Добро пожаловать отсюда

За завтраком у них случился странный разговор. — Ты очень хороший человек, Юра. У Юры чуть каша носом не вышла. — Хороший человек? Ты даже фамилии моей не знаешь, а заявляешь такие вещи. — Твоя фамилия Чикатило? — Нет. — Вот и всё. И вообще, причем здесь фамилия? Разве фамилия определяет человека? Человека определяют поступки. Дедушка тоже так говорил. И Яков. Но имел в виду, конечно, спортивные достижения, и Юра всегда был хорошим, когда достигал. А когда нет, ну, наверное, не плохим, но и градус хорошести как-то снижался. Это чувствовалось. Когда столько сил и времени отдаешь делу, рано или поздно его результаты начнут определять тебя самого. Здесь же Юра сидит безо всякого дела, восстанавливается, а значит, он не хороший и не плохой, а просто — обычный. Если не сказать никакой. А тут вдруг — поступки. В смысле, дурь? — И что же я натворил? — Спас меня. — Ну-у, это громкое заявление. — Зато абсолютно верное. Ты не выгнал совершенно постороннего человека, который тебя напугал, который мог представлять для тебя опасность. — Это говорит только о том, что я наивный и недалекий, а если ты мне лапшу вешаешь, я этого просто не вижу. — Не вешаю, — заверил Отабек и передвинул опустевшую от овсянки тарелку дальше, а чашку с кофе ближе, вставать не торопился, так и сидел напротив. — Но ты меня спас, не дал замерзнуть на улице и даже не сдал туда, где я должен находиться, хотя для тебя это большой риск. Юра фыркнул. — Может, я сын депутата. Может, для меня это вообще развлечение, а не риск, и ничего мне за это не будет, только папочка пожурит и отберет «майбах» на две недели. Отабек улыбнулся. — Ты не похож. И я видел твоего дедушку, он тоже не похож на отца депутата. Юра буркнул: — Это деда по матери. — И всё же, — кивнул Отабек, — я прав. Ты рискуешь. И ты очень хороший человек. Дал мне одежду. — Дедовы старые шмотки. Они ж на тебе болтаются! — Кормишь меня. — Никаких лобстеров с фуагра, что сам ем, то и тебе даю. Да блин, ты ж сам и готовишь! — Общаешься со мной на равных, хотя я преступник, ещё не отбывший срока. — Ты человек и я человек, что ещё надо-то? — Ты кормишь кота. Юра не донес до рта ложку. Отабек продолжал, с улыбкой, какой Юра у него до сих пор не видывал. Ласковой-ласковой и очень светлой. — Я видел в окно. Накануне это было. Юра шел из магазина и увидел Ваську, старого местного кошака. Вроде как он был чей-то, вроде как даже известный крысолов, но рваное ухо и перебитый хвост выдавали в нем ветерана не одной уличной битвы. Может быть, совмещал, а может, не признавал людей за хозяев, кто знает. Юра остановился, поставил пакеты, достал упаковку сосисок, разодрал и бросил Ваське одну. Васька с вампирьим воем накинулся, вонзил клыки в натуральную оболочку и, ловко балансируя кривым хвостом, перемахнул через забор во двор тети Веры. — Тот, кто жалеет человека, не обязательно хороший и добрый, бывает всякое, но тот, кто жалеет котов — наверняка очень хороший человек, — заключил Отабек. Юра не нашел слов возразить. Был согласен. Тело понемногу деревенело. Юра попробовал пробежаться в магазин и из магазина, ноги отозвались приятным гулом, но этого было явно недостаточно. Тело жаждало действия, нагрузки. Мышцы ныли. Началось, понял Юра. Это всегда начиналось на третью неделю, когда организм, привычный к нагрузкам на грани — а часто за гранью — возможного, отходил от блаженного шока ничегонеделанья, приходил в себя и начинал канючить: ну сделай ты хоть что-нибудь. Привычка. И хороший признак, что тело ещё что-то может, что не изломано вконец, что способно быть качественным инструментом. От бега Юра отказался. Все ещё шли дожди, пусть не ливни, но бегать по не асфальтированным, а