Научи меня любить ветром вольную работу, Научи, как в дождь сходить на ходулях по болоту. Научи, как роща петь и летать учи, как птица, Не бояться, не краснеть перед первою страницей. Научи меня любить, научи меня любить… Растолкуй язык огня, объясни свободы сладость, Научи, мой Друг, меня из печали делать радость. Почему олень трубит, почему так пахнет клевер? Ты не знаешь, почему у меня под сердцем север? Научи меня любить, научи меня любить… Не жалей меня, уча, чтобы я в том не зазнался, Чтоб, как песня у плеча, шарф в дороге развевался. Не одень меня в тулуп в леденящие морозы, Слово чтоб слетало с губ чистое, как дух березы. Научи меня любить, научи меня любить… Андрей Бандера
***
Эрих раздвинул шторы и, упрямо сжав губы, смотрел в окно. Ему даже показалось, что он покраснел от напряжения. Но нет: дотронувшись пальцами до щеки, он ощутил мертвенный холод. «Вот и славно, не покажу волнения». Прошло не более десяти минут, как фон Кролок скорее почувствовал, чем услышал, лёгкие шаги в коридоре. Голоса не звучали, и самое странное — напряжённо застывший вампир не ощущал незнакомого присутствия. Дверь, между тем, приоткрылась, за спиной раздался звук, словно что-то тяжёлое поставили на стол. Граф упрямо продолжал смотреть в окно и больше всего на свете хотел выглядеть равнодушным и безучастным. — Эрих, — раздалось за спиной, — я уже вернулся. Фон Кролок оглянулся; пожалуй, слишком поспешно и резко. У стола стоял Витторио, положив ладони на две шкатулки. — Почему ты один? — отрывисто спросил граф. — Ты же хотел меня познакомить с… — С кем же? — карие глаза смотрели кротко и печально. — Ты так ничего и не понял… — Нет, прости. Но я не стану устраивать безобразных сцен, недостойных дворянина, не опасайся. — Caro mio, ты удивляешь меня всё сильнее, — голос Витторио звучал огорчённо. — Изволь. Никого другого нет и быть не может. Он — это ты, Эрих. Герцог убрал руки со стоящих на столе одинаковых шкатулок, но изготовленных из разного камня: одна была сиреневой, её фон Кролок видел раньше; вторая — красновато-бурого цвета. — Ты прав, я сентиментален, но никто ещё не называл меня глупцом и пошляком, — сказано было с неприкрытой обидой и горечью. — С момента обретения бессмертия все мои застёжки изготавливались или были куплены в двух экземплярах. Для меня и того единственного, кто станет моим аlter ego, вторым «я». Они твои, estúpido chicco, — Вентурини подвинул к Эриху шкатулку из авантюрина. Сказать, что граф был удивлён — значит не сказать ничего. Он смотрел попеременно то на Витторио, то на раскрытые шкатулки, в которых лежали совершенно одинаковые украшения. Эрих понял, насколько глупо он выглядит и почувствовал жуткую неловкость. А уж то, что прекрасный герцог перешёл на родной испанский язык, чтобы отругать его… такое вообще произошло впервые. Хотя облегчение всё-таки оказалось сильнее, чем сознание собственной глупости. — Вито, прости меня. Я вёл себя очень глупо, как я мог в тебе сомневаться, — фон Кролок готов был провалиться сквозь землю. — Я напридумывал себе невесть что после слов Иштвана. Но всё же не стоит его наказывать. Он подошёл к любовнику и хотел обнять, но его руки были остановлены — изящные пальцы крепко сжали Эриха за запястье. Вентурини отстранился и как-то напрягся. — Я мог бы промолчать, но это нечестно по отношению к Иштвану. Его совсем не за что наказывать, — Витторио отвёл взгляд в сторону. — Неужели ты думаешь, он осмелился бы что-то рассказать без моего ведома? О, Тьма, как же ты недальновиден. Разумеется, он делал всё по моему приказу. — Ты… ты… зачем? — Эрих вновь был в замешательстве, но совсем недолго, секунду-другую, а затем резко выдернул руку. — Я хотел узнать, насколько граф фон Кролок мне доверяет. Caro mio, ты сильно огорчил меня, — вновь в голосе Витторио слышалось сожаление. — К тому же, прости, но тебе нужно было преподать урок: помнишь, что ты творил после обращения? Ты думал только о себе, взял меня почти силой. Я предупреждал, кстати. — Так Messer решил меня проучить? — прозвучал в ответ севший от возмущения голос, и замешательство быстро сменилось гневом. — Наказать, словно глупого мальчишку! Вы очень хитры, господин герцог, и действовали недостойно и бесчестно, — необдуманные слова обиды хлестали Витторио, словно пощёчины. — Прости за грубость, но ты повёл себя, как иезуит! Эрих ждал извинений, но напрасно: герцог молчал и больше не собирался ничего говорить разозлённому любовнику, только слушал обидные, но, по мнению фон Кролока, справедливые слова. Взгляд Эриха безразлично скользнул по драгоценностям. В полной тишине он вышел из курительной комнаты, и вскоре стук его каблуков затих.***
Пальцы с безупречными ногтями машинально перебирали застёжки, но Витторио не обращал внимания на украшения. Он почти ругал себя за излишне жесткий урок, преподанный возлюбленному. Вентурини искренне считал, что полное взаимное доверие — залог длительных и успешных отношений. Эрих разочаровал его дважды: сначала обидев недоверием, а затем бурно отреагировав на рассказанную ему правду. Выкуренная сигара совсем не принесла успокоение и не улучшила настроение. Бессмертный подошёл к узкому резному шкафчику, достал бутылку с вином и налил в бокал на высокой ножке, но не пил, а лишь задумчиво смотрел на тёмную, словно кровь, жидкость. В конце концов Витторио выпил залпом, налил в опустевший бокал кровь и устроился полулёжа на диване. Он пил долго, редкими глотками, отставляя бокал на пол и вновь поднося к губам. Почему-то изысканный, ароматный напиток из лучших сортов тёмного винограда не приносил обычного удовольствия и совсем не улучшал расположения духа. Герцог понял, что перепутал кровь с вином, когда опрокинул бокал на бок, и мраморный пол украсила тёмно-красная лужица. «Ведь такое уже однажды было. Эрих, что ты со мной делаешь…» Он взглянул на часы и окончательно убедился, что ждет напрасно: длинная ночь вот-вот должна была смениться поздним зимним утром. Поднявшись с низкого дивана и вновь ощутив боль в пояснице, Витторио подошёл к окну и плотно задёрнул тяжелые шторы. Затем он взял со стола шкатулку из чароита и медленными шагами направился в свои покои. Конечно, стоило пойти в усыпальницу, но вампир не стал этого делать. Дразнящий аромат ледяной мяты и морского бриза в закрытом саркофаге не позволил бы ему нормально отдохнуть.***
