«Я думала, что ненависть — огонь, Сухое, быстро дышащее пламя, И что промчит меня безумный конь Почти летя, почти под облаками… Но ненависть — пустыня. В душной, в ней Иду, иду, и ни конца, ни краю, Ни ветра, ни воды, но столько же ночей Одни пески, и я трудней, трудней Иду, иду… и вот уже вторая, Потом и третья жизнь сменилась на ходу. Конца не видно. Может быть, иду Уже не я. Иду, не умирая…» Sancta Lilias Гнев — это откровенная и мимолетная ненависть; ненависть — это сдержанный и постоянный гнев. Шарль-Пино Дюкло
***
Замок Борджиа близ Капуи. — Сеньора? — рыжий гигант Микелетто, больше похожий на неуклюжего, линяющего медведя, чем на незаменимого помощника бессмертных Борджиа, склонился в поклоне и застыл. Лукреция словно не слышала его — прошло не меньше минуты, прежде чем шуршащая платьями вампирша повернулась к верному слуге. — Мы отправимся в Неаполь вместе, — сказано было тоном, не допускающим возражений. — Как же так? — Корелья опешил и даже распрямился раньше, чем допускал введённый госпожой этикет. — Это так неожиданно… — он замялся, но всё же спросил после паузы: — Простите… хозяин знает? — Не тебе решать, надо знать Чезаре или нет. Вы уже наломали дров, когда вломились, точно варвары, в palazzo Витторио. Какие же бездари! Мне придётся исправлять ваши ошибки, — Лукреция даже не пыталась скрыть досаду и презрение. — Там, где не справилась грубая сила, победят ум и женская хитрость. Или ты сомневаешься во мне? — брови вампирши грозно сошлись у переносицы. — Не забывайся, пёс. — Что Вы, госпожа! Нет, конечно. Приказывайте. — Мы не полетим, а поедем в карете, пусть будет кучер. Ты сядешь вместе со мной, по дороге я всё расскажу. — Сеньора, Вам не пристало находиться в недостойных условиях, — Микелетто продолжал гнуть свою линию. Всё-таки в первую очередь он был слугой Чезаре и не хотел иметь с ним проблем после возвращения. — К твоему сведению: у меня есть домик в Неаполе, где можно переждать день, как полагается благородным носферату. Или ты думал, что я буду ютиться в сарае на постоялом дворе, со свиньями и курами? — брезгливая гримаса исказила красивое лицо. Речи Лукреции звучали беспощадно, хлёсткие слова достигали цели — Корелья чувствовал унижение и был готов исправлять промахи. В глубине не-души (если она у него имелась), верный слуга Борджиа не мог не признавать превосходство ума сестры над братом и благоразумно смолчал. — Слушаюсь, — прозвучало после паузы. — Но уже совсем стемнело, хозяин вот-вот проснётся. — Всё же ты непроходимый тупица, — Лукреция разочарованно вздохнула. — Или перед тобой не дочь Его Святейшества? Я разбираюсь не только в ядах, если ты забыл. Он проспит долго, а записку Пеппо отдаст не сразу. — Мальчишке несдобровать, — подобие сожаления мелькнуло в интонации Микелетто: как-никак он был создателем юного вампира. — Ну и что? — пожала плечами бессмертная. — Главное — чтобы выполнил мой приказ, остальное зависит от настроения Чезаре. Хотя жаль, конечно, потерять такую игрушку. Но сейчас не до него: слишком многое зависит от успеха нашего плана. Корелья склонился в почтительном поклоне. — Забери, — небрежно кивнула Лукреция в сторону отложенного красивого платья и изящных башмачков из тончайшей кожи на высоком каблуке. — Возьми побольше крови, мы можем задержаться в Неаполе и не должны испытывать голод. Отвлекаться на поиски жертвы, чтобы насытиться — непозволительная роскошь. Микелетто аккуратно взял элегантные предметы женского гардероба, странно смотревшиеся в огромных лапищах, и неслышно удалился с удивительной для его комплекции лёгкостью. Оставшись одна, Лукреция облачилась в мужской дорожный костюм с замшевым колетом и высокими сапогами. В пути всякое могло случиться; простота и удобство одежды были немаловажны, если бы пришлось быстро принять облик летучей мыши. Золотые волосы бессмертная спрятала под берет, и вот уже в гардеробной стоял молодой мужчина, почти юноша, невысокий и хрупкий, а не грозная и всесильная дочь понтифика, легендарная отравительница и мать десятерых детей. На плечи вампирша набросила длинный ярко-синий плащ с высоким полукруглым воротником, затянула завязки и вновь стала выглядеть величественно и надменно. — Да помогут мне Люцифер и Касикандриэра! Да восторжествует тёмная справедливость! — воздев руки над головой, тожественно, словно заклинание, произнесла Лукреция и быстро вышла из гардеробной. Пора было отправляться в путь.***
