Мир меняется, меняемся и мы

      К новым УПМ отношение было разным: от бешеного восторга у новичков, до праведного ужаса у отряда Леви — слишком живыми были воспоминания о военной полиции центра. Вслух этого никто не произносил, но все понимали, с такими УПМ никто не будет убивать титанов, с такими УПМ они будут убивать людей. Командор Док и оружейник, приехавший с ним наблюдали за реакцией разведчиков на новое оборудование. Эрвин поспешил поприветствовать коллег из полиции. — Рад видеть тебя, Найл. — Хотел бы я тебе сказать, что взаимно, Эрвин, — буркнул полицейский. — Неужели былые обиды стоят того, чтобы на пороге моего ухода за пределы стен, ты говорил так? Мне казалось мы давно пришли к согласию. — Извини, я не хотел отвечать так резко. Но, я всё равно считаю, что ты превращаешь окружающих тебя людей в инвалидов. — Вы не правы, командор Док. Этот человек — надежда на наш с вами завтрашний день, — сказал оружейник. — И ты туда же, Эдмунд. Могу я поругаться со своим старым другом, стоящим на пороге очередного самоубийства? — Я думаю не стоит. Этот раз может стать действительно последним, Найл, — негромко сказал Эрвин, когда оружейник, пожав плечами отошёл к солдатам. Док, привычным жестом схватил рослого товарища за шинель. — Хочешь очередной раз героически умереть? Надеюсь, хоть её ты отговоришь от этого? — Я думаю, что сама вправе распорядиться этим вопросом, Найл, — негромко произнесла Лисет, подходя к полицейскому со спины. — Почему ты так слепо веришь ему? Не могу я тебя понять, Лисет. — Потому что я обещала, до последнего вздоха быть ему надеждой и опорой во всём. — Это стандартная клятва вступающих в брак, — фыркнул Док. — Для меня это не просто слова, — покачала она головой, — уважай наш выбор, так же как мы, с уважением, отнеслись к твоему. И отпусти шинель моего мужа, Найл, будь добр. — Вы не сможете управиться с новым УПМ, слишком сильно изменена конструкция. Лисет всё поняла правильно. Найл боялся. Боялся, что если Эрвина не станет, если он не справится, то уже ему придётся воевать. — Я не хочу умирать. Но обещать, что я вернусь я тоже не могу. Слишком многое я поставил на карту. Надеюсь ты присмотришь за миром в моё отсутствие, — спокойно ответил Эрвин, — Лисет, будь добра, отдай один экземпляр Ханджи, чтобы она переделала его под меня. — В этом нет нужды. Эдмунд уже доработал конструкцию, по моей просьбе, — сказал Док. — Так ли ты ненавидишь меня, Найл, как хочешь показать? Полицейский ответил молчанием.       Лисет работала с документами, изредка поглядывая в окно, за которым Леви тренировал своих ребят. Ханджи стоя чуть в стороне, о чём-то живо переговаривалась с оружейником из полиции, которого, кажется, звали Эдмунд. Кто-то негромко кашлянул, привлекая её внимание, подняв глаза она увидела главу полиции. — Не помешаю? — Коротко спросил он. Лисет покачала головой, указав ему на стул напротив. — Найл. Что с тобой? Ты, конечно всегда препирался с Эрвином, но чтобы настолько… Такого не было уже давно, — спросила Лисет у хмурого слуги закона. Полицейский помолчал с минуту, наблюдая за тем, как женщина, отточенными движениями отмеряет заварку в чайник. Когда она закончила и поставила перед ним кружку, он, наконец заговорил: — И как вы собираетесь попасть туда? Между нашими странами море. Как можно поступать так безрассудно и тащить за собой других? — — Есть и другая дорога. Пролегает она большей частью по суше. К тому же, у нас есть проводник. — Кто этот проводник? Энни Леонхардт сидящая в кристалле? — Не только. Среди Марлийских пленных был ещё один сговорчивый солдат. Когда Эрен устроил побег, то они взяли с собой офицера, которого я