***
Просыпается Даня окончательно, когда на улице постепенно поднимается из-за горизонта солнце. Желудок отдаётся болезненным спазмом, напоминая, что им больше нельзя так много голодать. И что он хочет есть, вообще-то. В коридорах уже бродят то ли больные, то ли медперсонал. Из-за закрытой двери их не видно, но слышно. — Антон, — негромко зовёт парня сильф, осторожно перебирая его волосы, чтобы не вырвать из сна резко. И когда Чернов открывает глаза, продолжает: — Добудешь еды? Хоть какой-нибудь. Антон какое-то время смотрит на Даню, сонно хлопая глазами и будто бы не понимая, где он находится. А после резко подскакивает с кровати, спросонья путаясь в ногах. — Да, сейчас что-нибудь найду. Я быстро. Выглядит Чернов после сна в одежде немного помятым, но даже не смотрит на себя в зеркало, перед тем, как выскочить из палаты. — Только не убейся по пути, пожалуйста, — улыбается Дайер, прежде чем Чернов успевает скрыться. Парня нет не меньше пятнадцати минут. Даня знает точно, потому что постоянно смотрит на висящие в палате часы. Оставаться одному удивительно… Некомфортно. Будто за этот долгий месяц Эрасмос приучил Дайера к тому, что он — это больше чем один. Сильф вновь рассматривает свои пальцы. И считает их на всякий случай, чтобы точно быть уверенным в том, что он уже не спит. Данила сворачивается на кровати под одеялом и думает о том, что лучше бы они дождались обхода медсестры и спросили еды у нее. Антон появляется в его палате тяжело дыша, словно бежал все это время. Впрочем, судя по покрасневшему лицу, в самом деле бежал. В руках у него букет тюльпанов и большой пакет, которые он и вручает Даниле. Сильф тянет руки так, будто ребёнок получает новогодние подарки. — Прости, пиццу я поблизости не нашел. Но могу заказать, если хочешь. В пакете — мороженное, киви, бананы, яблоки, какие-то конфеты и вафли, и даже картошка фри, а еще гамбургер, который Антон явно взял для себя. Даня выкладывает все это добро вокруг себя, но все равно оставляет место, чтобы Чернов мог сесть рядом с ним. — Надеюсь, этого хватит, — неуверенно говорит Антон. — Если нет, я еще в магазин схожу. — Этого хватит, — кивает Дайер, чтобы парень больше не срывался бежать в ближайший магазин. Осмотрев все свои дары, Даня притягивает к себе букет цветов и вдыхает их аромат. Он и правда скучал, и теперь чувствует в грудной клетке странное тепло. Это почти ностальгия по тем временам, когда Антон приносил тюльпаны в их квартиру. Когда они были связаны. В голове тут же начинает формироваться ещё одна закономерная и пугающая мысль, но парень её отметает. Думать об этом сейчас не хочется. Данила отдаёт гамбургер парню, который устраивается рядом. А сам берет картошку, потому что она может остыть и стать невкусной. — Я хочу домой, — негромко делится с охотником сильф, устраиваясь удобнее под его боком. — Ты уверен? — уточняет Антон. — Может стоит еще побыть под контролем врачей? — Да, — уверенно произносит Даня, жадно проглатывая картошку. — Есть и спать я смогу и дома, так что не думаю, что есть необходимость здесь оставаться надолго, — парень заедает все это мороженным и еле проговаривает. — И мне хочется скорее вернуться к привычной жизни. Антон молчит какое-то время, рассматривая свои ноги, а после поднимает глаза на Даню и неуверенно спрашивает: — Что… что ты теперь планируешь делать? — Не знаю, — пожимает плечами Дайер, как-то потеряно рассматривая наполовину съеденное мороженое. — Надо с чего-то начать. Хотя бы просто вернуться в привычное место, увидится с… — парень перебирает в голове имена и не знает, какие назвать. Кто из его друзей жив? Софию, например, он сам убил. — С друзьями. С Эрикой. С ней… Все в порядке? Данила не называет других имен, потому что сейчас не готов к тому, чтобы услышать о чужих смертях. Но должен знать, что с его опекуном. Даже если это разобьёт его сердце. — С ней все в порядке, — успокаивает его Антон. — Она сейчас в Афинах, присматривает за детьми жрецов. Звонит Дамиану каждые два часа, узнает, как у нас дела. — Хорошо, — кивает