ПРИМЕЧАНИЕ
В этой части я позволила вольность: современные раскопки города Помпеи перенесены во времена описываемых событий — в последнюю четверть XVI века. Нарушение исторической достоверности, сделанное для дальнейшего развития сюжета.***
Эрих проснулся во второй половине дня, чувствуя себя хорошо отдохнувшим и в прекрасном расположении духа. Никакие сновидения не посетили его ночью; кресло осталось плотно придвинутым к дверям комнаты. Приведя себя в порядок, фон Кролок прошёл в библиотеку, не встретив никого из слуг на своем пути. Впрочем, в огромном зале хранилища знаний его ждал небольшой накрытый столик с лёгкими закусками, графином вина и фруктами. На этажерке рядом стояли книги, с которыми рекомендовал ознакомиться Витторио. Несколько исписанных чётким, красивым почерком листов привлекли внимание графа. Это было описание извержения вулкана Везувий и страшной гибели города Помпеи вместе со всеми его жителями пять столетий назад. «Интересно, зачем герцог мне оставил свои записи? Хотя… Помпеи находятся совсем недалеко от Неаполя. Он всё непременно разъяснит», — подумал Эрих и взялся за изучение фолианта, оказавшегося первой латинской грамматикой «Католикон», изданной типографией Гуттенберга. Затем его внимания удостоились другие редкие экземпляры. Фон Кролок не заметил, как пролетел остаток дня. Лишь начало смеркаться, он зажёг свечи и вновь перечитал рукописные записи о Помпеях. В это время в библиотеку вошел герцог. — Добрый вечер. Не заскучали в одиночестве, Ваше Сиятельство? — Напротив, я хорошо отдохнул и не заметил, как прошло время. Тем более, голодать Вы мне не позволили, — улыбнулся Эрих. — Я расскажу ещё одну историю из моего прошлого. Вы были со мной откровенны, намереваюсь отплатить тем же. Это не займёт много времени, но, надеюсь, многое прояснит обо мне. Кстати, Вы прочли мои записи? — Да, Меsser, и, полагаю, Вы хотите предложить мне осмотреть Помпеи? — Угадали. Не желаете совершить конную прогулку? Лунная, звёздная ночь и тишина располагают к откровенности, —загадочно сказал Витторио.***
Два всадника двигались рысью по дороге вдоль Неаполитанского залива в сторону Помпеев. Давая лошадям возможность передохнуть и переходя на шаг, мужчины негромко разговаривали. — Вчера я рассказал Вам, из-за чего у меня пропало желание связать себя узами брака в молодом возрасте. Сегодня хочу поведать о том, почему я не женился впоследствии, — Витторио замолчал, думая, с чего начать. Эрих не торопил его, понимая, как нелегко порой бывает поделиться сокровенным. — Покинув свой дом на следующий день после того, как узнал о неверности невесты, я оставил Испанию и перебрался в Италию, ставшую мне второй Родиной. Здесь было много способов отвлечься от неприятных воспоминаний и, не буду скрывать, я вел себя необузданно и разгульно, проживая поочередно то в одном княжестве, то в другом. Жизнь моя стала бесконечным праздником с пирушками и самыми разными женщинами. Так продолжалось немало лет. Часто меняя любовниц, Ваш покорный слуга придерживался единственного правила: не привязываться к прекрасным обольстительницам, а лишь делиться с ними собой и получать телесное наслаждение, к взаимному удовольствию. Обжегшись один раз, я не собирался впредь им верить. Витторио замолчал. Воспоминания прожитых лет всплывали в его памяти, вереница нечетких лиц промелькнула перед глазами, и вскоре он продолжил: — В конце концов судьба привела меня в Венецианскую республику. Это маленькое государство одно из самых богатых на Апеннинах. Я быстро обвыкся в тамошнем обществе, завёл множество знакомств, стал желанным гостем на приёмах. Уклад жизни в Венеции всегда отличался от остальных княжеств и королевств полуострова: издавна царящие в Италии свободные нравы в Венеции еще раскрепощённее. Ваше