допрашивала. Что они ему пообещали мне неизвестно. Остальных пленных, хоть это и не предавалось огласке, заговорщики отравили, подсыпав им в еду изрядную дозу кодероина*. К тому же, корабль, на котором они прибыли был в далеко не лучшем состоянии, что наводило на мысль о возможных обходных путях. Меня не покидает мысль о том, что они могли направиться в Марли через другие страны. Как я поняла из разговоров с пленными, наше наречие не сильно отличается от того, что используют наши враги. Хотя, в сущности, ты прав. Это самоубийство. — Лисет. Ты ведь понимаешь, что это почти безнадёжно, почему не отговоришь его? — Я же уже сказала, Найл. — Ты поклялась? Но это же глупо. Если ты не можешь из-за своих дурацких клятв оставить его, то почему он, клявшийся защищать тебя, бросает тебя туда, откуда заведомо нет выхода. Мне было жаль тебя, уже тогда, в Стохессе, я заметил как он отравил тебя, по седине на твоих висках. Сколько тебе тогда было двадцать два? Двадцать три? — Странно видеть такую заботу обо мне. Знаешь, если он умрёт, то я тоже жить не буду. — Звучит как бред. Так говорят только маленькие влюблённые дурочки, — хмыкнул Док. — Я не совсем правильно выразилась. У нас с Эрвином не только общий долг — защищать человечество. Это абстрактный долг каждого солдата, в принципе. У нас с ним общая мечта. Даже если кто-то из нас погибнет, второй продолжит начатое. Задумайся, Найл, что делает нас счастливыми? Не в глобальном смысле, а в общечеловеческом? — Ну, для меня это моя семья, наверное. — Ты ответил на свой вопрос сам. Эрвин вовсе не приносит мне горе и боль. Пока он жив, во мне есть сила радоваться обычным вещам. Можно сказать, что сам факт того, что он существует и дышит делает меня счастливой. Без него моя жизнь это просто набор машинальных движений. — Жила же ты как-то, до встречи с ним? Нельзя посвятить всю жизнь кому-то. У тебя есть друзья, родители, в конце концов. — У меня есть отец, сестра и племянники. А ещё престарелые служанки, лакей и конюх. Я с детства была окружена роскошью и никогда не испытывала ни в чём недостатка: ни в еде, ни во внимании. Однако, при этом, я была одинока. Меня никто никогда не понимал, мне было тесно, мне хотелось знать, как устроен этот мир. Я мыслила шире, чем моё окружение и от этого, наверняка, выглядела, как чёртова королева драмы. В кадетке я тоже была одна. Большинство кадетов были младше, чем я, но им, выходцам из простых семей, привыкшим пахать было легче. Позже, когда я вступила в легион и познакомилась с Эрвином, ко мне пришло осознание, что я впервые в жизни тянусь к кому-то. — Любовь с первого взгляда? — Голос Найла охрип от долгого молчания. Он слушал женщину внимательно, не пропуская ни слова. — Нет. Но мы понимали друг друга. Я видела разных людей, но тех, в чьих глазах был тот же вопрос, который я часто видела, смотря на себя в зеркало — никогда. Ответь мне, Найл, ты же знаком с ним дольше, видишь ли ты в нас общее? — Я всегда считал, что это у тебя благоприобретённые черты. Полицейский покачал головой и едва не вздрогнул, услышав за спиной голос старого приятеля. — Выходит, ты плохо меня знаешь, Найл. Одно дело — когда человек подстраивается под тебя, копируя черты. Как правило, такие люди раздражают нас. Но совсем иное, когда ты встречаешь человека, который задолго до встречи с тобой был таким. Когда я встретил Лисет, я думал лишь о том, что мне было приказано. А приказано мне было грубо облапать, довести до слёз придирками и заставить её перевестись в полицию. Но, когда я понял, что привело её в ряды легиона, единственным моим желанием стало удержать её любой ценой. Таким, как мы, всегда приходилось сталкиваться