Даня, выдыхая с облегчением. Про остальных он узнает в Афинах. — А ты что собираешься делать, когда мы вернёмся? — Я… не знаю, — Антон смотрит на парня растерянно. — Ордена больше нет. Все мертвы. Я не знаю, что мне теперь делать. Он выглядит очень потерянным и даже немного испуганным. Кажется, до этого у него была цель — найти Даню и помочь ему. Теперь, когда она достигнута и можно пытаться жить, как раньше, Антон понятия не имеет, что ему делать. Даня поднимает руку и полуобнимает Чернова, проводит пальцами по его волосам. Пытается успокоить, как совсем недавно его самого успокаивал охотник. Кажется, они оба в полном раздрае, и никто из них не знает, что делать дальше. — Ну, нечисть никуда не делась. Так что Афинам понадобятся охотники. Так что не думаю, что ты останешься «без работы», — произносит сильф, а потом осекается. — Если ты, конечно, все ещё хочешь этим заниматься. — Да что мы можем? — морщится Антон. — Нас осталось двое, у нас нет даже сыворотки. Наверное, это просто оправдание. Потому что всегда можно попросить помощи у других городов, где остались филиалы Орденов. Конечно, нет ни одного города, где Ордер был бы так силен, как в Афинах, месте, где впервые появились охотники. Но без защиты Афины точно не останутся. — Мне… страшно, — признается Чернов. — Я не хочу умереть, как они все. Мы всего лишь люди, у нас нет ни шанса против Богов. — Я буду с тобой, — произносит Дайер быстрее, чем успевает даже подумать. И это оказывается чертовски искренне. Если бы он подумал хорошо, то его затюканное сознание точно не стало бы говорить что-то настолько честное. — Чтобы ты не решил, остаться охотником на нечисть и сражаться или выращивать тюльпаны на ферме в Голландии и взламывать иностранные банковские счета. Сильф продолжает гладить парня, прижимая его к себе покрепче. Даже мороженое оставляет в сторону, потому что сейчас есть дела поважнее, чем его голод. — Мы что-нибудь придумаем. И справимся со всем. — Но если я буду выращивать тюльпаны, то тебе это понравится больше, да? — смеётся Антон. — Ага, мне больше понравится, если ты станешь цветочным наркобароном, — улыбается Даня, а потом пихает парня в бок, но не сильно. — Ешь, а то остынет и станет невкусным. — Значит собираем вещи и переезжаем в Голландию? — смеется Антон. — Ага, — поддерживает его Даня. Они все же едят каждый свою еду. Правда получается не очень равноценно, ведь у охотника только гамбургер, а у сильфа все остальное. Так что Дайер, когда чувствует себя наполовину сытым, пытается накормить чем-нибудь ещё Чернова. Кроме, разве что, тюльпанов. Их парень ест сам, и откусывает очередной бутон, когда в палату заходит та самая знакомая Дамиана, которая устроила их здесь. — Доброе утро, — улыбается женщина и осматривает монитор с показателями Данилы. Записывает что-то в планшет, а потом отключает от сильфа датчики. — Состояние у Вас хорошее, стабильное. — Когда мне можно будет уйти? — тут же спрашивает Даня то, что его интересует больше всего. — Я бы, конечно, рекомендовала побыть здесь минимум неделю. Но что-то подсказывает, что Вы не послушаете, — говорит доктор, на что сильф утвердительно кивает. — Тогда побудьте тут хотя бы до завтрашнего утра. Антон смотрит на врача с беспокойством. Его знания греческого все еще не очень хорошие, так что он явно не особо понимает, о чем говорит женщина. — Ты уверен? — спрашивает он у Дайера. — Может лучше остаться чуть подольше? Вдруг тебе станет хуже? Мы ведь даже скорую вызвать не сможем, потому что им не объяснишь, в чем проблема. Даня не знает, вздыхать ему или улыбаться от такой заботы. Он вновь проводит рукой по волосам Антона, только потом понимая, что врач все это время видит их в этом виде — обнимающихся в одной кровати. И… Это немного смущает на самом деле. Но Дайер все равно не может отодвинуться от охотника даже на пару сантиметров даже на пару минут. — Док, мне может стать хуже? — уточняет сильф, дабы успокоить совесть Чернова. — Если Вы будете хорошо питаться, спать не меньше девяти