***
- Этот старикан не смеет указывать мне, что я должен делать! - рычит демон, сжимая пальцы до хруста костяшек. - Агрх, да пошло оно всё! Вспышка молнии по руке от запястья до шеи, и чёрный сгусток мрака отправляется прямой наводкой в ближайшие колонны, поглощая их своей пустотой до основания. Юный принца хаоса рванно дышит от слишком бурных эмоций. Он всегда был таким, сколько себя помнил; неконтролируемый комок энергии, а не сынишка адского повелителя, для которого было гораздо интереснее наблюдать за тем, что происходит там, на земле, среди людского несовершенства и такого разнообразия жизни, а не в холодной обители сатаны, где всё застыло в своём идеале и не имело никакого развития вперёд, нагнетая лишь тоску и отчаяние. Для демона человеческая динамика и вечное стремление ввысь, такое обилие эмоций и чувств было странным образом так знакомо, будто родным теплом повеяло, что однажды он и сам не понял, как оказался _на той стороне_. И понял, что интуиция не подвела его. И чтобы на сей раз всё завершилось удачно, нужно было доиграть спектакль до конца. Демон звучно переводит дух, восстанавливая вьющиеся вокруг его тела языки пламени, хрустит руками, растягивая губы в хищной улыбке и жадно облизываясь, теперь его глаза полыхают силой и ненасытной властью, он чувствует, что собственный папаша для него никакая ни проблема, ведь он знает, как показать тому, на что способен его отрок, если запереть его в четырёх стенах, кожистые крылья раскрываются за спиной с резким хлопком, и комнату оглашает звонкий хохот вырвавшегося на волю безумца, пока всё вокруг плавится в жаре угольного багрянца. Что было потом, он предпочёл забыть, полностью отдавшись на растерзание своего задетого эго.***
Одними растёкшимися руинами смотрела теперь добрая половина громадного дворца Князя, а в чернильном воздухе до сих пор таяли остатки пожара, сносимые ледяным ветром вместе с клубами дыма в самую глубь Преисподней, постепенно оставляя от его спокойствия одни рожки да ножки. Отец медленно оборачивается на того, кто посмел обратить его наказ в пепел, стоило только отвернуться и на время забыть; двое чертей в доспехах стражи удерживают специальными цепями рвущегося в агонии ярости Арахабаки, рот которого скрыт намордником, а глаза бешенно сверкают на повелителя, пока он пытается вырваться из оков, но тщетно - Дьявол подходит ближе и влепляет тому хлёсткую пощёчину, усмиряя силы сына направленным холодом. Помогает мало, его любимое детище уже в столь юном возрасте превосходит того в разы, и поэтому демон только перестаёт гневно мычать сквозь маску и замолкает, уставившись на отца снизу вверх. - Хорошо, сын мой, - голос отца лишён всяких эмоций, он заглядывает в алые радужки строгим взглядом из-под полуприкрытых век, выражение его лица совершенно нечитаемо, и что ждать от него - неизвестно, отчего становится не по себе, но тот продолжает дальше: - Я услышал тебя на сей раз, хоть и пытался до последнего игнорировать твои выходки - видимо, это моё наказание, что я не могу совладать с тобой. Одного раза тебе было недостаточно, чтобы уяснить, что мир людей жесток и полон беспричинного насилия, он утопает в лицемерии и лжи, это мир, где предательство равняется плате за выживание, а искренность считается слабостью и высмеивается, это мир, где никто ни во что не верит и, прежде всего, в самих себя, мир, где настоящее потеряно в фальши, мир, где детей убивают собственные матери. Подумай хорошенько, пока будешь мучиться в клетке - один выродок уже целый месяц пытается достучаться до меня, неймётся ему всё, нужен ему один из наших непонятно для чего, вот и отправляйся на свидание с реальностью, раз так этого жаждешь. Слышишь этот зов? Это он вызывает тебя. И только посмей обратиться ко мне за помощью, когда осознание дойдёт до тебя во всей своей красе - я не собираюсь разгребать за тобой и выслушивать очередное нытьё. Видимо, ты утратил те бесценные воспоминания своего первого опыта общения с этими жалкими животными. А обо мне забудь, выбирайся из этого дерьма сам. "Да чёрта с два я вообще о тебе вспомню!" - хочется завопить ему в отместку, но Дьявол касается пальцем его лба, вынуждая провалиться в беспамятство и пасть в разверзущуюся под его ногами чёрную дыру в мир человекоподобных тварей, чтобы воочию рассмотреть во всех подробностях, как живут те, кем он так восхищается. Но перед этим новоявленный демон откроет глаза и всем своим существом ощутит жгучую боль стеснённого тела, словно его заключили в раскалённую металлическую сеть