Эрих был очень обижен. В его голове не было ни единой связной мысли, и только вопрос: «Да как он мог?!» отзывался пульсирующей болью в висках. Второе потрясение за ночь было едва ли не сильнее первого. Теперь фон Кролок не понимал, почему совершенно невероятная, бредовая мысль показалась ему истиной. «Какой же я дурак! Купился на заведомую глупость, — ругал он себя, — как я посмел сомневаться в Вито? Выставил себя полным идиотом, — гордому и самолюбивому отпрыску древней фамилии непросто было сознавать очевидный промах. — А он? Зачем? Решил проверить меня и ещё наказать заодно». Обида на коварного любовника переполняла, хотелось выплеснуть её в резких словах, но Эрих не рискнул вторично показаться нелепым. «Это выглядело бы совсем не по-мужски, словно претензии жены к неверному мужу. Осталось только руки заламывать в истерике. Хотя поговорить всё равно надо…» Сначала Эрих ждал, что коварный любовник придёт просить у него прощения, но этого не произошло. Немного успокоившись, он попытался понять, почему Витторио так жестоко с ним обошёлся. Осознав, что его ожидания напрасны и начав анализировать, фон Кролок с удивлением понял, что герцог вообще-то не совершил ничего предосудительного и имеет все основания быть разочарованным… В комнату деликатно постучали. Словно окрылённый, Эрих мгновенно оказался у порога и сам открыл двери. На пороге стоял совсем не тот, кого он ожидал увидеть. — Ваше Сиятельство, — обратился Иштван, — я хочу извиниться перед Вами. Выполняя приказ хозяина, я делал то, что мне совсем не нравилось. Меньше всего я хотел Вас обидеть. Волна негодования, едва не захлестнувшая Эриха при виде камердинера, отступила, стоило ему услышать признание бывшего воина, сказанное с чувством собственного достоинства. — Ты всего лишь выполнял приказ хозяина и заслуживаешь похвалы за преданность. Можешь идти, ты прощён, — голос фон Кролока прозвучал безучастно. «Ещё не хватало выставлять напоказ свои чувства перед слугами. Это вообще позорно». Иштван поклонился, но почему-то замешкался и не уходил. — Господин граф, простите, что вмешиваюсь. Вам надо поговорить с синьором. Он очень расстроен, Вы тоже. Завтра предстоит напряжённая ночь, — сказал камердинер деликатно. — Как вы наберётесь сил в таком настроении? — Ты меня не купишь доверительным тоном. Признайся, плут: тебя герцог прислал? Ведёшь себя словно заботливый дядюшка, на самом же деле — лицемер и пройдоха, — ледяной тон, казалось, мог бы заморозить даже холодного вампира. — Уходи. — Вы ошибаетесь, Ваше Сиятельство, — камердинер, гордо выпрямившись, бесстрашно посмотрел в глаза фон Кролоку. — К услугам Вашим, — поклонившись, Иштван вышел из спальни. Эрих понимал, что несправедлив к преданному слуге, но всё же позволил себе маленькую месть в виде обидных слов. Однако речи благородного Андраши достигли цели и стали последним доводом, перевесившим сомнения Его Сиятельства. Почти сразу вслед за Иштваном он вышел из гостевых покоев и направился в сигарную комнату.***
Догоравшая свеча слабо освещала помещение, сразу было понятно: Витторио ушёл. Открытая шкатулка из авантюрина, полная драгоценностей, и лежащий в тёмной лужице на полу бокал — вот что увидел Эрих в неверном отблеске огня. Он поднял бокал и платок, которым герцог промокнул губы. Аккуратный и собранный бессмертный ушёл, забыв про них — это, безусловно, свидетельствовало о его волнении. Эрих взглянул на циферблат часов — он явно припозднился. Взяв шкатулку в руки, бессмертный быстро пошёл в сторону покоев герцога.***
«Неужели я НАСТОЛЬКО ошибся? — в который раз спрашивал себя Витторио. — Нет, не может быть». Герцог сидел в кресле, с трудом приводя в порядок свои мысли, и не мог унять сильнейшее огорчение. Но вот он почувствовал обострившимся восприятием приближение любовника, а затем послышался торопливый стук каблуков о пол. Бессмертный устало прикрыл глаза: ему сразу стало спокойнее. — Заходи, — сказал он так громко, что было слышно через две двери. Эрих вошёл в гостиную и поставил шкатулку на стол, но двери в спальню открыл неуверенно, почти робко, и склонил голову. — Хорошо, что ты пришёл, — голос прозвучал тускло, без выражения. Фон Кролок с удивлением смотрел на Витторио: тот выглядел непривычно. Снятый камзол лежал на кровати, белая рубаха сливалась с цветом кожи, лишь губы ярко алели, контрастно выделяясь на лице. Обычно очень стремительный, лучащийся энергией, сейчас он позволил себе расслабиться и выпустил на волю угнетавшие переживания. Впервые Эриху пришло в голову, что его возлюбленный совсем не молод, при всём лоске и идеальной, по-аристократически безупречной внешности. Грустный и очень усталый, с потухшими глазами, он очень отличался от привычного, знакомого Витторио, и Эрих почувствовал угрызения совести. — Не обращай внимание, caro mio, — так же бесцветно продолжил герцог. Сейчас даже при огромном желании невозможно было представить, что в кресле сидит избранный вампир, член Верховного трибунала, чьё имя заставляло трепетать простых бессмертных, — ты хотел о чём-то спросить? Я слушаю. — Вито, мой Вито… прости меня, — не раздумывая ни секунды, Эрих опустился на колени перед сидящим в кресле герцогом. — Я вел себя глупо, как я мог усомниться в тебе, — фон Кролок схватил ладонь Вентурини и прижал к щеке. — Прости, — торопливо продолжал он, — это из-за того, что я слишком сильно тебя люблю. Я, наверное, просто сошёл с ума, не соображал, что говорил. Как не пытался Эрих держать себя в руках, у него не получалось: голос дрогнул, на ресницах блеснули скупые слезинки. Витторио наклонился и уткнулся носом в иссиня-чёрную макушку любовника и поцеловал, окутав его волнами пышных, мягких кудрей и ароматом бергамота и можжевельника. — Будь я смертным, моё сердце давно разорвалось бы на куски: оно просто не способно уместить мою любовь к тебе, — сказал фон Кролок совсем тихо. — Ты смысл моего существования, помни это. Витторио растрогал неожиданный порыв сосредоточенного и немногословного обычно Эриха. Приподняв лицо того за подбородок, он внимательно смотрел на любовника. Усталость и обречённость отступили, но взгляд по-прежнему оставался грустным. — Какой ты наивный, caro mio, сущий мальчишка, при том очень глупый. Ты единственный, ты мой любимый, запомни. Что бы ты не увидел, НИКОГДА не смей усомниться во мне. Будь мудрее, помни: порой не то сова, чем кажется она. Чувства не те, что ощущаются, поступки не те, что совершаются, — и, замолчав на мгновение, закончил: — Ошибки не те, что исправляются, даже слова не те, что произносятся. Понимаешь? — Пока что не очень. Но я верю тебе и обещаю старательно учиться. Тебе не будет за меня стыдно, обещаю. Витторио улыбнулся искренне и уже не так печально. Он встал с кресла, и мужчины обнялись не как пылкие любовники, а