часов, гулять на свежем воздухе — все будет хорошо, — кивает женщина. — Если, конечно, никто не решит в Вас стрелять. Я бы Вас оставила только для того, чтобы мы могли ставить Вам капельницы. И, возможно, за это время Вы бы согласились посетить психолога. Даня морщится при упоминании последнего. Это определенно не то, чего он хочет. Потому что рассказать кому-то чужому то, что происходило в последние месяцы его жизни… Нет. Сильф даже Антону рассказывает с трудом и не все. А ведь Чернов обладает наивысшим уровнем доверия. — Я попрошу Дамиана ставить капельницы, он врач, так что справиться, — Дайер почти игнорирует это страшное слово «психолог», а потом обращается уже к Антону. — Она говорит, что если в меня не будут стрелять — я буду в порядке. Следующим после тюльпанов в списке моих желаний стоит долгий душ. Антон смотрит на доктора с сомнением, словно не верит в то, что перевел ему Даня. А после все же кивает и говорит: — Хорошо. Но я буду спать с тобой, — он понимает, что сказал через мгновение и заливается краской. — Блядь. Я имею ввиду, чтобы я буду следить за тобой. И ты мне сразу скажешь, если что-то не так. Договорились? Дане хочется одновременно засмеяться от слов Чернова и заключить в объятия этого непутевого охотника. Врач будто понимает, что происходит в этой палате несмотря на то, что между собой парни общаются на русском. Женщина обещает, что через час придет медсестра и принесет новый пакет с каким-то раствором для капельницы, и уходит. А Дайер лишь надеется, что это время им выделили не для того, чтобы они выполнили Антоново «спать с тобой». — Договорились, я все же не мазохист, чтобы страдать в одиночку, — ухмыляется Данила. Он… на самом деле постарается быть честным с Антоном в этом плане. — В душе тоже будешь следить за мной? Потрешь мне спину? Наверное, шутить так не стоит, особенно, когда они полулежат на одной кровати в обнимку. Потому что в данный момент в их действиях нет совершенно никакого сексуального подтекста. Не было до тех пор, пока Чернов так не покраснел от собственного предложения. А Даня просто поддержал. И только сейчас сильф понимает, что он одет в какую-то дурацкую больничную сорочку, что делает все еще более неловким. Антон краснеет еще сильнее, хотя кажется куда уж? Отводит взгляд, глядя куда-то на стену за спиной Дани, а не на самого парня. — Если ты хочешь, — бормочет Чернов. — Ну да, вдруг у меня от горячей воды давление упадет. Или поднимется, — Дайер произносит серьезно, а потом смеется. Он перекладывает наполовину «обглоданный» букет а тумбочку у кровати, а также единственно уцелевшее киви. Парень отрешенно думает о том, что даже не успел заметить момента, когда съел столько. Кажется, ему придется научиться есть медленнее и меньше, чтобы мозг привык к тому, что больше они не будут голодать и мог наслаждаться процессом. Сильф устраивается удобнее на кровати и почти ныряет под руку Антона, чтобы тот вновь его обнял. Чернов прижимает к себе Даню, снова гладит его по голове, перебирает пальцами отросшие за последнее время волосы. А после тихо спрашивает: — Ты хочешь, чтобы я остался? Ну потом, когда ты вернешься в норму. Ты ведь теперь больше не привязан ко мне, — он продолжает нежно перебирать волосы Дайера, словно не замечает этого. — Ты в самом деле простил меня? Или говорил так, потому что момент был такой? Сердце сжимается от упоминания того, что Даня больше не привязан к Антону. Для сильфа это не было наказанием, пусть и в самом начале он считал иначе. Эта связь делала его полноценным, даже несмотря на отсутствие крыльев. А сейчас этого нет. Бог разорвал их цепь, и теперь Дайер вновь чувствует себя потерянным и разбитым. И поэтому парень сильнее прижимается к боку Антона и сжимается. Будто эти объятия могут спрятать его от боли. Сейчас ему хочется открыть рот и закричать. Именно поэтому Данила молчит так долго, глуша в себе крик, чтобы выражаться нормальными словами. — Я сказал об этом не потому, что думал, что умру, — Дайер начинает именно с этого, потому что подобное