Мир меняется, меняемся и мы

Экипаж вёз их обратно. Эрвин задремал, склонив голову ей на плечо. Между бровей мужа залегла глубокая морщина, от тяжких мыслей, что терзали его голову, даже во сне, не давая покоя, уставшему разуму. Иногда ему тоже снились кошмары, она часто мучавшаяся бессонницей, не раз замечала, как он вздрагивает во сне, иногда, протягивая руку, кому-то, невидимому ей. В такие моменты она просто прижимала его к себе, шепча, что-то успокаивающее, гладя его мягкие волосы, которые никто, кроме неё не видел растрёпанными и торчащими в разные стороны. Она пробыла с ним достаточно долго, чтобы знать каждый надлом в его сердце, каждую рану в его душе. Ей искренне хотелось сделать его счастливым, чтобы он не чувствовал больше горечи. Найл, был бесконечно неправ, говоря, что все беды в её жизни из-за него. Сейчас, чувствуя его тёплое, мерное дыхание, на своей коже, глядя на деревенский пейзаж, проносившийся за окном, она знала, наверняка, что Эрвин, приносил в её жизнь счастье. Несколько дней спустя, офицеры и солдаты, которым можно было доверять сидели в кабинете командора, готовые услышать стратегию на ближайшее будущее. Многих удивило, что в зимнее время для них нашлось занятие. Обычно зима была временем для отдыха, но в этом году всё сильно изменилось. — Итак, сегодняшнее собрание вызывает у многих из вас, недоумение. Я могу вас понять, обычно, зима была временем спокойствия, тишины и мерной подготовки к весенним экспедициям, — сказал Эрвин, глядя на недоумённые лица коллег, — многие из вас, будут не в восторге от того, что я сейчас предложу, однако, прежде чем я услышу недовольство, смею напомнить, что наш маленький мир в большой опасности. Грядёт война, а на войне — все средства хороши, какими бы низкими они не были. План, одобрен правительством в лице Дариуса Закклея и королевы Хистории. Вы готовы его услышать? — Эрвин, если ты хочешь чтобы мы уснули, продолжай в том же ключе, — хмыкнул Леви. — Леви. Не время для шпилек, ты уже в курсе, о чём пойдёт речь, дай послушать остальным, — покачал головой командор, — через несколько дней, мы проведём операцию по тайной перевозке Энни Леонхардт, так же известную, как Женская особь титана, в штаб-квартиру разведкорпуса, — продолжил он. — Командор! Да вы с ума сошли?! Эта сука, перебила кучу наших ребят… что вы задумали? Вы хоть представляете, чем это может обернуться? — довольно резко высказался Жан. — Сначала Стохесс, затем Трост… — протянул Флок, — мне Марло рассказывал о том кошмаре, что она учудила в стенах, когда мы перевелись в разведку. — Флок, я бесконечно благодарна тебе, за спасение наших жизней, в кампании за стену Мария, но ты уж прости, думать должны те, кто могут, а делать — те, кому прикажут. Если не согласны, войска гарнизона, да и полиции тоже, примут героев с распростёртыми объятиями, — спокойно произнесла Лисет. — Чт… что вы имеете ввиду, капитан? — проблеял Флок. — Она имеет ввиду, что те, кто не готов принять методы командора, вольны добровольно покинуть разведкорпус, кретин, — раздражённо буркнул Леви. — Если моё мнение что-то значит, командор, то я скажу, что Энни — настоящее чудовище. Но… не могу не признать, что она сильна, а значит, если, вы прикажете, я смирюсь с её необходимостью в наших рядах, — высказала своё мнение Аккерман. — Спасибо, Микаса. Любое мнение важно для меня. Хоть, как сказала Лисет, любой из вас, волен оставить свой пост в разведке без последствий, для будущей карьеры, мне хотелось бы, чтобы вы все поддержали меня. Я знаю, как самоубийственна моя затея. На моих плечах лежат бесчисленные жертвы разведчиков, и, имей я обе руки, они были бы по локоть, в крови. Однако, наши методы всегда были ходьбой по тонкому льду. Сейчас у нас нет другого выбора, кроме как привлечь сторонников из вражеской армии. Не стоит забывать, что в руках Марли, по-прежнему, находятся силы Бронированного и Звероподобного титанов, а так же сила титана Имир, если кто-то из вас, бывших кадетов сто четвертого набора помнит о ней. Мы всегда были в минусе, теряя сотни жизней и если мы прекратим бороться, то нас, попросту уничтожат. Мёртвых, при всём желании, нам не вернуть. Если мы сдадимся, то