словно старые друзья, встретившиеся после долгой разлуки. — Всё-таки я в тебе не ошибся, — бархатный, мягкий баритон зазвучал в знакомой манере, и Эрих понял: неприятное недоразумение исчерпано. — Чего ты хочешь прямо сейчас? — спросил Витторио, глядя с хитринкой на возлюбленного. — Ты меня опять проверяешь? — деланно удивился фон Кролок, но продолжил серьёзно, без намёка на игру: — Научи меня всему, что ты умеешь, но главное — научи меня любить, по-настоящему. Так, чтобы тебе было со мной хорошо, как мне хорошо с тобой. Я очень этого хочу. Perché tu sei il mio amato, Vito (1), — неожиданно закончил он по-итальянски, расстёгивая кружевной манжет рубахи-камичи. Витторио погладил протянутую ладонь и аккуратно прокусил предложенное запястье. С каким наслаждением он пил кровь! Словно драгоценный нектар, смакуя и не торопясь, маленькими глотками, испытывая удовольствие не меньшее, чем от самых страстных занятий любовью. Бессмертному показалось, что он лучше начал понимать возлюбленного, впитывая его переживания и забирая их себе. Но он совсем не хотел обессилить фон Кролока. Вампир быстро отстранился, слизнул последнюю каплю драгоценной крови и бережно запечатал ранки. — Спасибо, — тихо сказал он и нежно поцеловал Эриха в уголок губ, — теперь ты. Постарайся не спешить, я никуда не денусь. Глаза графа полыхнули красным огнём, но он сумел сдержаться. Мягкость и доверие любовника непостижимым образом усмирили необузданное проявление жажды у новообращённого. Витторио даже не понадобилось успокаивать его силой ментального воздействия: проявилась сила воли самого Эриха; он просто не мог поступить по-другому в ответ на доверительный жест. Но хмельная кровь векового бессмертного, подобно лучшему вину, всё же вскружила голову графу. Маленькие глотки сменились глубокими, а клыки погрузились в запястье сильнее. Витторио прикрыл глаза, чувствуя, что Эрих пьёт больше, чем следовало бы — тот, хотя и испытывал неутолимую жажду сильнее опытного не-мёртвого, не настолько был голоден — он вовсе не отстранился, а терпеливо ждал. Вентурини надеялся, что любовник не перейдёт грань, когда потеря крови станет для него критической. Эрих прервался неожиданно и резко, взглянув на безмолвно стоящего Витторио. У герцога изрядно закружилась голова, он плотно стиснул зубы и едва заметно качнулся. — Вито, почему ты не остановил меня? — фон Кролок дрожащей рукой налил кровь в бокал и протянул любовнику; благо, предусмотрительный Иштван принёс кровь не только в курительную комнату. Витторио выпил, ощущая, как спасительная жидкость побежала по сосудам, наполняя силой. Ему быстро стало лучше, и он поспешил успокоить вновь огорчённого Эриха: — Ты должен был прекратить сам, как и сделал. Я доволен, что ты сумел остановиться. Только полное доверие, привыкай, caro mio. Имя трансильванского владыки фон Кролока со временем будет вписано в хроники бессмертных, но пока это начало твоей бесконечности. Умение остановиться по собственной воле, не выпив досуха — редкое качество для новообращённого. Ты им обладаешь уже сейчас и скоро достигнешь совершенства. — Но сегодня я опять принёс одни разочарования, — Эрих вновь огорчился. — Мне казалось, после обращения всё сразу станет простым и понятным. Я не допускал мысли, что окажусь такой проблемой для тебя. — Все проблемы преодолимы. Зато мы вместе, это главное. Caro mio, мы потеряли счёт времени, пойдём в усыпальницу! — вдруг опомнился Вентурини. — Разве? Ты же говорил, что мы не будем туда спускаться, — брови фон Кролока удивлённо взметнулись вверх. — Ммм… действительно, забыл… столько всего произошло. Ваше Сиятельство настаивает? — Витторио быстро перевоплотился в игривого ловеласа. — ДА! — воскликнул Эрих торопливо, с такой поспешностью, что герцог невольно улыбнулся, в то время как фон Кролок нетерпеливо заключил его в объятия. — Какой натиск! — Витторио отстранился и продолжал раззадоривать любовника, облизывая губы кончиком языка. — Я сегодня выпил много твоей крови, она так будоражит… Хочу быть твоим, как в первый раз. — Да неужели? Мне показалось, что сиятельному господину понравилось быть Зевсом, и роль Ганимеда (2) его больше не привлекает, — слова прозвучали слегка насмешливо, но фон Кролок почувствовал завуалированную обиду. — Хотя ты говорил, что не готов быть лишь «моим мальчиком». — Вито, прости. Я был не прав… — Ты прости, вырвалось. Хочу сказать о другом. Ты просишь научить любить? Это невозможно: ты либо любишь, либо нет. Любовь не только страсть и чувственность, это доверие и понимание. Занятие любовью и любовь — разные вещи. Да, я не просто сентиментален, с тобой я ещё и романтик. Избранный вампир — и вдруг такая глупая слабость, наверняка подумал ты, — Витторио поднёс палец к губам возлюбленного, едва тот открыл рот, чтобы протестовать. — Ты меняешь меня необъяснимым образом — это тоже любовь. — Но ведь и я изменился, — убеждённо ответил Эрих, — стал совсем другим. — Не хочу так думать, но… очень возможно, тебя изменило обращение, не столько любовь. Велика вероятность, что похоть со временем перевесит всё остальное, станет самым важным для тебя. Мне не хотелось бы узнать тебя таким, — герцог вновь стал очень серьёзным. Он говорил откровенно, делился своими опасениями и не сомневался, что собеседник его понимает абсолютно правильно. — Я полюбил тебя человеком и пригласил в бессмертие. Я лукавил, не предупредив об ожидающих трудностях, слишком хотел видеть тебя рядом с собой. Обращение изменило графа фон Кролока, но не затронуло его прежний характер: пока, по крайней мере, я не вижу пагубных изменений. Случилось другое: ты стал невероятно пылким и невоздержанным любовником. Конечно, я этому рад, но настороженность меня не отпускает. — Всё же я сильно разочаровал тебя, но знай: я буду стараться. Сейчас ты просто обижен. Вито, по-моему, любить — не только брать, но и отдавать свои чувства, свою нежность и страсть. Я хочу, чтобы мы были счастливы. — Я твой учитель и дальше буду помогать, но не заставлять. Ты сам будешь решать, как тебе поступить в том или ином случае, и… Но Эрих перебил, не дав договорить: — И сейчас я прошу преподать урок нежности. Ты ведь не сочтёшь меня за животное? Не подумай, что всё сказанное зря, это нужно нам обоим. Только так я смогу радовать тебя по-настоящему. Витторио ответил не сразу. Он склонил голову на плечо и смотрел словно сквозь фон Кролока; казалось, бессмертный хорошо обдумывал, прежде, чем ответить. Безусловно, герцог оценил порыв Эриха и сам с огромным удовольствием поставил бы не точку на произошедшей размолвке, а