Сиятельство, что Вы знаете о куртизанках? — неожиданно спросил герцог. Вопрос вызвал удивление у графа, но он совершенно искренне ответил: — Я не знаком ни с одной из них, в Трансильванском княжестве куртизанок нет вовсе. В моем краю женщины либо благородные дамы, хранительницы очага, либо простолюдинки или монахини. Есть и такие, но их немного, что работают в «домах распутниц». Туда приличные мужчины если и ходят, то тайком. К примеру, мой брат Мариус вовсе не брезгует ими и время от времени наведывается в особняк с яркими решётками*. Главное, чтобы не наградили дурной болезнью, — брезгливо поморщился фон Кролок. — Я ответил на Ваш вопрос? Сам я не пользуюсь их услугами, — не понимая, зачем, добавил он. На губах Витторио проскользнула легкая улыбка, заметив которую, Эрих торопливо продолжил: — Так что я совсем не знаю предмета разговора. Просветите меня, Messer. — Извольте. Как это не парадоксально звучит, cortigiana первоначально означало «придворная», но вовсе не дама, а проститутка, работающая в высших слоях общества. Чуть позже их стали называть «cortigiane oneste» — «честная куртизанка». «Честная», — усмехнулся Вентурини, — как бы не так. Подразумевается вовсе не честность в привычном для нас значении слова, а образованность, хорошие манеры, художественный и музыкальный вкус. И, конечно же, роскошное, богатое существование. Куртизанки, будучи непризнанными официально и не имеющими достойного происхождения, оказывают большое влияние на политику и общественную жизнь. Особенно в этом преуспели Флоренция и Венеция. Герцог пришпорил коня и поскакал быстрее, Эрих понял, что собеседник взволнован. Впрочем, довольно быстро Витторио успокоился и, остановившись, дожидался его. Когда граф поравнялся с ним, всадники перешли на тихий ход. — Простите, не сдержался. Слишком болезненную для меня тему я затронул, — Витторио выглядел мрачным и угрюмым, но сосредоточенно продолжал: — В Венеции меня представили необычайно красивой молодой женщине, куртизанке, которую звали Джулия Манчини**. Подобно египетской царице Клеопатре, она имела собственный двор из влюблённых в неё поклонников. Куда бы красавица не шла, её сопровождала свита от шести до восьми ухажёров. И были это не безусые мальчишки, а почтенные, родовитые горожане, знатные дворяне. Мало того, среди воздыхателей Джулии был сам венецианский Дож***. С интересом наблюдая за происходящим со стороны, я не мог их понять. Джулия прекрасно пела, играла на музыкальных инструментах, читала стихи, а главное — замечательно манипулировала влюблёнными в неё мужчинами. Своим безразличием и скептическим отношением я, очевидно, заинтересовал жрицу любви. Она стала оказывать мне знаки внимания, а однажды вечером… Да-да, не удивляйтесь, это происходило не в Древнем Риме, а в наши дни! — Витторио покусывал губы, память не просто возрождала неприятные воспоминания, он словно опять проживал былое. — Как и другие куртизанки, Джулия Манчини часто устраивала ужины, на которых сама развлекала гостей, числом не менее двадцати: пела, танцевала обнажённой, а в конце вечера выбирала себе партнёра на ночь. Каково же было моё удивление, когда однажды она, покачивая бедрами, обёрнутая в кусок прозрачного шёлка и являя свои прелести всем присутствующим, подошла ко мне и преклонила колено, смиренно предлагая себя! Обычно куртизанка показывала пальцем на мужчину, с которым собиралась разделить ложе, счастливец подходил и вставал на колени перед ней. А тут… меня предпочли самому Дожу. Никогда в жизни я не чувствовал столько молчаливой ненависти и скрытой агрессии в свой адрес, это оказалось крайне неприятно. Хотя сознавать, что я утёр нос всем этим напыщенным индюкам, было лестно. Но самым интересным стало то, что происходило, когда мы оказались наедине, — Витторио