Добро пожаловать отсюда

Юру учили, что все ошибки должны быть учтены. И не просто учтены, а исправлены. Практика показала, что есть ошибки явные: вроде ошибок при приземлении, и тогда надо повторять снова и снова, днями и неделями, пытаясь сделать именно так, как надо, а не как в прошлый раз, когда не вышло — и однажды получится. А потом результат требуется закрепить. И есть ошибки мнимые: вроде тех, когда говорят: «Юра, ты ошибаешься», но он-то знает, что прав! В дедушкиной одежде Отабек выглядел натуральным гастарбайтером. Если бы его кто-нибудь и увидел из соседей, то точно решил бы, что Плисецкие кого-то наняли, например, крышу подлатать. И вел он себя соответствующе: незаметный, тихий, как мышь, послушный, аккуратный, старательный. И глаза прятал, избегая прямого взгляда. При свете дня — а встали они уже за полдень — он на вид оказался ещё моложе. — Сколько тебе сейчас? — спросил Юра, снимая чайник с плиты. — Двадцать. А тебе? — Восемнадцать исполнилось. Отабек быстро глянул на него и вернулся к чистке картошки. Он спросил с утра, очевидно удивленный, что действительно переночевал в тепле и сухости, и его не выдернули из-под одеяла господа в форме: что мне сделать? Юра сначала вообще не понял, а потом выдал ему пакет картошки и нож, надо чем-то позавтракать, пусть будет пюре. Картошка булькнула в недрах кастрюли, а Юра поймал на себе ещё один быстрый взгляд. — Что? Я не школьник. — А похож. — Знаю, — Юра, не спрашивая, размешал в кофе две ложки сахара. Пусть пьет, глюкоза и вообще, вряд ли парень в последнее время видел сладкое. — Но аттестат у меня в кармане. В смысле, валяется где-то. Вертел я его. Школа. Юра её и не видел толком, а что видел, хотел поскорее забыть. И как туда люди десять лет подряд ходят? Он пару раз посидел на какой-то алгебре и чуть не сдох! Может, если регулярно, изо дня в день посещать, то наступает привыкание, но неподготовленному человеку тяжко, как… как, блин, в тюрьме! Сидишь, люди вокруг какие-то, что происходит — не ясно, свои правила, в которые ты не посвящен. Лидеры, аутсайдеры. И хочется поскорее свалить. На каток. Туда, где всё понимаешь. Когда выдали аттестат, Юра выдохнул. На вручении, естественно, не присутствовал, сборы. Забежал потом, забрал картонку у завуча. Та даже не стала говорить, что школа Юрой гордится: они были параллельны друг другу, в переносном и прямом смысле. — И не студент, — сказал Отабек тихонько, накалывая на нож следующую картофелину. — Чего это? — насупился Юра. Деда с Яковом, не говоря уж о Лилии, все уши ему прожужжали высшим образованием. Необходимо, мол, и вообще, отупеешь иначе. Юра представлял, что между тренировками на сей раз придется бегать на пары вместо уроков, а они в два раза длинней… О-ой. Пока отмазался до следующего года, а там снова насядут. И этот ещё щас начнет затирать. Кто только Юру жизни ни учил, зеки ещё никогда. Не студент, блин, прямо как приговор какой-то. — Во всяком случае, не очник. Сейчас разгар семестра, а ты на даче, — пояснил Отабек. Логично. — И че? Может, я работаю. Может, у меня отпуск, — Юра стукнул дном чашки по краю стола, отпил из своей, поморщился. Сам он старался не перебарщивать с сахаром, но это не значит, что полюбил черный кофе, терпкий чай и горький шоколад, просто так надо. — Тебе какая разница? — Разница, — Отабек поднял на секунду глаза и опустил, — такая, что мне интересно, что за человек проявил ко мне доброту. Может, сумел бы отблагодарить как-нибудь. — Пф. Картошку чисти, благодаритель. Жрать хочется. — А я уже всё. Пока закипала вода, Отабек наточил ножи. Юра смотрел, как ловко он вжикает лезвием по камню и думал, что если бы это было опасно, давать этому человеку в руки острое, то опасность эта давно уже проявилась бы. Допустим, он