и сжимают с каждым вздохом всё сильнее; когда он сорвётся на рвущий душу крик в ночи и омоется чужой кровью, с такими муками рождаясь в новом свете и в новом обличие - вот тогда он вспомнит те отрезки жизни, полные чудовищной боли, которые он уже пережил однажды, спустившись в мир людей по незнанию и любопытству. Но всё правильно, всё хорошо - он добился того, что его пустили сюда, так и не заподозрив главного, и это помогало держаться. Просыпаясь среди пепла, вновь ощущая новым телом обжигающий жар огня вокруг и вдыхая этот сладкий аромат жизни, что несёт лишь разрушение и муки, он может лишь смеяться, смеяться и смеяться. Запрокидывая голову, чувствуя во рту привкус металла и теряя истинную мощь своей силы, он перерождается, но не может унять сумасшедшего хохота, что рвет ему глотку. Стоять на коленях среди принесённой им же смерти и ощущать, как слабое тело юнца, в которого его вселили, всё трясётся, бьётся в ознобе и истекает алыми узорами крови по коже, невероятно отвратно. За спиной нет больше приятной тяжести величественных кожистых крыльев, голову уже не обрамляют чуть искривлённые рога, а глазам надолго не вернуть своего восхитительного бардового отблеска. Он с трудом поднимается с колен, еле удерживается на ногах, пошатываясь, словно опьяневший портовый пёс. Силы стремительно покидают его, и теперь он понимает, насколько сильно заблуждался, когда так рвался на землю, а ведь прошлого раза должно было хватить сполна, но всё правильно. Это та самая жертва, что нужно было принести ради того самого дела, что он проворачивал годами, разрабатывая план и прощупывая почву, пока, как выразился отец, "якшался" с горемычными душонками на дне чистилища. Всё ради этого момента, но как же гадко, омерзительно, тошно. Его будто силой заталкивают в узкую трубочку, вынуждая сворачиваться, гнуться, ломаться и трещать по швам. Всё его естество сминается и крошится на части, он словно рассыпается пеплом по краям, переставая существовать внешне и сливаясь с физическим составляющим нового тела на уровне частиц, погибая раз за разом в ужасающей агонии и награждая своего носителя теми же муками. Но необходимо терпеть, ведь иначе никак, иначе он не может - здесь его ждёт неоконченная миссия, на осуществление которой он потратил столько лет, томясь в ожидании, и теперь он здесь, наконец-то, ещё немного потерпеть, ещё чуть-чуть, и - Да иди ты нахрен со своими подачками! Думаешь, я не справлюсь? Да подавись своей гордостью, выживу я и собственноручно убью тебя, ублюдок! - кричит он прямо в небо, сотрясая воздух чужими кулаками, и снова заходится в хохоте на грани отключки, потому что нет сил терпеть этот дребезжащий по мыслям гнев, что копился годами и отравлял его подобно яду, поэтому хохочет со всей своей злостью, швыряя во все стороны комки засасывающего мрака и испытывая что-то сродни эйфории при выбросе адреналина. "Ты мне не отец, наглый лжец, и никогда им не был, ты просто украл подходящий тебе экземпляр в моём лице и лишил меня семьи, лишил меня нормальной земной жизни, я ненавижу тебя, как же я тебя ненавижу, скоро ты сгоришь в собственном пламени и тогда... Тогда не будет этого ужасного места, где ты самодовольно правишь, не будет этого ада, где страдает столько невинных душ, и от тебя останется лишь пустое место, которое порастёт былью и превратиться в обычную страшилку для детей перед сном".***
Рассвет капитан встретил за штурвалом и в приподнятом настроении. После снадобья самочувствие заметно улучшилось, и хоть он и знал, что это временная мера, даже такой помощи он не мог не радоваться. Чувство того, что ты здоров, всесилен и _не ограничен ни в чём_ хотя бы на какие-то сутки превращало его в того настоящего, каким он видел себя в собственных мечтах, отчего хотелось бить себя в грудь, повиснув на тросе вверх тормашками, и улюлюкать сколько душе угодно - свобода бесценна, когда ты получаешь её тяжким трудом. Накахара широко улыбается, подставляя лицо свежему ветру, во всём теле чувствуется одна лишь лёгкость, и как жаль, что подобная микстура имела лишь временный характер, а слишком часто не годилась в употребление из-за небольшого набора ингредиентов, которых и без того отыскать было целым событием. Сердце стучит ровно и спокойно в грудной клетке, и пирату приятно прикладывать ладонь поверх размеренного темпа и не думать ни о чём, поглаживая и грея. Его дыхание глубоко и чисто, и в такой ранний час всё тихо на горизонте, а одиночество лишь наполняет душу покоем. - Так вы говорите, что Ктулху и