"Чё, коротышка, опять ворчим с утра пораньше, честным демонам покоя не даём, да? Я как будто тащил тебя тогда на пристань, чтобы окунуться в это контрабандное дерьмо. Сам припёрся, вот теперь страдай, хули"
- И откуда ты понахватался таких словечек? - недоумевает Накахара, и его слова мешаются с широким зевком на пол-лица, пока он рыщет пятёрней по полу в поисках сапог. - Человечество дурно на тебя влияет, чёртов ты сыч, тебе точно пора восвояси. Засиделся, очеловечешься того гляди."Поговори мне, жалкий таракашка, тц, тычет он мне тут. Меня батя, может, не принимает обратно, а он на больное солью. Негодяй"
- Ой-ой-ой, обидку ещё брось, - дразнится парень, на что демон пыхтит и фыркает что-то из ругательств, но Чуя доволен и не обращает внимание на капризы. Натянув остывшие ботинки и хлопнув себя по коленям, окончательно встаёт, широко шагая в бок, чтобы не дай боже задеть свой чудесный коврик и наследить. Не для того они с Акутагавой по тайге шатались, чтобы портить такой замечательный трофей охотничьего сезона, который и без того достался им тяжким трудом. Тогда, несколько лет назад, нужда и отсутствие хоть какого-нибудь заработка привели Накахару в контору контрабандистов на суше, а проще выражаясь — в лавку нелегальных охотников, которые торговали на чёрном рынке редким животным сырьём, начиная с мяса и шкур, и кончая клыками, когтями и костями. Будучи мальчишкой, он мялся перед дверью и злился на самого себя за слабость и страх, сжимал кулаки в карманах нового тогда дорожного плаща, который оказался ему большеват и заканчивался на уровне щиколоток, но был тёплым и непромокаемым, а это для надвигающейся осени было очень кстати. Начинался дождь; серые тучи ходили в тот день с самого утра, а к тому времени, когда Чуя переборол себя и решил зайти в неприметную со стороны конторку, они уже плыли по небу лиловыми тяжёлыми комьями и в любой момент могли разразиться ливнем. Холодный ветер гонял опавшую листву по мостовой, забирался под поднятый воротник, заставляя ёжиться и раздражаться ещё сильнее. Наконец, парень стучит в дверь — слишком громко из-за разбушевавшихся нервов, — на лице застыла гримаса недовольства, брови хмурятся, а пальцы дрожат, но он толкает единственное препятствие перед собой, звенит колокольчик, оповещая тех, кто внутри, о новом посетителе, и Чуя торопливо шагает вперёд, проходя сразу вглубь, к высокой деревянной стойке. Вообще, лавка была замаскирована под бедный с виду бар, захудалый настолько, что только нищету и привлекал, что было только на руку местным негодяям. Накахара узнал об этом местечке случайно, подслушав разговор одних особо невменяемых пьянчуг в таверне на окраине портовой столицы. Тогда он не думал, что выживание в одиночку в чужом городе без единого гроша за пазухой в итоге склонит его к запретным способам, но в пираты он в тот раз не поддался, решив попытать счастье на земле. Он всё ещё надеялся отыскать свою семью, поэтому возможность охоты, хоть и нелегальной, но всё же на суше, оказалась более заманчивой. Да и был ли у него выбор? Работы, как таковой, толком не было, за посыльных и прочую обслугу платили жалкие гроши, на которые проживут только подвальные крысы, а для суровых полевых трудов крестьянского класса он не был приспособлен чисто физически. В том, чтобы стать охотником, тоже не было ничего хорошего для его слабого здоровья, но во многом он полагался на свою пассивную способность, о которой ему рассказал подселенец — возможность управления тяжестью предметов, стоит только коснуться их. Об этом парень узнал ещё когда кочевал по пустыне, долгие ночи проводя за разговорами с внутренним монстром, и уже тогда учился грамотно пользоваться ею, применяя в основном в боёвках, направляя потоки силы в оружие и распространяя на собственное тело, чтобы одним точным ударом вырубать противников напрочь и не перегружать хилое сердце. Он прекрасно знал, что не проживёт так долго, каждая стычка с врагами могла стоить ему жизни, ведь даже максимально предохраняя себя от