Как теплая одежда защищает от стужи, так выдержка защищает от обиды. Умножай терпение и спокойствие духа, и обида, как бы горька не была, тебя не коснется. Леонардо да Винчи Спокойствие — не что иное, как надлежащий порядок в мыслях. Марк Аврелий Я молчу, я даже не смотрю на тебя и чувствую, что в первый раз — ревную. Это — смесь гордости, оскорбленного самолюбия, горечи, мнимого безразличия и глубочайшего возмущения. Марина Цветаева
Мир коварства в мире любви — извечный гость. Петр Квятковский Пусть планы не созрели, Коварство спит, пока оно не в деле… В. Шекспир. «Отелло» (перевод А.Радловой)
***
Бессмертные остановились, едва дверь palazzo закрылась за их спинами. — Наконец-то они убрались, я очень устал, — голос Эриха прозвучал глухо, в нём угадывались огорчение и утомлённость. Он был не только физически, но и морально опустошён. — Caro mio, дело не только в этом! Ты расстроен, — не спрашивая, а утверждая ответил Витторио. — Что этот мерзавец тебе наплёл? Я предупреждал: слова Чезаре подобны змеиному укусу. Удивительно, почему язык не раздвоен. Он пристально посмотрел на Эриха, но тот отвёл глаза. — Пора отправляться в усыпальницу, — фон Кролок, не дожидаясь ответа, развернулся и направился быстрыми шагами в сторону спальни. Витторио озадаченно приподнял брови, но молча поспешил за ним. Не останавливаясь, граф прошёл в гардеробную и уже собирался открыть потайную дверь, за которой находилась лестница в усыпальницу, но не успел, был остановлен. На его плечо легла ладонь, при чём не легко и невесомо, как обычно. Это был жест, который будто хотел придавить любовника. — Эрих, что за ребячество! Мы же поклялись быть откровенными друг с другом. Я жду. Герцог ослабил хватку и отпустил строптивца, но тот вместо ответа лишь упрямо сжал губы и молчал. Однако чего-чего, а терпения дону Вито было не занимать, и фон Кролок после недолгих колебаний сдался. — Изволь. Я был готов выслушать заведомую ложь из уст неприятеля. Если бы всё обстояло так, я бы справился. Да я ПОЧТИ справился — это произошло чисто внешне, и Чезаре был разочарован — но не перед собой, — Эрих говорил решительно, не глядя на любовника, казалось, его взгляд был обращён внутрь себя. — Когда я понял, что не ядом напитаны речи твоего...ммм.... родственника, а являются истиной, мне стало не просто неприятно. Слова «всё обман», сказанные тобой о Чезаре — неправда. Он был откровенен, почти убедил меня. Витторио слушал и мрачнел, порядком устав от сомнений и недоверия любовника, хотя и понимал, что в основе проявлений ревности лежит неуверенность. Герцогу в который раз захотелось даже не оттрепать за уши сомневающегося фон Кролока, а высечь его розгами, точно нерадивого подмастерье. У него просто-напросто закончилось терпение. — Почему же «почти»? — Витторио прекрасно понял, что мог сказать Борджиа. — Давай, беги. Только не в усыпальницу, а за Чезаре, успеешь догнать его. Узнаешь много интересного, ведь мой племянник — образец честности и чистоты помыслов, не так ли? Отойдя в сторону, герцог отвернулся, демонстративно не мешая последовать за Борджиа. Он сам себе удивлялся, произнося подобное, что уж говорить об Эрихе… Фон Кролок вздрогнул и, словно очнувшись, с непониманием посмотрел на Витторио. Но тот повернулся спиной, не желая смотреть на разочаровавшего любовника, и граф не мог видеть огорчённого бледного лица. Распахнув потайную дверь, Эрих не рассчитал силы и едва не сломал приводящий в движение скрытый механизм. Каблуки сапог часто и глухо застучали по каменным ступеням. Вентурини подождал пару минут и неторопливо спустился вслед, ожидая увидеть напряжённо застывшего вампира, сидящего в кресле с неестественно прямой спиной. К немалому — и приятному — удивлению герцога, крышка саркофага была сдвинута, а на спинке кресла висел аккуратно сложенный плащ. Сапоги с высокими голенищами стояли рядом. «Давно бы так, — удовлетворённо подумал Витторио, но ни один мускул не дрогнул на его лице. — Всё равно нельзя быть таким несдержанным». Украдкой взглянув на Эриха, он заметил, как у того дрогнули ресницы. Но стоило герцогу посмотреть в упор — перед ним лежало застывшее бездыханное тело с закрытыми глазами. «Ах, значит так? Берегись, саro miо, не стоит со мной играть». Не отводя взгляд, Витторио подошёл вплотную к саркофагу и довольно долго смотрел на умиротворённо отдыхавшего любовника. Ресницы не дрогнули, Эрих не шелохнулся. Безмолвно