изящную запятую и закончил недоразумение страстным занятием любовью вместо сна… Однако предстояла непростая для новообращённого ночь, и обоим вампирам требовался отдых. Но любимый раскаивался, так просил о нежности… Витторио не смог отказать. Вместо ответа он обнял строптивого, вспыльчивого и невероятно дорогого ему мужчину. — Я буду нежен с тобой. Ты не представляешь, насколько, мой несносный ревнивец, — было сказано почти шёпотом, и лёгкий поцелуй накрыл губы Эриха. Вентурини выполнял просьбу возлюбленного; деликатный и трепетный, словно в первый раз прикасался к дрожащему от желания фон Кролоку, не торопился. Аромат флёрдоранжа наполнил комнату. Витторио не скупился, пальцы его скользили, щедро нанося масло на тело любовника. Движения были очень будоражащими; Эрих жаждал скорейшего продолжения: страстный и чувственный, хотел откровенных, жарких ласк и готов был принять возбуждённое достоинство партнёра. Но тот, верный своему слову, пересиливал себя, то прекращая поцелуи, то вовсе отстраняясь от дрожащего в нетерпении фон Кролока; мучил обоих прерывавшимся контактом, заставляя стонать разочарованного любовника. Это стало похоже на сладостную пытку: движения языка по напряжённому стволу и нежный захват истекающей смазкой головки; пальцев, безошибочно находящих magico punto и, надавливая, покидающих источник наслаждения. — Возьми же меня! — хрипло умолял Эрих. Аромат цветов померанцевого дерева смешивался с мускусным, терпким запахом мужского возбуждения. Конечно же, герцог сдался. Сдерживаться дальше ему было невыносимо мучительно, когда Эрих, прогнувшись в спине и широко раздвинув колени, стоял раскрытый и пульсирующий, больше всего на свете жаждущий принять его. Витторио легонько приставил головку, хотел войти медленно и плавно, но распалённый до предела партнёр насадился на всю длину, принимая его. Истомлённый ожиданием мужчина подавался навстречу, обволакивая собой возбуждённый член с крошечным золотым колечком наверху. Единение идеальных партнёров было восхитительным и желанным для обоих. Они слились не просто телами, но и бессмертными душами; несдержанно, громко стонали в унисон. Затянувшаяся прелюдия сделала финал бурным и очень стремительным, заставляя холодных не-мёртвых чувствовать себя живыми и едва не плавиться от удовольствия, сожалея лишь о том, что неистовый порыв закончился до обидного быстро…***
Витторио перебирал пряди влажных волос, гладил мокрый от пота лоб любовника. — А ещё говорят, что мёртвые не потеют, — усмехнулся он. — Мы вовсе не мёртвые. Я чувствую себя более живым, чем когда бы то ни было, — Эрих потянулся губами к ласковым пальцам, но Витторио остановил его. — Погоди, послушай… Когда ты спишь, не видя снов, И отвергаешь Иисуса; Когда вино не греет кровь И пища не имеет вкуса; Когда бессмысленны слова, И нет ответов на вопросы, И раскололась синева Над головой темноволосой — Минуты дивно коротки, И кажется — покой, свобода… И сердце рвется на куски В лучах последнего восхода. © (3) Герцог замолчал и выжидательно смотрел на Эриха. Тот казался удивлённым. — Это твой стих? Когда Витторио утвердительно кивнул, фон Кролок продолжил: — Ты написал обо мне. Так Messer ещё и поэт? — вроде бы шутливо спросил Эрих, но продолжил сосредоточенно: — Я понимаю твои сомнения и не разделяю их. Возможно, покажусь самонадеянным, но знай: я справлюсь. Пока мы вместе — всё у нас будет хорошо. Так что гони прочь свою грусть, — с каждой фразой его голос звучал серьёзнее. — Последний восход для меня ничего не значит, я его даже не вспомню. Ты стал моим ночным светилом, и другие мне не нужны. К тому же меня ничего не держало в мире смертных. И спасибо за стих, мой Петрарка. Витторио усмехнулся. — Ты несносный льстец. Но, не буду скрывать: сравнение приятное. Обычно я, скорее, Аретино, — и после небольшой паузы последовало: — Посмотрим, что ты скажешь через полвека, когда новизна притупится. Ночные бдения будут казаться однообразными, и может возникнуть сожаление об утраченной человечности. Порой особо чувствительные собратья становятся настолько потерянными, что предпочитают прервать бессмертный путь, сгорая на солнце, ради минутного, порой мгновенного удовольствия увидеть то, что сжигает беспощадно и обращает в пепел. — Так ты жалеешь об утраченной жизни? — Эрих был потрясён. Эта ночь стала для него полной откровений. — Я не узнаю своего Вито: ты оказался во власти самой чёрной меланхолии. Но почему? Неужели я настолько огорчил тебя? — Отчасти ты, отчасти я сам. Мной управлял эгоизм, желание видеть тебя рядом пересилило здравый смысл. А если ты однажды проснёшься и обвинишь меня? Такое перенести сложнее всего. — Моё удивление всё сильнее. Вот уж не ожидал увидеть у тебя заболевание «чёрной желчью». — Так ты читал «Анатомию меланхолии» Бертона (4)? — настал черёд Витторио изумляться. — Читал и знаю: учёный муж предлагает множество способов излечения от этого недуга. Правда, большинство из них очень радикальные и, скорее всего, для бессмертных не подходят. — Хвала Тьме, — Витторио, казалось, развеселился. — Я уж подумал, ты хочешь предложить чесотку или вшей. — Ну что ты! — подхватил смешливый тон Эрих. — Кошачий орган не будет для тебя звучать. — Спасибо и на этом, мой лекарь. Но, кажется, я понял, на что ты намекаешь… — Именно так. Предлагаю проверить теорию Бертона. «При чрезмерном воздержании накопившееся семя превращается в черную желчь и ударяет в голову». — Однако он призывает к балансу в интимной жизни: ведь, «половая необузданность охлаждает и иссушает тело», — парировал Витторио. — Во всём должно быть равновесие. — Так восстановим его, — многозначительно сказал Эрих, глядя в завораживающие, бархатные глаза карего цвета. Урок нежности оказался усвоен «отлично», Витторио был готов забыть обидные слова о Зевсе и Ганимеде. Эрих в роли «сверху» оказался неотразим: нежный, бережный при подготовке и страстный, неудержимый при воссоединении. Обмен кровью ещё крепче скрепил взаимное чувство. День, проведённый в занятиях любовью, порядком утомил обоих. Времени для отдыха почти не осталось, а впереди их ждала очень не простая ночь…***