стрессов и нагрузок, зная, что те, кто пленили его, что-то сотворили с его телом (отчего тогда на груди красуется этот уродливый, багряный шрам?), он всё равно испытывал недомогания и постоянную слабость, страдал частой одышкой и паническими атаками, когда в припадке хватался за рёбра и чувствовал, как внутри будто птица о клетку бьётся и всё не прекращает, заставляя дрожать и тяжко дышать, не зная, когда это кончится. Но о безопасной жизни он мог только мечтать, не имея за плечами ничего, кроме воспоминаний, поэтому приходилось идти на риск, чтобы элементарно выжить. К охотникам он пошёл только в самую последнюю очередь, когда уже некуда было идти, когда припёрли к стенке, загнав в тупик без возможности выбраться. Мальчишку гнобило отчаяние, приближались холода, а у него не было никакого более-менее приемлимого пристанища, последние деньги скрипя сердце были отданы тёплой одежде, а еду не видел уже пару дней, и поэтому пришлось. Ему дали наставника, а через недели три Накахара самостоятельно рыскал по здешним землям, добывая ценную пушнину, пользуясь тем, что все профессионалы ошивались в то время далеко за границей, ведя охоту на крупных оленей, чьи толстые шкуры продавались на рынке за достаточно большую сумму, а посему туда отправились все желающие неплохо подзаработать. На мелкую скотинку мало кто соглашался, конечно, ведь гордость просто в лоб бьёт, зачем размениваться по мелочам, а для паренька, который только-только решил осваивать это мастерство, было, где разгуляться и набраться опыта. Ему, правда, пришлось буквально зубами выгрызать себе место в охотниках - кому сдался малолетний худосочный пацан, которого и от земли-то не видно, а по бледности похожий на ходячий трупак, не говоря уже про хрупкое, почти девичье телосложение, но стоило только заикнуться про его рост и "кишка ли не тонка у столь милой девицы", так этот малец низким басом молвил, что не для того он 19 сука лет по земле шатается, чтобы его путали с какой-то там девчёнкой, а если сомневается в его мужественности, то он готов прямо здесь и сейчас продемонстрировать свою принадлежность к сильному полу, делов то! При этом смотря прямо в глаза грозному бугаю с бородой на пол-лица, который возвышался над ним страшной скалой с грудами мышц, и держа на кончике пальца круглый дубовый стол, светящийся по краям красным. Вопросы отпали тут же, как и нелепые насмешки и мерзкие ухмылочки, все присутствующие притихли и смотрели на хозяина и заявившегося, затаив дыхание. Чуя поставил стол на место, стукнув ножками по дереву так, что содрогнулись половицы, а владелец бара загадочно хмыкнул, сложил руки на груди и, не удержавшись, захохотал во весь голос, вызвав целую бурю эмоций у парня, но пока тот не разнёс всё убранство к чертям, а то вон как начал полыхать, светясь алыми очертаниями, крикнул "Ты принят" и поманил пальцем в сторону подсобки за спиной. Правда, стоило двери закрыться, как улыбка нанимателя сползла в спутанные лохмы бороды, а голос недовольно буркнул, чтобы будущий егерь так не палился, а то мало ли что. На вопрос почему, хозяин пояснил, что магия нынче находится в запрете и не хватало ещё попасться на этом, и без того срока предостаточно. - Но я думал, что это нормально!.. - Пацан, ты что, смеёшься, что ли?! Магии в наше время настолько мало, что в неё перестали верить, считая неким божественным чудом, а после _того самого_ случая стали и вовсе бояться, как огня. Поэтому сейчас всех тех, кто обладает хоть толикой неизвестной силы, вылавливают и казнят. А ты не думая рискуешь, дурачина... Упекут ведь, мало не покажется! Так Накахара и узнал, что сам по себе уже находится в незавидном положении, и что дорога с таким даром только в нелегальщину, а среди обычного народа делать ему нечего, загнётся. Тем более, что на поимку иродов окаянных корона готовила специально обученных следопытов, которых в народе прозвали воронами за их манеру одеваться во всё чёрное и закрывать лицо маской чумного доктора, которая выглядела как огромный, загнутый