с неприятием окружающих, — Эрвин вышел из тени, став за спиной своей жены, — но это не говорит о том, что мы отступимся от своих идеалов. — Может и меня с собой возьмёте? Как-никак, королеву проморгал я. Лисет подняла голову, встречаясь взглядом с Эрвином. Ей давно не нужно было задавать вопросы вслух. Прервав зрительный контакт, она покачала головой, зная, что стоящий за её спиной Эрвин сделал тоже самое. — Я думаю, нашему маленькому миру, достаточно двух сумасшедших. Твоё место здесь, рядом с твоей семьёй. Оставь бремя героической смерти на нас. — Но… — Это исключено. Для нас привычно делать то, что другие делать боятся. Лисет права, ты нужен здесь. И не только потому что у тебя семья. Ты хороший полицейский. Власть не испортила тебя, не сделала заносчивым дерьмом, — добавил Эрвин, — если хочешь — оставайся у нас, твой оружейник, похоже, сошёлся в интересах с нашей Ханджи. Я распоряжусь, чтобы тебе выделили комнату. В кабинет постучали, скорее для проформы — дверь была незаперта. — Командор! Вот вы где, я повсюду вас искал, — сказал Армин, держась за бок, слегка запыхавшись от долгого бега. — Что-то случилось? — Нет. Я хотел сказать, что… — он недоверчиво посмотрел на полицейского. — Всё в порядке. Ему можно доверять. Говори. — Энни сказала, что хочет поговорить с вами. — Энни Леонхардт вышла из кристалла? И ты молчал? — Найл подскочил со стула с такой скоростью, что едва не опрокинул его. — Иди, Эрвин. Я объясню, — сказала Лисет.

***

      В подземелье было прохладно и мрачно. Энни сидела на кровати, поджав под себя ноги. В голове девушка прокручивала события последних дней. Она согласилась помочь разведчикам, но не потому что она прониклась их идеями, скорее она была склонна считать их сумасшедшими, лишёнными здравого смысла. Её прельщала лишь возможность обрести, наконец, свободу и разве что совсем немного — беседы с Арлертом. Единственное, чего ей хотелось, чтобы разведчики поскорее отправились в путь. Ей надоела эта темница без окон, хотелось вдохнуть свежего воздуха. — Энни? — Донёсся до ушей девушки ставший привычным голос. Она подняла голову и увидела командора разведки и её невольного товарища Армина по ту сторону решётки. — Армин сказал, что ты хотела увидеть меня. Я весь внимание, — негромко произнёс Эрвин. — Да. Как долго я ещё буду сидеть здесь, в этом подвале? Помните, Эрвин Смит, я согласилась вам помочь. Вступать в ваш отряд я, разумеется, не стану. Но я думаю, что вполне могу попросить прогулку. — Гарантом того, что ты не убежишь будет слово? — Слово против слова, командир, — невесело буркнула девушка, — вы тоже никаких гарантий не давали. — Я думаю, это можно будет организовать. Армин может составить тебе компанию. Не пойми меня неправильно, Энни, но помимо него с вами пойдут ещё три человека. — Я согласна. Хоть всем отрядом меня сопровождайте. — Тогда твою прогулку мы организуем ближе к вечеру. Если это всё, тогда я вернусь к работе. — Командир! — Донеслось до Эрвина, уже на выходе из казематов. — Да? — Спасибо. Эрвин лишь кивнул и продолжил путь.       Заглянув в кабинет жены он застал её за работой, стул, на котором до недавнего времени сидел Найл пустовал.  — Как он принял информацию? — Сказал, что ты — порядочная скотина, Эрвин. Эрвин ухмыльнулся.  — Где он сейчас?  — Сказал, что проголодался. Прочтёшь отчёт? — Лисет протянула ему листок, исписанный аккуратным мелким почерком. — Очень неплохо, добавь ещё немного цифр и можно будет ехать к Закклею за утверждением статьи расходов, — сказал Эрвин, ознакомившись. — Что хотела Леонхардт? — Просит прогулку на свежем воздухе. Я дал добро.  — Если бы я знала тебя хуже, то возмутилась бы твоей безответственностью. Но я знаю тебя слишком хорошо. Предположу, что в сопровождение девчонке ты выдашь Леви и Микасу? Эрвин улыбнулся.  — Признаться честно, я ещё и Жана хотел отправить. Мне кажется, ей нет смысла сбегать. Ты уже примеряла новый УПМ?  — Нет. Не хочу, чтобы кто-то видел, каких трудов стоит управление УПМ, когда ты жалкая калека. Я хотела потренироваться вечером. Не хочешь присоединиться?  — Я хотел предложить тоже самое.       После ужина Найлу упорно не спалось. Хотелось вспомнить давнюю привычку кадетской юности и закурить, хоть он и обещал Мэри больше никогда этого не делать, с тех пор, как она забеременела их первым ребёнком. Однако этот чёртов Эрвин всегда ставил всё с ног на голову, и, желание затянуться горькой отравой было, в этот час, почти физической потребностью. Прогулявшись по коридору он разжился у разведчиков, сидящих в гостиной, мятой пачкой папирос и спичками, затем поспешно вернулся к себе, дабы никто не застал его за этим занятием. Найл прикурил. От едкой вони слезились глаза и рвался наружу надсадный кашель, но он упорно продолжал втягивать в лёгкие дым, приоткрыв окно, устроился на подоконнике и беспристрастно окинул взором окрестности. Его так заворожило зрелище, раскинувшееся неподалёку, что он совершенно позабыл о папиросе, зажатой между пальцами, вспомнив о той, лишь когда истлевший окурок обжёг кожу. На площадке для тренировок мелькали две приметные фигуры, пытающиеся неуклюже балансировать на тросах; их движения, неуверенные поначалу становились более плавными с каждой попыткой. Та фигурка, что поменьше, упала, к ней тут же подбежала высокая фигура, протягивая единственную свою руку, помогая встать, бережно прижимая к себе. Док сплюнул и закурил ещё одну папиросу. — Упрямые идиоты… и ведь получается же, — бурчал он в пустоту, выпуская дым. Была доля нежности в обычно строгом Эрвине, когда он оставался со своей женой наедине, вдалеке от любопытных глаз. Сколько Найл не старался, но так и не смог вспомнить ни одного случая, когда его старый товарищ занимался бы чем-то гнусным, похоже, что Эрвину было чуждо сребролюбие и стяжательство. Возможно поэтому, его любили солдаты, возможно поэтому, его Мэри смотрела на него, с затаённой грустью, а сам он бесился всякий раз, когда оказывался рядом с ним. Но самой загадочной единицей была эта безумная женщина, следующая за ним в ад.       Энни Леонхардт, впервые, за годы нахождения в кристалле, вдохнула свежий воздух полной грудью; это ни с чем не сравнимое наслаждение, не смогла испортить ни Микаса Аккерман, ни этот хмурый Леви, ни Жан, держащийся от неё в стороне. Она радостно раскинула руки, пытаясь зацепиться за уходящий безвозвратно день, запоминая каждую алую полоску на небосводе и каждый клейкий листок на дереве. — Без глупостей, — предупредил её Леви. — И в мыслях не держала, господин разведчик. Просто я так долго была под землёй, что вы и представить себе не можете как мне сейчас хорошо, просто посмотреть на догорающий закат. Если бы она обернулась, то смогла бы видеть на обычно беспристрастном лице Леви удивление. Он-то, как раз знал это, как никто другой. Тяжело осознавать, что ты, в чём-то, понимаешь врага. Понять — значит пожалеть, а пожалеть — значит простить. Но, слишком живы в памяти были стеклянные глаза мёртвой Петры и тела ребят, чтобы он смог простить. Леви редко показывал свои эмоции, но это не делало его бесчувственной мразью; глубоко, под слоем пепла сгоревших обрывков памяти, жил брошенный на произвол судьбы ребёнок из подземелий, умеющий и плакать, и кричать. Только вот знать об этом, никому не обязательно, а расточаться об этом — непозволительно глупо.