Мир меняется, меняемся и мы

      Вилли Тайбер оказался на редкость неприятным типом. Дело было вовсе не в его внешности — она, напротив, была весьма приятной. Длинные светлые волосы, прямой нос и тёплый взгляд грустных янтарных глаз. Но Хисторию отчего-то бесил его голос: елейный и тягучий, как патока. А этот всепонимающий взгляд, припылённый мудростью, из-под полуопущенных ресниц? Невольно она провела в голове параллель с Россом. Тот смотрел прямо и говорил честно, не ссылаясь на какой-то житейский опыт, а потому что так хотел. Ему было плевать, королева она или нет, он упоминал её титул, лишь когда выходил из себя. Этот же говорил делано-философски, кружку держал, как и полагалось аристократу, отставив в сторону мизинец. Хистория вспомнила капитана Леви, который держал кружку за края, потому что знал цену доверия к чему-либо. То, что час назад было целым, могло пойти прахом прямо сейчас. Чем дольше она смотрела на Вилли, тем больше в её душе закипала неприязнь. — Я крайне польщён тем фактом, что вы искали встречи с семьёй Тайбер. Если вы действительно та, за кого себя выдаёте, — снисходительный взгляд, полный мудрой печали брошенный на неё, будил в душе Хистории старые солдатские ругательства, которые она сейчас тщательно взвешивала на языке, стараясь удержать. — Моё имя Хистория Райсс. Я — прямая и единственная наследница Карла Фрица. Я проделала долгий путь, дабы лично встретиться с вами, господин Тайбер, — напряжённо сказала она, стараясь смотреть на него, без убийственного желания, сжать его гортань до хруста. — Вы ведь понимаете, Хистория, что я могу вас убить? Хистория мелодично рассмеялась. Кто угодно мог бы ей так сказать, но только не он. Она сомневалась, что этот лощённый мальчишка справился бы с мухой, сидящей на окне, не то что с ней. Это было так же смешно, как лягушонок, угрожающий ядовитой змее. — Вижу я не одна не хочу ходить вокруг да около, разводя ненужный политес. Тем лучше. Я знаю, что вам известно о том, что Координата, или сила Титана-Основателя, находится не в моих руках. А так же я знаю, что вы боитесь, что тот, кто носит в себе эту силу, применит, вопреки воле моего дальнего предка «дрожь земли», — и глядя на него ей действительно хотелось перевести эту дрожь своего тела, в «дрожь земли», чтобы стереть его надменную физиономию с лица земли. — Вот как? Уровень ваших познаний впечатляет. Я стесняюсь спросить, но почему, вы, зная об этом, не хотите забрать силу Основателя себе? Ведь это гарантирует мир вашей стране. — Мир, установленный моим предшественником был не самым очаровательным местом на земле. Я хочу построить будущее, не будучи привязанной к ошибкам прошлого. К тому же, я не желаю прожить всего тринадцать лет. Я слишком хорошо знаю цену жизни. — Звучит эгоистично. Ведь ваш род славился своей покорностью судьбе. Однако, прежде чем вы примете эту силу, вам следовало бы родить наследников. — Чтобы и дальше передавать проклятие? — Что вы имеете в виду? — Вы знаете, что я имею в виду. Какой родитель захочет, чтобы его ребёнок прожил всего тринадцать лет, пусть даже владея подобной силой? — Разве это проклятие быть богом? — А разве нет? Мой отец не хотел принимать это бремя на себя и с перепугу заделал аж семерых детей. Видимо, не так всё гладко. Ваша семья, если не ошибаюсь, тоже многодетная? — Да. И в отличие от вас, Хистория я не считаю силу титана проклятием. — Но, так же, как и я не захотели принять её бремя на себя, переложив эту обязанность, как наименее приятную, на другого члена семьи? Тайбер едва не уронил чашку, совсем неэстетично звякнув ей об блюдечко. — И откуда вам это известно? — Вас выдают глаза. А ещё, вы слишком активно порицаете моё нежелание, словно это снимет с вас долю ответственности за ваше малодушие. Но, я пришла не обвинять, а договориться с вами. — И чего вы хотите, Хистория? — Я хочу, чтобы вы оставили меня и мой народ в покое. Мне осточертела война и грязь, которую