усмехнувшись, герцог неожиданно наклонился над фон Кролоком и поцеловал, грубо и настойчиво сминая губы, кусая выступившими клыками без всякой жалости и стеснения. Не ожидавший такого поворота Эрих застонал, но обнял любовника за шею и отвечал на поцелуй, несмотря на боль укусов. Однако у Витторио были совсем другие намерения: он вдруг отстранился, объятия разомкнулись. Прежде, чем ошарашенный фон Кролок что-то успел сказать, герцог резко рванул воротник рубахи и оголил ему шею. Эрих вскрикнул от неожиданности и прикрыл глаза, испытывая лёгкое головокружение: никогда раньше вампир так быстро не пил его кровь. Впрочем, тот быстро отстранился, вовсе не желая обессилить оторопевшего новообращённого. — Неожиданно, не правда ли? — Вентурини неспешно достал носовой платок и промокнул окровавленные губы. Изящная вещица из белого батиста с кружевной оборкой мгновенно окрасилась в бордовый цвет. — Признаюсь, да, — Эрих приподнялся на локтях и озадаченно смотрел на любовника, открывшегося ему с другой, незнакомой ранее стороны. — У меня начинается жажда, — добавил он после небольшой паузы. Скользнув взглядом по сторонам, фон Кролок увидел возле ножки кресла початую бутыль с кровью и попросил: — Подай, пожалуйста. — Конечно, сейчас, — однако Вентурини не взял бутыль в руки, а расстегнул манжету и приподнял рукав рубахи. — Пей. Повторять дважды не пришлось — Эрих действительно испытывал голод. Но герцог был приятно удивлён: то ли от слабости, то ли по какой другой причине, фон Кролок не вгрызся в его руку, а действовал аккуратно и пил кровь небольшими глотками, хотя и довольно долго. Наконец он отодвинул протянутую руку Витторио — сам! — и вопросительно воззрился на любовника, в то время как тот заботливо промокнул его губы. — Ты хочешь спросить, что это было? Я могу задать тот же вопрос тебе, — сказал герцог и стал неспешно готовиться ко сну. В отличие от Эриха, он снял не только плащ, но и костюм, оставшись в камизе и брэ. Устроившись в саркофаге и задвинув крышку, дон Вито хотел всё-таки нормально поговорить с Эрихом, но молчал, ожидая, когда тот скажет что-нибудь. — Я погорячился, — произнёс фон Кролок, — но тому есть причина: каково мне было слушать разглагольствования Чезаре. Он точно напыщенный индюк, рассуждал о тебе и говорил такое, о чём благородные люди молчат. — Во-первых, он давно не человек, к тому же и раньше не отличался хорошими манерами. Не пытайся ловчить, caro mio, дело совсем не в нём. Ты опять засомневался. — Да, не отрицаю. Особенно неприятно прозвучали слова, что ты и он были вместе. Борджиа делился интимными подробностями и спрашивал, какой ты в постели. Я едва сдержался, — Эрих сморщился, вспоминая болезненный для него эпизод. — Негодяй провоцировал тебя, и ему это удалось. Также он убедился в серьёзности наших отношений, теперь будет пакостить ещё сильнее. А на счёт моих с ним занятий любовью… (фон Кролок дёрнулся, точно от удара плетью) Ты будто не понимаешь: к прошлому ревновать не имеет смысла, — герцогу в который раз пришлось внушать прописные истины. — Я всё понимаю, но не могу сдержаться, теряю рассудок. И это вместо того, чтобы с обращением стать более холодным и невозмутимым, чем был раньше. Я не узнаю самого себя, — в голосе Эриха сквозила досада. — Ледяное бесстрастие придёт спустя годы, возможно, через десятилетия. В первое время у большинства собратьев проявляется несдержанность, даже ярость. Чезаре это прекрасно знает и не отказал себе в удовольствии — устроил представление. — Получив повод для ревности, я сдержался перед ним, но не перед тобой… — У тебя нет причин для ревности, за меня не надо ни с кем бороться. — Я не то, чтобы не доверяю, просто боюсь потерять тебя. Ты слишком мне дорог, — Эрих провёл ладонью по груди любовника, пальцы заскользили по лёгкому шёлку камизы, спустились ниже и вот уже нащупали выпирающий под тканью бугорок; сам граф ощутил разливающуюся тяжесть внизу живота. — Нет, — на ладонь легла рука Витторио, останавливая чувственный порыв. — Только не здесь. В усыпальнице не предаются утехам, а восстанавливают силы и размышляют. Мы и так нарушили правила, оставаясь вдвоём в одном саркофаге. Уверен: первородный нас не одобрил бы. — Понятно, — Эрих неохотно отодвинулся от любовника, но аромат бергамота и можжевеловых ягод продолжал волновать, и он попытался отвлечься: — Я не глупец, сразу понял: ты специально поступил так, как обычно