вправду существует? - округляя глаза, интересуется Ацуши, украдкой косясь на Накахару-сана с палубы. Хироцу рядом облокотился на борта и дымил трубкой, задумчиво выпуская колечки в воздух. - Культяпка у меня от него, - постучал он по своей покалеченной ноге. - Вовек не забуду эту встречу. - И этот монстр обитает в здешних водах?! - чуть ли не вопит перепуганный мальчишка, заставляя старика вздыхать. - Капитан он капитаном и зовётся, что никогда не поведёт команду на верную смерть, не имея козырь в рукаве. - Ну спасибо, утешили... Хироцу поворачивается к мальцу, смотрит на него долгим, нечитаемым взглядом, словно пытаясь на что-то намекнуть, а затем вдруг выдыхает в лицо струю дыма. Накаджима тут же отскакивает назад, давясь кашлем, дико трёт слезящиеся глаза, кривится, морщится, в открытую матерится на старого дурня, который все мозги оставил на дне морском, но кок лишь хмыкает себе в ус, уже удаляясь обратно в свои трюмные владения. - На твоём месте, я бы держался крепче, - советует он напоследок. - А то сдует дохляка - и глазом не успеешь моргнуть. - Вот же седой хрыч... - Полегче, недомерок, - прилетает от Рюноскэ позади хлёстким подзатыльником. - Имей уважение к старшим. - Вот именно, что я его _имел_, ваше чёртово уважение, - усмехается парень, потирая ушибленное место, и за это получает уже кулаком по макушке. - Ещё хоть слово, - шипит Акутагава, нисколько не меняясь в лице и умея выражать злость в абсолютно ледяном спокойствии к оппоненту, на что Ацуши скалится и сверкает красными глазами тому в спину. - Ещё не вечер, Рюноскэ, ещё не вечер! Только попробуй заснуть... - Вот же надоедливая крыса, - вздыхает Расёмон, и Накахара, идя чуть впереди, украдкой посмеивается. - Признай, что без этого ушлёпка было бы скучно. - Да вот ещё! Нервы бы сохранил, а то уже глаз дёргается из-за этого паршивца. Они направляются вниз, спускаясь в самый дальний конец корабля, где под охраной сидит их маленький секрет, о котором далеко не каждому на судне было известно, а уж для чего конкретно он содержался, знали только Акутагава и Хироцу. И чем глубже они уходили, тем глуше и темнее становилось вокруг. Вообще Накахара гордился своим детищем, считая его просто воплощением изящества и силы: вот тебе батарея среднекалиберных пушек по борту на каждой деке, из боеприпасов помимо чугунных ядер имелись как разрывные, так и зажигательные, не говоря уже про картечь, вдобавок в надстройках было множество амбразур для ружей для остальной части команды, а на верхней палубе располагалось несколько новеньких карронад, привезённых капитаном из столицы корабельного дела - и вся эта артиллерийская мощь вкупе с утончённой резьбой почти всей надводной части кормы, рельефы которой состояли из большого числа фигур и орнамента, выполненных, как ни странно, на мифологические темы, нос украшала скульптура огромного козерога под стать названию, чёрные паруса и дорогое красное дерево как редчайшее из сокровищ (про каюту капитана и спрятанных там ценностях лучше и вовсе молчать), а внутреннее убранство чётко делилось на нижние палубы и отсеки, что было настолько тщательно организованно, что никак королевский флагман, а не какое-то там дырявое корыто с грязными подонками подстать судну. Но у прекрасного искусства есть свои тени, так же и здесь - переход от солнечного утра в темень сумерек был разителен. Мальчишка даже не посмотрел на вошедших. Прикованный цепями к стене, он уставился куда-то себе под ноги и, казалось, застыл, навечно заледенел тяжёлой статуей подобно той, что красовалась на носу корабля; отросшие, спутанные волосы закрывали его лицо, он не среагировал даже тогда, когда Накахара осторожно приблизился к нему. - Юмено. Пленник чуть приподнял голову. На вид ему было не больше семнадцати, но взгляд говорил иначе; его необычные радужки тусклыми фонарями глазели на капитана старческим, усталым взором, будто и не видели его вовсе, встречались с глазами, полными презрения, и не пытались оживиться ответным гневом, запирая внутри себя только пробудившиеся ростки жизни без надежды на дальнейшее развитие. Правда, когда Чуя приподнял лицо парня за подбородок, чтобы лучше видеть и давить тяжёлым взглядом на нервы, тот вдруг улыбнулся, растягивая уголки губ в безумном оскале. - Вам понадобилась моя помощь, ведь так? Я прав, да? Иначе вы бы не заявились сюда лично, отправив, как всегда, своих тупых пешек поизгаляться над ребёнком. Накахара скрипнул зубами, хмурясь ещё сильнее и вмиг раздражаясь от степени вечного безобидного недовольства