усмехнулся. — Может быть, не стоит, Messer? — попытался протестовать Эрих. — Это слишком интимно и… — Нет-нет, напротив! Это покажется Вам забавным. Джулия взяла меня за руку и повела в свою спальню, даже не попрощавшись с другими гостями. Она играла на лютне, пела песни для меня, а затем вышла. Я расстегнул камзол и дожидался её, не решаясь раздеться. Признаюсь, тогда мне впервые захотелось, чтобы Джулия стала моей. Но она вернулась одетой в простую сорочку, завязанную у горла, и в обычный халат, с заколотыми волосами, смыв с лица яркую краску — усталая и очень домашняя, грустная женщина. Джулия стала рассказывать о бесконечном одиночестве, о том, как ей надоела праздная, пустая жизнь, что она тяготится развратом и попросила стать её другом. Хотя мы проговорили до рассвета, я так ни разу не поцеловал ее, — Витторио вновь замолчал, а после паузы мрачно продолжил: — Когда я возвращался домой ранним утром, на меня подло напали из-за угла. Кто-то из отвергнутых воздыхателей, позавидовав, нанял наёмных убийц. Тяжело раненного, меня нашли ремесленники. Самое удивительное, что я выжил, и выходила меня именно Джулия: словно ребёнка, кормила с ложечки, придерживала под руку, когда я начал вставать и делать первые шаги после долгого перерыва. — И что же было дальше? — Всё очень банально: я влюбился, хотя дал себе зарок больше не доверять женщинам. Но ведь моя прекрасная гетера была не такой, как остальные! Я увлекался сильнее и сильнее, боготворил её, не жалел никаких денег, она даже перебралась ко мне. Полгода мы жили в любви и абсолютном счастье. Тогда впервые Джулия заговорила о замужестве. Конечно, не напрямую, нет, она была слишком умна для этого. Моя возлюбленная посещала церковь, но не могла стоять, как равная, среди знатных женщин, а молилась в стороне: для куртизанок есть отдельные места, поодаль от добропорядочных сеньор. А ещё ей приходилось надевать на улицу берет — головной убор куртизанок. И пусть он был украшен драгоценностями и стоил дороже, чем парадный туалет иной графини или герцогини, берет выдавал ее постыдное ремесло. Джулия очень страдала, но не просила ни о чём. Я уже был готов сделать ей предложение, пойти на очевидный мезальянс****, когда получил письмо из Испании от Madre. Она тяжело болела и просила приехать, чтобы увидеть меня в последний раз перед смертью, — Витторио вновь нахмурился. Фон Кролок понял: скоро он узнает финал истории. — Я успел застать её живой. Она очень похудела, осунулась, совсем ничего не ела. Лекарь, приехавший со мной, только беспомощно развёл руками. Оставалось дожидаться конца. Madre рассказала мне, что была в курсе моего образа жизни, и перед смертью попросила об одном: не жениться на падшей женщине. Я поклялся, не мог отказать умирающей. Она была единственным человеком, любившим меня таким, какой я есть, а не за мои деньги. А дальше… Все было просто и ужасно в своей простоте. Похоронив матушку и вернувшись в Венецию, я честно сказал Джулии, почему наш брак невозможен. Она не устраивала скандалов, лишь спросила, не изменится ли моё решение. Я твёрдо ответил «нет» и обещал обеспечить ей безбедную, роскошную жизнь, которая позволила бы забыть о постыдном ремесле. Моя красавица лишь усмехнулась, ничем не выдала своей обиды. За ужином меня удивил странный, горький вкус вина, которое Джулия налила мне из кувшина, а сама пить не стала. Глупец! Я был отравлен, словно в пустой, банальной пьесе. Не погиб я невероятным чудом, которое трудно объяснить… После всего случившегося я выгнал несостоявшуюся отравительницу, и она быстро нашла утешение в объятиях новоизбранного Дожа Венеции, — Витторио печально вздохнул. — Вот так и получилось, что в сорок лет у меня нет ни семьи, ни детей, — подвёл он итог своей исповеди. Эрих почувствовал в этом рассказе