Долгая зимняя ночь собиралась нехотя уступить место безрадостному, слякотному зимнему утру, когда Чезаре с трудом разлепил глаза. Попытавшись приподняться в кровати, бессмертный почувствовал гул, словно тысячи пчёл устроили в голове тесный улей. Они мало того, что шумели, ещё и боролись друг с другом за удобное место, доставляя вампиру сильную боль. Протянув руку и не нащупав рядом привычного женского тела, Борджиа с громким стоном всё же заставил себя сесть. — Lucry, иди сюда! — позвал он и, не дождавшись ответа, медленно встал и, пошатываясь, подошёл к окну. Сдвинув гобеленовую штору, вампир с удивлением увидел в узком проёме окна, больше похожего на бойницу, белёсую полоску света на горизонте. — Проклятье! Я проспал почти до утра! — ругнулся Чезаре и, взяв в руки кампану (парные колокольчики племянникам подарил Витторио), нетерпеливо позвонил, вызывая слугу. Колокольчики отличались не только узором, но и звуком, поэтому на пороге спальни возник Хуанито, его прислужник. Вечный подросток стоял на четвереньках, словно собака, и преданно смотрел на хозяина. — Позови сеньору, — приказал Борджиа, но Хуанито не двинулся с места, лишь заскулил по-собачьи. — О, Тьма! — разозлился господин. — Говори, я приказываю. Запрет на разговоры в присутствии хозяев придумала Лукреция. Ей нравилось, что мальчишки вели себя, точно хорошо обученные охотничьи собаки и были бессловесными. Но, как считал Чезаре, порой это было неудобно. К его неудовольствию, Хуанито не заговорил, а продолжал скулить и сжался от страха. Бессмертный господин и так был не в настроении, непослушание «мелкой твари» ещё сильнее разозлило его. На спину стоящего на четвереньках юного вампира посыпался град ударов — благо, плеть у Чезаре всегда была под рукой. Отшвырнув мальчишку от дверного проёма, так и не переодевшись, в халате и брэ хозяин покинул спальню. — Lucry! Корелья! — громкие крики нарушили мёртвую тишину замка. Не обнаружив поблизости ни сестры, ни помощника, Борджиа озадаченно остановился. Голова по-прежнему болела, но понемногу появлялась способность мыслить. — Микелетто уже в Неаполе, я же сам его туда отправил, — вспомнил он. — Но где Лукреция? И слуги куда попрятались? Почему так болит голова? Ответов на вопросы по-прежнему не было, и это очень не понравилось Чезаре, сразу заподозрившему неладное. Развернувшись, он отправился в покои сестры. Но ни в спальне, ни в кабинете Лукреции не оказалось. Вампир, вконец взбешённый, распахнул двери в гостиную и почувствовал чьё-то присутствие. Вернее, животный страх, легко различимый избранным носферату. — Вылезай, дрянь, — Чезаре подошёл к кассоне и резким движением откинул крышку. Испуганные, полные слёз глаза смотрели на него с робкой мольбой. — Ну? — прорычал мощный вампир и одним движением выдернул Пеппо из ненадёжного убежища. — Где твоя хозяйка? — Я… не… не знаю, — еле слышно прозвучало в ответ, — п…простите… меня… Лучше бы юный вампир этого не говорил! Цепкие пальцы ухватили Пеппо за пшеничные волосы, мгновение — и он, перелетев через всю комнату, едва не разбил окно и свалился на пол. — Господин, — заговорил раб, хлюпая окровавленным носом и по-прежнему не решаясь встать в полный рост, — я не знаю, где сеньора. Но она велела передать вам письмо. С опаской глядя на хозяина, Пеппо несмело приблизился на четвереньках и только после этого достал из кармана сложенный и порядком помятый лист белой бумаги. Грозно сверкнув глазами, Чезаре выхватил записку из рук мальчишки — письмом послание можно было назвать с натяжкой, лист не был свёрнут и положен в тубус — и торопливо расправил послание. Он прекрасно знал, что Пеппо не умеет читать, а потому не может знать содержание текста, но всё равно отошёл в сторону: сработала привычка никому и ни в чём не доверять. «Дорогой Cesario! Я отправилась в Неаполь вместе с Микелетто уладить нашу проблему. Прошу, останься дома, я же не мешала вам в прошлый раз. У тебя не получилось, значит, я должна наказать любимого дядюшку Вито. Для негодяя приготовлен сюрприз: сначала мы сыграем замечательный спектакль, дальше саксонец нам подыграет. Это может потребовать некоторых усилий и времени, так что не волнуйся, если задержимся. Надеюсь, мистерию разыгрывать не придётся, и всё ограничится фарсом. Займись подготовкой к Балу, особое внимание удели покоям Первородного и нашего особенного гостя. Фон Кролок с первой минуты должен почувствовать нашу мощь и одновременно уважение к нему. Уверена, ты справишься. Мой господин, пышноволосый Цезарь, я сделаю всё, что могу. Наглеца ждут достойная расплата и ощутимый удар. Мы долго ждали, копили ненависть и больше не имеем права на ошибку. Если тяжело бездействовать, тебе есть, чем заняться. Вновь***
НЕАПОЛЬ Микелетто придирчиво осмотрел снаружи тайное прибежище Лукреции. Расположенное на окраине города, далеко от порта, в тихом и малолюдном месте, оно выглядело как летняя резиденция среднего достатка дворянина. Корелья не мог не восхититься мудростью госпожи, выбравшей самый обычный каменный дом. Готическая островерхая крыша и небольшие окна, без намёков на архитектурные украшения — совершенно невзрачное строение вряд ли могло привлечь чьё-то внимание. «Господин наверняка захотел бы что-то наподобие рalazzo Вентурини, а сеньора предпочла не привлекать внимание. Никому в голову не придёт интересоваться тем, что происходит здесь, когда хозяева живут в центре Неаполя», — одобрительно подумал он. Тем более, что дом не просто находился за высокой каменной оградой, он точно спрятался среди кипарисов и алеппских сосен. Спокойнее и безопаснее места для скрывающихся