до плохо контролируемой ярости. - Ребёнок не устраивает бунта на корабле в попытке убить капитана, и никто не изгаляется над тобой, имей совесть. В отличие от государственной тюрьмы, ты хотя бы питаешься трижды в день, а не раз в три дня, и спишь на койке вместо грязной соломы на полу, поэтому побольше уважения, щенок, я мог бы просто скормить тебя акулам, как и предстало предателю. - Всё просто потому, что у тебя были на меня планы, - ответил малец, сдувая длинные пряди с носа. - А так бы я уже давно украшал своими костями донный песок, - юноша резко поддался вперёд, натягивая цепи, и глянул в лицо капитана неожиданно острым, живым взором, почти что сумасшедшим. - Ведь тебе ничто не стоит убить, не моргнув при этом и глазом. А свалить можно всё и на неуправляемого демона внутри тела, хотя и без него в тебе всегда сидела исключительно тёмная, садисткая душонка. На этих словах Рюноскэ, что бесшумно стоял позади, метнулся было вперёд, активируя Расёмон, но Чуя остановил его, вскинув рукой. Другой он схватил юнца за горло, сжимая пальцы на тонкой шее и заставляя того откинуть голову назад. - Было дичайшей ошибкой спасать тебя тогда с острова, полуживого от истощения и избитого до неузнаваемости, - прорычал он, склонившись ближе. Его глаза горели красным. - Видимо, тех, кто это сделал, ты тоже довёл до белого каления, прежде чем оказался при смерти. - К чему этот трёп, уважаемый? - прохрипел Юмено, не прекращая скалиться. - Ты противоречишь сам себе. Ближе к сути. - Я пришёл не просить тебя, - сказал Накахара, грубо отталкивая пацана и заставляя его зайтись в кашле. - И это не помощь, а твоя плата за вероломство. Скоро мне понадобится твоя способность, чтобы обойти кое-какое препятствие. И ты выполнишь мой приказ, если не хочешь, чтобы я скормил тебя этому же препятствию, уверен, Ктулху не будет против. Мальчишка еле заметно вздрогнул, вмиг утратив весь свой самодовольный вид - правда, на каких-то пару минут. Вновь подняв глаза на пиратов, он хитро прищурился и усмехнулся. - А как же порча? Пару слов, немного крови, и любые стены падут перед тобой. Почему именно я? Накахара брезгливо хмыкнул, поворачиваясь к парню спиной и шагая к выходу. - Вечером за тобой придут, - сказал капитан, остановившись рядом с дверью и не оглядываясь назад. - С этого момента ты будешь под моим личным присмотром. А потом, после того, как закончишь дело, я отдам тебя Барону в качестве подарка, а то ему и без того не на кого спускать пар. Пленник хохотнул, дребежа железными путами. - Ты безумец, если думаешь, что после такого мы выживем! Мы уже покойники, а ты пойдёшь ко дну вместе со своим Козерогом, когда вдоволь отмучаешься за содеянные грехи... - ...и утяну тебя за собой, не сомневайся.***
Дазай неторопливо облачался в кэндоги, стоя посреди комнаты в огненных лучах закатного светила. За окном шуршал листвой ветер, тревожа белоснежные занавеси и лениво играясь каштановыми волосами; он дышал ровно и размеренно, вслушиваясь в переливы звуков, пока перевязывал запястья и предплечья тугими полосками ткани, захватывая ладони и продевая между пальцами для большей надёжности. Он берёт в руки катану, подходя с ней к окну, и долго всматривается в холодную сталь лезвия, что отражает в себе заходящий диск алого пожара на небе; на боку повязан танто, и Осаму он нравится больше, нежели этот длинный, чуть изогнутый меч, который слишком неудобен в носке, да и пользоваться он им толком не умел, но по эльфийским традициям обязан брать именно его на любые виды сражений со всякого рода нечистью, отчего невзлюбить этот тип оружия проще некуда. Повертев катану туда-сюда со скучающим видом, принц со всей дури швыряет меч в дальний конец спальни, наблюдая, как с диким взрывом стекла оружие разносит зеркало на стене вдребезги. Осколки сыпятся на пол, погребая под собой упавший клинок, и порыв ветра колышит полы хакама, ластясь вслед уходящему - на вершине трубят в рог, а значит время пришло.***