веду себя я, несдержанно и нелепо. Зрелище действительно неприглядное… — Слишком мягко сказано. Не стану оправдываться, хотя твои чувства мне понятны. Ревность — смесь гордости и уязвлённого самолюбия, а ещё горечи и возмущения. Лучше бы ты проявлял демонстративное безразличие. Витторио ждал ответных слов, однако фон Кролок молчал. Понимая собственную неправоту, он в который раз корил себя. Но когда Эрих заговорил, Витторио едва не схватился за голову, не зная, смеяться или возмущаться. — Пообещай, что снимешь колечко… там. Оно постоянно будет напоминать о Чезаре и, затрудняюсь даже о скольких твоих любовниках. Имя им — легион, не так ли? — в груди точно царапнуло, зацепило и не отпускало. — БЫВШИХ любовниках, — с нажимом на первое слово ответил бессмертный, — но если тебе так важно это… хотя я не стал бы торопиться. Представь, какого удовольствия лишимся мы оба. По-моему, ты быстрее обретёшь уверенность в себе, понимая, что я с тобой несмотря ни на что. Вскоре ты не вспомнишь о мимолётном капризе. — Хорошо, я постараюсь, — неохотно согласился фон Кролок. — Но если я не изменю своё мнение, пообещай мне… — Непременно. Оба замолчали. Каждый хотел уверить партнёра в том, что спит. Но если Витторио просто притворился спящим, а Эрих не пытался влезть в его мысли, то с самим фон Кролоком дело обстояло иначе: любовник читал его, как открытую книгу. «Мне не хватает тепла, простого, естественного состояния смертных. Я влюблён, но кровь не кипит в моих жилах, я точно лягушка или холодная рыба из ледяной воды горной реки… хотя скорее не рыба, а покойник, — Эрих провёл пальцами по своей холодной щеке. — Помню, как меня трясло у остывающего тела Габриэлы, как я молил Бога о том, чтобы он не отнимал у неё жизнь, чтобы мы могли дарить друг другу любовь, пылая в огне страсти. А теперь я никогда не почувствую тепла губ и горячего, обволакивающего лона. Проклятье!» «Надо будет устроить свидание в терме, Эрих не должен чувствовать безысходность. Он до сих пор любит жену и скучает по ней, но я не стремлюсь занять её место. Габриэла — часть его человеческой сущности, его прошлое. Я его настоящее и будущее».***
Едва закончился световой день, как вампиры выбрались из саркофага. Оба, не сговариваясь, старательно обходили произошедшую размолвку и последовавший примирительный разговор. Предстояла насыщенная событиями ночь. Витторио отдавал распоряжения слугам, стоя за столом во флигеле. Все внимательно слушали, иногда Иштван задавал уточняющие вопросы. Мария скромно молчала в отдалении от мужчин. Выглядела вампирша значительно лучше, чем накануне. Благодаря стараниям и заботе Стефано (вернее сказать, снадобьям и мази от аптекаря из Брюгге), видимые из-под одежды раны и ожоги не казались столь ужасающими. Костюм мальчика-подмастерья сменила белая льняная камиза, собранная у горловины, с широкими рукавами на манжетах. Поверх камизы было надето платье-киртл невзрачного серо-коричневого цвета, скромное и небогатое, но удачно скроенное. Низкий лиф, плотно облегающий грудь, шнуровка спереди и широкая юбка выгодно подчёркивали фигуру девушки. Эрих с одобрением отметил густые прямые волосы, перевитые лентой, и милое личико, лишённое страдальческого выражения, как накануне. Если бы не бледность и раны на руках и шее — последствия пыток палача — Марию можно было бы принять за служанку в «нижней» домашней одежде в доме зажиточного горожанина. Дон Вито, между тем, закончил говорить и ждал вопросов от слушателей. Иштван все уточнения для себя уже сделал, Стефано сосредоточенно сдвинул брови, что-то прикидывая в уме. Остальные молчали. Неожиданно подала голос Мария. — Господин герцог, — девушка склонила голову, — чем заняться мне? Я ещё ничего не умею и вряд ли смогу быть полезной. — Ах, да! Фернан, подойди, — Витторио щелчком пальцев подозвал пожилого слугу и, повернувшись к фон Кролоку спиной, что-то сказал ему. Тот понимающе закивал. — Как ты себя чувствуешь? Накануне ты была не сдержана, но это объяснимо, — уже обращаясь к девушке, сказал герцог. — Тебе удобно в новой одежде? — Вы очень добры, — юная вампирша поклонилась и поцеловала руку, вызвав недовольную гримасу у хозяина. — У меня никогда не было такого шикарного одеяния. — Насколько убогой была твоя жизнь, — пробормотал Витторио и добавил громче: — Эта одежда на первое время. Теперь ты в моей свите и должна выглядеть подобающим образом. У тебя будут новые сюрко, котта и даже темплеты. Если научишься правильно делать реверансы, я возьму тебя на бал. В моей свите появилась дама, и я не вижу причин её скрывать. Представляю физиономию Чезаре, — усмехнулся герцог, но сразу же посерьёзнел. — Сегодня и завтра ты останешься в распоряжении синьора Фернана, будешь выполнять его приказы. — Слушаюсь, господин.***