подлинную горечь и боль, надо было успокоить герцога, найти нужные слова, которые смогли бы убедить его, что не стоит отчаиваться. Тем более, совсем недавно Витторио помог пребывавшему в глубочайшем отчаянии фон Кролоку; граф хотел отплатить таким же участием. Но, закончив свои откровения, герцог опять ускакал вперед. Эрих отстал от него, понимая, что Витторио хочет побыть один. Прошло немного времени, и Вентурини остановился, дожидаясь своего спутника. Конечно, бессмертный не рассказал о том, как избежал гибели благодаря обращению, и умолчал, что позже он выпил досуха Джулию, так неосмотрительно решившую отравить его.***
— Вот мы и на месте, — заговорил герцог уже спокойным голосом. Фон Кролок соскочил с коня и осмотрелся по сторонам. Действительно, дорога, на которой они так никого и не встретили, привела их в мёртвый теперь, но цветущий когда-то город. Вернее, туда, где от многовековой толщи пепла и земли освобождали то, что осталось от богатой и процветающей некогда обители богатых и состоятельных римлян. — Вы часто бываете здесь? — спросил граф после того, как Витторио уверенной походкой вошёл в небольшое разрушенное строение и сразу же вернулся, передав Эриху факел. — Да, довольно часто. Мне нравится это место, — ответил герцог, поджигая застывшую смолу в медном остове. Когда огонь как следует разгорелся, он принял факел из рук Эриха и уверенно повёл его по бывшим улицам, выступая в роли не только рассказчика, но и прекрасного чичероне. Граф раньше встречал художественные изображения мозаик и древних строений, но видеть своими глазами, находиться совсем рядом — совсем другое дело, нежели рисунок или гравюра. Мужчины шли по улице, вымощенной кусками окаменевшей лавы, с глубокими, вдавленными следами от древних колесниц и повозок. На некоторых перекрестках стояли полуразрушенные фонтаны, как пояснил герцог; стены многих строений сохранили остатки фресок с орнаментами и изображениями людей. И хотя краски померкли, а сами фрески потрескались и осыпались, даже в таком виде, при неверном освещении факела, становилось понятно, какое раньше это было великолепное зрелище. — Форум — центр города, — рассказывал Витторио, — здесь расположены самые важные здания — окружённый колоннами храм Аполлона и второй храм, посвящённый Юпитеру. Полуразрушенные строения, тем не менее, выглядели очень впечатляюще, герцог же продолжал: — От форума расходились улочки с постоялыми дворами и мастерскими ремесленников. Помимо главных храмов, сохранились другие, не столь величественные, в честь императоров. Шикарные виллы знати окружали сады. Также в городе было построено около тридцати лупанариев, — Эрих вскинул брови, услышав незнакомое слово, и Витторио пояснил: — Лупанарии — древнеримские публичные дома. Свободная любовь не возбранялась, а, как и в Древней Греции, была естественной составляющей общественной и личной жизни, — Вентурини словно не заметил удивления во взгляде графа. Мужчины прошли через треугольный форум с театрами и вскоре оказались на городской спортивной площади с огромным амфитеатром, где когда-то происходили бои гладиаторов. Странно и жутковато выглядели ночью две фигуры в огромном, мёртвом городе. Но стоило поднести факел ближе к чудом сохранившейся фреске или фрагменту мозаики, сразу начинало казаться, что жившие столетия назад люди продолжают свои повседневные хлопоты. — Я хочу, чтобы Вы увидели Стабиевы термы. Мозаики и фрески там сохранились лучше всего, есть несколько почти не пострадавших от извержения Везувия. Витторио лукавил в очередной раз: ему хотелось показать ИМЕННО ЭТИ фрески, которые помогли бы формированию мыслей графа фон Кролока в нужном для вампира направлении. Бессмертный не мог не использовать такой шанс: он очень хотел, чтобы так понравившийся человек