она несёт. Слишком много я потеряла в этой жизни, чтобы хотеть чего-то, кроме покоя. Мне не нужен страх и мировое господство. Вы — элдиец, давящий на горло Марли. Так заставьте их забыть про своё самолюбие, ущемлённое моим островом. Перепишите историю, сотрите его с карт, запретите своим чёртовым кораблям причаливать к берегу моей родины. И тогда эта чёртова «дрожь», останется лишь детской страшилкой, сказкой, как и Герос-освободитель, убивший короля титанов. — Какая восхитительная речь, я восхищён. Вы так юны, но рассуждаете удивительно зрело. Теперь я вижу перед собой Элдийскую правительницу, гордую и сильную. Я восхищён вами и готов предложить вам сделку. Вы выйдете за меня замуж, показав миру, свои добрые намерения. И как знать, возможно, именно это событие станет символом нового, свободного, от предрассудков мира. Семьи, владеющие силой Девяти, исконно не ладили между собой, погрязая в бесконечной пучине междоусобиц. Но вы и я — можем положить этому конец, как когда-то, мой дальний родственник, придумал Героса, убившего Карла Фрица. — Ваш Герос был милосерднее вашего предложения. Я не желаю выходить замуж. К тому же, семья владеющая «Молотом войны», объединяющаяся с семьёй « Титана-Основателя»… это ли не повод чувствовать угрозу? Вы, верно привыкли к лепнине на потолках и кружевах, на манжетах шёлковых сорочек, господин Тайбер. Что вы знаете о простых людях и их страхах? Как можете вы, выросший в тепле и достатке, не знающий цены куску хлеба на столе, рассуждать о том, что принесёт мир? Оглянитесь —пока вы купаетесь в роскоши, ваш народ живёт, подобно голодным крысам — в клетке, обнесённой колючей проволокой. — А вы не такая? — Нет. Я, к своему счастью, дитя нежеланное, незаконнорождённая. Но я понимаю простых людей, с их чаяниями и надеждами, и это — даёт мне право называться хорошей королевой. — Чего боятся люди? Просветите меня, невежду, — язвительно отозвался оскорблённый Тайбер. — Неизвестности. Того, что способно разрушить их мир, с надеждами и мечтами. Поэтому, я не хочу за вас замуж. Это тождественно добровольному возложению себя на алтарь жертвы, а я поклялась, что буду жить той жизнью, которой я хочу, человеку, который умер за то, чтобы было именно так. — Неужели глупая клятва стоит подобных жертв? Вы фактически ставите на одну чашу весов мир, а на другую свои желания, — сардонически произнёс Тайбер. — Я — истинная наследница своих предков, господин Тайбер. И я всегда держу своё слово, — холодно ответила девушка. — Не желаете ли провести время в моём поместье? Возможно, поживи вы в хороших условиях, и узнай меня получше, смените своё опрометчивое решение? — Место, где я живу, это — самая обычная гостиница, господин Тайбер. А я — самая простая гостья вашей страны, — Хистория улыбнулась, — я буду ждать вашего ответа. Надеюсь, мы придём с вами к консенсусу.       Росс не находил себе места, тревожно меряя гостиничный номер шагами. За время ожидания, он успел передумать кучу нехороших сценариев. Чёртова своенравная девчонка! Он корил себя за то, что позволил привязаться к ней, да что говорить, после лёгкого поцелуя, он час сидел под дождём, собирая свои мысли в что-то путное. Он хотел её — до скрежета в зубах, до дрожи в коленях, до блаженного отупения, в обычно холодной голове. На корабле она была единственной, кто проявлял к нему интерес, она приносила ему поесть и иногда разговаривала с ним. Они были врагами, но она смотрела на него без неприязни, почти как та женщина с тростью, но у той был взгляд, видевший жизнь, с самых неприглядных сторон, закалённый годами службы и многочисленными потерями. Хистория же смотрела через призму своего собственного небогатого, но горького опыта — она была бита жизнью, но ещё не успела перегореть и стать безразличной. Он наговорил ей гадостей, когда она имела неосторожность попросить снять номер в захолустной гостинице, где предпочитал селиться всякий сброд, не сразу сообразив, что