кажется менее болезненным. — Это правда. И поэтому ты тоже больше не привязан ко мне. Говорить об этом больно. Мысль о том, что Антон примет его прощение и уйдет, еще более болезненная, чем воспоминание о потерянном запечатлении. — Ты хочешь, чтобы я ушел? — спрашивает Чернов. Молчит пару мгновений, а после тихо добавляет: — Потому что я не хочу уходить. Данила чувствует, как у него начинают жечь глаза. И сильф сжимается сильнее, прокручивая слова Антона в своей голове раз за разом. Дайер ведь отпустил его, простил, а Чернов все равно хочет остаться. Он говорит о времени, когда Даня уже будет в порядке и о нем не нужно будет заботиться. И все равно охотник хочет быть с ним. — Нет, — выдыхает Данила, чувствуя, как все его тело начинает трястись. — Я не хочу, чтобы ты уходил. Парень всхлипывает, чувствуя, как воздуха не хватает. Дайер жмуриться сильнее, но слезы все равно не возможно удержать. Как будто все его осколки вдруг выстраиваются в единый пазл. Как будто все его страхи вдруг становятся такими незначительными. Как будто Даня отпускает наконец Эрасмоса и говорит о том, что Бог был не прав. — Он сказал, что это чувство вины, — сбивчиво говорит сильф, пытаясь успокоиться и постоянно вытирая щеки. Ему стыдно, но он никак не может это остановить. — Что ты не останешься со мной, получив прощение. Что это жалость. Что я никогда не буду важен для тебя настолько, насколько ты важен для меня. Антон выглядит растерянным, а еще немного напуганным. Он обнимает Даню, хлопает его по спине, бормочет что-то невнятно и в целом ведет себя как любой мужчина при виде чужих слез — то есть бестолково. — Эй, я никуда не уйду, обещаю, — наконец говорит Чернов хоть что-то внятное. — Я так долго тебя искал не для того, чтобы сразу же сбежать. Я… я не знаю, что буду делать дальше в этой жизни. Но я бы хотел остаться… рядом. Парень отстраняется, смотрит на Даню, а после осторожно проводит рукой по его щеке, стирая слезы. Взгляд у него при этом по прежнему немного испуганный, но еще в глубине глаз можно увидеть нежность. — Обещаю, что буду рядом. Ну… если ты меня не прогонишь. Антон только делает хуже. Нет, на самом деле от его слов Даня чувствует себя невероятно легко и хорошо, будто тяжелые тиски, до этого сжимавшие его грудь — отпускают. Но после таких признаний и касаний совершенно невозможно успокоится и перестать рыдать. И, похоже, сильфу это было на самом деле нужно. Дайер вообще впервые за много месяцев позволяет кому-то увидеть себя таким слабым и расклеившимся. — Я ни за что тебя не прогоню, — всхлипывает вновь Данила, вновь растирая уже покрасневшие глаза. И смеется. — Прости, я не знаю, как все это остановить. — То есть я могу раскидывать носки по дому, включать музыку по ночам и воровать твою еду, и ты все равно меня не выгонишь? — немного нервно смеется Антон, явно пытаясь как-то разрядить обстановку. — Эй, не плачь, — говорит он. — Все же хорошо. Это, конечно, не помогает. На лице у Чернова — растерянность, он явно понятия не имеет, что ему делать в этой ситуации. Он пару секунд просто пялится на Даню, а после словно собирается с силами, подается вперед и мягко, неуверенно целует сильфа. Дайер замирает на пару секунд удивленно, кажется, этот поступок Антона будто перезагрузил всю его нервную систему. Или обрушил окончательно. Но слезы больше не грозят принести обезвоживание, и это явно более приятный способ, чем пощечина. Данила отстраняется от охотника и говорит: — Нет, ну на носки я не подписывался, — а потом смеется, показывая, что на самом деле это все шутка. У сильфа губы соленые, а щеки холодные. Парень обнимает Чернова за шею, вновь притягивает к себе и целует. И это самая правильная вещь, которая происходила с Даней за последние месяцы.Часть 47
4 мая 2021 г. в 13:00
Дайер стоит напротив зеркала и смотрит на свое отражение. У него безучастное скучающее выражение лица, синяки под глазами и крайне бледный вид. А еще пугающие голубые глаза. Губы шевелятся без команды и произносят:
— Ты достаточно отдохнул? У нас задание.