Едва стемнело, как бессменный камердинер стоял у дверей покоев герцога. Иштван довольно долго ожидал появления господ. Наконец из распахнувшихся дверей вышли оба хозяина. Выпив крови и не задерживаясь, бессмертные быстро покинули дворец. Витторио устремился ввысь, приглашая присоединиться Эриха. Тот чувствовал себя гораздо увереннее, чем накануне, но сначала взлетел и приземлился несколько раз под одобрительные возгласы Иштвана. Камердинер тоже надел плащ, и уже не два, а три рукокрылых взмыли вверх, удаляясь от palazzo Вентурини. Их путь лежал в сторону холма Belforte, на вершине которого строилась новая городская тюрьма. Летели специально не спеша, чтобы Эрих смог посмотреть на Неаполь с высоты. Но влажный, тёплый воздух со стороны залива погрузил город в белёсый туман и не явил картины, которую ожидал увидеть заинтересованный крылан, о чём он немедля сообщил своим спутникам. «Скоро будет интереснее», — уверил Витторио. Действительно, на подлёте к замку на возвышенности Вомеро рукокрылые резко взмыли вверх. Фон Кролок подумал, что они приземлятся за толстыми каменными стенами гигантского сооружения. Но нет, Витторио и Иштван продолжили набирать высоту. Эрих понял, что это делалось ради него: туман рассеялся, над нетопырями чернело беззвёздное, пасмурное небо. Зрение вампира, к тому же с дополнительными возможностями оптического восприятия рукокрылого, позволило рассмотреть внизу контуры неправильной шестиконечной звезды, сильно вытянутой с востока на запад. Стены огромной толщины по периметру были дополнительно укреплены бастионами, жерла пушек выглядывали в бойницы и держали под прицелом беспокойный город. Каменные поворотные круги выделялись среди плит, замостивших площадь, чтобы пушки в любой момент могли начать обстрел при нападении неприятеля. Спикировав вниз, вампиры приземлились в полнейшей темноте около стены на огромном плацу и приняли истинный облик. Комендант Кальвино сказал герцогу чистую правду: не было выставлено никакой охраны около огромного количества боеприпасов. Бочки стояли под открытым небом, от непогоды содержимое защищала лишь древесина. С таким небрежным отношением порох мог либо отсыреть, либо воспламениться от удара молнии. Бессмертные без опасения отошли от стены, изучая недостроенную крепость изнутри. Витторио хмыкнул, разглядывая сгоревший год назад небольшой церковный храм, от которого остались только лишённые стёкол стены. Неожиданно пошёл мелкий, колючий снег, засвистел ветер. Ночные визитёры методично обходили недостроенную «звезду», нигде не обнаруживалось присутствия людей, как бы тщательно бессмертные не приглядывались и не прислушивались. Они почти отчаялись отыскать маркиза Нуцци с сообщницей, когда Иштван у очередной закрытой двери предупредительно поднёс палец к губам. Эрих вслед за Витторио подошёл к слуге. Внутри определённо были люди; фон Кролок ощутил необъяснимое волнение, почувствовав биение живых сердец и различив неясные голоса, пусть и не разбирая слов. Руки графа сами потянулись к мощному засову, глаза загорелись, а клыки вытянулись. Ещё немного — и он, казалось, распахнёт дверь и набросится на свою первую жертву. Витторио и Иштван оттащили упиравшегося фон Кролока от закрытой двери. — Не сейчас, — жёстко сказал Витторио, но новообращённый, казалось, совсем не воспринимал смысла слов. Тогда Вентурини, стиснув зубы, резко развернул его и, держа за плечи, долго смотрел в горящие красные глаза с вертикально вытянувшимися зрачками. В отличие от Эриха, глаза герцога не покраснели, а побелели от гнева, но он сумел добиться желаемого: несдержанный вампир успокоился, хотя и не сразу. — Мы их нашли и знаем теперь, откуда забрать, — обращаясь скорее к Иштвану, чем к любовнику, сказал Витторио. — Эрих, не заставляй меня тратить силы, чтобы усмирить тебя, лучше выпей крови, — он протянул предусмотрительно взятую фляжку. — Я же пока взгляну, чем сегодня заняты наши «друзья-инквизиторы», — мрачно продолжил Вентурини. — Иштван, присмотри за Его Сиятельством. — Больше такого не повторится, — угрюмо ответил фон Кролок. — Можно с тобой? — Нет, — ответ прозвучал резко и очень категорично. Эрих кивнул головой, соглашаясь. Он понимал правоту любовника и в который раз ругал себя за несдержанность. Витторио же, обернувшись крыланом, полетел в сторону старой сторожевой башни, построенной норманнами в XII веке и выполнявшей функции тюрьмы. Герцог знал, где находится камера пыток, и вскоре оказался у крошечного оконца почти под потолком высокого помещения. Ухватившись за небольшой выступ, крылан повис и заглянул внутрь. Представшую картину с трудом вынес даже умеющий управлять эмоциями Витторио. Он едва справился с соблазном принять облик бессмертного, чтобы наказать негодяев.***
Свет факелов был неярким, но достаточным, чтобы видеть происходящее. В углу, за низким столиком, согнувшись в три погибели, сидел дрожащий писарь и не поднимал глаз от допросной книги. Огромный, раздетый по пояс палач без маски с видимым удовольствием выполнял свою работу: пристёгивал к изуверскому «испанскому креслу» полностью обнажённую молодую женщину с искажённым страданием лицом. Грудь и живот несчастной покрывали многочисленные ожоги и кровоточащие раны. В воздухе висел тошнотворный запах горелой плоти. — Ты ведьма, как и твоё нечестивое отродье! Покайся перед Всевышним! Очисти признанием и спаси свою нечестивую, черную душу, подобно тому, как мы спасаем сосуд греха, твоё мерзкое тело! Признайся в совокуплении с Дьяволом! — елейным, ласковым голосом произносил ужасные слова Кристиан Гвидиче, пожилой благообразный священник в белой сутане с большим крестом на груди. Служитель Святой инквизиции облизал палец и с опаской прикоснулся к «пауку», или, как его ещё называли, «тарантулу», разрывателю груди — лежащим на блюде остывающим железным щипцам с изогнутыми острыми крючьями на концах. Раздалось шипение и священник, взвизгнув неожиданно высоким голосом, отправил палец в рот. — Тебе помогает сам Сатана, коли ты не испытываешь боли! — срывающимся от ненависти голосом произнёс инквизитор. — Продолжай, Николо. — Да, святой отец, — пробасил палач, он как раз пристегнул ноги пленницы к ножкам «испанского кресла». — Может, поставить ей кляп? А то мы оглохнем. — Да-да, конечно. Металлическая маска на половину лица с кляпом, не позволяющем издать ни звука, была быстро застёгнута на затылке жертвы. Длинные, острые шипы «испанского кресла» вонзались в тело, начавшее покрываться капельками крови. Но это было только начало мучений. — Продолжай, сын мой, — произнёс негромко падре Кристиан. Палач с видимым удовольствием — вот уж кто не испытывал ни малейшей жалости к несчастной женщине! — поставил под кресло поддон с дровами и разжёг огонь. Сухие, некрупные поленья легко разгорелись, быстро нагревая металлическое кресло. Острые шипы накалились и глубже проникали в истерзанное тело. Женщина, прикованная по рукам и ногам к пыточному креслу, не могла пошевелиться. Запах горелой плоти усилился. Несчастная рыдала, слёзы текли ручьями по покрасневшему лицу. Кляп заглушал крики боли, лишь едва слышное мычание и шипение от раскалённого железа, вонзавшегося в тело, различались в тишине камеры пыток. Крылан отлетел от оконца: смотреть на чудовищное злодеяние дальше становилось невыносимо. Витторио, пытаясь отвлечься, несколько минут покружил вокруг тюремной башни, но потом всё-таки вернулся на наблюдательную позицию. Еще не зная как, он твёрдо решил, что оставить подобное злодеяние безнаказанным он не может.***