не стал убивать Юру во сне, когда Юра ещё не знал о нем, но ночью, догнав — или уже затащив назад в кухню — одолел бы запросто. Юра своей физической силе цену знал. Он не боксер, не борец, даже не баскетболист какой-нибудь — и это по нему видно, но Отабек не предпринял ни малейшей попытки, а значит, пусть точит, а то дедушка, видно, забыл, а у самого Юры руки заточены, чтобы их в риппон вскидывать при прыжке, а не под домашний труд. — Я не выпытываю, кто ты, — тихонько сказал Отабек, протирая лезвие прорезиненной тряпкой. — Но спасибо тебе. Я не совсем понимаю твои мотивы, но спасибо. Мотивы. Если бы Юра сам их понимал! Он вообще не из жалостливых. И не то чтобы совсем дурак, хоть и не студент и с кое-каким аттестатом. И всё, что он должен сделать: позвонить в полицию, выйдя из дома за хлебом, дождаться ребят в погонах и сдать им этого товарища с заплывшим поутру глазом. Не то что должен — обязан! Но не поднималась рука. Ошибки бывают разные, а ошибаются все. Даже самые достойные люди, а этот парень, кажется, из достойных. Речь у него хорошая, грамотная, Юра на катке в сто раз хуже слыхал, да и сам, что уж там, не грамотей, может и в интервью какую-нибудь дичь ляпнуть. И ещё Отабек спокойный. Именно внутренним каким-то спокойствием, не наигранным, не нарочитым, когда хоть как сдерживайся, а буря прорывается в движениях, в повороте головы, во взгляде. Фигурное катание — спорт эмоциональный, волей-неволей научишься показывать, что нужно канве программы, это работает и в обратную сторону — чужие эмоции видно сразу, фальшивые и нет. Отабек спокойный, Юра на его месте спокойным не был бы. Он уже не спокоен! — Что ты собираешься делать? — спросил Юра прямо, когда они сели за стол. За окном хмурилось, серело, накрапывало, и от этого окончательно терялось ощущение времени. То ли полдень, то ли сумерки. Словно дача отдельно, а весь остальной мир — отдельно. — Я не знаю, — признался Отабек. — Не знаю, что делать. Но ты не беспокойся, я сейчас поем и уйду. В смысле… можно, я поем? Кроссовки у него какие-то древние, Юра успел осмотреть. Он выдал Отабеку тапки, тот прямо выдохнул. Да ещё бы! Дней десять в обуви проходить, уже как в кандалах, наверное. Он показал вилкой: ешь, ешь, и задумался снова. Погода не то чтобы собаку не выгонишь, но и не лето. Ночи холодные. Дороги размыло. В лесу, наверное, вообще пиздец. Ну вот уйдет он отсюда — и куда? А что, это Юрины проблемы? Почему это вообще должно его волновать? Юра его сюда не звал, он сам влез, в окно, между прочим, как вор, хотя и клянется, что ничего, кроме еды не взял. И напугал Юру до усрачки, так и заикой остаться можно. Юра поглядел на лиловые шишки на смуглом лбу: ну ладно, не так уж, допустим, он испугался, чтоб разорвалось сердце. Но основного геморроя это не отменяет: у него в доме беглый зек, если его найдут прямо здесь, у Юры будут проблемы. Будут? Ну ясен хер, а как он думал, по головке погладят за человеколюбие? Ну, он всегда сможет отбрехаться, что ему угрожали, правда? И навесят этому гастарбайтеру в дедушкиной футболке ещё года три. «Три за побег, пять за детсад» — опять из того же фильма? И опять же, Юрины это проблемы? Нет. Отабек молча ел, подбирал хлебом томатный соус. Ногти, вчера заметно отросшие, с траурной каймой, сегодня были пострижены и отчищены. Взял мои ножницы в ванной, подумал Юра, но приступа брезгливости почему-то не испытал. Если он не врет, — а допустим, не врет, ну вот просто примем на веру, — у него могло быть какое-то будущее. Может, и неплохое. Это у Юры неизвестно что дальше будет, после коньков, тренерство или что там, а у этого парня было б образование. И он рукастый, технарь, а что применил это не по назначению, так сам говорит, что дурак и наказание заслужил. А что второй