вампиров трудно было представить. Выйдя из кареты, Лукреция осмотрелась и осталась довольна: никаких признаков чужого присутствия она не заметила. Кучер открыл хозяйственную пристройку и завел лошадей. Ему предстояло распрячь и накормить благородных животных, а затем отправиться на отдых в простой деревянный гроб, застеленный соломой. Корелья предложил открыть дверь, но госпожа прекрасно справилась сама: ключ с музыкальным звоном повернулся в замке. Лукреция уверенно вошла в темноту дома и взяла со стола подсвечник, Микелетто, понимая без слов, зажёг огонь. Внутреннее убранство оказалось несравнимо лучше, чем можно было представить по виду снаружи. Конечно, совсем не дворец, но далеко и не трактир: кассоне застелены нарядными гобеленами, на столе в гостиной — хорошая посуда, а обтянутые бархатом кресла манили мягкостью и удобством. Обведя помещение взглядом, Лукреция одобрительно кивнула головой. — Прогуляйся в какой-нибудь кабак, послушай городские сплетни. Но не забывай о времени, не задерживайся до рассвета. Найди живую еду и приведи с собой. Мне не нужна древняя старуха или тощий, заморённый писарь, — поморщилась госпожа. В колеблющемся отсвете пламени красивое лицо со слегка выступающими клыками выглядело зловеще и пугающе, казалось покрытым трупными пятнами. — Пусть это будет пышущая здоровьем молодуха, «кровь с молоком», а если не найдёшь — тогда рослый подмастерье, — зубы громко клацнули, и бессмертная облизнулась в предвкушении кровавой трапезы. — Захотелось разнообразия; знаешь ли, долгая поездка разбудила аппетит. Сделай так, чтобы и тебе хватило, — вампирша прекрасно помнила, что не собиралась охотиться в городе, но ей действительно захотелось свежей, горячей крови. Лукреция чувствовала потребность насытиться и зарядиться энергией перед непростыми событиями. В конце концов, ведь она имела право на маленькие слабости! — Я дождусь тебя. — Слушаюсь, — Микелетто почтительно склонил голову, запахнул плащ и быстро вышел прочь. На крыльце он обернулся в рукокрылого и полетел в сторону порта — там было оживлённо даже ночью.***
Palazzo Вентурини Побег арестантов из охраняемой, неприступной городской тюрьмы не стал всеобщим достоянием. Комендант Кальвино и посланник из Ватикана, забыв о взаимных претензиях, очевидно, решили не выносить сор из избы. Стефано, отправившись днём разузнать свежие новости, вернулся ни с чем, к немалому удивлению хозяев. В городе даже не был усилен контроль. Пока, по крайней мере. — Это очень странно, — задумчиво произнёс Витторио, выслушав доклад верного помощника. — Придётся послушать господ, раз простолюдины ничего не знают. Завтра к Розетти, как обычно по средам, сбегутся самые отъявленные болтуны. Не люблю эти сборища, но придётся идти. — Быть может, стоило ещё где-нибудь поинтересоваться? — спросил Эрих. — Ты был достаточно внимателен? — продолжал сомневаться он. — Ваше Сиятельство, — в голосе Стефано угадывалась обида, — я полностью отвечаю за свои слова. — Благодарю, можешь идти, — распорядился герцог. Едва они остались вдвоём, Витторио пояснил: — Ты обидел Стефано. Не забывай, его услугами пользовался сам Первородный и всегда оставался доволен. Он не только тебе, но и мне может служить примером. — Я извинюсь перед ним, — ответил фон Кролок и тут же вкрадчиво спросил: — Так Messer не любит сборища у Розетти? Интересно… Уж не потому ли, что однажды встретил там меня? — Caro mio, ради встречи с тобой я согласился бы сидеть и ждать, пока Роберто не превратится в дряхлого старика с трясущимися руками, — очень серьёзно ответил герцог. — Тогда перед тобой появился бы седой и сварливый гость из Карпат, и ты, молодой и красивый, ни за что не обратил бы на меня внимание. Как непредсказуема судьба… Хотя я не дожил бы до преклонного возраста. — Друг мой, тебе доставляют удовольствие подобные мысли? Лучше подумай, чем мы сегодня займёмся, — герцог улыбнулся и многозначительно посмотрел на любовника. — В городе всё спокойно, значит… — Меsser никуда не спешит, мы остаёмся во дворце. — Именно так! Полные сил после отдыха в усыпальнице, — Витторио приблизился вплотную и уже не говорил, а шептал на ухо возлюбленному, — мы проведём ночь вместе, а потом заснём, убаюканные легконогим Морфеусом. Эрих прикрыл глаза, готовый принять нежный поцелуй от любовника, но тот не торопился с проявлением нежности, а тихонько сказал: — Пройдём сначала в библиотеку, — и отстранился. Граф непонимающе смотрел на серьёзного и сосредоточенного Витторио, словно не он только что шептал страстные, многообещающие слова, и обиженно поджал губы. — Мне надоели твои игры, — Эрих говорил прямолинейно. — При чём тут библиотека? Я думал, мы проведём ночь иначе, но если ты так считаешь… Ты собирался подробно рассказать о труде Коперника? Хорошо. Только не понимаю, что за спешка: сей мыслитель и гений уже несколько десятков лет, как почил с миром, изучение его трудов… — Молчи и иди со мной, — герцог прервал страстную речь фон Кролока самым невежливым образом. — Это не