За время его отсутствия ситуация изменилась. В центре камеры стоял комендант крепости Доменико Кальвино. Палач, явно не торопясь, плеснул воды в поддон с горящими поленьями. Удушливый пар не позволял хорошо видеть происходящее, и Витторио весь обратился в слух. — Святой отец, так она не доживет до аутодафе. По-моему, ведьма хочет что-то нам сказать. Может, послушаем ее признание? — Ну… хорошо, — с видимой неохотой ответил падре Гвидиче и едва слышно кивнул Николо. Тот подошёл к истерзанной пленнице и снял железную маску с её лица. Женщина пыталась что-то сказать, но не могла, а лишь ловила воздух распухшими губами. — У неё пропал голос. Может, дать ей воды? Иначе мы ничего не услышим, — слова Кальвино прозвучали резонно. Николо, вопросительно глянув на инквизитора, поднёс к губам пленницы железную кружку. Зубы застучали по металлу, когда несчастная принялась торопливо пить. — Достаточно, — священник быстро прервал благотворительное начинание Доменико Кальвино. Но звук не прекратился: сидящий за столом и никак не проявлявший себя до этого момента писарь смотрел на происходящее безумным взглядом и стучал зубами от страха. — Пошёл вон, червяк, — брезгливо сказал падре, но писарь не сдвинулся с места. Тогда Николо схватил за шкирку словно парализованного плюгавого мужичонку и вышвырнул его за дверь. — До завтра ты не нужен, — прозвучало вслед. Пошептавшись, Доменико и инквизитор решили изменить тактику допроса. — Итак, что ты скажешь нам, ведьма? В чём хочешь признаться? — спросил комендант. — Добрый господин… меня зовут Мария… и я… ни в чём не виновата, — голос её прерывался, серые глаза с мольбой смотрели на того, кто единственный проявил толику сострадания к ней. — Рассказывай, чем ты согрешила, — поторопил Кальвино. — Я сирота, жила у тётки. Год назад у неё остановились на постой солдаты. Меня взяли силой, — из глаз вновь потекли слёзы. — Ты лжёшь, — жестко прервал инквизитор. — Ты раздвинула ноги перед Дьяволом, иначе не разрешилась бы двойней. Ты не можешь назвать отца, стало быть, говоришь неправду. Эти байки я слышу не первый день. — Синьор, послушайте хотя бы Вы, — взмолилась Мария. — Как я могу знать, если их было четверо! Тётка выгнала меня, когда стало заметно моё положение. Меня гнали отовсюду, и я ушла в лес. — Да, устроила себе берлогу возле каменоломни, бесовского места, усыпальницы древних язычников. Там ты вновь ублажала нечистого? — напирал инквизитор. — Нет, нет! Я разрешилась от бремени, но мои малютки были очень слабы. Мне совсем нечего было есть, — всхлипнула Мария. Стало понятно, что это совсем юная девушка. — У меня пропало молоко, мои девочки умерли. Меня поймали, словно воровку. Я лишь хотела взять лопату, чтобы закопать их. — Единственная правда из всего рассказа, — подтвердил инквизитор. — А если она не лжёт и не упорствует, просто не хочет оговаривать себя? — комендант поверил рассказу Марии. — Даже самым добрым христианам слуги Дьявола затуманивают разум, — со злостью ответил падре. — Вы мне кажетесь неблагонадёжным, сын мой. Это была неприкрытая угроза. Но Кальвино чего только не насмотрелся за годы службы! Попадались ему и неистовые фанатики, от чрезмерных стараний которых порой кривились даже их наставники. К тому же комендант привык быть единственным хозяином во вверенной его заботам тюрьме, присутствие навязанного ему полубезумного святоши порядком раздражало Доменико. Никак не отреагировав на выпад, он продолжил: — Лучше бы отвязали её. Ведьма она или нет, но ей очень жарко. Её же едва не изжарили заживо. Падре Гвидиче неожиданно оживился. — Вы правы, сын мой! После «испанского кресла» как нельзя лучше подходит «кресло для купания ведьмы»! Велите подготовить лошадь и повозку! Николо, тебе придётся провести ночь около рва с водой. Кальвино ушёл распорядиться насчёт лошади, проворчав напоследок, что людей для сопровождения у него нет. Палач разомкнул замки и набросил на обожжённое тело Марии кусок мешковины. Девушка безвольно перевесилась через плечо Николо. Услышав о предстоящем продолжении пыток, она потеряла сознание. Палач, выйдя ненадолго, вернулся уже один. — Какие-то ещё указания, падре? Может, ей не следует дожить до утра? — Ни в коем случае! Неаполь давно не видел аутодафе, миряне стали слишком легкомысленными. Сожжение ведьмы поубавит их весёлость. Отвечаешь за неё головой, смотри, не переусердствуй, — ответил Гвидиче. — Оденься теплее, ты мне нужен здоровым и полным сил, — напутствовал инквизитор помощника. — Я задержусь, почитаю записи в книге допросов: что-то наш писарь мне совсем не нравится. — Можно мне развлечься с ней до того, как она охладится? — Так вот ты зачем вернулся. Если не боишься войти туда, где побывал сам Сатана… Не возражаю. Очисти её от скверны изнутри, наполни семенем доброго христианина. — Благословите, святой отец. Инквизитор осенил крестным знамением Николо и сунул ему руку для поцелуя. Палач поспешил убраться: ему предстояла ночь на холоде, надо было взять тёплую накидку и бутыль с вином. — О поведении Кальвино следует сообщить куда следует, — осклабившись, сам себе сказал инквизитор, запирая изнутри комнату пыток на ключ.***