выходит, что все кого мы потеряли за эти годы, умерли напрасно. Сейчас, если кто-то желает, ещё не поздно уйти, — произнёс Эрвин, давая право выбора каждому присутствующему. Время шло, часы лениво толкали минутную стрелку, солдаты сидели молча, с самыми разными выражениями на лице: от безразличия, вкупе со смирением, до откровенного гнева. — Да пошло оно всё, в жопу! Всегда ненавидел это сборище психов, — с досадой рявкнул Жан. — Значит ли это, что ты решил уйти? — спросил Эрвин. — Что? Естественно нет. Я тоже стал психом, видимо. Я остаюсь… хоть, как всегда и пожалею об этом. Знаете, командор, я намерен дожить до конца войны… — Похвальное рвение, Жан. — А когда война кончится, то… — он посмотрел на Лисет, — простите, капитан, но я, дам вашему мужу по лицу. — Если это желание поможет тебе дожить до конца войны, оставшись в наших рядах, то, пожалуйста, — хмыкнула Лисет. Эрвин подошёл к Кирштейну, протягивая ему руку, вызывая у того недоумение, а у окружающих — ухмылку. — Договорились. Только нам нужно, как минимум победить, для этого. Раз вы все остались, значит, для человечества в стенах есть будущее. Спасибо. — Рада, что в моём отряде не нашлось трусов, уверена, остальные офицеры тоже выдохнули с облегчением, — бодро произнесла Ханджи, заставляя лопнуть напряжение, повисшее в воздухе, — Эрвин, раз все решились, распусти нас отдыхать, а? На построении утром, объявим, когда нам с людьми выдвигаться в округ Утопия, за спящей красавицей. Эрвин Смит кивнул, позволяя людям разойтись. Он знал, что сегодня будет много обсуждений и пересудов, в каждом углу, в каждой казарме. Удивляло спокойствие Эрена и смущённая задумчивость Армина, скромно сидящего, по левую руку от его жены. Близость светловолосого паренька вовсе не раздражала командора, напротив, ему иногда казалось, что выживи их собственный сын, они были бы чем-то похожи. Эрвин словно во сне видел, как закрывается дверь за последним уходящим, кажется, это был Леви, который торопливо вышел, вслед за ставшей предпоследней Аккерман. Устало опустившись на диван, который недавно был полон народу и ещё хранящий остатки их тепла, он закрыл уставшие, от бессонницы глаза, потирая переносицу, в попытке снять напряжение. Тонкие пальцы провели по его щеке, оставляя горящий след, в месте, где прикасались. — Ты устал, дорогой, — тепло выдохнул голос, который он узнал бы из тысяч других. Не нужно было открывать глаза, не нужно было показывать силу и уверенность. Он мог позволить себе слабость и слёзы в её присутствии, но даже это не убило бы, её бесконечную веру в него. «Ты — человек, Эрвин…», — словно из забытья, доносился её голос и он видел перед собой худую девчонку, волею судьбы, повстречавшуюся ему на жизненном пути. Он тянет к ней свою единственную руку и она ловит её своей, склоняя свою прямую спину, целуя его ладонь, запачканную кровью, словно святыню. В её жесте нет раболепства, духовно — они равны. Его дыхание сбивается от этой невольной ласки, а уставшее тело реагирует с отдачей большей, чем физически возможно. Эта невозможная женщина вновь понимает всё правильно, увлекая его из пустого кабинета, во тьму их супружеской спальни, где он нетерпеливо притянет её к себе, срывая с неё одежду, давно приноровившись расстёгивать пуговицы и ремни одной рукой. Нетерпеливо гладя её маленькую, мягкую грудь, чувствуя, как пульсирует его член, желающий её тепла и едва не изливаясь в своё бельё, от её прикосновения. Мысленно, он почти проклинал себя за то, что позволил усталости взять верх над желанием, но она лишь погладила его щёку, опускаясь на колени и принимая его плоть в свой рот, лаская и заставляя его шумно выдыхать во тьму, зарываться, в мягкие светлые волосы, на её макушке пальцами, а губы шептать словно в лихорадочном припадке, её имя. Разрядка наступила быстро, он был почти на пределе, а колени, предательски подкашивались от внезапно нахлынувшей слабости. На мятые белые простыни он рухнул почти без сил, а она легла следом, доверчиво положив голову ему на грудь, не упрекая и не коря за слабость. Ей также, как и ему был нужен был отдых и покой. Под мерное биение его сердца они оба погружались в сон, забывая ненадолго, треволнения.