Коперник, а совсем другой автор, — закончил дон Вито с непроницаемым видом. Эрих пожал плечами — мол, вынужден подчиниться, хотя и не согласен. В библиотеке герцог уверенно достал с одной из полок книгу и положил на стол перед возлюбленным. — Это не Коперник! — удивился тот, увидев обложку. — Разумеется, — все с тем же бесстрастным выражением ответил Витторио, — открой. Удивлённый фон Кролок взял в руки книгу в тиснёном кожаном переплёте ярко-зелёного цвета. — «De omnibus Veneris Schematibus», — прочёл он на титульном листе. — Это то, о чём я подумал, «Похотливые сонеты» Аретино? Но ведь они уничтожены, а художник примерно наказан! — Caro mio, ты забыл, что для меня практически нет невозможного? — Действительно. Но я не видел эту книгу раньше! Почему, когда дни напролёт проводил здесь, она не попалась мне? — воскликнул Эрих и понял, что сболтнул лишнего. — Так Вы, господин граф, интересовались ммм… пикантными картинками? — Витторио откровенно потешался на смутившимся любовником, но сохранял напускную серьёзность. — И что, не нашли? Какая жалость, — шутливо сокрушаясь, он покачал головой. Фон Кролок был в замешательстве, словно ребёнок, застигнутый за тайным поеданием варенья. Если бы он мог краснеть, наверняка сделался бы пунцовым. По счастью, вампиру это не угрожало. Хотя спустя века появится бессмертный, который будет краснеть в моменты сильного смущения. От неловкости он даже закрыл книгу и хотел поставить на полку, но дон Вито не позволил. — Нет-нет, ты должен увидеть и прочесть, чтобы знать, что же такое «Сладострастные сонеты», символ разврата и греха. Жестокий натиск герцога окончательно лишил твёрдости обычно уверенного в себе Эриха. Повинуясь, он перелистнул титульный лист и замер, едва не открыв рот. Витторио больше не мог сдерживаться и заразительно, заливисто расхохотался, так, что в уголках глаз выступили слезинки, чем окончательно сбил с толку возлюбленного. — Ваше Сиятельство, — отсмеявшись, герцог старался взять себя в руки, — я понимаю, это откровеннее самых бесстыдных творений итальянских мастеров. Меня удивляет другое: caro mio, ты словно девственник-школяр, не имеющий понятия о подобных вещах, — дон Вито замолчал, ожидая ответа, но так и не дождался. Вновь последовал взрыв смеха, а Эрих раздражённо дёрнул плечом. — Прости, дорогой, — моментально посерьёзнел герцог, — не хотел тебя обидеть. Смотри оттиски гравюр, я же буду рассказывать о самой книге. Не вникая в текст, граф увлёкся изображениями. Между тем любовник поведал об истории создания «шедевра»: как ученик самого Рафаэля, художник Джулио Романо, в отместку Папе Клименту VII — понтифик не заплатил обещанный гонорар — расписал похабными сценами Зал Константина в Ватикане. — Фрески, конечно же, были уничтожены. Но другой ученик Рафаэля, гравёр Раймонди, зарисовал их и сделал по этим рисункам гравюры. Позже знаменитый поэт Пьетро Аретино сочинил к каждой любовной позиции по сонету. Сосредоточенный Эрих и слушал, и не слушал, поглощённый разглядыванием скандальных рисунков. Зрелище было куда более занимательное, чем изображения на древнегреческих вазах. Рассказчик, между тем, поведал, что в книге шестнадцать сонетов и два стиха-эпилога. — Содержание сонетов — куртуазный и похабный диалог между мужчиной и женщиной либо готовящимися предаться страсти, либо во время испытания определённой позы, — Витторио продолжал просвещать фон Кролока, увлечённого откровенным зрелищем. — К каждой любовной позиции поэт сочинил сонет с обращением к куртизанке: Анжеле, Беатриче, Лоренцине… Внимательно наблюдая за возлюбленным, Вентурини не мог не заметить, как у того заблестели глаза от созерцания утех мужчины и женщины. Сам герцог, когда впервые увидел и прочитал «Похабные сонеты», не испытал подобного. Зато его неприятно царапнуло воспоминание о куртизанке Джулии Манчини, безжалостной отравительнице, сыгравшей роковую роль в его прошлой жизни. «Его по-прежнему привлекают женщины, неспроста он в термах вспомнил о Клеопатре», — Витторио не в первый раз был неприятно удивлён. Наконец Эрих открыл страницу с числом «XIV». Гравюра отличалась от предыдущих не какой-то необычной позой, но именно ради этого сонета Вентурини и показал любовнику скандальную книгу. Дело в том, что на оттиске безошибочно угадывались очертания двоих мужчин. Один — худощавый, но крепкий и жилистый, второй — явно моложе, нежный и немного женоподобный. — Юпитер и Ганимед? — удивился Эрих. — Может быть. Вообще-то Аретино посвятил свои сонеты не одной из куртизанок, как можно было предположить, а своему близкому другу, доктору Баттиста Дзатти. Послушай. — Я собою жертвую поминутно: Замирают члены мои, немея. И когда б Ваш зад не сиял так чудно, Я решил бы — кончить я не сумею При попытке — тягостной, безрассудной. Но желанней персика Ваши доли — И крепят мой уд в его тяжкой доле. — Сиял? Желанней персика, говоришь? — Эрих положил книгу на стол и потёр переносицу. — Ну, берегись теперь, ты сам напросился. Разве мог возражать тот, кто НАСТОЛЬКО