Выйдя из флигеля, Витторио молчал: он вновь мысленно обдумывал подготовку предстоящего похищения подопечных Доменико Кальвино. Фон Кролока же занимали другие мысли. — Ты действительно хочешь взять Марию на бал? — не сдержавшись, прервал молчание Эрих. — Она же сущая дикарка. Ты так серьёзно относишься к тому, какое впечатление я произведу, а тут собираешься поступить необдуманно. — Почему бы и нет? — усмехнулся герцог. — Немного перца на сборище подхалимов не помешает. Поведение моей служанки может быть не совсем приличным, что из того? Пообещаю её наказать, и только. Ты совсем другое дело, — Витторио посерьёзнел. — Избранный бессмертный, высокородный вельможа с древней родословной обязан быть безупречным. К тому же ты мой близкий друг, через кольцо отмеченный благосклонностью самого Первородного. На тебя будут глазеть, разинув рты, позабыв о голоде и торчащих клыках. — Я думал, мы сегодня заберём отравителей, но ты рассудил иначе. — Надо подготовиться, ты же понимаешь. Слуги получили указания, но в крепость мы всё-таки слетаем. Ты не обиделся, что я всё решил сам, не посоветовавшись с тобой? — Я понимаю, что плохой советчик и стратег, могу быть лишь исполнителем, — сухо ответил Эрих. Конечно, он расстроился. — Дорогой, у нас слишком мало времени. Обещаю, что в будущем все решения мы будем принимать вдвоём, после обсуждения. Эрих через силу улыбнулся уголками губ. Его, конечно, огорчило поведение возлюбленного, словно он был для Витторио лишь статистом. Но не согласиться с его доводами было невозможно. К тому же накануне в саркофаге кипели иные страсти. Экипировавшись для полёта, вампиры приняли облик рукокрылых и взлетели с дворцовых ступеней. И вновь фон Кролок не мог не поддаться удивительному чувству лёгкости непринуждённого полёта, свободы от мирской суеты. Огромное и бескрайнее небо принадлежало только им двоим. Адмиралтейские лисицы выписывали в полёте причудливые фигуры, исполняли немыслимые пируэты, но при этом двигались в направлении холма Belforte.***
Как и накануне, замок встретил вампиров безлюдьем и тишиной. Лишь ветер, завывая, закручивал водовороты из снежной пыли. В темноте высокие фигуры в чёрных плащах были неразличимы, и вышедшие глотнуть свежего воздуха караульный и комендант Кальвино не почувствовали чужого присутствия. — Скоро состоится суд над убийцами Винченцо Нуцци, синьор? — поинтересовался вооружённый солдат у своего начальника. Он как раз проверял засов на двери, за которой находились заключённые отравители. — В самое ближайшее время. Уж скорее бы, — ответил Кальвино, и оба вернулись в сторожевую башню. Витторио с одобрением отметил, что Эрих спокойно перенёс присутствие смертных. — Я же говорил: надо спешить, — сказал фон Кролок. — Согласен, а потому всё произойдёт завтра. Ты будешь рядом со мной, пожалуй, справишься. — Что?! Ты до сих пор раздумываешь? — граф удивился и даже опешил. — Всё сомневаешься? — Нет, больше не сомневаюсь, — Витторио проигнорировал недовольство спутника и спокойно добавил: — Присутствие смертных ты стал переносить легче, значит, вполне способен участвовать в вылазке. В твоей отваге я не сомневаюсь. Эрих больше не проявлял недовольство, а сосредоточенно молчал и следовал бок о бок с Вентурини. Не-мёртвые проверили порох в бочках — он оказался сухим и не должен был доставить неприятных сюрпризов. На всякий случай один из бочонков откатили в строящееся здание церкви, под навес. Там же лежали довольно толстые брёвна, которые могли пригодиться впоследствии. Смазывать заранее тяжёлый засов на двери, ведущей в темницу, бессмертные не стали. Ещё раз обойдя площадь и внимательно всё осмотрев, вампиры покинули территорию крепости-тюрьмы. Спустившись, рукокрылые медленно облетели вокруг холма Belforte, «опоясанного» довольно широким каналом. Изредка переговариваясь, они внимательно присматривались к высокой крепостной стене, в особенности к её подножию с растущими кипарисами и зарослями вечнозелёных кустарников гариги и колючего, жестколистного маквиса. Вскоре на дороге, ведущей к тюрьме, показался