это попытка уберечь его жизнь от нехороших последствий. Аллен тысячу раз горько пожалел о резких словах, брошенных в секундном порыве. Поэтому он был рассеян и забывал всё на свете, поэтому, едва пробило время обеда он сбежал с работы, скинув бумаги на заместителя поторопился сюда, почти бегом, желая получить прощение этой удивительной девушки. Он курил прямо в гостиной, не размениваясь на глупости, вроде открытого окна, с мрачным наслаждением отмечая, что она взбесится, когда вернётся. Когда вернётся… слова больно били в упрямое сердце, толчками пульсировали и выходили наружу с горьким выдыхаемым им дымом.       Часы пробили шесть, когда дверь в номер открылась, явив его взору её. Не девушка — богиня. Хотелось пасть к её ногам, попирая собственную гордость, моля прощения, но он просто подошёл к ней и сжал в объятиях, а она слишком устала и запуталась, чтобы оттолкнуть. — Ты курил. Не вопрос, утверждение, не сдобренное даже привычной неприязнью, вызывающее смех, надсадный, как кашель. — Я курил. Я волновался, я наговорил тебе кучу гадостей и раскаиваюсь. Я ждал тебя и пока я ждал, я сошёл с ума, Хистория. — Люди Тайбера шли за мной до самой гостиницы. Я думаю тебе лучше уйти, — её пальцы легко царапнули грубую форменную рубашку на его груди. — И оставить тебя одну? Это исключено. Я так не поступлю. — Боишься, что Эрен прогневается на тебя, за то что не оправдал его доверия? — хмыкнула Хистория, — знаешь, Тайбер предложил мне выйти за него замуж. Его руки слегка дрогнули, но он их не отнял, по прежнему прижимая её к себе. Слова осели горьким комом в горле. Да плевал он на Эрена, Зика и остальных. То, что он хотел защитить её никак не было связано с ними. Это перестало быть игрой, когда он понял, как глубоко и прочно она проникла в его жизнь. — От тебя воняет табаком и ведёшь ты себя странно. Уходи, Аллен. Он просто подхватил её на руки, словно в ней не было веса, крепко прижимая к себе, чтобы она слышала, как гулко перемежаются удары его сердца с его хриплым дыханием. — Пусти, ненормальный! Ты всё здесь провонял, и я тебя — ненавижу! — Брыкалась Хистория, колотя кулаками по его плечам, — ты слышишь меня, Аллен? Я сказала, что ненавижу тебя! Я выйду замуж за Тайбера, а ты мне не нужен! То прижимаешь, то посылаешь к чёрту, ссылаясь на своё мнимое благородство! К чёрту тебя, слышишь? Он сел на диван и, склонившись к её лицу спросил: — Правда? Её голубые глаза блеснули в полумраке комнаты, смотря с вызовом в его, прозрачные, цвета зелени глаза, в темноте комнаты, кажущимися чёрными и безумными. Лицо Аллена было в жалких сантиметрах от её собственного, а его длинный прямой нос почти касался её щеки. Хистория тяжело дышала, гнев, владевший ей минуту назад стих также, как и появился. Она чувствовала дыхание солдата на своей щеке и его близость не была неприятной…скорее, волнительной? Было интересно, что стало механизмом, заставившим его делать глупости. Неужели его так задело упоминание Тайбера. Или в этом было что-то иного рода? — Пусти меня, Аллен, пожалуйста, — прошептала она. — Я не держу тебя с тех самых пор, как сел на диван. Ты вольна делать, что пожелаешь. Ненавидеть меня, выйти замуж за Тайбера или за чёрт знает, кого ещё, — хрипло ответил он. Щеки девушки предательски залило краской стыда. Этот хриплый, надломленный голос, будоражил её, заставляя дышать чаще, а ладони — вспотеть. — Значит вольна? — Она облизнула пересохшие губы и схватилась за его плечи села поудобней на его коленях, срывая резкий вздох с его губ. Она сократила расстояние между их лицами, с вызовом замирая в сантиметрах от его лица. Это было сродни пытке. Движение Хистории едва не выбило из его груди стон; проклятое тело непозволительно остро реагировало на её приятную тяжесть. Это всё нервное. Он переволновался и дал слабину, показав девчонке больше эмоций, чем хотел. Она была так близко, что их дыхание, одинаково неспокойное, смешивалось. Они