значит — скольким дорожкам, рискованно. Но всегда можно найти способ, как себя напрячь. Отабек крутился в кухне, когда Юра, убедившись, что тот плотно занят готовкой ужина, поднялся наверх. На чердаке он теперь проводил мало времени, поднимался только за одеждой к своему чемодану. Ноутбук и зарядки перенес вниз. Ночевал в дедушкиной комнате. На днях он предложил Отабеку занять вторую комнату внизу, там давно уже никто не ночевал, но есть кровать с хорошим матрацем, надоело уже, поди, на диване спать. Но Отабек отказался. Окна комнат выходили на жилой соседский дом, а окна гостиной — на пустующую дачу. Юра не стал настаивать. На чердаке он отодвинул чемодан к стенке, по пути подобрав выпавшую из него кофту, оглядел её с удивлением — ну надо же, вообще не помнит, что закидывал, чтоб взять с собой — и бросил на спинку стула. Сам стул переставил к окну. Прислушался у двери — было тихо. Тогда он снял с кровати покрывало и расстелил на полу. Не стал распрямляться, а обхватил себя за щиколотки, вжался лбом в колени и тихонечко застонал: какая удобная поза, господи. Главное потихоньку, не потянуть ничего. К одной щиколотке, к другой, развести их друг от друга подальше и стремиться локтями к полу. Вот так. Как хорошо спине! Он тянулся медленно, с наслаждением. Про него всегда говорили, что очень пластичный, что важно это не растерять с годами, не задеревенеть, а тренировать мышцы и связки качественно и почаще. Поначалу ужасно больно, а потом вдруг становится хорошо. Просто физически хорошо, даже не морально от: вот как охуенно я смог! Мышцы пели. Юра сдержал дрожь, растянулся на покрывале, раздвинул ноги. Оказалось, что штаны тянутся не так здорово, как он сам, и шпагата могут не пережить. Юра прислушался, в кухне шипела сковорода. Сегодня на ужин жареный рис с яйцом, курицей и овощами. Как раз в процессе. Он замурлыкал себе под нос, выскальзывая из штанов. Ноги друг от друга развести в стороны, будто поссорились. Чем дальше, тем лучше. Далеко от того, чего требует Лилия, но надо быть к себе снисходительнее, он не тренировался пару недель, это немало. Нельзя сразу требовать от себя балетной растяжки. Юра, вытянув руки, лег грудью перпендикулярно разведенным ногам, и полувставший член мягко уперся в складку покрывала. Пробрало дрожью снова. Да, это возбуждало его. Он уже не был уверен, но не исключено, что первая сознательная мастурбация с ним случилась именно после тренировки в балетном классе. Не у Лилии, конечно, гораздо раньше. Телу было хорошо, тело требовало окончательной разрядки. Сопротивляться ему было трудно, и Юра не сопротивлялся, если занимался один, дома, или мог уединиться сразу после занятия. Не в общей раздевалке, конечно же. Но, к примеру, бывало, что от Лилии он уходил последним, заходил в пустующий душ и в пару движений доводил себя до финала. И не стыдился этого. Не прилюдно же! А у спортсменов, особенно именитых, каких только не бывает причуд, Юре рассказывали. Вот если б он других просил ему подрочить — это был бы пиздец. Но я, думал Юра, чувствуя, как горят бедра, помогаю себе сам. Он подвигал тазом, член мягко подвинул складку, потерся об неё и налился кровью до полного размера. Хорошо-о. Только тело, ничего больше, мозги в этом не задействованы. Как и должно быть, когда отдаешься удовольствию полностью. Подняться, отняв член от уже расправившейся складки, вытянуть носки, каждый палец. Отлично. Он снова включит в произвольную программу бильман, среди мужчин редкость, среди взрослых спортсменов — тем более. Юре восемнадцать, он уже взрослый спортсмен. Почти взрослый мужчина. Член, идеально прямой, правильной формы, с крупной головкой, розовой, как кожица тепличного помидора, идеально