раз… Юра вспомнил уроки алгебры. Если б ему предложили стукнуть бесячего одноклассника по башке, чтоб уйти хоть на полчаса из душного класса, он бы стукнул. — Ты, — сказал Юра, когда на дне тарелок проявился незамысловатый рисунок, — не торопись. Уходить. У тебя план есть какой-нибудь? — Нет. Хреново. Это хорошо, наверное, в группировке какой-нибудь состоять, быть членом мафиозного клана, иметь знакомых по нужную сторону закона, тогда есть куда податься, а у этого идиота, как видно, никого и ничего нет. Попробует свалить лесами подальше? Ну допустим, протянет лето, а потом что, бомжевать в Калужской области? М-м-м, перспектива! Нет у него плана, блин. — Тогда сиди, где сидишь. — Юра, спасибо, — Отабек поднял глаза, один просто узкий, а второй ещё и заплывший. Господи, и вот этой роже Юре хочется доверять? — Я полностью безопасен для тебя. Я не причиню тебе никакого вреда. Ты мне веришь? Юра пожал плечом. Приснилось, что дядя Яша узнал обо всем, и они с дедушкой, полицией и собакой приехали его арестовывать за укрывательство. Проснулся в поту. Он специально не гуглил, сколько за это могут дать, надеялся, что так будет спокойнее спать, — насколько вообще можно спокойно спать с подпертой столом дверью, — но что-то вот ни хрена! Отмажут гордость российского спорта? Отмажут. Будут у них с тренером прежние отношения — нечего и надеяться. Яков Фельцман — человек старой закалки, законопослушание прежде всего. Не говоря уж о дедушке! Яков хотя бы не позволит себе дать Юре леща, а дедушке по фиг восемь лет внуку или восемнадцать. Да разве в лещах дело! Юра прямо слышал эти слова: «на нашей даче, Юрочка, да? На нашей даче? На бабушкиной!». Эх, деда, но ты же сам учил человеколюбию и благородству, и что нужно давать людям шанс. Речь, конечно, шла о ребятах с катка, и с тех пор прошло лет десять, но всё-таки! Прошло два дня, и уже было ясно как день: сдать Отабека Юра не сможет. Что-то дрожало и надламывалось внутри каждый раз, как он думал об этом. Почему? Чем он Юре запал? Да хер знает. О себе Юра всё так же не торопился рассказывать. В лицо Отабек его, очевидно, не знал, явно не фанат фигурного катания, но это и к лучшему. Юра, в целом, звездной болезнью не страдал. Знал, что среди интересующихся популярен, а сделай шаг в сторону, ну, смотрят люди, припоминают, что где-то когда-то видели — потому что на Юрину долю уже выпала Олимпиада, а значит и федеральные каналы, и долгие интервью не только со спортивными журналистами, и заработок на рекламе, — но где, мало кто припоминал. Отабек не докапывался и этим заработал себе очки. Он вообще держал себя очень правильно, в Юрином понимании правильности: много молчал, лишний раз не высовывался, не задавал вопросов. Посуду мыл! И полы! Сам вызвался сделать уборку и вылизал весь первый этаж, пока Юра возился у себя на чердаке. Спустился — половицы уже влажно блестят, свежо, а Отабек намывает лестницу. Юра вынес тряпку во двор, поздоровался с копошащейся на участке соседкой. Та ничего не спрашивала, даже толком на Юру не глянула. И хорошо, подумалось ему, чем меньше внимания, тем лучше. Отабек обещал уйти так же тихо, как и пришел. Юра ему поверил. Он сам спросил, хорошенько подумав и решив, что это не очень опасно: — Ты не хочешь связаться с родителями? Они же, наверное, знают уже. Что ты сбежал. — Ни в коем случае, — Отабек даже отшатнулся, словно Юра настаивал и совал телефон ему в руку. — Нельзя их в это ввязывать. И без того… Он не договорил, что «без того», но и так ясно. Это только говорится, мол, полстраны сидело, но на деле, особенно если речь о приличной семье — это ужасный, дикий позор. После которого неизвестно, отмоешься ли. И будут тыкать пальцем коллеги, соседи, знакомые: «эти вон, у которых сын