клюв. Это были профессиональные убийцы, которых боготворили и к которым обращались с мольбами, чтобы избавили те их землю от скверны, предав извергов праведному, очищающему огню. Церковь изрядно промыла мозги честному, бестолковому люду, внушив, что колдуны - это порождения тьмы и дети сатаны, от которых надо избавляться на месте, поэтому находиться среди такого было более чем небезопасно. От таких невозможно было скрыться, поэтому все те, кто хоть немного отличался от общей серой массы, бежали в подполья, подрабатывая в таких вот заведениях, подобных тому, где оказался и сам Чуя. Правда, и по ту сторону суток находиться было не менее опасно. Тогда он и не представлял, насколько. Через полгода его отправили на крайний север на охоту за белым медведем, мотивируя это тем, что он уже большой и умный мальчик, а в тех далёких землях обитаемость людьми практически нулевая, поэтому может хоть весь край перевернуть верх дном своей способностью - никто не узнает. Это было наспор и по пьяни, а Накахаре ещё и авансом заплатили мешочек золотых, от которого грех было отказаться - он со стуком бокала по столешнице доказывал, что завалит грозного хищника одной левой, а у них у всех силёнок не хватит пойти на такое сложное задание. Сказал - сделал. На следующий день он уже трясся на гнедом Пегасе, мучаясь с похмелья жуткой головной болью и проклиная свой длинный язык за неспособность держаться за зубами - вот ведь влип, это же один из самых грозных хищников, блять, кого собрался валить?! Да ещё и в одиночку. Просто прекрасно. Но гордость не позволяла развернуть коня назад от греха подальше и вернуться, добровольно признав поражение - чёрта с два он так поступит! Уж лучше попытать удачу. В итоге с месяц рыскал по заснеженным лесам, выискивая логово и ставя капканы, а попался на самом банальном и собственноручно угодил в лапы зверю, который вживую оказался в сто раз страшнее, нежели рассказывали другие. Пришлось отбиваться насмерть, и если бы не вовремя подоспевшая помощь, гнил бы сейчас под метровым слоем снега. Помощью и оказался Рюноскэ - суровый и молчаливый лесной житель, чья одинокая хижина находилась неподалёку, больше напоминая подземную нору, скрытую под снежным куполом и затерявшуюся в небольшом холмике среди высоких столетних елей, а он сам тогда выполз из своей берлоги на охоту, поэтому и заметил Накахару. Одолев монстра уже вдвоём, они утащили его в жилище и долгое время просто сидели молча, отходя от схватки, потому что досталось всем по самое нехочу, ибо по незнанию Чуя наткнулся на самку белого полярного, на которую не лезли даже бывалые профи. Им повезло только потому, что она уже была ранена, угодив в ранее расставленные капканы, и была ослаблена кровопотерей, плюс эффект неожиданности со стороны Акутагавы, и вуаля - они хотя бы живы и относительно невредимы. А шкура того зверя теперь красуется в каюте капитана, а всё остальное предпочёл взять будущий помощник, объясняя это тем, что таких шкур у него навалом, а вот мясо у самок - истинный деликатес. Накахара улыбнулся, вспоминая их первую встречу. Нелюдимый, злой волк, изгнанный из стаи по собственной прихоти и привыкший выживать, полагаясь лишь на себя, молчаливый странник ледяных пустошь, несущий тяжкую ношу непринятия и одиночества, но острый на язык и умеющий постоять за свою честь - Чуя смог разглядеть нечто, что защемило сердце в знакомой боли. Может, Акутагава тоже увидел в нём что-то родное, то, что помогло протянуть руку и спасти, а потом позволить, чтобы спасли и его, ведь Накахара тогда смог убедить их двоих оставшихся из семьи (как выяснилось уже в хижине, у Рюноскэ был младший брат, очень на него похожий и такой же неразговорчивый, который всё прятался за спиной старшего и глядел на рыжего незнакомца недоверчивыми чёрными глазами) отправиться за ним в столицу, ведь работой они уже почти обеспечены, а над жильём можно будет подумать вместе, всяко легче. На том и порешили. - Рановато вы, капитан, - прервал его раздумья Акутагава, стоя за штурвалом