Пособие о том, как стать настоящим сильфом

— Не бойся, я тебя не трону, — Антон словно со стороны слышит свой немного севший от волнения голос. Ему определенно стоит прочистить горло, если он собирается сказать что-то ещё и быть уверенным, что собеседник его понял. Хотя, какой «собеседник»? Существо в клетке, у которой сейчас стоит парень, вжимается в противоположный угол с такой силой, что больше походит на загнанного зверя. В комнате полностью отсутствует естественное освещение, одинокая лампочка создает лишь полумрак, а удушливый запах сырости и затхлого воздуха неприятно проникает в легкие.       Клетка совсем маленькая, не больше метра на метр, с узкими и частыми прутьями. В такой не может поместиться человек. Чернов до последнего не хочет верить, что там сейчас может находиться человек. Темный угол, в который забилось существо, мешает рассмотреть детали, и Антон опускается рядом на колени, опасаясь оказаться слишком близко. Сердце в тревоге бьется сильно и быстро, совесть мешает развернуться и уйти, не дает закрыть глаза на все увиденное и забыть. — Как тебя зовут? — парень говорит шепотом, он все еще боится, что отец услышит его. Если Виктор узнает, что сын пробрался в эту комнату и ведет беседы с этим, то мало Чернову не покажется. Поэтому он коротко оборачивается к выходу, с опасением смотрит на приоткрытую дверь. Чтобы в следующую секунду вновь вглядываться в темноту, до которой можно дотронуться рукой. Тишина вновь повисает давящим грузом, становится хорошо слышно сбитое дыхание запертого, а также на фоне раздаются разговоры отца, который в соседней комнате ведет какие-то переговоры по телефону, не замечая отсутствия сына. — Я — Антон.       Чернов уже не надеется на ответ. Потом окажется, что в клетке сидел контрабандный зверь, парень так хочет поверить в то, что сейчас разговаривает с каким-нибудь детенышем медведя, но человеческая рука тянется из темноты, а Антона словно прошивает парализующий разряд тока. — Даня.       Чернов с ужасом смотрит в лицо человека, — нет, ребенка! — которому не больше четырнадцати. Всего на пару лет меньше, чем сейчас самому Антону. У него еще даже не сломался голос, пусть и говорит парень совсем тихо. На щеке расцветает впечатляющий синяк, который отдает фиолетовым. Рыжие волосы, конопушки по всему лицу. Антон собирает образ по кусочкам, не способный создать единую картину. Серо-зеленые глаза напротив смотрят пронзительно. Это смесь боли, отчаяния, страха и крупица надежды. Чернов не может поверить в то, что его отец зашел так далеко. — Помоги.       Даня с опаской двигается ближе к прутьям клетки. Взгляд Антона тут же фокусируется на синяках, которые браслетом обхватывают запястья пленника. Они отпечатываются на сетчатке, кажется, парень не может смотреть куда-то еще, кроме как на фиолетовые пятна. Это должно было быть очень больно. — Пожалуйста.       Голос Дани звучит еще тише, и его рука тянется сквозь прутья к Чернову. Парень пугается неожиданного движения и отклоняется назад. Но хотя бы это приводит его в себя. Он возвращается в прежнее положение, вновь опасливо оборачиваясь на дверь. Антон чувствует, что сидит на пороховой бочке. Хотел лишь взглянуть, убедиться в своей неправоте, а теперь не может уйти и все забыть. Потому что эти серо-зеленые глаза, которые, очевидно, покраснели от слез, смотрят сейчас в самую душу и не отпускают. — У меня есть… яблоко, — Чернов роется в своем рюкзаке, отмечая, что у него подрагивают руки, и это мешает сосредоточится. Чужие пальцы все же обхватывают запястье Антона, заставляя сына охотника вновь посмотреть в глаза того, кто сидит в заточении. — Помоги, пожалуйста, — вновь повторяет Даня, а Чернов пытается проглотить ком, вставший в горле. — Я все сделаю, все что ты захочешь, пожалуйста.       Антон думает о том, что даже если ему удастся выкрасть ключи у отца, то вывести парня из подвала, из самой дальней от выхода комнаты, не сможет. А потом Чернов замечает крылья за спиной Дани. Легкие, тонкие, прозрачные. Кажется, коснись их, и они исчезнут, как призрачный мираж. И, несмотря на плохое освещение, крылья красиво мерцают, что совершенно не вписывается в обстановку грязного подвала. — Ты сильф? — изумленно спрашивает Чернов, хотя уже и так знает ответ на свой вопрос. От этого осознания кровь замерзает в жилах. Зачем его отцу держать маленького сильфа в клетке? Что он собирается с ним сделать? И как он, шестнадцатилетний недоучившийся охотник, может повлиять на ситуацию?       