одинокий всадник. Вампиры поспешили навстречу, приняв истинный облик. — Всё в порядке, хозяин, ваш приказ выполнен, — Стефано, спешившись, легко спрыгнул с лошади. — Я купил лодку у рыбака, был щедрым и приплатил немного за молчание. Вот-вот появится Иштван. Действительно, спустя некоторое время со стороны залива появилось небольшое, быстро увеличивающееся пятно, в котором зоркие бессмертные разглядели лодку. Иштван ловко управлял вёслами, и утлое судёнышко повернуло в сторону, оказавшись в вырытом вокруг холма канале. Укромное место в вечнозелёных зарослях надёжно скрыло рыбацкую лодку. Там же, неподалёку, спрятали несколько мотков надёжной верёвки. Подготовка к предстоящему похищению прошла без проблем, можно было возвращаться обратно. Стефано вёл под уздцы лошадь, Иштван шёл рядом с ним. В любой момент вампир мог обернуться в нетопыря и спрятаться под плащом-нарамником на груди у друга, а Стефано — стать припозднившимся всадником на улочках города.***
Витторио и Эрих, вновь приняв облик рукокрылых, не торопились домой. Они совершили настоящее путешествие над Неаполем, решив отвлечься от мыслей о грядущих событиях. Фон Кролок и раньше летал над городом, но так — не торопясь, спокойно — впервые. Он сверху с интересом рассматривал улицы, по которым ещё совсем недавно ходил днём. Особенно его впечатлили часы на высокой башне собора: вблизи циферблат оказался огромным; стрелки, очень узкие у основания, расширялись почти до самого окончания, а затем снова сужались, рисуя треугольник навершия и напоминая мечи. Часовая стрелка застыла напротив четвёрки «IV», а минутная — располагалась горизонтально, касаясь кончиком девятки «IX». «Не бойся!» — просигналил Витторио своему спутнику и первым уверенно схватился за минутную стрелку, не зависая вниз головой, а сидя, как птица. Эрих сразу оказался рядом, адмиралтейские лисицы смотрели сверху вниз на спящий, безлюдный город. Вдруг Его Сиятельство почувствовал вибрацию и обеспокоенно посмотрел на друга. «Прошла минута, и механизм сработал», — объяснение Витторио было до смешного простым, и фон Кролок удивился собственной ограниченности. К тому же он не испытал страха, оказавшись на циферблате часов церковной башни, увенчанной крестом, о чём немедленно сообщил спутнику. «Твоё неверие, всё дело в нём. Оно сделало тебя неуязвимым для христианских символов, — пояснил Витторио. — Ты отрицаешь существование Христа, поэтому тебе, как и мне, не страшны распятия. Святая вода и прикосновение серебра — вот чего надо бояться, а не двух скрещенных палок, символа смерти Иисуса из Назарета». Эрих подумал о воскресении, а не о смерти Назаретянина, но момент и место для философской беседы были неподходящие. Рукокрылые опять почувствовали вибрацию — прошла ещё минута, и крыланы отправились домой. «Закусаю», — шутливо пригрозил Витторио и хотел прихватить зубами адмиралтейскую лисицу за хвост. «Сначала догони!» — фон Кролок ловко увернулся от не в меру игривого спутника. Совсем скоро они приземлились около palazzo. Зимой рассвет наступает поздно, а потому бессмертные сполна удовлетворили желание плоти, доказывая друг другу глубину взаимного чувства. Когда забрезжил мутный, белёсый рассвет, они спустились в усыпальницу.***
Золотоволосая женщина в богатом наряде напряжённо всматривалась в окно. Дорога, ведущая от дворцовых ворот к парадной лестнице, была по-прежнему пустой. Взглянув на настенные часы, хозяйка дворца нахмурила брови, чуть заметная морщинка пересекла переносицу. Несомненно, она была красавицей, особенно в годы былой юности. Лукреция Борджиа, любимая сестра Чезаре и обожаемая дочь папы Александра VI, имела бурную и насыщенную биографию. Неоднократно выходя замуж или живя в грехе, рожая детей одного за другим и без сожаления расставаясь с мужчинами (далеко не всегда позволяя им оставаться в живых), прекрасная и нежная, словно ангел, зеленоглазая прелестница была подлинным олицетворением зла. Внебрачная дочь Римского папы и его любовницы Ваноццы деи Каттанеи, девочка уже в одиннадцать лет познала вкус плотских утех и повергала в шок собственную мать-куртизанку, которую язык не повернётся назвать праведницей. Ходили слухи о многочисленных любовных связях распутной обольстительницы, в том числе с родными братьями Франческо и Чезаре, из-за чего разгневанная Ваноцца отправила сыновей в долгую ссылку, а дочь — под венец. Трижды выходя замуж, Лукреция десять раз