обожал своего непредсказуемого, но страстного и искреннего возлюбленного? Витторио готов был принять от него даже боль, что уж говорить о наслаждении близостью! Искушённый, порой пресыщенный в том, что касалось мужской любви, вампир чувствовал себя с фон Кролоком иным — мальчишкой-юнцом, первооткрывателем, и с замиранием ждал новых, непривычных пока ощущений. Бессмертный Вентурини полностью доверял своё тело любовнику, совсем неопытному в плотских утехах мужчин, зато очень трепетному и тонко чувствующему. Порой герцог подтрунивал над Эрихом, как и в этот раз, но делал это не с целью поиздеваться, разумеется. Ему было интересно наблюдать, как меняется человек, без малейший колебаний перечеркнувший ради него будущее в мире смертных, предпочтя солнечному свету и ликованию жизни мрачную темноту и безвременье. Но это была вовсе не жертва, не уступка, а чистое и удивительно светлое (вот ведь парадокс!) чувство. Испытывал ли Вентурини угрызения совести от того, что расставленные им сети «медовой ловушки» не оставили фон Кролоку ни единого шанса избежать своей участи? Витторио старательно убеждал себя, что сделал это ради самого Эриха, лишённого элементарных радостей, что обращение, напротив, вернуло ему интерес к жизни и сделало счастливым… Увы, попытка оправдаться в собственных глазах не выглядела ни капли убедительной, Вентурини прекрасно понимал, насколько лицемерной она являлась. Можно было сколь угодно повторять, что это было самостоятельным решением Эриха, но совесть, этот не свойственный вампирам атавизм, обмануть не удавалось. «Подлый себялюбец», — пожалуй, самые безобидные слова, которыми бичевал себя дон Вито. Сущим кошмаром для герцога стали мысли том, что рано или поздно он услышит упрёки в свой адрес, а потому стремился сделать всё, лишь бы Эрих оказался счастлив. Не забывая о себе, разумеется. Стоит ли говорить, что Витторио был согласен исполнить любую партию в страстном дуэте соития? И когда любовник приблизился к нему и положил ладони на его ягодицы, недвусмысленно давая понять, чего желает получить от красавца-герцога, тот лишь крепче прижался к Эриху. — Дорогой, прости мою шалость. Но тебе понравилось, я же видел. Хотя есть другие строки, — Вентурини отстранился и вопросительно посмотрел в глаза возлюбленного, — они совсем не бесстыдные, зато очень искренние. — Да, прочти. — О, как тебе хвалу я воспою, Когда с тобой одно мы существо? Нельзя же славить красоту свою, Нельзя хвалить себя же самого. Затем-то мы и существуем врозь, Чтоб оценил я прелесть красоты И чтоб тебе услышать довелось Хвалу, которой стоишь только ты. Эрих, замерев, внимательно слушал, попадая под очарование высокой поэзии. — И в помыслах моих, иль во плоти Ты предо мной в мгновение любое. Не дальше мысли можешь ты уйти. Я неразлучен с ней, она — с тобою. Мой взор тебя рисует и во сне И будит сердце мёртвое во мне. В своем несчастье одному я рад, Что ты — мой грех, и ты — мой вечный ад, — негромко и очень проникновенно закончил Витторио. Но, верный себе, пояснил уже с обычной интонацией: — Отрывки из сонетов молодого поэта с Британских островов, он только входит в моду. Уверен, его ждёт большое будущее. — Погоди, — слегка охрипшим от волнения голосом прервал Эрих, — потом расскажешь… — увлажнившиеся синие глаза смотрели на удивлённого герцога. — Ты играешь со мной, точно с игрушкой, но мне это безумно нравится. Мой господин, я лишь твой верный вассал… люби меня, как пожелаешь… — фон Кролок хотел покорно опуститься на колени, но Витторио не позволил. Объятия их были нежными, поцелуи — сладкими и тягучими, неспешными. Влюблённые будто пили медовую патоку, прозрачный нектар волшебных цветов, и никак не могли насытиться друг другом. Не хотелось прерываться на слова — они были совсем не нужны тем, кто по-настоящему чувствовал друг друга как продолжение себя самого. Когда пальцы Витторио, едва касаясь, двигались по рубахе, а потом уверенно скользнули под пояс ладно сидящих бриджей, Эрих без слов понял любимого — повернулся к нему спиной и опёрся ладонями о стену. Словно по мановению волшебной палочки библиотека наполнилась причудливой смесью афродизиаков — запахами пачули, сандала и лаванды (герцог предусмотрительно принёс флакон бесценного масла). Потяжелевший член идеальной формы, с выступившей каплей предсемени и нанесённым на ствол и головку ароматическим маслом скользил между ягодиц, плавно лаская и вызывая дрожь любовника. Эрих запрокинул голову назад и прикрыл глаза, когда его владыка неторопливо погружал свой скипетр, словно символ власти, увенчанный миниатюрным золотым колечком, внутрь желанного тела, великодушно одаривая милостью преданного вассала. Фон Кролок принимал знаки монаршего внимания с благоговением и восторгом, искренне, но без тени раболепия, и чувствовал себя счастливым. Когда неторопливая прелюдия страсти набрала скорость, а единение и отдача стали абсолютными, Витторио, не скупясь, наградил семенем свою вторую половину, двое прекрасных мужчин стали единым