Со стороны двери раздается женский крик. Это что-то на столько пугающее, болезненное, отчаянное, что все внутренние органы Антона закручиваются в спираль. Пальцы Дани сильнее сжимаются на запястьях, из-за этого Чернов хорошо ощущает, как парня трясет. Женщина не перестает кричать. — Помоги, пожалуйста, помоги, — как мантру повторяет сильф, в то время как по его щекам катятся слезы. Антон слышит тяжелые шаги отца за своей спиной, понимая, что никогда не сможет забыть эти испуганные серо-зеленые глаза.       Чернов открывает глаза, резко садясь на кровати и выходя из своего самого страшного кошмара. Прошло уже около восьми лет, а этот сон до сих пор мучает охотника, преследует везде, куда бы он не направился. Парень стирает холодный и липкий пот со лба, стараясь дышать и успокоить сердце, которое готово вот-вот выпрыгнуть из грудной клетки.       Антона командировали в Грецию в добровольно-принудительном порядке, потому что в Афинах разбушевались темные, и, определенно, назревало что-то серьезное. А Орден, местный филиал охотников на нечисть, к такому явно был не готов. Поэтому Чернову пришлось переезжать в срочном порядке, надеясь, что «годовой отпуск» не затянется надолго. Хотя, признаться, бросить все и уехать было не так уж и сложно. У Антона не было ни жены, ни детей, его работа не требовала личного присутствия, знакомства этот парень заводил легко, а объектов для охоты в главной столице Греции было предостаточно.       Жить в общежитиях Ордена Чернову не нравилось. Там обитали в основном дети, проходящие обучение, либо же те, чьи родители погибли во время охоты. Встречались также и лица более взрослые, но, в основном, угрюмые, замкнутые и одинокие. Такая атмосфера не устраивала парня, он остро нуждался в общении и веселье. Решение снять комнату в квартире пришло быстро и легко, но на поиски пришлось потратить пару недель. И не потому, что охотник придирчиво выбирал себе соседей помоложе, а потому, что арендодатели неохотно шли на контакт с иностранцем. А может им просто не нравились русские, но Антон предпочитал не уточнять этот факт.       Очередная переписка с хозяином потенциального жилья начиналась стандартно. Чернов сразу предупредил, что он русский, что он курит, а также не имеет домашних животных, однако, у него есть разрешение на хранение оружия, которым он обязательно воспользуется при необходимости. И вместо натянуто-вежливого отказа шатен сразу же и без лишних уговоров получает согласие. Любопытство тут же вгрызается в Антона: кто же живет в этой квартире, если арендодателя не напугали такие характеристики потенциального жильца? Может там вообще притон? Или его будущий сосед даже не подозревает, кого именно хозяин квартиры собирается подселить к нему? Это определенно должно быть весело!       Высокий грек уже через несколько часов после переписки проводит короткую экскурсию по квартире, показывая охотнику его будущие владения. А также мужчина сдирает с него квартплату сразу за несколько месяцев вперед. Это должно насторожить Антона, но лишь сильнее подогревает его интерес. На момент заселения соседа на месте не оказывается, но хозяин квартиры описывает его как молодого переводчика, который уже год живет у него и исправно платит. На этом, впрочем, характеристики заканчивались. А парень тут же понимает, что может держать в своей комнате хоть целую коллекцию оружия, главное, чтобы без задержек платил за жилплощадь. И не то чтобы Антона подобное не устраивает, потому что он получает ключи и, вспоминая несколько недель поиска, наконец может выдохнуть спокойно.       