- Что, нравится? - ухмыляется Чуя, краем глаза замечая, как оглядывается малолетний узник в его каюте. - Бедновато, конечно, но для такого, как ты, сойдёт. Его только что привели в опочевальню капитана после ужина, тем самым позволяя провести ночь в гораздо более удобных условиях и хоть с какой-то компанией впервые за несколько месяцев заточения, но вместо благодарности Накахара наблюдает кислую мину и очередную язву в свой адрес, как будто того притащили на вонючий сеновал какого-нибудь там деревенского бедняка спать вместе со свиньями, но не как ни под боком капитана - сказать, что это раздражало, ничего не сказать. Но пират слишком занят своими пиратскими бумагами, чтобы дать волю эмоциям. Вместо этого он хмурится и просит Рюноскэ подвести парня к столу, чтобы тот сел рядом и просто помалкивал в ближайшие пару часов, пока тот разбирается с накопившимися вопросами. Гремят громоздкие цепи, связывающие ручные и ножные кандалы, Юмено демонстративно шлёпает босыми ступнями по доскам, громко шмыгает, пока комментирует каждый попавшийся в его поле зрения предмет убранства, и явно старается произвести побольше шума, чтобы достать капитана, который терпеть не мог этот самый лишний показной шум и от этого только и может, что сжимать-разжимать кулаки и играть желваками, теребя перо дрожащими от злости пальцами. С полудня он был занят этими несчастными документами и пытался продумать дальнейшую стратегию с участием в нём Кюсаку, используя все возможные данные и анализируя то, что пробовал раньше, но в каждом новом придуманном плане становилось всё больше белых пятен, и что-то вот точно не укладывалось в мозгах, не желая вставать на своё место, будто ускользая от него, когда он был слишком близко, и от этого Чуя рвал бумагу за бумагой, отправляя очередной смятый кулёк летать по каюте и бесился всё сильнее, не собираясь смиряться с тем фактом, что все пункты были чересчур идеализированы в его представлениях, а в реальности они не связывались в одно целое без определённых жертв, которых он по наивности ребёнка желал обойти. Однако необходимо было рисковать, чтобы конечная цель была достигнута, но был ли этот риск оправдан, ещё предстояло выяснить. Было бесспорно одно - всё шло не так, как того хотелось главному королю Козерогов. - Поразительно, как такого неуравновешенного типа, как ты, избрали капитаном на этом судёнышке, - фырчит юноша, плюхаясь особенно громко на предложенный стул, и ловит направленный на него жгучий взор голубых глаз из-под шляпы, пока тот грызёт с досады кончик белого пера. - Хотя, я догадываюсь, почему. Тебе ж даже слово поперёк не скажи, убьёшь к чертям собачим. - А уж с ними-то я знаком не понаслышке, - говорит Чуя, откидываясь назад на спинку и отбрасывая то, что держал в зубах. - С одним из них я на короткой ноге, и, знаешь, не хотелось бы разносить каюту из-за такого мелкого засранца, как ты, в случае чего, поэтому... - Накахара перегибается через стол, кончики его перчаток на миг загораются алым, одно прикосновение к пацану, и того пригвождает к стулу, словно тот весит несколько тонн вместо положенных 50-ти. - Эй, что за дела? - тут же возмущается пленник, пытаясь пошевелиться под неожиданным давлением. - Разве я здесь ни для того, чтобы ты сообщил мне мои якобы обязательства? Что за шутки?! - Во-первых, не якобы, а обязательства, - довольный Чуя вновь склоняется над множеством листов под светом лампы. - Ты всё ещё числишься в команде. Во-вторых, Рюноскэ, можешь идти, дальше я справлюсь сам. - Акутагава в ответ на это кратко кланяется и молча уходит прочь, аккуратно прикрыв за собой дверь. - В-третьих, ты видел лишь часть моих сил, мальчишка, не самую лучшую, конечно, но ты до сих пор не ведаешь, на что я способен, из чего следует вывод - прекрати вести себя как придурок, и приступим к делу. Юмено фырчит с досады, но что поделать, хорош, собака, всё при нём, а самого способности лишили, ироды, да ещё и заперли на семь замков, а теперь требуют содействия насилием. - Так-то лучше, - отмечает Накахара, скатывая папирус в свитки и складывая остальные бумаги в стопку. - Первое, что я хотел обсудить... - Твоя печать, - вдруг говорит Кью, уставившись капитану в глаза. - Слёзы... Разве ты не чувствуешь? Чуя тут же вскидывает руку к лицу, осознавая, что действительно плачет против воли, пальцы касаются горячей влаги по щекам, но на подушечках остаётся не прозрачная жидкость, а разводы чёрной венозной крови. В ту же секунду особенно жутко колет под лопаткой, заставляя его схватиться за грудь. - Что происходит, Арахабаки? - Накахара срывает с себя перчатки и утыкается взглядом в горящие алхимические круги на внутренней и внешней стороне ладоней. Вертит руками туда-сюда, ощущая, как стремительно накапливается жар под кожей, перед глазами всё расплывается мутным красным. Пальцы начинают дрожать. - Мне трудно контролировать твою силу!"Я не знаю! Судя по тому, что я чувствую - рядом что-то такое, что сравнимо мне по мощности, поэтому порча активируется самостоятельно, отзываясь на... зов. Зов? Да, точно! Это зов из самых глубин, это..."