существом, гармоничным и совершенным. Ладонь бессмертного Вентурини обняла член любовника, уже через мгновение на длинные пальцы изливались тягучие белые струи — Эрих был не менее щедрым в проявлении мужской силы и состоятельности. — Ну вот, мы осквернили храм науки, — шутливо проворчал Эрих спустя немного времени. — Я боюсь всех этих мудрецов и почтенных мужей, — ответил Витторио вполне серьёзно, глядя на корешки книг. — Чужое счастье вызывает зависть. — Зачем тогда ты меня спровоцировал? — живо отреагировал фон Кролок и поспешил успокоить партнёра. — Не волнуйся. Они лишь молчаливые свидетели нашей маленькой слабости, только и всего. — Шучу… А ты такой забавный, когда ворчишь. Точно мифологический пастух, привратник преисподней. Тесно прижавшись друг к другу, любовники лежали на узком, совсем не предназначенном для бурных утех диване и чувствовали себя точно проказники-подростки. Следовало пойти в удобную спальню, но занятие любовью обессилило обоих, а расслабленная нега, убаюкивая, окутала незримой вуалью.***
— Надеюсь, ты съездишь не впустую, — фон Кролок критически осмотрел любовника в безукоризненно сидящем на нём тёмно-синем камзоле. После этого он поправил брошь с гигантским сапфиром, устраняя несуществующий перекос кружевного воротника. — Так ты наверняка будешь помнить обо мне и поторопишься обратно, не увлечёшься беседой с каким-нибудь гостем, — Эрих сказал вроде бы шутливо, но при этом вопросительно посмотрел на герцога. — Мне что-то неспокойно. — Caro mio, ты во мне сомневаешься? И это после того, что между нами было? — шаловливые золотые искры вспыхнули в карих глазах, но закончил Витторио вполне серьёзно. — Я не задержусь ни на минуту, ты не успеешь соскучиться. — Провожу тебя, пусть Messer и не берёт смиренного данника с собой, — примирительно ответил Эрих. — Конечно, я не буду сидеть в карете за болтовнёй с кучером. Лучше посмотрю сверху на твой шикарный выезд, потом просто прогуляюсь. — Я предпочёл бы твоё общество общению со смертными, большинство из них — ханжи и ничтожества. Но мне необходимо увидеть Кальвино или кого-нибудь из его окружения. Бессмертные вышли из дворца и распрощались. Карета неторопливо, мягко тронулась с места, оставляя на рыхлом снегу вдавленные следы от колёс — кучер мастерски управлял упряжкой лошадей. Витторио собирался обдумать, как узнать о происходящем в крепости и при этом не применять ментальные способности, но мысли вампира обрели совсем другую направленность: позволив себе маленькую слабость, герцог Вентурини улыбался. Он думал о прекрасном мужчине, встреча с которым была лучшим, что произошло с ним на дороге бесконечного бытия. Адмиралтейская лисица резко взмыла вверх, набирая высоту. Рукокрылый быстро догнал карету и летел точно над ней. Эрих попробовал ментально связаться с любовником, но безуспешно. «Мы можем чувствовать друг друга, только если оба в одинаковом облике», — сделал вывод фон Кролок. Долетев до Виа Дуомо, крылан отстал от кареты и покружил близ готического собора Сан-Джерромо. Часы показывали четверть двенадцатого. Адмиралтейская лисица ухватилась за перекладину горизонтально стоящей минутной стрелки — совсем недавно носферату вдвоём смотрели отсюда на ночной Неаполь. Теперь же, когда Эрих оказался здесь один, ему стало скучно и неинтересно. «Как, должно быть, ужасно оказаться одному в бессмертии», — подумал фон Кролок. Хотя он знал не понаслышке, что такое одиночество, вечная жизнь выглядела куда тоскливее, чем человеческая сиротливость. Рукокрылый отцепил коготки от стрелки часов, несколько раз облетел вокруг башни и направился в другую сторону.***
Большой бурый кожан очень спешил: ему следовало быть проворнее адмиралтейской лисицы. «Хорошо, что Кролок развлекает себя висением на часах», — удовлетворённо подумал Микелетто. Он настроился на длительное ожидание, но какая-то сила решила помочь быстро осуществиться плану госпожи. Пока всё складывалось как нельзя лучше: в первую же ночь проклятый герцог уехал из дома в карете, а не улетел в облике мыши — значит, скорее всего надолго. Его глупый любовник помчался вслед, ни на что не обращая внимание, и Корелья без труда наблюдал за ним. «Скорее, скорее», — поторапливал себя кожан и, почти обессиленный, упал на крышу кареты с красно-жёлтым гербом. Дверца мгновенно открылась, невысокая женщина в плаще, под которым угадывалось пышное платье, выпорхнула наружу. Кожан кое-как сполз с крыши, и его сразу поймали и подбросили вверх заботливые руки. — Ну давай же, — нетерпеливо сказала Лукреция. Она достала из кареты бутылку с вином, пока Микелетто делал круг перед приземлением в привычном облике. ****** Кровью вампиры насытились накануне. Верный пёс принёс с собой отличный ужин — полногрудая служанка из трактира по глупости показала сеньору дорогу в сторону ратуши. Оглушив не в меру говорливую смертную, Микелетто перекинул добычу через плечо и вскоре эффектно бросил к ногам хозяйки. Исчезновение румяной девицы никого не расстроило, а оказалось очень кстати. Не