Чернов расставляет по местам немногочисленные вещи, подключает провода своей техники и громко слушает музыку. У парня хорошее настроение, он думает о том, что командировка в Грецию может оказаться не такой уж и отстойной. Охотник успел уже познакомиться с главой местного Ордена, которая предоставила ему пару недель на адаптацию, но шприц с сывороткой все же выдала, на всякий случай. В Афинах всегда нужно быть начеку, ведь никогда не знаешь, кого встретишь во время обычной прогулки. А что может простой смертный против нечисти? Пусть даже и обученный с самого детства драться и обращаться с оружием, знающий привычки и слабости той или иной темной расы. И, конечно, впитывающий ненависть ко всему сверхъестественному. Не только к темным, которые по большей части приносили вред обычным людям или убивали их, но и к светлым. Богам и их творениям выделялась особая часть обучения и пристального внимания.       Охотникам было запрещено иметь какие-либо связи со светлыми, особенно со святошами-жрецами, что так упорно поклонялись Всевышним и продвигали свою веру. Правда, Орден сотрудничал с сильфами, получая от них кровь и изготавливая ту самую сыворотку. Она помогала охотникам, не имеющим никакой сверхъестественной силы, распознавать нечисть, а также увеличивать скорость реакций и движений, силу и выносливость. Неудивительно, что при всем этом сыворотка была довольно токсична, и ученые Ордена строго настрого запрещали использовать её чаще, чем раз в месяц. Конечно, не редко встречались охотники, которые пренебрегали этим правилом, после чего не доживали даже до сорока.       Антон никогда не понимал вражды между Орденом и светлыми. По сути, они сражаются на одной стороне, защищают ни о чем не подозревающих людей от нечисти и делают этот мир лучше. Светлые же, в свою очередь, никогда не лезут к охотникам, а те в свое время перебили немало жрецов, в попытке прекращения распространения веры в четырех Богов. Ведь чем меньше человек верит, тем меньше влияние Всевышних. Возможно, когда им удастся искоренить эту веру, пропадет и нечисть, которой неоткуда станет черпать силы.       Это, и еще тысячу причин вражды слышал Чернов на лекциях, но все равно не смог пропитаться ненавистью к светлым. И при этом, все же, к уставу Антон относится серьезно. Дружбу со светлыми не заводит, но и в открытое противостояние не лезет. Старается придерживаться нейтралитета, не позволяя себе вольностей. Знает ведь, какое может быть наказание за подобные промахи. У него и без этого было не мало «косяков». Парень слишком совестливый и честный для такого грязного дела, но прекрасно понимает, что без этого он уже не сможет. Поэтому взводит курок при виде очередной полуденницы, прекрасно осознавая, чье лицо он будет видеть ближайшую пару недель в кошмарах.       Из-за громкой музыки Чернов не слышит, как его сосед возвращается в квартиру. Единственное, что за время короткой беседы успел узнать охотник у арендодателя — фамилию парня. Дайер — не звучит, как что-то греческое. Антон очень надеется, что его сосед знает английский, потому что он сам знает греческий на уровне: «привет», «спасибо», «дайте мне пачку Мальборо».       Когда раздается весьма громкий тройной стук в дверь, парень дергается и ударяется головой о стол, под который он залез для того, чтобы подсоединить провода. Парень шипит, пытается вылезти и повернуться, наконец, лицом к соседу, которому до этого представлялась лишь его задница. Потому что он, конечно же, не закрыл дверь, и Дайер, скорее всего, уже во всю потешается над видом охотника. Да уж, не с этого он собирался начать новое знакомство. Хотя Чернов проиграл по всем фронтам, ведь он забыл купить пива по дороге в квартиру (которым хотел отметить знакомство), да еще и сейчас предстал перед соседом босиком, в трениках и растянутой футболке с глупым принтом какого-то мультфильма. Найти такую на почти двухметрового парня не очень-то и просто, но вполне реально. А еще, его руки были украшены всевозможными браслетами, фенечками и кольцами, будто ему вовсе не двадцать четыре, а пятнадцать.       Антон наконец выпутывается из проводов и своих конечностей, поднимая взгляд от ног соседа к его лицу. Наверное, из-за удара или резкого подъема в глазах все расплывается секунду, и парень напротив, что облокачивается на косяк, расплывается в ярко-жёлтое пятно, которым, после долгой фокусировки, оказался спортивный костюм, надетый на парня. Чернов уже придумал шутку, готовый её озвучить, но лишь шокировано замер на месте с протянутой для рукопожатия ладонью. Он видит лицо своего соседа и думает, что просто сошел с ума. Потому что это самое лицо является ему в кошмарах на протяжении восьми лет. Правда, во снах рыжеволосому