- Что? - ошарашенно переспрашивает пират, складываясь пополам от резкого толчка по сердцу изнутри. Морщится, срываясь на хрип. - Какого чёрта, ведь я не произнёс слова активации! Что это за зов такой, что даже ты поддаёшься ему? Сопротивляйся, мать твою, сейчас не время! - Это Ктулху, - догадывается Юмено, поражённо выдыхая и затравленно оглядываясь по сторонам."Я стараюсь, стараюсь, но ты бы хоть услышал его для начала - это что-то сродни гипнозу, я не... не могу... Не"
- Сражайся давай! - кричит капитан, вскакивая между промежутками колющей боли на ноги и тут же сгибаясь в три погибели и надрывно кашляя. Сила нарастает с каждой минутой, намереваясь сорвать печать к херам собачим, и ощущение такое, будто внутренности сжимают в чей-то огромный кулак - ещё немного, и перейдёт на голову, и Накахара уже ощущает, как давит виски, а значит времени совсем мало. - Твоя кукла на самом дне сундука, - он отменяет действие притяжения на Кью, стоя на коленях и указывая куда-то в угол. Щёлкает ключом в оковах, освобождая мальчишку от плена. - Твоя задача - наградить проклятием тот долбанный мешок с щупальцами, что скоро приплывёт по наши души, а я добью ослабевшего монстра силой демона. Всё ясно? - Ты сбрендил что ли в конец? - вопит Юмено, выпрыгивая из цепей. - Какое проклятие? На Ктулху?! Не переоценивай мои возможности - на такое древнее чудовище не подействует даже твоя порча! - Мы равны с ним по силе, - Накахара поднимается, опираясь на спинку кресла рядом. - И вместе с твоей способностью у нас есть шансы временно вывести его из строя и пройти через барьер. Кракен сам вышел к нам навстречу, покинув родные воды, а это значит, что нам удалось заманить его в ловушку. Мы отклонились от курса ближе к северу и шли достаточно далеко от прямого маршрута, на котором и гибли все остальные. Согласно карте, мы как раз находимся в его слепой зоне, и сейчас у нас есть преимущества... - Какие, к чёрту, преимущества?! Надрывный, срывающийся на визг, вопль потопил в себе остатки слов, и капитан тут же срывается с места, осознав страшное - чудовище уже нагнало их судно. Цепляет за рукав мальчишку, чтобы не отставал, и пулей летит наверх, сталкиваясь на пути с бегущими напролом и в бешеной суматохе матросами, сносящими всё на своём пути; шум пробудившегося ото сна ужаса всех мореплавателей этого света становился всё различимее вместе с криками попавшихся под раздачу, заставляя леденеть кончики пальцев. Они выбрались наружу как раз вовремя, чтобы лицезреть огромного исполина, застывшего над кораблём в носовой части; склизкие щупальца толщиной в два обхвата мачты с розовыми присосками обвивали борта с двух сторон, били стёкла и проникали внутрь, выискивали подлых людишек, посмевших залезть на чужую территорию, чтобы визги несчастных перекрывали рёв вздыбевшегося, потревоженного океана; вмиг ясное, ночное небо над головами потемнело, утонуло в набежавших грозовых тучах, поднялся шквальный ветер, бьющий по щекам солёной влагой, до этого спокойная водная гладь ощетинилась высокими волнами, падающими на доски ворохом белой пены и растекающимися по поверхности потоками холодной, мутной влаги. Тентакли змеились по настилу палубы, с треском ломая мачты, рвали тросы, раздирали паруса, сгребая весь этот мусор вместе с захваченными пленниками на дно морское, судно ходило ходуном, раскачиваясь на бурунах почти на 60°, то и дело выбрасывая за края корабельный скарб и обломки дерева и швыряя матросов туда-сюда, словно каких-то там кукол. И посреди всего этого хаоса оказался капитан, выбежавший наружу и на секунду поражённо застывший перед древней мощью океанских глубин с мечом наперевес; идти против такого чудища с наспех сколоченным планом было по меньшей мере самоубийством. Но он оглядывается назад, чтобы позвать Кью, нисколько не сомневаясь в своих силах и перекрикивая вой Ктулху на заднем плане, и видит только пустоту там, где должен быть мальчишка; глаза расширяются от охватившей его паники, он отчаянно рыщет взглядом по