становилась матерью, но дети, как правило, появлялись на свет мёртвыми или умирали в младенчестве. Похоть юной госпожи была безудержной: не только родные братья, но и собственный отец стал её любовником. Их сын Джованни — первый ребёнок Лукреции — родился накануне её второго брака. Мальчик был признан как плод любви понтифика и неизвестной женщины и отдан на воспитание в крестьянскую семью. О бурной, наполненной политикой и развратом жизнью Лукреции Борджиа можно было бы рассказывать бесконечно долго. Умерла Лукреция в возрасте тридцати девяти лет от родовой горячки, и, если бы не Чезаре, пылавший к ней не только братскими чувствами, история легендарной распутницы на этом бы закончилась. Но брат-любовник подарил ей бессмертие. — Я слишком обожаю тебя, чтобы позволить уйти навечно, — объяснил он Лукреции в варварски развороченном склепе, едва она очнулась после укуса и села в гробу. — Теперь не будет мыслей вновь выдать тебя замуж, а главное — не будет твоих бесконечных беременностей, ничто не помешает нам наслаждаться друг другом. — Сесари, я уже подумала, что умерла и попала на Страшный суд, — обратившись на испанский манер, хрипло ответила любимая дочь римского понтифика. — Это было бы совсем не удивительно. Как мне тебя недоставало… — Да уж! Твои проделки с ядами и кинжалом обрастают легендами. Хотя одних политических интриг достаточно для места в кипящем чане с грешниками, — рассмеялся Чезаре. — Но у тебя есть я, так что мы снова вместе, как в юности. Помнишь, мы учили латынь и открывали мир поэзии, а в перерывах нами овладевал шаловливый Эрот… Как я хотел тебя прямо за столом, на заседаниях святой коллегии. Я сгорал от нетерпения, ты же слушала бред святош или решала математические задачи. Но искусство соблазнения тебе давалось лучше всего, — перед Борджиа словно оживали картины их общего прошлого. Как же Борджиа ждал свою богиню! Долгие двенадцать лет после обращения он терпеливо наблюдал за возлюбленной издали, ничем не выдавая себя и не торопя расстаться с жизнью. Но когда час настал, Чезаре был рядом. — Ты по-прежнему хорош собой, только очень бледен, — Лукреция не поддержала его воспоминания, лишь взяла за руку, а затем провела ладонью по щеке, — но я не чувствую холода. — Потому что ты мертва, как и я. То есть, почти мертва. Сейчас я закончу ритуал, и… добро пожаловать в мир носферату, дорогая сестра. Не сдерживай себя, — Борджиа расстегнул воротник рубахи, склоняясь над Лукрецией. Первые глотки крови, сделанные после обращения, наполнили женщину энергией и какой-то животной жестокостью. Чезаре с силой оторвал вампиршу от себя и громко позвал Микелетто. Тот незамедлительно привёл малолетнего бродяжку. Немытый, грязный подросток был специально отловлен для первой трапезы Лукреции. К тому же брат хотел посмотреть, как она справится с жаждой, что пересилит: врождённая брезгливость и тяга к чистоте или неутолимый голод. Свирепость новообращённой выглядела отталкивающе: вампирша выпила юнца до капли и долго приходила в себя, а потом, облизав пальцы, даже не скривилась, лишь пнула мыском изящных башмачков обмякшее мёртвое тело. — Ты великолепна: так нежна и страстна, вся в белом, с этими пятнами на саване, — с лёгкой усмешкой сказал Борджиа, привлекая Лукрецию к себе и обводя окровавленные губы языком. — Моя ледяная богиня… — они слились в жадном поцелуе, страсть их была несдержанной, животной. Брат и сестра слишком соскучились друг по другу, и лежащее рядом мёртвое тело совсем не смущало их. Чезаре, при всей его аморальности и жестокости, был искренне привязан к сестре, несмотря на противоестественность и греховность их отношений. Позже Лукреция рассказала, как тосковала о безвременно погибшем Чезаре, как оплакивала и переживала, что не она закрыла ему глаза. Брат же поведал ей о «дражайшем дядюшке, любезном доне Вито», который не позволил ему отправиться прямиком на суд Божий, а сделал вампиром. Лукреция волновалась: Чезаре провёл уже два дня не во дворце, а пропадал неизвестно где. Накануне вампирша, набросив на плечи тёмно-синий плащ и приняв облик средиземноморской летучей мыши редкого голубого окраса, облетела окрестности Капуи и дорогу на Помпеи, но одна соваться в Неаполь не рискнула. С самого начала идея Чезаре нагло заявиться к Витторио не понравилась дальновидной Лукреции. В отличие от брата, она могла трезво воспринимать ситуацию и не отличалась тем, что недооценивала