пареньку четырнадцать лет, а стоящему напротив парню никак не меньше двадцати. И у него точно никогда не было недельной щетины на лице. Но все же схожесть невероятная. — Даня? — неуверенно спрашивает охотник на русском, и ему хочется закричать: «Ты же умер!». Но он боится выставить себя психом перед соседом, который так же непонимающе смотрит в ответ, напрочь игнорируя протянутую руку. Собеседник же замирает на месте, словно испуганная лань. — Ненавижу, — приглушенно произносит Даня по-русски, не отрывая взгляда от соседа. Он делает шаг навстречу Антону, замахиваясь и ударяя того в челюсть. Охотник не пытается даже прикрыться или увернуться, и Дайер наносит еще один удар, он буквально сносит Чернова с ног и валит на пол, а сам устраивается сверху. — Ненавижу! — рыжий бьет достаточно сильно, особенно для представителя такой мирной расы.       Сильфам нельзя причинять вред людям, это против их природы, даже мысли о подобном вызывают отторжение. Смешно, что создатель привил своим детям такую любовь к людям, что те стали перед ними абсолютно беззащитными. Антон слышал историю о том, что однажды сильф убил человека. Может дух ветра сошел с ума или просто перестарался, защищая какую-нибудь девушку от насильника в подворотне — итог был один. Из-за угрызений совести сильф начал сильно болеть, постепенно отказывали органы, и в конце он умер.       Чернов не предпринимает никаких попыток прекратить избиение. Он лишь на инстинктах сжимается в комок, прикрывает руками голову и лицо, чтобы сильф не убил его ненароком. Парню кажется, что он ощущает всю ненависть и боль Дани. В ударах, которые приходятся по его телу, в словах, которые ранят не меньше. У Антона низкий болевой порог, и это еще одна причина, по которой из него выходил плохой охотник. А сейчас Дайер бьет его изо всех сил, так, что парень тихо стонет сквозь зубы. Охотник и не думает пошевелиться или подать голос, чтобы попытаться оправдаться. Антон заслужил, он виноват в смерти всех тех, кто был в том плену. Парень не знает, как выжил Даня, и смог ли спастись кто-то еще. Но хорошо знает, что Орден нашел трупы. А значит сильф потерял часть своей семьи. И в этом виновата лишь трусость Чернова. — Чертов ублюдок! Что ты тут забыл?! Пришел доделать то, что не закончил твой отец?! — голос Данилы срывается на крик, и парень в какой-то момент останавливается. Замахивается, кулак висит в воздухе и подрагивает, а сам сильф загнанно дышит так, будто он вновь в той маленькой клетке, которая давит на него со всех сторон. Но он все еще сидит на Антоне, придавливает его к полу и будто правда ждет ответа. — Я бы никогда… никогда, — Чернов не может подобрать слов, потому что просто не ожидал таких обвинений. — Я думал, ты мертв! Ты снился мне! — эти слова звучат так жалко и совсем ничего не объясняют. Парень чувствует паузу, он наконец убирает руки от своего лица и смотрит на сильфа. — Ты снился мне! — передразнивает Даня, словно он маленький ребенок. Только вот детские слова вряд ли будут звучать так агрессивно. Потому что сильф почти кричит, будто даже тут он пытается задавить охотника, втоптать его в самое дно, раздавить. — А мне восемь лет снилось, как я сидя в клетке прошу тебя помочь, в то время, как твой отец убивает мою семью! Как ты приносишь мне чертовы яблоки, а моя мама кричит от боли! Она кричит, чтобы твой отец отпустил нас, чтобы он пощадил её детей! — Мне жаль, — Антон хочет рассказать о том, как плохо он чувствовал себя, когда понял, что опоздал. Как все эти годы жил с этим грузом. Как ему жаль, и что он на все готов. Но все эти эмоции смешиваются в кашу и их совершенно не получается обличить в правильные слова. — Тебе жаль? — будто всерьез переспрашивает сильф, выпрямляясь в спине, а после начиная смеяться. Холодно, колко, почти безжизненно. Антон не видит его лица, но может это и к лучшему. — Да ты можешь в задницу засунуть свою жалость! — Рыжий тянет футболку охотника, почти хватает его за грудки и встряхивает, чтобы тот посмотрел в глаза Дани. — Знаешь, что я хочу сейчас? Взять нож и всадить его в твою грудную клетку столько раз, сколько твой отец резал мою семью. Только вот ты сдохнешь раньше, чем я успею дойти хотя бы до половины. — Давай, — тихо отвечает Антон. — Я постараюсь не умирать как