Эти слова стали последней каплей, переполнившей чашу терпения Витторио. Преподобный Кристиано, развернувшись от двери, вздрогнул, воззрившись снизу вверх на незнакомца, невесть как оказавшегося в запертой комнате пыток. Инквизитор понял, что перед ним вампир: необычный чёрный плащ и мертвенно-бледное лицо с яркими губами не оставляли никаких сомнений. — Чёртово отродье! Ты нашёл погибель! — заголосил Гвидиче, сняв крест и сунув его под нос безмолвно стоящему исполину. К удивлению церковника, вампир не стал извиваться и закрывать лицо от боли; более того, огромный христианский символ не произвёл ни малейшего впечатления на создание Ада. — Сгинь, сгинь! — падре истово крестился, постепенно понимая весь ужас происходящего. — Но почему? Ты же должен корчиться в судорогах! — Христианские символы губительны только для верующих в существование вашего Бога. За столетие я, напротив, потерял остатки веры. Ни один священник не сумел заронить сомнение в мою бессмертную душу, не убедил, как при жизни, в её истинности. Мне попадались только подобные тебе ничтожества. Вы можете лишь мучить невинных, причинять боль и страдание. — Этого не может быть! Не может! — побелевший, как полотно сутаны, трусливый святоша впал в истерику. — Неужели ты меня сейчас сделаешь вампиром? Только не это!.. — Ты недостоин получить в дар бессмертие, как и твой напарник-палач. А вот несчастная Мария станет нашей сестрой. Ты сделал поистине щедрый подарок; из неё получится беспощадная мстительница, гроза инквизиторов, — голос вампира звучал спокойно, но глаза только что не метали молнии. — Твоя кровь не представляет ни малейшей ценности. К тому же смерть почтенного… — Витторио на мгновение замолчал, пытаясь найти имя в допросной книге, — Кристиана Гвидиче будет выглядеть вполне естественно: тебя хватит удар из-за чрезмерного радения на благо католической церкви. — На помощь! Убивают! — кричал обезумевший от страха инквизитор и стучал кулаками в дверь. — Напрасно стараешься: Кальвино внизу, твой пёс Николо вместе с ним, часовые отдыхают в караульной комнате. Правда, ты не ощутишь на собственной шкуре прелестей пыток. Это действительно обидно. Говоря так, Витторио снял с пальца кольцо Борджиа, которое носил, не снимая, и щедро насыпал ядовитый порошок в кружку с остатком воды. Поймать священника и заставить его выпить не составило труда. — Сейчас тебя парализует, мучения не будут очень долгими, к моему сожалению. Ты принял достаточно яда, но это не кантарелла. Зато яд невозможно обнаружить, даже если жалкие останки доверят разрезать какому-нибудь коновалу. Так что прощай… и будь ты проклят. Вентурини зачерпнул воды, тщательно сполоснул кружку и вылил на пол. Осевший инквизитор на грани ускользающего сознания видел, как высокий вампир превратился в летучую мышь и вылетел в оконце под потолком.***
Эрих и Иштван терпеливо ждали возвращения герцога. Из-за угла они увидели, как караульный вывел лошадь, запряжённую в странную повозку. На самом верху высокой стойки раскачивалась балка, на одном конце которой была закреплена толстая, длинная верёвка, а на другом — к такой же верёвке, только более короткой, был привязан массивный стул. Затем появился аккуратно одетый строгий мужчина в возрасте и уложил на повозку завёрнутое в ткань тело (сердобольный Кальвино укутал Марию в старенькое покрывало). Последним вышел мощный громила в тёплой накидке и суконном берете. Эрих не просто чувствовал биения сердец и запах смертных, он видел их совсем рядом. Иштван с опаской посматривал на новообращённого графа, но тот держался, от соблазна фон Кролок даже ухватился за рукав камердинера. На всякий случай он прикрыл глаза, чтобы горящие в темноте красные огоньки не выдали их присутствия. Караульный проводил здоровяка, держащего под уздцы запряжённую лошадь, и запер за ним тяжёлые ворота тюремного замка. Вдвоём с мужчиной, вынесшим тело, он скрылся за дверями тюремной башни. — Палач отправился на работу, — пояснил Иштван фон Кролоку. — Он привяжет ведьму к стулу и будет отпускать верёвку, пока жертва целиком не окажется под водой. Пытка старая, но очень эффективная, особенно зимой. Главное — успеть вытащить верёвку, чтобы ведьма не захлебнулась. Тут нужна определённая сноровка, — подробно объяснял Иштван. — Ты так подробно рассказываешь, словно сам служил в Ордене, — удивился Эрих. — Ну что Вы, нет, конечно же. В турецком плену я много чего наслушался и насмотрелся. Уверяю Вас, синьор, в сравнению с пытками османов инквизиторские штучки католиков просто детский лепет, — поморщился слуга. — А вот и господин герцог. — У нас всё в порядке, — сообщил Эрих. Только что палач отправился пытать ведьму. — Да, я знаю. Мы поможем девушке, а Его Сиятельство откроет свой счёт смертных. Эрих понял, что Витторио чем-то взбудоражен: герцог даже не спросил, каково было ему увидеть вблизи сразу нескольких живых людей. — Палач? Он же огромный, как вепрь, — удивился Эрих. — Нет, не в том смысле, что я не справлюсь. Наверное, столько мне не выпить. — Не проблема, мы поможем. Надо спешить, пока он не испоганил свою кровь вином.***
Рукокрылые быстро догнали повозку — Николо двигался медленно. Спустившись с моста, он вёл лошадь вдоль рва с водой, очевидно, отыскивая место поглубже. Наконец он остановился. — Сейчас я тебя займусь делом, — бормотал палач. — Разожгу костёр, что-то холодно совсем. Топор не взял, — с запоздалым сожалением добавил он. — Придётся греться по-другому. Николо снял с повозки безжизненное тело и положил на землю. — Просыпайся, ведьма, — он несколько раз ударил по лицу пленницу, не подававшую признаков жизни. Тогда палач выдернул пробку из бутыли с дешёвым пойлом и попытался влить в приоткрытый рот девушки. Мария закашлялась и на мгновение приоткрыла затуманенные глаза. — Ожила! — обрадованно воскликнул мучитель. — Тебе надо согреться. Меня благословил отец Кристиан, я проявлю сострадание, чтобы ты не замёрзла, — ему было безразлично, слышит ли его девушка. Хотя лежащая обнажённая фигура выглядела не просто жалко, а просто ужасно из-за ран и ожогов, палача, истосковавшегося по удовлетворению голода плоти, это не остановило. За долгие недели, проведённые с инквизитором в башне на холме Belforte, Николо Брава почувствовал себя заключённым; с той лишь разницей, что в часы, свободные от работы, он мог свободно перемещаться внутри замка, и только. Речи о том, чтобы палач мог выйти за ворота и отправиться в Неаполь, быть не могло. Особенно после того, как однажды падре застал своего помощника за постыдным занятием — самоудовлетворением. Тогда он легко отделался: плеть в руках физически слабого иезуита не стала серьёзным наказанием для огромного Николо. Но отец Кристиан пригрозил, что в следующий раз непременно использует специальную вещицу. — Сей инструмент избавит тебя от постыдных желаний. Немало содомитов раскаялись в грехах, когда в их ядра вонзались зубы магрибского чудовища. Николо испуганно вытаращил глаза и упал на колени перед хозяином. Орудие пыток в виде головы крокодила с двумя рядами острых зубов выглядело устрашающе. — Иногда дознания я провожу лично, без свидетелей. Многие благородные синьоры забыли о мужеложстве и блуде, предстали раскаявшимися перед Господом, — самодовольно закончил слуга Божий.***