замерли. Сейчас любое движение было сродни катастрофе. Вопрос был в том, кто сдастся первым и потащит за собой в пропасть второго? — Аллен, — выдохнула она, стукнув его кулаком в плечо, — какой же ты идиот. — Да, может быть я идиот…но, пока я жив, ни за какого Тайбера ты замуж не выйдешь, — выдохнул он, поддаваясь порыву и целуя её. Хистория приоткрыла рот и он углубил поцелуй, увлекая её язык в причудливый танец, отдающийся жаром внизу живота. Его руки дрожали, когда он почти до боли прижимал её к себе. Это было неправильно, но остановиться было выше его сил. Сама Хистория нетерпеливо расстёгивала его китель, заставляя сбросить его с плеч. Они словно сошли с ума, сворачивая с намеченного пути, затирая границу глупых предрассудков, довлеющих над ними. — Хистория… — шептал он, целуя тонкую шею, а рукой сжимая её грудь, с восторгом слушая её шумное дыхание. — Что ты делаешь, Аллен? — Спросила она, когда он сняв с неё блузку припал губами к её груди, — и в этом вопросе страсти было больше, чем упрёка. — Тебе не нравится? — он задал вопрос и тут же провёл языком по её соску, срывая мучительно-сладкий вздох с её розовых, влажных от поцелуя губ. — Наоборот… и от этого всё ещё хуже. Я не так себе представляла свой первый раз… — Я не сделаю с тобой того, чего ты не захочешь, — он снова поднял её на руки и понёс в спальню, — ни в первый, ни в последующие разы. — Можно я тебя раздену? — Робко попросила она, — я хочу видеть твоё тело. Господи, да попроси она его умереть за неё, он бы сделал это. Не будь он так возбуждён такая покорность даже напугала бы. Она улыбнулась и расстегнула пуговицы на его рубашке, заставляя её с шорохом скользнуть по его плечам, обнажая жилистый торс. Она провела ладонью от его подбородка, на котором пробивалась щетина, до низа живота, покрытого редкой порослью волос. На его теле было полно шрамов. Она провела по каждому из них, оценивая их рельеф. Один шрам был круглым и красовался аккурат под правой ключицей. Девушка легко прикоснулась к нему губами… Росс застонал. — Хистория…ты моей смерти хочешь? — Сквозь зубы процедил он, когда она положила свою ладонь туда, где торчал болезненно каменный член и погладила сквозь ткань, заставляя спину покрыться холодным потом. Член отчаянно требовал разрядки и Росс молил всех богов, чтобы выдержать это испытание с честью и не наброситься на неё прямо сейчас. Если бы он позволял себе хоть иногда расслабляться в борделях, не загоняя себя в жёсткие рамки и убеждая, что плотские утехи для грубых мужланов, а он верный памяти о своей жене, выше этой звенящей пошлости, то сейчас ему не было бы так мучительно-сладко умирать, вслед за прикосновениями этой необычной девушки. Брюки, снятые вместе с бельём, негромко звякнув ремнём остались лежать на полу. — Аллен? Можно мне…прикоснуться к нему? — Я в твоей власти, — хрипло ответил он. В глазах потемнело, когда её мягкая тёплая ладонь провела по пульсирующей плоти, заставляя его дрожать. Хистория испытала неподдельный восторг. На ощупь он был горячим и твёрдым, но кожа была удивительно бархатной, ей хотелось последовать секундному порыву и провести по нему языком, пробуя на вкус текстуру его горячей кожи. — Хистория… позволь мне…останови эту пытку… — он умолял её, удерживаясь на ногах только силой оставшейся у него мужской гордости. — Я…боюсь… — негромко шепнула она. — Удивительная девушка. Ты сводишь меня с ума, но боишься показать себя? Как глупо. Я уверен, ты прекрасна, — горячо прошептал он, привлекая её себе, склоняясь к ней для поцелуя. — Я боюсь не наготы. Я боюсь того, что произойдёт дальше… — Я не причиню тебе боли больше, чем это предусмотрела природа… но если ты не готова, то… А мысленно он умолял, чтобы она не останавливалась. — Нет, — упрямо сказала она, — я готова, глупо было бы дойти до этого и струсить, — она решительно взяла его за руку и положила её себе на грудь, позволяя ему владеть ей. Она закрыла глаза, когда её юбка, с