои глаза с легкостью распознали знакомый силуэт, но подходить я не хотел. Я правда не искал встреч с этой девушкой и желал соприкасаться с ней как можно реже. Я не совсем понимаю, что за шум стоял в ушах — то ли от дождя, то ли от прихлынувшей к вискам крови, но так или иначе нужно переждать дождь: я развернулся и зашагал кампусу.       С её толстовки капали тяжелые капли. Бронхит или ангина? Прийди мы вместе к врачу, мне кажется нам поставили бы одинаковый диагноз: слепая глупость. Тягучий хриплый голос нашего куратора окликнул меня по имени:       — Мин Юнги, за мной.        Я обречённо поплёлся по зову, отметив, что не хочу прерывать занятие, заключавшееся в наблюдении из окна хилой женской фигуры.       — Тебя не было месяц, что случилось? — сухо произнесла женщина, но все же подняла заинтересованный взгляд.        — Я же представил больничный. — Я немного растерялся, вспоминая, как зовут учителя.       Кажется её фамилия была Сон? Нет, это же из сериала, который идёт по воскресеньям. Хотя куратор тоже может быть Сон Су Джон ей даже идёт, они чем-то даже схожи.       — Ладно, — выдохнула женщина, смирившись с моим коротким ответом после чего протянула стопку тетрадей. — Забери это.       — Мне кому-то из одногруппников передать? — я с непониманием уставился на все ещё протянутую руку.       -Зачем, они твои.       Я взял перетянутую канцелярской веревкой увесистую стопку зелёных тетрадей без обложки. Разорвав в коридоре, бечевку на первой странице верхней тетради я увидел аккуратную выверенную по линейке надпись: «Самостоятельная работа по дисциплине «Налоги и налогообложение». Выполнил студент второго курса, группы 12, Мин Юнги». Несколько сотен страниц рукописного текста, и теперь мне стало ясно, откуда у меня появился допуск, а радость от осознания того, что я допущен к сессии моментально испарилась.       Я побежал на третий этаж, в компьютерный класс, чтобы взглянуть на сводный рейтинг студентов нашей группы.       Напротив каждого моего столбца с надписью «Допущен» у девушки через раз мелькала надпись «Пересдача».       Фигура, сторожившая автомобиль исчезла, именно тогда, когда я больше всего желал объяснений. Я хотел кричать от злости, от ненависти к её добродушию и наивности. Меня раздражало то, что она продолжала заботится обо мне, в то время пока я тихо ненавидел её за сделанный выбор. Но больше всего меня выводило из себя, то, что первой мыслью ко мне пришла нежность вместо презрения. «Я не безразличен ей. Она заботится обо мне». Мои чувства предавали мозги, даже не задумываясь о последствиях и теперь я вновь взбудоражен и готов к бегству. Сильнее желания сесть в автомобиль и уехать домой к родителям было лишь одно: сесть в машину и ехать к Ын.       Я остановился недалёко от дома, и изредка поглядывал на обеспокоенных и промокших от затянувшегося дождя прохожих. Наконец одинокая фигура упрямо вышагивающая по сколькому асфальту появилась во дворе. Она шла медленно, опустив голову, даже не замечая, что с головы сполз капюшон, а волосы промокли и чёрными прядями прилипли ко лбу. Ее замшевая курточка насквозь промока и потемнела в цвете, выдавая неровности и выгоревшие на солнечных лучах пятна. Сама девушка производила удручающий вид и чем-то напоминала героиню фильма «Звонок» — двигалась неуклюже и не контролируя наклонённый корпус и неровную спину.       Скрывшийся в темноте подъезда силуэт отчетливо заставил почувствовать горечь, я ещё раз бросил взгляд на тетради, лежавшие на соседнем сидении. Растерянный вид, промокшая одежда — все это ассоциировалось у меня с не очень хорошими воспоминаниями, тяготило и заставляло вздрагивать от того, что я воплотил ее самый большой кошмар, пускай даже и по ее ошибке.       Внезапно я вспомнил, все те причины, по которым мне пришлось так долго добиваться ее расположения к себе, на памяти всплыли и моменты, когда она не смыкала по ночам глаз, бездумно разглядывая стены на кухне крошечной квартиры, или вида ночного города в моей комнате, если ночевала у меня. И прежде чем ее разум сдался, и снял всю оборону, я бесчисленное множество раз говорил ей, что она может мне верить, и я помогу ей, даже несмотря на все сложности, что нас ожидают. Тогда я имел в виду, что готов помогать ей с психотерапией, обеспечивать и заботится. Теперь я в полной мере осознал свою ошибку: я думал о ней как о возлюбленной и ревностно защищал свои чувства к ней, тогда как она нуждалась в родном человеке. Поменяйся мы с ней местами — я уверен, она бы простила меня, и не смогла отказаться, просто потому, что я был единственным человеком, которому она доверилась. Сейчас я понял ее слова о разбитой чашке, что я отчаянно пытался склеить, и теперь я раздробил эти осколки ещё мельче и они впиваются ей под кожу, смешиваясь с кровью до тех пор, пока ее чувства не атрофируются полностью и она станет бездушной, одинокой деталью этого мира.