Благословение падре Кристиана на совершение насилия над несчастной пленницей было настолько неожиданным, что Николо не сразу поверил своей удаче. Он постоянно оглядывался, не появился ли сзади инквизитор, чтобы обвинить в прелюбодеянии и наказать ЛИЧНО. Когда караульный закрыл ворота за повозкой, палач почувствовал облегчение. Недалёкий по своей природе, рядом с угнетающим его волю инквизитором он вообще переставал здраво мыслить. Но, оказавшись недосягаемым от внушавшего страх отца Кристиана, палач решил действовать по своему усмотрению. Сделав пару глотков вина, Николо вновь склонился над пленницей. Мария выглядела ужасно из-за страшных ран, покрывающих тело, но лицо её не было изуродовано. Правда, искусанные губы сильно опухли, щёки после ударов покрылись красными пятнами, а давно немытые волосы спутались и колтуном болтались сзади. Всё равно перед ним была молодая девушка, и это не могло не возбуждать. Палач раскинул ноги пленницы и глухо зарычал, разглядывая доступный для удовлетворения похоти «сосуд греха». Грубые, заскорузлые пальцы бесцеремонно вошли внутрь безвольной жертвы. Николо вдруг подумал (и совершенно небезосновательно, кстати), что происходящее с ним не удача, а часть плана отца Кристиана. Изнутри девушку ещё не коснулся ни раскалённый металл, ни кипящая смола — это должно было случиться позже. Ведьме предстояло испытание в виде жестокого насилия с последующим выжиганием нутра для полного очищения от бесовской сущности и прилюдным раскаянием перед аутодафе. Палач в вожделении дышал громко и хрипло, пальцы его погрузились в обволакивающе-мягкое, теплое лоно. Лоб Николо покрылся каплями пота, он попытался опустить штаны одной рукой, но не получилось. Тогда вторая рука покинула «адское место» блудницы, и проблема была успешно решена. Огромный, увлажнившийся член напрягся и приподнялся. Палач затрясся и обхватил пальцами ствол, намереваясь получить долгожданное удовольствие. Он так увлёкся, что перестал видеть и чувствовать что-то, кроме собственных животных инстинктов, и не услышал над головой шуршание крыльев и писк летучих мышей. Похоть точно лишила Николо рассудка. Когда он приставил член, раздвигая щель ведьмы, то не сразу понял, что происходит — слишком внезапно всё случилось. Острые когти невидимого чудовища впились в плечи через накидку, и палач оказался отброшен в сторону. Только тогда Николо смог посмотреть на напавшего. Ужас почти обездвижил его; лучше бы это был гигантский медведь или волк, с ними руки палача могли хотя бы побороться. Но нет, перед ним стоял, глядя сверху вниз, самый настоящий вампир с бледным, искажённым яростью лицом и огромными клыками. Глаза, полыхающие раскалёнными углями, казалось, способны прожечь насквозь; испуганный Николо даже почувствовал несуществующую боль. У него не возникло и мысли о сопротивлении, лишь руки инстинктивно прикрыли срамное место. — Оденься, — лицо вампира брезгливо искривилось. Палач, не отрывая от него взгляда, послушно встал и натянул штаны. Они были одного роста, бессмертный граф фон Кролок и заплечных дел мастер Ордена Святой инквизиции Николо Феличе, но у парализованного страхом огромного палача не возникло даже мысли о неподчинении. Когда вампир, подойдя вплотную, положил руки на затылок жертвы, Николо послушно склонил бритую голову на бок. Зубы вонзились в сонную артерию; Эрих едва не захлебнулся, настолько полнокровным оказался хорошо питавшийся палач Святой инквизиции. Витторио не останавливал фон Кролока, справедливо полагая, что первая трапеза должна быть запоминающейся и обильной. Конечно, можно было помучить жертву, заставив испытать долгий и липкий страх, но слишком омерзительно выглядел истязатель. К тому же лежащая на земле Мария казалась скорее мёртвой, чем живой. Герцог кивнул Иштвану, тот понял без слов. Набросив на Марию покрывало, бессмертный Андраши склонился над ней и аккуратно прокусил шею. Пока Эрих пил безостановочно кровь палача, Иштван сделал всего три небольших глотка горьковатой после перенесённых пыток крови девушки. Он постарался вложить как можно больше энергии в укус, чтобы несчастная не умерла на его руках, а получила шанс на обращение.***
Повозку и тело палача решили спрятать в старых катакомбах на окраине Неаполя. Две летучие лисицы сопровождали Иштвана, ведущего под уздцы лошадь. Конечно, это было рискованно, но той ночью даже погода помогала бессмертным: никто не встретился им на длинном пути. Многочисленные захоронения первых христиан были давно заброшены. Кладбище костей внушало жителям города мистический страх; даже днём туда никто не совался, а ночью тем более. Лучшего места для того, чтобы замести следы, было не придумать. К тому же Иштван, часто выбиравшийся на окраины Неаполя, хорошо знал расположение запутанных подземных лабиринтов. Фон Кролок был удивлён, когда отошедший ненадолго слуга принёс зажжённые факелы для себя и хозяев. Тело выпитого до капли палача и повозка с «креслом для купания ведьмы» были надёжно спрятаны в Cimitero Delle Fontanelle (5), в одном из трёх тоннелей в пещере туфовой скалы. Герцог хотел вернуться во дворец верхом, но Иштван ожидаемо запротестовал. — Не пристало господину ехать вместе с растерзанной женщиной на одной лошади. К тому же, — он в упор посмотрел в глаза хозяину, — я теперь отвечаю за Марию. Слова и решимость славного воина убедили Витторио. Вскоре из леса близ каменоломни выехал всадник, позади которого было перекинуто завёрнутое в ткань тело. Его сопровождали два крупных крылана, кружащихся на небольшой высоте. Рукокрылые зорко оглядывали дорогу и в любой момент были готовы прийти на помощь.***
ПРИМЕЧАНИЯ Простите за депрессивные моменты. Моё настроение нашло отражение в событиях и переживаниях персонажей. Perché tu sei il mio amato, Vito(1) — Потому что ты мой возлюбленный, Вито. Зевс и Ганимед (2) — миф о том, как верховный Бог Олимпа воспылал страстью к прекрасному юноше и, превратившись в орла, похитил его. ©(3) стих из «Римского альбома» любезно предоставил Jim and Rich как «фибулу для Эриха». Спасибо:) «Анатомия меланхолии» Бертона (4) — пожалуй, один из первых медицинских трактатов о депрессии. Написан, правда, спустя столетие после происходящих в романе событий. Так что признаю хронологическое несоответствие). Способы лечения «чёрной меланхолии» — прежнее название депрессии — очень своеобразны. Их и обсуждали Эрих и Витторио; особенно экзотичен, на мой взгляд, кошачий оргАн. Вот ссылка на занятную статью, просто не поместилась в нижнюю часть примечаний. Для тех, кто не поленится почитать. https://weekend.rambler.ru/read/38914743-kak-ranshe-lechili-depressiyu/ Cimitero Delle Fontanelle(5) — подземное кладбище Фонтанелле, в наши дни — один из популярных туристических маршрутов Неаполя.