и изредка поворачивая руль. Предрассветные тени сгустились в непроглядную темень, всё замерло в ожидании первых солнечных лучей, что разгонет мрак по закоулкам небесного дома, и даже волны за бортом с осторожностью заполняли застывшую тишину. Капитан встал рядом с рулевым, держа шляпу возле сердца и вглядываясь в горизонт. Щурит глаза и хмурит брови, поджимая губы в тонкую жёсткую линию. Что-то ему не нравилось, и Рюноскэ не даром лично вёл корабль в такой час, пожертвовав заслуженным отдыхом, чтобы собственноручно контролировать ход судна. - Вчера вечером с той стороны, - парень указал строго прямо - именно туда, куда они и направлялись, - поднялась стая ворон и пролетела над кораблём, перепугав матросов. Птицы летели слишком низко, буквально сбивали тех, кто был на палубе и оглушительно каркали, словно предупреждая. Накахара недоверчиво покосился на напарника, на что Акутагава поднял руки в примирении и пожал плечами: - Просто примета плохая. - Наслушался наших щепетильных девочек? - Вы и правда хотите об этом поговорить, сэмпай? Чуя лишь усмехнулся, качая головой. Шляпу он водрузил на макушку, расправил перья, поправил плащ на плечах, заворачиваясь в него, как в кокон - на ветру было гораздо прохладнее. Плохая примета, значит. Капитан скривился, дёрнув подбородком и цыкнув. Ещё не хватало прислушиваться к этой суеверной чуши. Он задумчиво потёр левую часть груди, чувствуя, как тупая боль отдаёт в плечо и шею сзади. Сердце ныло который день, забирая силы по капле, и он частенько морщился, когда вроде привыкшееся за сутки недомогание на секунду прострелит в рёбрах, отчего он хватался за сердце и матерился, вынужденный остановиться и просто подышать, а потом всё возвращалось на круги своя, вызывая уже только глухую злость за собственную слабость. Не до этого было сейчас, да и боли были странными, несвойственными для его недуга, хоть Чуя и не мог понять, в чём заключалась их странность. - Ещё не поздно повернуть обратно, - тихо сказал Рюноскэ вслед уходящему капитану, прекрасно зная, что тот расслышит. Накахара остановился. - Знаешь, почему я не верю в эти присказки на счёт _той стороны_? - Почему же? Глаза пирата сверкнули красным, а губы растянулись в улыбке. - Потому что я _уже_ там был. И до сих пор жив, как видишь.***
Чуя не врал. Ещё будучи в таверне с Мори, он размышлял о том, догадывался ли Огай, отправляя его в такое опасное место, что именно он как раз и сможет его преодолеть. Скорее всего, да, учитывая, какие у этого торгаша были связи - иначе откуда такая подробная карта того мира, о котором и сказать-то нечего из-за отсутствия информации, а тут целый путеводитель. Накахара не переставал изучать полученный подарок, однако что-то подсказывало, что не стоит полностью доверять этому куску пергамента. Чиновник не так прост - мог спокойно что-нибудь подправить для своих целей, поэтому стоило быть начеку. - Мне как обычно, Хироцу-сан, - бурчит капитан, опускаясь на стул возле стойки в обители местного кока. Здесь темно и тихо; работа ещё не кипела, но старый пират с деревяшкой вместо ноги редко покидает своё место и даже сейчас утопает в тени кухни, усевшись в своём любимом углу и с удовольствием раскуривая трубку. В полумраке витают белёсые клубы дыма, и в небольшом помещении трудно дышать, но Чуе нравится запах несомненно дорогого табака - старик никогда не жалел золота, чтобы порадовать свою аристократичную душу. Это был повидавший многое морской волк, и с его опытом можно было в капитаны метить, Накахара бы даже не возражал, спокойно отойдя в сторону и самолично вручил шляпу, поклонившись в знак уважения, но тот чётко дал понять, что такого ему не нужно. Оставшись на позиции советника, Хироцу довольствовался уединённостью рабочего места и тишиной корабля по ночам, нередко выползая на палубу, чтобы понаблюдать за движением звёзд по чернилам небесного полотна. - У меня заканчиваются ингредиенты, имейте ввиду, - заметил мужчина, ставя перед парнем дымящуюся кружку с болотного вида жидкостью до