шелестом обнажила тонкие ноги, растекаясь на полу. Росс, восхищённо прищёлкнул языком, проводя рукой по белоснежной коже. Подняв её на руки и бережно укладывая на кровать, он прошептал: — Ты прекрасна, Хистория. Целуя девушку он спускался ниже, прокладывая для неё дорогу в мир чувственных ласк. Он целовал всё тело: от тонкой шеи до маленьких розовых сосков, которые он, приласкал языком, наблюдая за её реакцией. Хистория простонала и запустила пальцы в его волосы. Он стянул с неё бельё, не без удовольствия отмечая, что оно влажное. Мягко развёл её ноги, которые она инстинктивно попыталась сжать и провёл языком по клитору, срывая с её губ полувсхлип-полустон. — Ах, Аллен, что ты делаешь… я вся горю. Прекрати, пока я не умерла от стыда, — слова расходились с действиями, ведь её руки всё ещё отчаянно давили ему на затылок, требуя продолжать. Она была слишком возбуждена, чтобы сказать ему «нет», слишком она хотела тяжести его тела на себе. Желание плоти самое страшное, что только можно представить, оно перебивало природную стыдливость и с лёгкостью ребёнка, ломающего куклу, заставляло заткнуться гордость. Желание заставляло отдавать и принимать, продолжая цикл, старый и вечный, как прогнивший мир. Он проник в неё пальцами и улыбнулся, чувствуя, как она подаётся навстречу, насаживаясь глубже. Первый раз был важен. Можно с первого раза раскрыть в девушке чувственную женщину, а можно сломать её, сделав холодной, ненавидящей мужчин, сукой. Он мягко готовил её для себя. Льстило ли ему это? Безусловно, хотя голос разума твердил, что лучшим для него решением было бы остановиться и уйти. Покурить и увидев перед глазами её лицо сделать несколько возвратно-поступательных движений, подарив каменному члену долгожданную разрядку. Но Аллен затыкал его. Хватит с него возвратно-поступательных движений. Надоело жить в тени воспоминаний о жене. Просыпаться в липком поту, со стоящим колом членом, горячим до такой степени, что было удивительным, как он не прожигал одеяло. Если так долго давить в себе желание, то можно сойти с ума, или начать бросаться на первых встреченных девиц, задирая им юбки в тёмных переулках, где до боли, до темноты в глазах, сжимая их бёдра вколачивать в грязные городские стены, смешивая их слёзы и собственное семя с грязью. Это всё было пустым и не имеющим значения. Единственная, кто имела значение, лежала перед ним, распалённая его присутствием почти до предела, его пальцы были мокрыми от её соков. Самолюбие тешило душу сладкими увещеваниями. Смотри, Аллен, она вся мокрая, она хочет тебя. Разумеется, она хочет, а он хочет её и никого больше. Впервые, за двенадцать лет, он хотел кого-то. Не только тело, но и сердце. Она разочарованно всхлипнула когда он убрал пальцы, но он тут же прижался к тугому входу головкой члена. — Аллен, пожалуйста, — простонала она, — я так больше не могу. Его имя, сорвавшееся с её языка, звонко стукнувшись о её жемчужные зубы, сбило ему и без того тяжёлое дыхание. Он склонился над ней, целуя её в губы, и медленно вошёл, растягивая и давая ей привыкнуть к ощущениям, моля всех богов о сдержанности. Как же хотелось одним резким толчком вколотиться на всю длину, вжав её хрупкое тело в продавленный сотнями таких же, как они, матрас. Или ещё лучше усадить её сверху, давая ей, владеющей и без того безграничной властью над ним, власть ещё большую. Он обязательно сделает так, но только не сегодня. Аллен не был хорошим учителем, но он хотел стать им ради неё. Ради этого неожиданного чуда, разогнавшего прочь всех призраков прошлого. Хистория вскрикнула, когда он укусив её за плечо, сделал резкий толчок бёдрами, ломая последний телесный барьер между ними. Было восхитительно горячо и узко и от того, что ему было так хорошо, было даже немного стыдно. В глазах Хистории защипало от непрошенных слёз, и она постаралась отвернуться, спрятать лицо от него, чтобы он не видел страха в её глазах, но Росс не позволил, мягко