сидит. Убил, вроде, кого-то». Всегда ж нагнетают, даже и в более легких случаях. Перднешь, скажут: обосрался. Юра вздохнул и положил телефон на стол. И сказал то, что тоже уже обдумал: — Я тут до конца месяца, потом уезжаю. Можешь остаться на это время. Отабек сцепил руки между колен, поднял глаза. — Спасибо. Спасибо, Юра. Мне очень повезло попасть именно в этот дом. У Юры отчего-то горячо подкатило к глазам. Делать, в общем-то, было нечего. Они перебрали хлам в кладовке, приготовили обед на два дня, нашли карты и поиграли в дурака. Отабек спросил, умеет ли Юра в покер, Юра не умел, но нагуглил комбинации, положил телефон перед собой, как шпаргалку, и они стали учиться. — Вдвоем не очень интересно, — как бы виновато пояснил Отабек, — но вдруг тебе пригодится на будущее, для компании. Юра фыркнул: компания. Все его компании обсуждали одно и то же, одно и то же, даже у пьяных одни и те же темы: сплетни, тренеры, программы, соперники, переходы. Кого засудили, кому присудили, кого пропихивает федерация, кого задвигает, а кто тут реально талантище. Юра сидел со своим стаканом молча и уходил первым, а дедушка всё спрашивал, не нашел ли он друзей. Эх, деда-деда, не тот это мир. После карт перешли на кино. Оказалось, Отабек не успел по понятным причинам сходить на многое, что давно уже можно скачать в хорошем качестве, а у Юры как раз скачано. Он полез открывать папку с фильмами и увидел, что рядом с папкой «кино» лежит папка «ФК», где хранились собственные прокаты и чужие, которые запали когда-то в душу, и новые, как короткая Минами в этом году. Юра помнил его по Хасецу, когда приезжал на шоу и тратил, конечно, половину недели, чтобы завернуть к Никифоровым-Кацуки, потому что ну куда ж их девать, обидятся, что был в Японии и не приехал. Минами был обычный, популярный в своей стране, не особо популярный за её пределами, он как будто что-то копил, копил, выкатывал свои обычные, в общем-то, программы. И вдруг выдал. Это. Юра забыл моргать. Потом сохранил себе запись и пересматривал, напитываясь этой дикой энергетикой. В общем, важная это папка «ФК». Юра, косясь, не увидел ли уже Отабек, быстро переименовал её в «Разное». И потом только сообразил, что никто, не связанный со льдом, не расшифрует ФК, как «фигурное катание». Но от греха подальше. Они посмотрели один фильм. Нажарили полную сковороду картошки с яйцами, достали теперь уж точно последнюю банку соленых грибов и сели смотреть второй. — У меня ещё хорроры какие-то есть, — вспомнил Юра, когда время перевалило за полночь, но спать от дневного безделья совсем не хотелось. Он всегда сбивал себе режим в этот месяц, потом кое-как втискивался в его рамки заново. Получал нагоняи от Якова за сонный вид. Отабек поглядел на часы над комодом и спросил: — А ты не будешь бояться? — А? Чего это? Я вообще ни черта не боюсь, не бывает этого ничего. — Верно, — усмехнулся Отабек и потрогал чуть побледневшую до густо-розового цвета шишку на лбу. — А меня ты святой водой окатил, потому что ничего больше под рукой не было. Юра взвился, вскочил с дивана. Уши против воли запекли, как намазанные перцем, и можно только догадываться, какого цвета они стали. Позор! Отабек поднял руки в примирительном жесте. Юра, сопя, уселся назад и сказал: — Это было ни хера не смешно! — Да, мне тоже. Он улыбался, поглядывая на Юру, а глаза под тенью ресниц печальные-печальные. И складка у рта откуда-то, Юра не видел её раньше. И пальцы собрали ткань штанов на коленках. — Отабек, — начал было Юра и сбился, когда черные глаза вперились в него неожиданно прямо. Он откашлялся и сделал вторую попытку. — Отабек, ты не стесняйся, если тебе что-то надо. — Юра только этим утром додумался, одеваясь, что выдал своему вторженцу одежду, но даже не подумал о белье. Юрино ему