остался рядом с ним. Вентурини использовал малейшую возможность, продолжая менять мировосприятие находящегося на жизненном распутье Эриха. Хитрому и расчётливому вампиру оставалось сделать совсем немного усилий, чтобы торжествовать победу. — Палестра — помещение, где юноши занимались физическими упражнениями, — рассказывал Витторио, словно невзначай задержав взгляд на напольной мозаике с обнажёнными фигурами молодых атлетов. Мужчины осторожно и медленно двигались по краю плавательного бассейна, мимо полуразрушенных помещений для переодеваний. Герцог увлечённо разъяснял сложную систему отопления бань, размещённую под полом, показал купальню и парную. Но целью был лупанарий, расположенный в этих же термах: именно там находились изображения очень откровенного эротического содержания. В отличие от произведений в palazzo Вентурини, воспевающих красоту и совершенство человека, как венца творения природы, в лупанарии фрески и мозаики были посвящены только одной теме — получению наслаждений. Мозаики с возлежащими обнажёнными мужами и девами, пьющими вино, нагой мужчина, что-то нашептывающий смущённому собеседнику… Однако больше всего было изображений откровенных сцен близости, которые невозможно посчитать приличными. Так, изображение, выглядевшее далеко не лучшим образом, показывало занятие любовью втроем: женщины и двух мужчин. Но венцом, безусловно, являлась фреска прекрасной сохранности, увидев которую, Эрих впал в полнейшую растерянность. — Не смущайтесь, Ваше Сиятельство. Это бог полей и садов Приап, символ плодородия и достатка у древних римлян. Его всегда изображали с чрезмерно развитым фаллосом в состоянии возбуждения, хотя… Это можно назвать мечтой любого мужчины, не так ли? — лукаво произнес герцог и замолчал. Его взгляд остановился на фреске с тремя любовниками: женщиной и двумя мужчинами. Он неоднократно видел её, но почему-то именно сейчас ему пришло на память одновременное совокупление с Лукрецией и Чезаре Борджиа, родными сестрой и братом, его двоюродными племянниками. После которого герцог окончательно убедился в том, что женщины вовсе перестали его привлекать, несмотря на красоту златоволосой Лукреции и её огромный опыт в изысканных любовных утехах.***
Теперь он стоял сзади мужчины, который одним присутствием, самим фактом существования лишал его рассудка. Эрих был совсем рядом, такой желанный, такой живой и горячий! Чутким слухом вампир улавливал частое биение сердца и понимал, что смертный тоже волнуется. Витторио сделал два неслышных, лёгких шага, оказался за спиной графа и мягко опустил ладони ему на плечи. Мужчина вздрогнул и непроизвольно отклонился. Герцог порывисто обнял его, прижавшись вплотную сзади. И тут Эрих почувствовал… Еще совсем недавно он с негодованием отверг бы саму возможность происходящего, но сейчас это почему-то не вызвало у него возмущения или неприятия. — Эрих… — раздался чувственный, хриплый от волнения шёпот, длинные пальцы гладили его волосы, а ниже спины, между ягодиц, в него упиралась восставшая плоть, напряжение которой он чувствовал даже через плотную ткань брюк, от чего у самого фон Кролока напрягся низ живота и в паху сладко заныло. Граф часто задышал, ум отказывался ему повиноваться. Не пытаясь отстраниться, Его Сиятельство все же, пусть и безуспешно, попробовал взять себя в руки и срывающимся голосом произнёс: — Я недавно видел… очень странный сон… — последовала небольшая пауза и глубокий вдох, — с Вашим участием… — Эрих склонил голову на бок и прикрыл глаза. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, аромат бергамота и ягод можжевельника кружил голову, пьянил и дурманил, прижавшийся сзади («О, Боже!») возбуждённый мужской член вместо неприязни все сильнее будоражил, будил запретное желание, напрягал его собственную плоть. — А если это… был не сон? — прозвучал вновь необычно низкий, прерывистый голос Витторио. — Вас это смутило бы… Вы были бы против? Эрих слегка вздрогнул, когда пальцы герцога откинули длинные волосы в сторону, проворный язык заскользил по шее и за ухом, зубы легонько прихватили мочку. Фон Кролоку казалось, что загнанное сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Витторио резко развернул его лицом с себе; факел, воткнутый в небольшую кучу песка, причудливо осветил лицо герцога. Оно показалось Эриху странным, малознакомым. Последовавший поцелуй был резким, требовательным, без намека на нежность и мягкость, в нём ощущалось, скорее, что-то звериное. Вентурини не мог ограничиться простыми прикосновениями, ему хотелось большего, судорожные вздохи графа только распаляли его. Язык по-хозяйски проталкивался внутрь рта, встречался с чужим языком, затягивал и обвивал его, руки не давали отстраниться, да Эрих и не стремился этого делать. Наоборот, он стал отвечать со страстью и яростью изголодавшегося по ласке человека, словно нерастраченный за долгие восемь лет огонь желания рвался наружу. Ему казалось, что происходящее — близость, при которой Витторио брал, почти насилуя, его рот, безжалостно, жадно, с несдержанной животной похотью, словно он истосковался не меньше. Фон Кролок судорожно глотал воздух, стоило хватке герцога на мгновение ослабнуть, кровь пульсировала в висках, дыхание было сбито напрочь… Тесня и заставляя отступать, герцог почти вжимал его в стену, Эрих чувствовал, как к его предательски топорщащимся брюкам пахом прижался Витторио и стал тереться о его возбуждение, сдерживаемое тканью одежды. Губы вновь впивались в губы, языки сплетались, зубы сталкивались в бешеной агонии страсти. Дрожь прошивала тела, даже воздух вокруг, казалось, раскалялся, словно лава разбуженного столетия назад Везувия. «Какое-то безумие… — промелькнуло в голове сдержанного и уравновешенного обычно Эриха, — безумие…». — Вито… — простонал он, когда Вентурини немного отстранился, — что же это… — Это прекрасно… — прозвучало в ответ. Фон Кролок хмелел без вина, щёки пылали, мир словно исчезал для него. Всё, что он чувствовал — пульсацию крови в висках и запах Витторио, без которого, казалось, он уже не мог обходиться. Прикосновения мертвенно-холодных пальцев не были раздражающими или пугающими, а, напротив, приятно успокаивали разгорячённую кожу через батист рубахи и заставляли вздрагивать от безудержного желания. — Проклятые портные, — прорычал Вентурини, вынужденный отстраниться и перестать терзать чувственный рот и пухлые губы, чтобы разобраться с завязками брюк и панталон. Впрочем, несмотря на крайнюю степень возбуждения, справился он быстро и ловко. Эрих крепко обнимал герцога за плечи, сжимая пальцами ткань плаща и, закусив нижнюю губу, пытался подавить рвущийся наружу нетерпеливый стон. Наконец оба возбуждённых до предела члена оказались освобождены из плена белья, ставшего тесным и слегка влажным. Длинные, ловкие пальцы уверенно и умело скользили по восставшей плоти графа, увлажняя ствол капельками прозрачной смазки. Пальцы герцога творили чудеса, двигаясь нежно и одновременно требовательно. Пожалуй, в этом умении ему не было равных: даже самые умелые куртизанки не имели столь деликатных рук и такой техники пальцев; ладоней, что сжимали туго и через миг ослабляли хватку, ласкательно скользя. Необычно длинные и острые ногти бессмертного не доставляли ни малейшего беспокойства, они как будто совсем исчезли. Витторио спешил, он боялся не сдержаться, но даже при этом ему хотелось страстно и нежно обласкать желанную плоть дорогого ему смертного. Эрих вновь и вновь вздрагивал от прикосновений, от осознания присутствия рядом влекущего его мужчины. Он словно попал в другой мир, и через