самых строгих правил разбитная служанка недавно стала матерью, добавив головной боли «счастливому» отцу, хозяину трактира, и его жене. Позже младенца без сожаления отдадут в крестьянскую семью, где умерла новорожденная девочка. — Молоко? Она что, кормящая? — Лукреция потянула носом и усмехнулась, почувствовав знакомый сладковатый запах. — Не угодил? Простите, хозяйка, — сокрушённо развёл руками Корелья. — Наоборот, забавно вспомнить этот запах, хотя прежде я ненавидела его. Проклятый Альфонсо не был хорошим мужем, но постоянно брюхатил меня, подлец. Вампирша облизнулась и щёлкнула пальцами. Вышколенный слуга понял без слов — поднял лежащую без сознания женщину и, придерживая сзади, поставил перед хозяйкой. Лукреция рыкнула и рванула камизу на шее молодой матери. О, какое это было наслаждение — пить быстро текущую, горячую кровь! Её не надо было высасывать, алая струя сама выплёскивалась в рот, и вампирша глотала, причмокивая от наслаждения. Но не в её привычках было забывать о том, кто ей помогает. Едва напор из артерии ослаб, Лукреция отстранилась, вся испачканная кровью невинной жертвы. Сначала она хотела отдать несчастную Микелетто, но, чудовищная в своей алчности, не удержалась и вгрызлась в пахнущую молоком грудь молодой женщины, кусая мягкую плоть, уютную и тёплую, терзая обмякшее тело умирающей. Наконец, утолив жажду крови и звериную тягу к убийству, бессмертная отстранилась. Безумие, обуявшее Лукрецию, улеглось, едва она отдала остатки трапезы преданному слуге. Вампирша облизала пальцы и с сожалением отметила, что испачкала кровью замшевый колет. ****** — Ну что? — последовал вопрос, едва Микелетто отнял от губ бутыль с вином. — Он рядом? — Да, госпожа, — последовал короткий ответ, — скоро будет здесь. — Славно, — хриплый смешок сорвался с губ Лукреции. Она решительно, с нажимом, провела острыми ногтями по белоснежной шее и щеке. Едва в ранках выступила кровь, красавица небрежно размазала её по коже. — Сеньора, вам не жаль себя? — удивился Микелетто. — Нет, конечно, и тебе приказываю быть убедительным. Постарайся не церемониться, только не переусердствуй. Подыграй мне. Пора! Ночь едва началась, сменив долгий зимний вечер. Адмиралтейская лисица не спешила возвращаться в palazzo: рукокрылый решил навестить городской дом Мирбахов. Эрих принял истинный облик, но, постояв у ворот, не решился войти — его появление выглядело бы по меньшей мере странным: для всех граф фон Кролок отбыл в Испанию. Не найдя больше, чем себя занять, крылан неторопливо возвращался обратно. Он находил особое очарование, паря под чёрным куполом ночного неба, сливаясь с ним, чувствуя себя неотъемлемой частицей вечности. Даже отсутствие рядом Витторио в такие минуты не угнетало его. Тишина и прелесть уединения оказались грубо разрушены в одно мгновение: откуда-то снизу послышался пронзительный писк и шум борьбы. Крылан резко опустился, падая камнем, но, оказавшись на одном уровне с нарушителями спокойствия, расправил крылья и выровнял полёт. Сделав пару кругов, он увидел, как мощный коричневый нетопырь нападает на летучую мышь редкого голубого окраса. В неравной борьбе исход был предопределён заранее для выбившейся из сил рукокрылой. «Ты вернёшься, или я уничтожу тебя! Ты не сможешь уйти!» — резкий бросок вперёд — и коричневый кожан едва не попал в глаз своей противнице. «Убийца, вы оба убийцы! Отпусти меня, прошу!» — силы покидали голубую летучую мышь, совсем миниатюрную на фоне агрессивного нетопыря, она уже с трудом держалась в воздухе. Коричневый гигант вновь совершил выпад, намереваясь проткнуть когтём перепонку голубого крыла. Возможно, это удалось бы, но адмиралтейская лисица резко запищала и сзади наскочила на него. Острые зубы крылана впились в ухо неприятеля, и тот, перевернувшись и пронзительно заверещав, отскочил в сторону. Крылан отвлёк внимание нападавшего от голубой мыши, однако та, обессиленная преследованием и неравной борьбой, стала падать вниз. Заметив это, Эрих со всей скоростью, на какую был способен, устремился к земле. Еле-еле успев перевернуться в полёте и с трудом удержав равновесие, он уже принимал летящую вниз головой вампиршу в ярко-синем плаще. Если бы не помощь сильных мужских рук, красавица сломала бы шею. — Благодарю Вас, сеньор, — прозвучал слегка дрожащий, взволнованный женский голос, сразу перешедший в крик, — осторожно, сзади! Эрих отскочил в сторону и оглянулся. Удивлению его не было предела: перед ним, оскалившись, стоял Корелья! — Отойдите, — прорычал рыжий гигант, — и я, так и быть, прощу Вашу невежливость, — прозвучало очень неубедительно, если учесть, что шея Микелетто была в крови из-за укуса фон Кролока. — Ты напал на женщину. Какая низость! — Не вмешивайтесь в семейное дело Борджиа. Я Вас не трону, только заберу сеньору, а Вы забудете, что видели. — Прошу Вас, помогите! — вампирша в мольбе прижала руки к груди. — Вы под моей защитой. К тому же я с недавних пор стал родственником Борджиа через герцога Вентурини, не так ли? Насколько я