явно было б мало, пришлось снова потрошить дедушкин шкаф. Отабек дико обрадовался семейникам в полоску, смутился, сказал, что это слишком, но потом взял. — Считай, что ты мой гость. И сказав это, затаил дыхание. Он думал. Да, всю прошлую ночь думал, пока не вырубился ради очередного кошмара о собаке с полицией. О решениях и ответственности. Он решил приютить этого парня здесь. Может, он и вешает Юре лапшу на уши. Может. Но Юра решил, что поверит в то, что ему рассказали. А значит, сам несет за это ответственность. И за свою наивность, если всё это сказочка для вольного лоха, в том числе. Юра ничего не может для него сделать, ничем не может помочь. Даже если есть у дедушки знакомства, или ещё у кого-то, большой спорт — это связи, нашлись бы люди, но Юра не сможет к ним обратиться. Никак. А всё, что он может: дать ночлег, еду, доступ к удобствам и хоть немного человеческого отношения. И, может, тепла. Потому что люди заслуживают тепла. Тем более хорошие люди, которые попросили молоток, гвозди и не забили их хозяину в голову, а починили скамейку, засунутую под подоконник ещё с осени. И смеситель, про который Юра думал, что ему хана, придется менять на новый, а там надо было просто чуть-чуть подкрутить. Люди, которые смеются над фильмом там, где и Юре смешно, а ужасы смотреть не хотят, потому что вдруг ему будет страшно. Отабек какое-то время сидел молча, потом расслабил пальцы, оставив измятые штаны в покое, и сказал: — Спасибо, — а больше ничего не сказал, но Юре показалось, что глаза блеснули. Ночью даже поколебался, подвигать ли стол к двери. Накануне, когда он всё ворочался, не спал и, естественно, захотел в туалет, ему показалось, что этот стол гремит так, что и соседям слышно. Отабек, конечно, тоже проснулся, проводил Юру глазами, и снова, когда он возвращался через гостиную, но не проронил никакого: Юр, да не запирайся ты, ничего я тебе не сделаю, сказал же. Просто подтянул одеяло до носа и всё. Мне не должно быть стыдно, сказал себе Юра, налегая на столешницу, я забочусь о своей безопасности. Нормального человека это не оскорбит. Он снова ворочался. Листал новости, лайкнул пару Милкиных фоток. Чемпионка, вы поглядите. Два года канадка её обходила, Мила бесилась и вкалывала, как проклятая, а когда пошли слухи перед сезоном, что канадка сделает перерыв — абсолютно беспочвенные, та сама их с недоумением опровергла, — просто вскипела: как так? Потому что это важно — обойти именно ту соперницу, с которой шли ноздря в ноздрю, и ты отставала. Потому что если выиграешь просто так, в принципе, а не у конкретного человека, так и будут говорить, что повезло, что не было той, иначе ничего бы не вышло. Юра знает. Он убивать готов был в первый взрослый сезон за комменты в духе: «это потому, что не было Никифорова». На мыслях о Никифорове и заснул. Никифоров ему и приснился. Виктор стоял, поддергивая белоснежные манжеты, и провожал Юру взглядом. Юра чувствовал, как сталь наручников холодит запястья. Никифоров покачал головой и сказал: Юра-Юра, даже я себе такого не позволял. А утром Отабека в гостиной не было. Первым делом взгляд выхватил тщательно застеленный диван, уголок к уголку сложенные подушку и одеяло. В сердце кольнуло: ушел. Юра стиснул кулаки, побил себя по бедрам. Скатертью дорожка. Попутного ветра в горбатую спину. Ушел и ушел, проблем меньше. И не нужно никому его «до свиданья», а вернее «прощай». И ноут, небось, утащил, который Юра по тупости тут же бросил, разрешив читать с него книжку, гребаного Сапковского. Пиздуй! Из кухни зашипело и заворчало масло. Стукнул по яичной скорлупе нож. Юра разжал кулаки, быстро загладил полумесяцы следов от ногтей. Яичница, наверное, с помидором и гренками. И бутеры с колбасой. И чуточку недоеденных накануне грибов.