пелену, застилавшую глаза, видел только взгляд Витторио, наполненный огнём желания. Отблески пламени факела придавали глазам герцога причудливый багровый оттенок. И когда Вентурини плотно обхватил, прижав друг к другу оба возбуждённых мужских органа и стал ритмично двигать ладонью от основания к головке и обратно, то натягивая, то ослабляя нежную кожицу, фон Кролок прижался еще плотнее, целуя, втягивая в рот и покусывая чувственные губы. Герцог глубоко вздохнул и с опасением провел языком по своим зубам — к счастью, клыки не выступили в самый неподходящий момент, но осознание возможной опасности разоблачения моментально отрезвило Витторио. Герцог не мог так просто прерваться на полпути, оставив без удовлетворения Эриха и себя, он долго шёл к этому, желая близости с прекрасным графом фон Кролоком. Поэтому Вентурини сначала неторопливо, плотно обняв ладонью оба соприкасающихся члена, а затем, ускоряя темп, приближал к оргазму себя и обожаемого им трансильванца. Витторио хотел видеть отражение чувств, каждую эмоцию того, кто неожиданно стал очень дорог ему. И когда напряжение обоих, благодаря умелым движениям руки герцога достигло апогея, в порыве страсти Эрих откинул голову, Витторио, за мгновение предугадав, сделал полшага назад, отступая и увлекая его, не давая удариться фон Кролоку головой о стену. Они излились одновременно. На сжимающую ладонь бессмертного стекала, пульсируя, горячая, густая сперма Эриха и его собственное семя, обильное и совсем не ледяное. Герцог чувствовал себя живым, всё чётче осознавая: ничему и никому он не позволит отнять этого человека. Потрясённый Эрих молчал восстанавливая дыхание. Витторио склонил голову ему на плечо и слышал биение человеческого сердца, дыхание сильного, мужественного мужчины, оказавшегося таким доверчивым и все сильнее запутывающимся в умело расставленных силках изысканного обольщения. «Он не будет обращён против воли, — в который раз подумал вампир, — но от остального я ни за что не откажусь». Витторио нежно провел холёными пальцами по прямым, гладким волосам, едва касаясь, поцеловал истерзанные губы. Затем он достал носовой платок из кармана и вытер ладонь, а потом мягкими движениями — член Эриха и свой собственный. Фон Кролок, казалось, приходил в себя после временного помрачения рассудка и смущённо отвёл глаза, не глядя на Вентурини. Он внезапно почувствовал холод ноябрьской ночи и зябко поёжился, удивившись тому, что герцога стужа совсем не беспокоила. — К сожалению, Эрих, нам пора обратно. Мне предстоит очень насыщенный день, — с этими словами Вентурини, надев перчатку на руку, затушил факел и прошел в первый же увиденный дверной проём. Завернув за угол, он достал фляжку из внутреннего кармана плаща и осушил её в один миг, облизнулся и вытер губы. Клыки, по счастью, не выдали его, к тому же наступившая темнота уберегла от возможности видеть следы крови на губах. Подойдя к отдохнувшим лошадям, Витторио вынул из седельной сумки бутылку вина, протянул Эриху, предлагая согреться, и сам сделал пару глотков тосканского красного. Без лишних разговоров, но и не торопясь особенно, наши герои отправились обратно в Неаполь. Вентурини изредка поглядывал на графа, сожалея о том, что так мало удовольствия доставил ему и себе. Фон Кролок был задумчив. Произошедшее принесло ему спектр незабываемых, невероятных ощущений, но почему-то, неприятно встревожив, вспомнился сон, в котором он видел Габриэлу и страшного мёртвого младенца. Как бы то ни было, всадники оказались в рalazzo незадолго до рассвета. Эрих ожидал приглашения в спальню герцога, но Витторио, проводив до дверей гостевых покоев, нежно поцеловал его и с сожалением в голосе простился до вечера. Вновь, как обычно, важные дела не позволяли ему провести день вместе с графом фон Кролоком.