самых краёв. Накахара обречённо вздохнул - эту гадость надо было выпить полностью. - Сколько уже болит? - Третьи сутки. - Будь я вашим отцом, отхлестал бы розгами за такую халатность к собственному здоровью. Пейте. Парень усмехнулся, поднося кружку ко рту. - Мой отец бы самолично отправил меня в преисподнюю пинком под зад, какие там розги. И не такое сносил, справлюсь, - капитан залпом опустошает содержимое, зажмурившись и не дыша, поэтому не может видеть, как кок угрюмо качает головой, посасывая трубку. Призывая внутреннего демона, произнося вслух всего несколько простых, но въевшихся в сознание пониманием дальнейшего хаоса слов Чуя знал, что очнётся весь в рванных лохмотьях, по горло в крови и грязи, в состоянии, близком к предсмертному, когда и на ногах стоять невозможно, поэтому постоянные боли слабого сердца были схожи с комариными укусами после нападения целого полчища змей. Подумаешь, свербит под лопаткой, ну подумаешь, затылок немеет вместе с шеей и плечом, подумаешь, стучит иногда быстро-быстро, как было в детстве, когда набегался с ребятнёй по полям, ну, подумаешь. Плевать. Он слишком горд, чтобы отступать от задуманного и показывать собственную слабость - справится, хоть и подавно уже пересёк свой лимит. Эта демоническая мощь, что засела в нём подобно скверне, была непредсказуема и ядовита для своего носителя, и всякий раз, когда приходилось скидывать плащ и стягивать слегка подрагивающими пальцами чёрные перчатки с рук, слушая, как собственные губы снимают печать активации этим привычным "О дарители мне тёмной немилости...", Накахара спрашивал себя, а придёт ли он в себя на этот раз или всё закончится окончательно здесь и сейчас? Но закрывались глаза, и на волю вырывался голодный Арахабаки, доделывая самую мерзкую часть работы и не скупясь на утехи своего заждавшегося эго, пока настоящий хозяин сидел в темноте, слушая гулкую тишину затаившегося разума. После второй активации он уже не мог видеть себя со стороны, утрачивая на время буйства демона все чувства, словно будучи помещённым в некий вакуумный сосуд, плавая во мраке и пустоте. Иногда, правда, сквозь полотно искусственной ночи прорывались некоторые отдалённые звуки, вырывая его из дрёмы и привлекая внимание, но это было подобно тихому рокоту из неизвестных глубин, он не знал, откуда тот идёт, но ему почему-то совсем не хотелось идти навстречу, чужеродность этого шума била по ментали и отталкивала дальше в спасительную темень собственных мыслей, отдаваясь эхом чьих-то криков, воплей, отвратительного хруста и скрежета, звуков падения, такого знакомого смеха. Отдалённо он понимал, что смеётся он сам, и это заставляло его кривиться, злиться, так наивно зажимать уши, точнее, имитировать этот жест, лишь представляя себе это, но, разумеется, такое не могло спасти от мерзкого звука, и ему приходилось это слушать, раз за разом проклиная подселенца за то, что он вообще существует. И просыпаясь, Чуя воочию лицезрел результаты творения этой инородной сути, сталкиваясь лицом к лицу с оборотной стороной медали "такой чудесной" способности. Что вы, хранить в себе чудовище, управляющее гравитацией и в полном проявлении создающее чёрные дыры, сносящими всё на своём пути – это так потрясающе, ага. Особенно прекрасно после, когда последствия пригибают тебя к постели на несколько суток в просто неебическом состоянии. - Знаете, сэнсэй, - говорит парень, отставляя пустую посуду и вытирая губы тыльной стороной ладони, - как говорил один небезызвестный художник, будучи на смертном одре, печаль будет длиться вечно. Отоспимся на том свете, а пока я жив, я буду двигаться дальше. Другого выхода просто не существует. Поднявшись на ноги и хлопнув по столешнице, Накахара благодарит старика за помощь с широкой улыбкой на лице и бодрым шагом, засунув руки в карманы брюк, отправляется наверх, чтобы собственноручно принять бразды правления над Козерогом и прогнать чересчур ответственного (самого лучшего) помощника набираться сил, пока это позволяло стихшее море за бортом.