Козерогу, пытаясь отыскать пропажу, ведь сейчас не время, нет, куда он... - Fuck! - чертыхается Чуя, вовремя отпрыгивая в сторону от неожиданно выстрелившего щупальца, стукнувшегося о доски с влажным чмоканьем. - Чтоб тебя, паршивец, нашёл момент свинтить, так и знал! Ладно, ладно, чёрт возьми! - он поудобнее перехватывает меч двумя руками, размазывая кровь по щеке, и смотрит в огромные выпученные бельма древнего монстра прямо по курсу, тяжело дыша, а затем вдруг ухмыляется, скалится, смеётся, понимая, насколько они увязли, но от этого лишь сильнее разгорается азарт предстоящей битвы, он чувствует прилив жара во всём теле, ведёт плечами, хрустит пальцами, встаёт в стойку. - Тогда справлюсь сам, да, Арахабаки? О чём мы там говорили? Делов-то! - зло сплёвывает и с размаху херачит по первому попавшемуся тентаклю, что так неудачно оказался в его поле зрения, вкладывая в удар мощь земного притяжения, глаза сверкают бешенством голубых искр, сил становится достаточно, и Накахара спешит на помощь к Рюноскэ в центр палубы, боковым зрением подмечая, как по извивающемуся телу Кракена прыгает, треща молниями, чёрный тигр с кровавым взглядом вышедшего из себя дикого зверя.***
- Их три десятка, если не считать нескольких людей в плену в самой дальней палатке, - докладывает лазутчик тихим, вкрадчивым голосом, чётко разделяя слова и смотря прямо в глаза. В темноте они сверкают готовностью сию секунду вступить в бой, стоит только отдать приказ. - Судя по внешней обстановке, главарей среди них нет - возможно, это лишь пробный материал, чтобы проверить наши силы, либо же... - Он пытается вывести меня в свет, - перебивает Осаму, всматриваясь в огни факелов среди листвы внизу. - Вынудить показаться на глаза, раскрыть своё местоположение. Поэтому наша задача остаётся той же - атаковать сверху парализующим ядом и добивать уже на земле. Раз главарей среди них нет... - Ещё был замечен тот странный шут со светлыми волосами и повязкой на одном глазу. - Вот оно как. По взмаху руки весь отряд во главе с Дазаем осторожно перебирается по спутанным ветвям верхних ярусов, держась как можно выше над землёй; лагерь вражеского отряда шумит на поляне за деревьями впереди, среди переплетённой зелени мелькают пятна костров, сверкают бликами копья стражников по окраинам, грубые выкрики, бренчание ножей и раздающийся то тут, то там хохот свидетельствуют о том, что ужин в самом разгаре. Осаму и не рассчитывал, что через несколько часов пути они уже наткнутся на первую группу противников, ведь в отчётах говорилось, что как минимум день был запасе. Но судя по тому, что среди дикарей на месте предводителя был лишь один из пешек Крыс мёртвого дома, а сам главарь шёл где-то позади, у них оставалось преимущество в неожиданной атаке. Это, очевидно, было ловушкой, чтобы выманить его, Дазая, но с какой целью, оставалось загадкой. В том, что это вызов именно ему прежде всего, Осаму не сомневался. "Что же тебе нужно, Достоевский? Неужто ты узнал, что я один из тех..." - Приготовиться, - командует Дазай, заняв наиболее выгодную позицию в нескольких шагах от цели и подцепляя пальцем края маски, натягивая её на лицо по самые глаза. Следовало забросить снаряды сначала со стороны караульщиков, что стояли по двое с трёх сторон по кругу поляны, а затем - в центр лагеря, и пока действует газ, атаковать сопротивляющихся снизу, в то время как лучники во главе с Осаму добивают остальных с верхних позиций. Парень даёт сигнал другим двум группировкам, затаившимся по окраинам, - тем самым, их отряд, разделившись на три команды, охватывал врагов кольцом, - первым натягивает тетиву, мысленно отсчитывая от десяти до нуля, приготавливаясь к началу захвата, за его спиной сверкают изумрудами чёртова дюжина воинов, застывших точёнными изваяниями в тёмных одеждах, один характерный свист, и орки превратятся в обычные изрезанные куски мяса, однако Дазай успевает заметить движение на верхушке соседнего дерева, а через секунду его запястье обхватывает чужая рука в