дополнял позу. Он дрогнул, вытолкнув капельку смазки. Юра запрокинул голову и провел кулаком по стволу. Он так давно не дрочил, надо-то секунд тридцать. — Юра, лучше итальянская смесь или мексиканская? Я тебя потеря… — прервал его Отабек на двадцатой секунде, потеряв заодно букву «л». Ужинали в молчании. Рука дрожала, и Юра плеснул себе лишнего из бутылки с соевым соусом, и теперь думал: доложить ещё риса, чтобы было не настолько солоно, или есть так. — Извини, — в который раз сказал Отабек. — Это моя вина. Ну, в том, что я не кончил, мысленно согласился Юра, твоя. В том, что у меня шумело в ушах настолько, что проморгал, как ты поднимаешься по лестнице — виноват сам. Отабек передвинул бутылочку по столу, подтянул корзинку с хлебом, вздохнул и отправил в рот пропитанный соусом комок риса с разноцветными конфетти морковки, горошка и стручковой фасоли. Отдельно подцепил кусочек филе. Прожевал, проглотил и спустил с языка вопрос, который явно давно просился, но не тот, на который Юра рассчитывал: — Ты так снимаешь стресс? — Э-э-э… — ответил Юра. — Я так давлю на тебя, что возникла необходимость принимать меры. Я понимаю… — Что он там понимал — непонятно, потому что в глаза не смотрел, а смотрел в тарелку. Юра снова посетовал, что нет палочек и явно азиатскую пищу приходится наворачивать вилками. — Спасибо за разрешение побыть здесь, это так важно, я не могу передать словами, спасибо тебе, но если тебе от этого настолько тяжело, то мне нельзя больше здесь оставаться. — По мне видно было, что тяжело? — поинтересовался Юра. Он не сразу заставил себя спуститься вниз. Самое интересное, что член не упал тут же или хотя бы через минуту. Юра посидел, ожидая и поглядывая на дверь, которая больше не открывалась, а Отабек нарочито громко звенел посудой внизу. Член всё не падал. Юру колотило. Отабек видел его растяжку. Теперь возникнут вопросы, которых не было бы, если бы Юра просто начал бегать или растягивался в комнате, которую можно запереть. Да хотя бы в ванной, там места хватает! Отабек обозрел всё, что было на виду, а на виду, прямо напротив двери, был Юра с членом в руке. Добрый, блядь, день! Давно не виделись. А член стоял. И Юра, плюнув на ожидание, додрочил. А потом прямо от лестницы шмыгнул мимо кухни в ванную. И из всего этого Отабек вывел, что у Юры стресс. Ну что тут скажешь, сразу было ясно — идиотина. — Я в порядке, — буркнул Юра, справившись с языком, и быстро запихнул в рот вилку. Зубцы стукнули по зубам, он скривился, и Отабек скривился следом. — Это на себя не бери, — прошамкал Юра с набитым ртом, — а то я гляжу, ты любитель навалить на себя ответственности. А потом с гордо поднятой головой эту ответственность нести. Юра таких людей знает, деда точно такой же. — Не бери в голову, — сказал он, постукивая вилкой по дну. — Я так периодически делаю, ты тут ни при чем. Серьезно. Со стрессами я по-другому справляюсь, и тут у меня не стресс. Не такой, по крайней мере, как у тебя. Потому что прятать беглеца хотя и волнительно и, что уж там, до хуя страшно, но это совсем не то же, что этим беглецом быть. В неловком молчании Отабек вымыл посуду. В неловком молчании Юра заварил чай, и они переместились на диван. Юра давно уже перетащил сюда низенький столик с чердака, на него ставили ноутбук, когда смотрели кино, а заодно тарелки, чашки и пакет с семечками. Семечки пару дней назад внезапно принесла тетя Вера. Она постучалась, и Отабека с Юрой подбросило из-за обеденного стола. Когда Юра вернулся с пакетом в руках, в кухне Отабека уже не было, нашелся в ванной, у окошка, Юра сказал, что он как передумавшая невеста, всё норовит смыться через окно. А семечки Отабек пожарил на сковородке, получились местами