помню, Борджиа — материнская ветвь его родословной, — иронично сказал Эрих, — и если его родственница умоляет о помощи… Корелья взревел, точно разъярённый медведь-шатун, и сделал выпад в сторону неприятеля. Эрих, несмотря на свой рост и стать, не обладал массой Микелетто, зато был очень ловок и подвижен. К тому же он тренировался с Витторио не только на мечах и шпагах, но и обладал навыками рукопашной борьбы, умел отразить коварное нападение неприятеля из-за угла. И хотя сейчас он имел дело не с человеком, а с бессмертным, каким был он сам, фон Кролок не собирался праздновать труса. Отклонившись в сторону за долю секунды до того, как на него едва не наскочил Корелья, Эрих запустил пальцы в развевающуюся рыжим пламенем шевелюру неприятеля и резко отшвырнул его на заднюю стену стоящего рядом дома. Микелетто, хотя по плану должен был ретироваться, не собирался играть в поддавки и бесславно бежать. К тому же это выглядело бы совсем ненатурально. Взревев, он выхватил кинжал и налетел на фон Кролока. Но Эрих был чуть быстрее, чуть точнее и выбил клинок из руки неприятеля. Выпустив когти и ощерившись, Корелья вновь бросился вперёд — соперники сошлись в рукопашной схватке. Не зря уроженец Карпатских гор с юных лет ходил на охоту на дикого зверя. Старый Мейнард вырастил любимого сына не только утончённым аристократом, но привил воинскую доблесть и охотничий азарт. Отец и сын не раз ходили на кабана, лося и даже на медведя. Именно эти навыки — меткость, хладнокровие и сила духа, а не изощрённая хитрость пригодились графу сейчас. Тем более, в его руки попал нож Микелетто — остро заточенный клинок с длинным лезвием и удобной рукояткой, сменив хозяина, сразу стал продолжением руки Эриха. Корелья неосмотрительно сблизился с врагом, тотчас получил кинжалом под рёбра и схватился за бок. К счастью для него, удар был не настолько глубоким, чтобы Микелетто истёк кровью, но достаточно чувствительным. Негодяй понял: пора проявлять актёрский дар. Он захрипел и упал, заливая рыхлый снег чёрной кровью. Эрих с отвращением отбросил в сторону кинжал, и тут вмешалась Лукреция. Стоящая неподалёку испуганная вампирша внезапно преобразилась, став очень активной. — Убийца! Я расправлюсь с тобой! — не-мёртвая быстро подняла кинжал и приблизилась к Микелетто, подмигнув ему. Сообщник понял без слов, и когда Лукреция несильно провела клинком, схватился за шею и захрипел, будто действительно терял много крови. Фон Кролок видел Лукрецию со спины, а когда она орудовала кинжалом, вообще отвернулся. Смотреть на свирепую жестокость женщины, пусть и вампирши, было неприятно. — Утром ты сгоришь, — сказала она очень спокойно, без всякого злорадства, — собаке — собачья смерть. Подойдя к Эриху, сеньора прижалась к нему и неожиданно разрыдалась. Уткнувшись лицом в плащ красивого чужестранца, лицемерка всхлипывала и проливала фальшивые слёзы. На самом деле она наслаждалась изумительным ароматом морской свежести с нотами перечной мяты, немного резким, но по-мужски притягательным. Неожиданно Лукреция замерла: её совершенное обоняние почувствовало ненавистные отголоски можжевеловых ягод и бергамота. «Проклятый Вито! Осквернил своим запахом такую красоту!» То, что граф был чудо, как хорош, вампирша поняла, едва увидев высокую фигуру и классически правильное лицо с большими синими глазами и слегка выступающим подбородком. «Надменность и порода, — безошибочно определила Лукреция, — это то, что мне всегда нравилось. Я уже хочу его». По-своему истолковав молчание золотоволосой красавицы, Эрих отстранился и церемонно представился. — Граф Эрих фон Кролок, — почтительно поклонился он, придерживая полу плаща. Огромные зелёные глаза, полные слёз, смотрели на него с удивлением, вампирша явно была в замешательстве (вот что значит быть прекрасной актрисой!) — Это Вы?! Гость Витторио? Простите, сеньор. Я сейчас уйду. Вы возненавидите меня, узнав моё имя, — вампирша сжала губы. — Но почему? — удивился Эрих. — Потому что я Лукреция Борджиа, — прозвучало горестно и обречённо. — Впервые за прошлую и нынешнюю жизнь я стыжусь своего имени. Прощайте! Развернувшись и сделав несколько неуверенных шагов, вампирша неожиданно вскрикнула и осела на землю. Из-под распахнутого плаща выглянула юбка пышного платья и башмачок на шнуровке. — Что случилось? — бросился к ней фон Кролок. — Мне очень неловко… я подвернула ногу… Помогите мне встать, и я где-нибудь спрячусь до завтрашнего вечера… — Ну уж нет, — категорично ответил фон Кролок и взял вампиршу на руки, — Вы и так пострадали от нападения Микелетто. Я не могу этого допустить, — решительно добавил он. — Что же Вы обули башмачки на высоком каблуке… — укоризненно продолжил Эрих. — Обнимите меня, если Вам так удобнее. Лукреция с трудом сохраняла несчастное выражение лица. Она вновь ощущала аромат понравившегося мужчины, и её бессмертная душа ликовала. «План госпожи ожидает успех», — Корелья, уткнувшись лицом с снеговую жижу, довольно ухмылялся.ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