прикладывая ладонь к её щеке, настойчиво заставляя смотреть на него. В его глазах не было насмешки и злорадства — только бесконечная мягкость и незнакомое чувство… что это? Та самая любовь, о которой она много читала, но не испытывала сама? — Не прячься от меня, прошу. Сейчас боль уйдёт, потерпи немного, — шептал он, целуя её лоб, щёки, губы, солёные от слёз, стараясь стереть боль, что он причинил. Его шёпот согревал сердце, заставляя вслед за телом обнажить перед ним душу, отдать больше, чем получить. Он продолжил двигаться, осторожно и медленно, стараясь сдерживать себя, до закушенных в кровь губ, до слабости в руках. Боль, постепенно сменилась другим, более тягучим чувством, нарастающим изнутри и вот, она уже хочет податься ему навстречу, сделать его дыхание рваным, заставить его глаза слезиться от капель пота, проступивших на лбу. Каждое ощущение било по нервам, заставляя её, прогибать свою, не потерявшую гибкости, за время правления страной, спину и хрипло стонать, под аккомпанемент жадных, сухих хлопков тела о тело. Всё происходящее было неправильным от начала до конца. Кто она такая? Королева? Или дочь служанки-шлюхи, мечтающей породниться с королём? Так ли далеко ушла она от своей матери, подаваясь своими бёдрами навстречу Аллену? Не она ли виновата в том, что произошло? Только она. Провоцировала и дразнила. Ведь он предупреждал её ещё тогда, когда сбежал, предпочитая сидеть под проливным дождём, жадно затягиваясь горьким дымом. Но слабый голос разума, с его вялыми доводами, стремительно тонул, в нарастающем жаре внизу живота, что стирал лишние мысли, оголяя каждый нерв, ради него, ради мужчины, что проявил о ней беспокойства больше, чем родной отец, и заботился о ней больше, чем мать. — Хистория… — хрипло выдохнул он и она почувствовала, как внутри стало необычайно горячо, словно заполняя зиявшую там, до этого, пустоту, заставляя её собственные мышцы сжаться в сладком спазме, заставляя беспомощно смотреть в потолок от нехватки воздуха, но вместо него видеть больше, чем видела Фрида, получив память об этом мире от дяди Ури. Тело её дрожало, но вовсе не потому что ей было страшно, сейчас ей было так невыносимо хорошо, что казалось, она и без силы Титана-Основателя, была способна перевернуть этот чёртов мир. Аллена била крупная дрожь, а его обычно идеально причёсанные, песочного цвета, волосы прилипли к мокрому лбу, когда он, перекатившись на бок, поцеловал её, вложив в поцелуй остатки страсти и свою неуклюжую нежность, а она жадно целовала его в ответ, отдавая ему тоже самое. — Хистория…моя… — шепнул он, отрываясь от её припухших губ, с удовольствием замечая следы своего права на её тело на тонкой шее, — идём, — мягко подняв её на руки понёс в ванную.       Открыв кран, чтобы вода, как следует сбежала, он устало присел на борт ванной. Хистория попыталась прикрыть грудь в нахлынувшем смущении. Теперь, когда эйфория, от первого в жизни оргазма прошла, её начали терзать сомнения. Она ещё не знала, как себя вести. Эта восхитительная неопытность, вызывала в нём трепета больше, чем её титул. — Иди ко мне, — позвал он, раскрывая объятия. Она доверчиво прижалась к его груди, напоминая взъерошенного воробья, попавшего в непогоду. Он гладил её спину и шептал всякие глупости, которые были больше к лицу мальчику её лет, а не ему, боевому офицеру, пропахшему табаком и военной гарью. — Аллен… это всегда происходит так? Он покачал головой. — Здесь, всё решает первый раз. Если я всё сделал правильно, то в последующие разы всё будет только лучше. — Разве бывает ещё лучше? — она смутилась и спрятала лицо у него на плече. Он улыбнулся. — Я рад, что тебе понравилось. — Мы сделаем это… снова? — Столько раз, сколько ты пожелаешь. Но не сегодня. Возможно, что несколько дней тебя будет тревожить боль в нижней части живота. Сейчас я сделаю ванну, чтобы твои мышцы расслабились. — А потом? — А потом, мы будем спать. После ванной, он завернул