чуть подгорелые, но Юра как раз такие очень любил, как подгоревшие дедушкины пирожки. Деда знал, специально некоторые чуть передерживал на огне. Отабек покручивал чашку на подставке, но не брал в руки и не спешил пить. Смотрел в сторону, ничего не спрашивал, даже: будут ли смотреть фильм? И Юра решился. — Я спортсмен. — О. Правда? Я решил, что ты танцор. Пришлось медленно-медленно выдыхать носом, чтобы не чертыхнуться. Танцор! Это было бы логично и правдиво! Но с другой стороны, какая разница? Раз уж решил говорить о себе, то надо говорить правду. Отабек ему о себе рассказывал. Нельзя проверить, не врал ли, но Юра же уже однажды поверил, что всё по-честному, и Отабек с тех пор ни полувзглядом не дал повода в себе сомневаться. И на это захотелось ответить тем же. Давно уже, если считать в масштабах отведенного месяца — несколько дней. — Ну, это тоже, — улыбнулся Юра. — Но правда — профессиональный спортсмен. — Спортивные танцы? — Нет! Нет. А вот это, — он показал руками какую-то раскоряку, имея в виду свой дневной шпагат, — это балет. — Балет — это не спорт, балет — это искусство. — Мне надо, — пояснил Юра, — для спорта. Растяжка. — Ты гимнаст? — Че? Нет! Гимнасты все как шкафы, квадратные. А я… — Юра опять показал руками, на этот раз на себя, мол, тут и так всё ясно. Отабек повернул-таки голову и посмотрел нормально, не искоса, и наконец спросил прямо: — Так кто же ты? — Фигурист. И Отабек завис. Юра не торопил его. Давай, ассоциируй меня с Витей, со светочем нашим, со звездой. Но я прощаю тебя. Во времена моей олимпийской славы ты уже вежливо отказывался от чифиря, имеешь право не знать. — Это, хм, на коньках? — Да. — Юра чувствовал, что начинает терять терпение. — На коньках. Под музыку. Прыжки, вращения и всё остальное. — И выдохнул, отчаявшись: — Как Виктор Никифоров. — Виктор Никифоров, — медленно повторил Отабек, как повторяют непривычно звучащее иностранное слово. Юра ахнул: — Не знаешь? — Признаться, нет. Может быть, слышал что-то, но я, по правде, не интересовался никогда. И ты вот прямо выступаешь, да? На соревнованиях? Юра вздохнул. Набрал горсть семечек, с сухим шорохом перекатил пальцами, вытащил из кармана телефон и бросил на диван между своим бедром и Отабека. — Юрий Плисецкий меня зовут. Никифорова он не знает. Пиздец, такие вообще бывают? Целый мир знает Виктора Никифорова. Бывают. Целый мир Виктора Никифорова не знает. Это разные миры. Юра, например, не знает по именам топовых звезд футбола, а они, уж наверное, популярнее фигуристов будут, хотя вообще непонятно почему. Дедушка любит хоккей, но и футбол иногда посматривает, Юра как-то пытался с ним за компанию и не понял, в чем прикол. А когда один футболист упал и начал кататься по газону, а на повторе потом показали, что его даже пальцем не тронули, Юра встал и ушел на кухню чай пить. На душе было гадко. На этапе Гран-при, он видел своими глазами, потому что сам тогда выступал, один израильский парень пытался самостоятельно вправить выбитое на льду плечо, чтобы выступать дальше. А сколько парней и девчонок режутся и выступают, заляпывая кровью лед и костюм! А сколько докатывают программу, несмотря на ушибы, растяжения, судороги! И улыбаются при этом, улыбаются, чтобы видели судьи и зрители. Вот это, Юра понимал, спорт! И это сказал, когда его через месяц пытались стебать за хрупкость Милкины хоккеисты: фигурка, мол, женский спорт. Юра предложил прыгнуть хотя бы двойной. А он, в свою очередь, погоняет с клюшкой, в защите, перчатках и шлеме. Юра качал ногой и попивал чай, поглядывая, как Отабек гуглит и читает результаты гугления. Зачем я ему сказал, подумал он, ссыпая семечки обратно в пакет. Затем. Захотелось и всё. Нравится он мне.