врага. А Вентурини стал врагом, не только для Чезаре, но и для неё. «Подумать только, когда-то он качал меня на коленях, юный герцог, прекрасный, словно лучезарный Феб, пусть черноволосый, и я была по-детски влюблена в него». Губы вампирши сжались в узкую линию, она мстительно сощурилась. Лукреция была рада, когда дон Вито и Чезаре расстались после бурного скандала. Всё происходило с криками и темпераментной жестикуляцией, словно ругались не бездушные, холодные вампиры, а торговцы на рынке Неаполя. Брат-любовник после этого возобновил свои игры с «мелкими тварями», как пренебрежительно называла его партнёров Лукреция. Но она была спокойна: никто не смел посягнуть на особое внимание со стороны синьора Борджиа, а главное — не мог оказывать влияние на его поступки. Только она, прекрасная и недосягаемая для остальных, его ледяная богиня. Что касается мальчишек на одну ночь, как правило, это были смертные. Их жалкие останки выбрасывались с высокого обрыва в реку Вольтурно, они канули в глубоких водах залива, словно никогда не существовали глупые отроки. Лишь пару-тройку особо рьяных и способных в постельных играх решили сделать не-мёртвыми, несмотря на запрет, касающийся обращения малолетних. Да и кто посмел бы перечить всесильным Борджиа! Микелетто, их создатель, зорко следил, чтобы, упаси Тьма, его «дети» не огорчили господ. Так у Лукреции и Чезаре появились милые игрушки, прекрасные дополнения в плотских утехах. За что же, в таком случае, бессмертная дочь Александра VI ненавидела Витторио? Казалось, он отошёл в сторону, не стоял больше между ней и братом. Конечно, так, но… Сильная и беспощадная отравительница по милости дона Вито почувствовала себя впервые в посмертии (да и в земной жизни с ней подобного не случалось) отвергнутой. «Проклятый содомит!» — Лукреция вспомнила словечко из былого лексикона, ей хотелось впиться и вырвать горло «любезному дядюшке». Равнодушие и плохо скрываемое недовольство читались на его лице в те минуты, когда он был ОБЯЗАН испытывать блаженство и благодарность за обладание роскошной красавицей с округлыми бёдрами и великолепной, по-девичьи упругой грудью. Она была восхитительно хороша собой, словно не перенесла в прошлой жизни бесконечную череду беременностей, родов и неоднократных выкидышей. Никаких растяжек и обвислых форм, как у часто и много рожавшей женщины. Земной путь принцессы Ватикана оборвала родильная горячка, когда ей было тридцать девять лет, но на вид она едва ли казалась старше двадцати пяти. Но, увы, «любимая племянница» не могла рассчитывать на физическое устранение бессмертного Вентурини: он был создателем Чезаре, и с его гибелью она сама прекратила бы существование. Лукреция откинула волнистую прядь золотых волос назад, беспокойство всё усиливалось. Она нетерпеливо щёлкнула пальцами — в абсолютной тишине звук получился резким и отрывистым. Услышав команду, по отшлифованному до блеска мрамору вбежала на четвереньках одна из «мелких тварей», подросток-вампир Пеппо. Его Лукреция держала вместо собаки, которую не могла себе позволить: в отличие от лошадей, те не выносили вампиров. Мальчишка остановился рядом, преданно глядя госпоже в глаза. Он обрёл повадки животного и умело изображал собаку — за полвека вечности Пеппо изучил настроение и научился угадывать желания бессмертной синьоры д’Эсте. — Что так долго, паршивец, — недовольно сказала вампирша. — Разбаловался совсем. Лукреция пребольно ущипнула и резко дёрнула Пеппо за ухо, затем запустила пальцы в богатую шевелюру вечного подростка. Тот закусил губу, чувствуя когти и тяжёлую руку хозяйки. Он знал: лучше молчать. Действительно, постепенно сила жёсткой хватки (несмотря на изящество) ослабла, синьора лишь теребила пшеничные кудри мальчишки. — До чего хорош, негодяй, — тонкие пальцы с длинными ногтями приподняли подбородок, и глаза хозяйки встретились с заискивающим взглядом раба. Лукреция смотрела холодно, не моргая, и Пеппо заскулил, принялся выражать преданность, прижавшись щекой к бордовому бархату платья. — Ещё, — потребовала Лукреция и слегка приподняла тяжёлую ткань объёмной юбки. Вампир старательно принялся вылизывать острые мыски туфелек из сафьяновой кожи. — Придёшь позже вместе с Хуанито. Только старайтесь по-настоящему, а не как в прошлый раз, я едва не заснула от скуки. Лучше не злить меня, — угрожающе произнесла хозяйка. — А теперь пошёл. Пятясь назад на четвереньках и преданно