её в полотенце и уложил на кровать, а сам лёг рядом. Хистория доверчиво положила голову ему на плечо и сонно спросила: — И кто мы теперь друг другу? — А кем ты хотела бы быть для меня? — А если скажу, что теперь я хочу за тебя замуж? Аллен негромко рассмеялся. Глупая девочка. Она даже не подозревала, что попроси она его душу, он отдал бы её, не торгуясь. — Так выходи за меня замуж, раз хочешь. — А хочешь ли этого ты? — Я никогда не предлагаю того, чего не хочу. — Ей богу, даже отпираться не стал. Ну что ты за человек, — притворно обиженно вздохнула она. — Спи, ты устала… у нас ещё будет время, — он сказал то, во что больше всего хотел верить сам, что это самое время у них есть. Война маячила на горизонте, но свою сторону он уже определил. Если она позволит, то он последует за ней, куда бы она ни пошла.       Утром Аллен обнаружил, что голова Хистории покоится на его животе, а сама она спит поперёк кровати, положив ладонь ему на грудь. При свете дня она была ещё краше: восхитительно белая кожа и золотистые волосы, обрамляющие нежное личико, вздёрнутый носик и пухлые от поцелуев губы. Глядя на подобное совершенство можно было потерять себя и разучиться дышать. Бросив взгляд на часы, он с сожалением понял, что ему пора на работу, хотя больше всего хотелось провести день с ней. Осторожно, чтобы не разбудить девушку, он встал с кровати, заменив свой живот подушкой. Окинув критическим взором свою одежду пришёл к выводу, что необходимо заехать домой и переодеться. Его одежда, мятая и пропитанная запахом возбуждения способна была рассказать любому желающему то, как он провёл ночь. Но он не хотел публичности. Счастлив он, или беспросветно печален, для окружающих он полковник Росс — строгий и беспринципный командир, не способный улыбаться или грустить. Но лицо словно само расплывалось в глупой улыбке, сквозь грубую военную рубашку руки Хистории казалось всё ещё жгли его тело, а пах снова налился тяжестью несвоевременного возбуждения. — Ты куда? — Донёсся с кровати её хриплый ото сна голос, от звука которого он вздрогнул — так возбуждающе он звучал. — Доброе утро, — он постарался улыбнуться, присаживаясь на край кровати, дабы не смущать её своим растерянным видом, — поспи, мне нужно на работу. Я постараюсь закончить свои дела пораньше. Может хочешь сходить куда-нибудь? В музей, в театр? Как же это глупо, кретин. В музей, в театр… звучало фальшиво, будто до случившегося вчера он и не замечал, что ей одиноко в его пустом доме. Как в старой шутке, от которой горькой оскоминой сводило челюсть «ну, а теперь можно и познакомиться». — Я хочу на природу. Хочу посмотреть на звёзды, — сказала она, не замечая его душевных терзаний. Господи, какая же она ещё девчонка. Ей наверняка хотелось верить в романтику и любовь, — даром, что к восемнадцати годам жизнь поимела её почище некоторых людей разменявших половину столетия. Она хотела видеть звёзды, а увидела пыльный потолок дешёвого гостиничного номера, хотя достойна была куда большего. — Я что-нибудь придумаю. Ты останешься здесь? Хистория покачала головой. — Я буду дома. Приготовлю что-нибудь для нас.       Такие простые, с детства знакомые слова «дом» и «нас», сейчас переворачивали его закостеневшую душу. Если ночью, он был готов пойти за ней, если она скажет, то после этих слов, он пойдёт за ней, даже если она будет прогонять его прочь, проклиная последними словами. Он склонился к ней, целуя её прямо в губы, плевать было на то, что она была не умыта и изрядно растрёпана, он и сам был в мятой пыльной одежде, с щетиной на подбородке и щеках, и брюками, напоминавшими скорее плащ-палатку. Девочка, разбившая его привычную жизнь, имела отныне власть склеить из осколков картину угодную ей. Он готов был капитулировать, и она заметила тень этих эмоций в его зелёных, как трава глазах. — Ты дурак, Аллен, — сонно пробормотала она. «Я это знаю», — подумал в ответ он, мягко закрывая дверь в гостиничный номер.