Давнее дело

      По дороге в управление Штольман заехал на Парковую улицу. Он был здесь один раз. Сразу после отъезда Дударовых они с Анной подъехали посмотреть на свой дом-«подарок». Не заходя внутрь — снегу было много и дорожки были не чищены, — полюбовались им издали. Он напомнил им дом Спиридоновых: летом прошлого года Яков расследовал убийство Елены Спиридоновой вместе с делом фотографа Голубева. И Анна помогала…       Дом был двухэтажный, такой же аккуратный, также выкрашен голубой краской, от улицы его тоже отделял высокий деревянный забор, с широкими воротами и аккуратной калиткой. Мефодий остался на улице, а Яков по расчищенной дорожке пересёк палисадник и поднялся на крыльцо под навесом. Дверь отворилась легко, даже не скрипнув.       Услышав голоса, он пошёл на них, заглянув в залу, минуя гостиную, где Мария Тимофеевна и тётушка Олимпиада ссорились из-за способа вешания штор, и оказался в кухне. Анна сидела за столом, перед ней стояла тарелка щей, от запаха которых у Штольмана засосало под ложечкой, и «снимала пробу», дуя на ложку. Дородная краснощёкая кухарка — передник и половник в руке не оставляли сомнения в её профессии — почтительно ожидала вердикта хозяйки. Прасковья поправляла салфетку, а молоденькая девушка, лет шестнадцати, ставила хлебницу. Анна проглотила содержимое ложки и зажмурилась, застонав от удовольствия.       — Это лучшие щи, какие я пробовала в своей жизни!       — Так ещё отпробуйте, барыня! — обрадовалась кухарка. — Щи у меня всегда знатные.       — Знатные! — подтвердила Анна, отправляя в рот следующую ложку.       — А мне можно «отпробовать», раз знатные?       Женщины обернулись.       — Яша… Яков Платоныч! Как вы вовремя! Татьяна, подай ещё прибор для… барина.       — Щи из квашеной капусты? — спрашивал Яков, снимая пальто, подхваченное девушкой, которую жена назвала Татьяной, и усаживаясь за стол.       — Из квашеной, — истово кивнула кухарка. — Пост же, по-другому нельзя.       — С грибами, — нюхнув запах, поднимавшийся от щей, протянул Штольман. — А то ж, — довольно улыбнулась женщина. — Щи богатые. Вы как любите, барин: чтоб ложка стояла или пожиже?       — Зови меня Яков Платоныч, а не барин, — сказал Яков. — Я всякие люблю, — и, откусив от хлеба, предложенного Прасковьей, порядочный кусок, отправил в рот первую ложку.       — Как скажете, барин… Яков Платоныч.       Все замерли, пока Штольман смаковал щи. Татьяна аж рот открыла, Анна замерла с ложкой у рта, Прасковья прижала хлебницу к груди, повариха переложила половник в другую руку и оправила передник.       — Язык проглотишь! — наконец, произнёс Яков и зачерпнул следующую ложку.       Все выдохнули с облегчением. Прасковья поставила хлебницу на стол и строго взглянула на Татьяну — та закрыла рот. Когда щи были съедены, в кухню вошли сердитые друг на друга сёстры. Они бы, наверно, и здесь продолжали ссориться, но, увидев Штольмана, благоразумно промолчали.       — Мама, — сказала Анна, вставая из-за стола, — мы оставляем у себя Макаровну и Татьяну. Правда, Яков?       — Правда, — подтвердил Штольман, вытирая рот салфеткой, поданной Татьяной, и тоже вставая. — Всё было очень вкусно, — и повернулся он к Макаровне: — вы замечательная… стряпуха! — и женщина покраснела от удовольствия.       — Ну, вот и хорошо! — обрадовалась Мария Тимофеевна. — Спасибо Прасковье за рекомендации.       Старая служанка Мироновых по-доброму улыбнулась.       — А нас обедом здесь накормят? — осведомилась Олимпиада Тимофеевна, поджав губы.       — Щей у меня много, на всех хватит, — подхватилась Макаровна.       — Ну, тогда… — начала нервно Мария Тимофеевна, стараясь не смотреть на Якова. Ей показалось, что он слышал их с сестрой ссору, когда проходил в кухню, и она чувствовала себя несколько не в своей тарелке из-за этого.       — Садитесь, мама. Тётя Липа, присаживайтесь, — по-хозяйски распорядилась Анна. — Татьяна, что ты стоишь? Ставь приборы.       Девушка споро расстелила салфетки, поставила тарелки и положила рядом ложки, получив одобрительный кивок Прасковьи.       — Щи хлебать… на кухне… — недовольно произнесла тётушка.       — В столовой будем обедать, когда в дом переедем, — решительно сказала Анна. — Правда, Яков… Платоныч? — и улыбнулась, засмотревшись на мужа.       — Как скажешь, дорогая, — отозвался на улыбку Яков. — А мне пора на службу. — Обойдя стол, он подошёл к жене, поцеловал ей руку. — А другие комнаты я увижу после переезда, хорошо?       Анна согласно прикрыла глаза.       — До вечера, дамы, — склонился в галантном поклоне Штольман. — Приятного аппетита…       Вернувшись в управление, Яков велел Ульяшину узнать на постоялых дворах, снимал кто комнату на одну ночь… Коробейников был уже в кабинете и знакомился с делами из архива.       Яков бегло прочёл дело Штырёва — Фомки-медвежатника. В принципе ему уже всё было ясно. Остаётся уточнить некоторые детали да дать Коробейникову возможность самому прийти к выводам…       — Вы внимательно прочитали дело? — обратился он к помощнику.       — Да, — вскочил тот. — Могу рассказать по порядку…       — Садитесь, — махнул рукой Штольман. — К каким вы пришли выводам?       — Я думаю… — Антон Андреич собрался с духом и храбро посмотрел на начальника. — Братья Матвеевы ни при чём, Яков Платоныч. они не грабили и не убивали. Вот.       — Давайте и будем из этого исходить, — согласно кивнул Яков. — Тогда у нас два вопроса: первый — кто совершил ограбление?       — Монеты были найдены у двоих… Стрёмова и Штырёва. Значит, они были причастны к грабежу.       — Верно. И второй вопрос…       — Кто убил девушку? — подхватил помощник. — Значит, так. Штырёв вскрывал сейф и потому убить не мог… — Штольман кивнул, улыбнувшись, и Коробейников понял, что правильно рассуждает. — Стрёмов… У него был нож… но девушку убили ударом в висок… То есть… получается, что он тоже не мог убить…       — Почему вы так думаете?       — Зачем бить, если нож при себе и ты им мастерски владеешь.       — Мастерски?       — Штырёв-то убит одним ударом, прямо в сердце. Тут и козе понятно, что мастер бил… — и, смутившись, извинился: — Простите, Яков Платоныч… вырвалось…       — Всё в порядке, Антон Андреевич. Продолжайте.       Покраснев от удовольствия, Коробейников продолжил:       — Так… Если ни одни, ни второй убить не могли, значит… — Он поднял на начальника изумлённый взгляд, — был третий!..       — И братья на допросе говорили, что мимо них трое пробежали, — напомнил Штольман и похвалил помощника: — А вы, Антон Андреич, делаете определённые успехи.       Коробейников снова покраснел:       — Ну, скажете тоже, Яков Платоныч…       — Да вы не скромничайте. Вы молодец! — Коробейникова похвала начальника смутила до слёз, и он поспешно схватился за дело. — Вы правильно рассудили: был третий. Он и убил. Возможно, силу не рассчитал…       — Потому и через кусты ломились, а не тихо уходили… — согласился Коробейников.       — Да. Монет в сейфе было тридцать штук. У Стрёмы нашли десять. Значит, делили на троих — по десять на нос.       — У Фомы Штырёва нашли только одну, — возразил помощник.       — Остальные забрали себе подельники.       — То есть… вы хотите сказать, что следующим после девушки убили Штырёва? За что?       — Дело дошло до дележа… Монеты разделили легко, а бумажные-то деньги пропали…       — Братья Матвеевы нашли их в кустах, — припомнил Антон Андреич, — завёрнутые «в шальку» с кровавыми пятнами…       — Кто-то из грабителей уронил бумажные деньги… Хм, — Штольман взглянул на помощника, — почему кто-то? Третий и уронил: шальку только он мог сорвать с тела… Возможно, во время дележа началась ссора, взаимные обвинения, драка… у Стрёмы — нож, и Фомку зарезали… его долю поделили… тело скинули в Затонь…       — Так… Значит, сначала убили девушку как случайную свидетельницу, а затем Фому Штырёва… А потом?.. — Коробейников вопросительно взглянул на начальника.       — Потом они пошли прятать драгоценности.       — Драгоценности… Точно, как я забыл! — Антон Андреич перелистнул документы. — Здесь сказано, что… их утопили… возможно…       — Ничего они не топили, — отмахнулся Штольман. — Спрятали. На чёрный день.       — А прятали они их в крестильне… — догадался Коробейников. — У храма… Вот значит как отец Пахомий… — пригорюнился помощник. — Он тоже оказался случайным свидетелем. А такой хороший батюшка был…       — Не отвлекайтесь, Антон Андреич. Где нашли тело батюшки?       — Простите, — Коробейников выхватил нужный лист из папки. — Так… следы волочения… кровь… Его убили в дверях крестильни, потом отволокли за угол и бросили в кусты. Значит, что получается? Девушку убили случайно — раз. Фому уже сознательно, да ещё и утопили в Затони, чтобы тело быстро не нашли, — два. Отца Пахомия опять случайно — три. Потом — Стрёму… Выходит, что специально.       — Именно.       — Почему?       — Скорей всего, Стрёме не понравилось, что и отца Пахомия убили. А это уже каторга как минимум, а то и смертная казнь. Стрёма — вор, а не мокрушник. Он повздорил с убийцей… возможно, из-за монеты, что нашли потом у Фомки… вынул нож — и был убит…       — А почему же убийца деньги не взял? — помолчав, спросил Коробейников. — Такая сумма!..       — У него и так две доли было на руках. А монеты Стрёмы прямо указывали на него как на грабителя… и убийцу.       — А всплывшее тело Фомки только подтверждало эту версию.       — Да.       — Так, — Коробейников взъерошил волосы, думая. — Стрёма — четвёртое убийство. И что? Три смерти из четырёх — дело рук того, второго… в смысле, третьего…       — Посмотрите, Антон Андреич, как были убиты все жертвы, кроме Фомки.       Коробейников послушно прочитал заключения врача.       — Ударом в висок, — потрясённо произнёс он. — Откуда вы знали, Яков Платоныч?       — Доктор Милц рассказал.       — А он откуда знает? — Помощник прочитал подпись под заключением и поднял глаза на начальника. — И Лаврентий был убит так же. Значит ли это?..       — Значит, — твёрдо сказал Штольман. — Десять лет — не такой уж и большой срок. Убийца искал драгоценности, но не нашёл.       — А разве он не знал, где они спрятаны?       — Нет, — подумав, ответил Яков, — раз за десять лет их так и не забрал. Прятал их, скорей всего, Стрёма и подельнику места не назвал, а после Стрёминой смерти, возможно, убийца и пожалел, да поздно было.       — Да за десять лет-то он мог всю крестильню обыскать и найти!       — Не мог. Крестильню тогда строили, потом народу там всегда было много, а где именно Стрёма спрятал — не известно. Не ломать же фундамент. Лаврентий и то случайно обнаружил. Полы перекладывали и, уж не знаю как, фундамент задели. Кирпич и вывалился. Убийца увидел, как Лаврентий нашёл, и убил монаха. Поэтому сейчас убийца ищет способ покинуть Затонск. Вы отдали распоряжение?       — Да. Жандармы с охотой согласились. Скучно им: по их ведомству ничего не происходит. Только что и кого искать?       — Вот это, — Штольман выложил перед помощником рисунки, взятые у Селиванова.       Коробейников перебрал листочки.       — Сделаем, Яков Платоныч. Жаль, что мы примет убийцы не знаем.       — Знаем, Антон Андреич, — сказал весело Штольман, поднимаясь и проходя к своему столу. — Такую примету знаем!       — Какую?       — Наш убийца… левша!       — Почему левша? Ах… левша…- Коробейников схватил заключения и вчитался. — В правый висок!.. Яков Платоныч! Как вы… Я даже не подумал…       — Наýчитесь, Антон Андреич. Какие ваши годы!..