глядя в глаза, Пеппо безмолвно выскользнул из зала и поспешил закрыть дверь. (Говорить в присутствии хозяев запрещалось, можно было лишь скулить или лаять, если госпожа того пожелает). Вампир поднялся из унизительной позы, со страдальческим видом выпрямил затёкшую спину и поспешил к Хуанито, «питомцу» хозяина. Следовало сообщить, что прекрасная госпожа желает лицезреть их любовные утехи. Оставшись одна, вампирша вновь подошла к окну и — о радость! — почувствовала приближение Чезаре. Спустя немного времени карета с фамильным гербом подъехала к парадной лестнице дворца. — О, Люцифер! Благодарю! — воскликнула Лукреция, но не пошла навстречу, а осталась стоять у окна и оглянулась, лишь когда Чезаре стремительно вошёл в зал. — Где ты был? Я волновалась, — начала вампирша и осеклась. — Что произошло? Ты весь в соломе, от тебя пахнет пылью и лошадиным потом, — красавица брезгливо скривила алые губы. — О, если я расскажу, где был… Один день на постоялом дворе, в конюшне, второй — в каменоломне рядом с трупом. Представь: лежит огромная туша, совершенно непригодная для трапезы. Подойдя к столу и и взяв в руки высокий, узкогорлый кувшин, Лукреция налила полный кубок и подала брату. Тот пил неторопливо, даже медленно, большими глотками, и только осушив, начал рассказ о своих злоключениях. Сестра всегда была терпеливой слушательницей и сейчас ни о чём не спрашивала, вся обратившись во внимание, стараясь не пропустить ни одной детали. Когда Чезаре закончил, слова её были хлёсткими и беспощадными. — Ты непроходимо глуп, во всём. Начиная от дурацкого костюма и заканчивая бредовой идеей заявиться в palazzo Витторио в отсутствие хозяина. Что же, я вижу, он тебе не по клыкам, — рассмеялась Лукреция своему каламбуру, — придётся мне заняться дядюшкой и его фаворитом. Расскажи подробнее о графе фон Кролоке. Он так хорош собой? Что ты о нём знаешь? — Такой же высокий, как Вито — черноволосый и статный. Действительно красив. — Они похожи? Это забавно. — Скорее нет, чем да. Вентурини настоящий испанец или итальянец. Эрих похож больше на гостя из северных земель богини Скади, чем из Саксонии. Этакий синеглазый Вали, сын Одина (1). — Что ещё? — Вдовец, был в трауре до встречи с Вито, — пожал плечами Чезаре. — Мало, милый, очень мало, — Лукреция подошла вплотную к брату и сняла несколько соломинок с его волос. — Твоё унижение нельзя оставить без наказания. Я даже знаю, как. — Ты моё главное сокровище, — Чезаре притянул сестру к себе. Она не отпрянула, но недовольно сморщилась. — Тебе надо помыться, я приказала нагреть воды. — Так что ты придумала, плутовка? — он совсем не обиделся на возлюбленную, подобные мелочи во взаимном общении брат и сестра не замечали. — Пусть Микелетто встретится с кем-нибудь из смертных шпионов. Заплатит, не скупясь, и отправит по следам фон Кролока. Где он раньше бывал? У Розетти? А лучше туда, где останавливался по приезде в Неаполь. Пусть узнает подробности: чем занимался, кому писал — все мелочи, даже самые незначительные. Особенно хочу знать о его жене. Не буду пока раскрывать карты, но тебе должно понравиться, — голос зазвучал елейно, вампирша едва не мурлыкала. — Когда он захочет остаться здесь по доброй воле, Витторио станет скрежетать клыками. Эрих фон Кролок, ты станешь моим отмщением, — мечтательно прикрыв глаза, Лукреция озвучила способ достижения цели. — Не боишься моей ревности? — Нет, конечно. Втроем нам будет веселее. Все же высокородный не-мёртвый не чета жалким простолюдинам на один раз. Наслаждение, от которого отказался наш глупый родственник, оценит саксонский граф. Надеюсь, он не вернёт кольцо первородного обратно. — Пойду к Корелье, пусть немедленно возвращается в Неаполь. Если поторопится, завтра ночью будем всё знать о фон Кролоке. — Как приведёшь себя в порядок, приходи ко мне. Посмотрим на представление наших «питомцев», потом развлечёмся в спальне. —Ты одна можешь осчастливить меня, ледяная богиня. — Жду, мой пышноволосый Цезарь (2), — губы Лукреции тронула лёгкая улыбка.***
Появился новый женский персонаж, антагонист и настоящий соперник нашим героям и поддержка Чезаре. Если работу читает кто-нибудь из поклонников сериала «Борджиа», канадского или французского, тот, возможно, не одобрит моё представление Лукреции Борджиа. Это авторская фантазия, вариация на историческую тему. Прекрасная дама была явно не ангелом)) Впрочем, и фильмы грешат вольной трактовкой.