серой перчатке, а голос, что до боли знаком ему своей слащавостью, касается уха бархатом. - На твоём месте, я бы повременил. Спросишь, почему? Да потому что пожалеешь о том сильно. Неуместное хихиканье за спиной, Осаму ухмыляется, выхватывая танто из ножен, разворот на 180, но лезвие рвёт только тьму теней лесной чащи, а не предполагаемого противника. - Полегче, полегче, ты даже не дослушаешь меня? - теперь звук раздаётся с боку, Дазай оборачивается уже медленнее, замечая, как светлый силуэт выплывает из темноты и приставляет к горлу одного из эльфов искривлённый клинок. - Нет, ты дослушаешь меня! Ведь так, Ацуши-кун? Выходи к нам, не стесняйся! Ты же боишься, да? Ну разумеется, боишься! Как же иначе? Иначе и быть не может! С ближних веток бесшумным призраком прыгает к застывшим воинам белоснежная лисица, ероша в воздухе несколькью пушистыми хвостами; Осаму на миг перестаёт дышать, заторможенно понимая, что на сей раз его провели. Судорожно вздыхая, он резко меняется в лице, на что Гоголь лишь смеётся. Тот, кого он назвал Ацуши, смотрит на Дазая проницательно и цепко, но страх читается в необычного цвета радужках, как пить дать, лисёнок мнётся и стоит между ними камнем преткновения, не решаясь поддаться ни к тому, ни к другому. - Всмотрись повнимательнее - знакомо, ведь правда? Конечно, знакомо! Ацуши, мальчик мой, покажись своему _родичу_ без прикрас, а то он не понимает, о чём мы тут толкуем. Маленький лис поворачивает мордочку на голос, складывает уши, шипит, обнажая острые клыки и выражая своё явное несогласие подчинению, его хвосты встают дыбом, но он дрожит, боится, Осаму видит на его тонкой шее чёрный ошейник и тянет к нему руку, осторожно касается ладонью самых кончиков белой шерсти, заставляя обратить на себя взор - зверь ещё не так опытен, реагирует не сразу, либо же просто позволяет эльфу притронуться к нему, но взгляд, обращённый на остроухого, не враждебный, а скорее непонимающий, будто спрашивающий, а можно ли тебе верить, и Дазай отвечает твёрдо, убирает руку, отстраняется, чуть склоняет голову, приветствуя того, кого считал больше половины жизни погибшим вместе с остальными представителями его рода. Теперь он спокоен и глядит отстранённо, наблюдая, как в переливах света нежданный гость обращается в юного эльфёнка в светлых традиционных одеждах; за спиной смиренно складывается тройка хвостов, и мальчишка ответно кланяется будущему императору с растерянным и подавленным видом. - Вот и славненько, какая встреча, не так ли? - вмешивается Гоголь, перегибаясь через воина, у горло которого держал нож. - Всё верно, дорогой принц, восьмой наследник светлого эльфийского рода Дазай, это - тот единственный (кроме тебя, конечно же) выживший в знаменитой резне при Адуранте четырнадцать лет назад, который приходится тебе, дайте-ка подумать, аж двоюродным племянником по линии матушки, разве это не здорово? Дамы, ох пардон, только господа - на наших глазах воссоединение родственных связей, как же это прекрасно! Осаму смотрит из-под полуприкрытых век на свою армию, что поражённо уставилась на него, ничего невыражающим взглядом - вот и раскрылась самая геморройная тайна его жизни, теперь жди беды. - Но как же... - Он... он демон! - Кицунэ! - А как же наш повелитель? Он ничего не знает?! - Это предательство! - Подлость! - Изменник! Шпион! Гоголь ликовал. - Потише, потише, уважаемые, - говорит он, вскидывая свободной рукой. - У вас будет время воздать по заслугам. А прежде я бы хотел вам представить того, по чьей вине ваши отцы проливали кровь и складывали головы на поле брани. Однажды в ваших рядах появился тот, кто ослушался запрета и вступил в брак с небесной лисой, тот, кого вы предпочли изгнать, назвав предателем, и тот, кто впоследствии развернул против вас революцию, уничтожив треть населения эльфов - перед вами его старший сын и единственный наследник семьи Цусима, ныне известный как Дазай Осаму. Прошу любить или лучше сказать - убить, вуахахаха! Теперь - он ваш! Продолжение следует...