можно дольше, — а потом он кивает в сторону своего еще не разобранного чемодана. — Там есть нож, можешь взять, — на самом деле Чернову страшно. Очень страшно, что Дайер сейчас и в самом деле схватит нож и убьет его. Охотник не готов умирать, но… он просто не может дать отпор Дане. Только не ему. И поэтому Антон просто смотрит в глаза сильфа, пытаясь найти в них хоть каплю разума. Он пытался убедить себя в том, что Данила лучше, чем его отец, и что парень не станет убивать. — Да мне не нужно твое чертово разрешение! — срывается Дайер, будто всего пару слов смогли вызвать в нем целый взрыв. — Я бы хотел резать тебя на кусочки несколько дней, наслаждаясь твоими страданиями. Но это мне не поможет. Это не вернет мою семью, понимаешь? И от этого мне не станет легче.       Чернову хочется так много сказать сильфу, но он боится. Боится, что это только разозлит еще сильнее парня, что он не поймет его и никогда уже не сможет простить. Но и молчать охотник не может, поэтому так старается подобрать слова, игнорируя боль, что расползается по всему его телу. Думать тяжело, но другой возможности говорить у парня может и не выдаться. — Что я мог сделать? — голос у Чернова тихий, но твердый. — Что ты хотел, чтобы я сделал? Стащил ключи и выпустил вас? Но это бы ускорило вашу смерть. Набросился на отца? Но это бы ускорило мою собственную смерть. Я ничего не мог, — он опускает глаза на мгновение, а потом снова смотрит на Даню и честно говорит: — Нет. Мог. Я мог рассказать обо всем Ордену. И они убили бы отца. Ты бы смог на такое пойти? Смог бы убить последнего родного человека ради меня? Ради кого-то, кого не знаешь?       Чернову хочется рассказать, что его мама умерла на охоте, когда ему только исполнилось десять. Что отец остался единственным его родственником, и что парень любил его, несмотря ни на что, всей душой. Потому что это его папа, который не бросил своего ребенка и стал воспитывать в одиночку, хотя мог сдать в общежитие охотников и заниматься делами без «балласта». Что даже в тот момент, когда Виктора изгнали из Ордена за связь с темными, Антон не смог отвернуться от отца. Его тогда, как будущего охотника, усыновила другая семья (таковы были порядки), а он все равно продолжал бегать к своему папе. Даже несмотря на запрет и наказания, что могли последовать, если бы его поймали.       Антону хочется рассказать, что новая семья узнала о похождениях парня в самый неподходящий момент, так что они посадили его под домашний арест и он никак не мог помочь сильфу. А, точнее, он никак не мог сделать такой тяжелый для него выбор. Шестнадцатилетний подросток не мог подписать собственному отцу смертный приговор. А когда совесть, что грызла охотника все те пару дней, проведенные взаперти, пересилила, то было уже поздно. Он рассказал обо всем новой семье, которая вместе с другими охотниками отправилась в то место, где держали сильфов. Только там они не нашли никого живого. Трупы изгнанных ранее охотников, нечисти и семьи Дани. Умерли все. В том числе и Даня, хотя трупа его Антон не увидел. Просто не смог себя заставить. Поэтому и считал парня мертвым все это время. — Я хотел, чтобы ты сделал хоть что-то, понимаешь? Хоть что-то! Знаешь, тот четырнадцатилетний я умер бы, чтобы спасти чужие жизни. Чужие невиновные жизни, которые не сделали ничего плохого, — говорит парень серьезно, и его слова не звучат как ложь. — Сколько невинных жизней должен был забрать твой отец, чтобы ты понял, что он делает что-то не так? Мои родители ведь понимали, как важна кровь сильфов. Они готовы были отдать ее добровольно для сыворотки, чтобы дать шанс людям в борьбе с нечистью! Но твоему отцу этого было мало. И он все равно умер. Как и вся моя семья. Один, — Даня будто показывает рукой одну чашу весов, на которой лежит жизнь отца Антона, — против семерых, — уже другая чаша. — Не самый честный расклад.       Дайер поднимается на ноги, делая несколько шагов в сторону. Чернов почти не шевелится, только наблюдает за Данилой со стороны. Что же тот выберет — здравый смысл или нож? — Надеюсь, ты доволен своим выбором, — холодно произносит сильф, проводит ладонью по своему лицу и шумно вдыхает. И произносит прежде, чем покинуть комнату: — Надеюсь, у тебя хватит ума не оставаться тут надолго.