Данила кричит, потому что у него больше нет сил продолжать их бесконечный Божественный поход. Лицо сильфа не меняется, оно даже не дёргается и на секунду. Крик остаётся где-то невозможно глубоко, в его голове. Потому что сам Дайер вновь заперт в тёмном пространстве без тела и возможности быть услышанным.
Сильф просыпается от того, что его схватили за плечи и трясут.
— Даня, Даня, — зовёт его по имени Антон.
Чернов выглядит растрёпанным после сна, а ещё очень испуганным. Чернов прижимает к себе Данилу, когда видит, что тот открыл глаза. Гладит его по спине и шепчет успокаивающе:
— Все хорошо, все хорошо. Я тут… не знаю, нужно ли тебе это. Но я рядом.
В палате полумрак, и это отличается от черной пустоты, которая была во сне. Сильф делает жадный вдох, прижимается к Чернову и старается окончательно проснуться. Он больше не в пустоте, не один, и Даня цепляется за охотника с такой силой, что ему должно быть больно.
— Свет, — с трудом проталкивает слова из лёгких сильф.
— Да, хорошо, — бормочет Антон, продолжая гладить Даню. — Отпустишь меня? Я включу свет и тут же вернусь.
Дайер вцепился в него с такой силой, что встать Чернов просто не сможет. А включить свет, оставаясь на кровати, просто не получится. Сильф ничего не говорит, потому что все силы уходят на то, чтобы разжать пальцы. Это удаётся сделать с трудом, будто если Даня отпустит Антона, то тот раствориться, и Дайер вновь окажется один в этой темноте.
— Только не молчи.
— Я тут, я рядом, — говорит Антон, поднимаясь с кровати.
Голос его звучит растерянно, парень явно не слишком понимает, что ему надо говорить в такой ситуации. Он пробирается по комнате в темноте наощупь, в какой-то момент звучит грохот, потом маты. На пару мгновение Антон замолкает, только шипит, а после все же бормочет:
— Понаставили мебели, блядь.
А в следующее мгновение вспыхивает свет. Антон, стоящий рядом с выключателем, щурится и потирает колено, которым, видимо, и врезался во что-то. Даня тут же морщится от света, но не закрывает глаза даже тогда, когда они начинают слезиться. Он смотрит на бурчащего Чернова, который нашёл приключений на свою задницу даже в больничной палате. И смеётся, прижимаясь щекой к подушке. Пальцы сами надавливают на катетер в вене сильнее, так, что это отдаётся болью.
— Ты в порядке?
— Все хорошо.
Антон прекращает ворчать, смотрит на Даню с легким беспокойством и возвращается на кровать. Неловко обнимает сильфа, касается губами его лба, будто желая проверить температуру.
— Как ты?
— Мне снилось, будто Бог снова во мне, — вздыхая произносит Дайер, который при свете и в теплых объятьях чувствует себя немного лучше. Он чуть отстраняется, чтобы видеть лицо Антона и спрашивает: — Какого цвета у меня глаза?
— Все хорошо, он ушел, — голос Антона звучит… не очень уверено. Кажется, будто он пытается успокоить не только Даню, но и самого себя. — Все хорошо, — снова повторяет Чернов.
Он смотрит прямо в глаза Дани и не отводит взгляд. Взгляд Эрасмоса Антон выдержать не мог.
— Это ты, только ты. Все хорошо, — а потом он вдруг хмыкает. — Прости. Я повторяюсь. Просто… ну для меня это тоже все впервые.
Даня выдыхает с облегчением. Если он не может верить себе, то он будет верить Антону. И если он говорит, что это действительно Дайер и никто другой — то сильф поверит ему. Так что он опять прижимается ухом к грудной клетке охотника и немного нервно смеется:
— Не приходилось успокаивать сильфов с приступами птср?
— Да, это первый такой опыт в моей жизни, — смеется Антон. — Если бы знал, то пошел бы учиться на психолога, а не программиста.
Дане нравится, когда Чернов смеётся. Это отдаётся вибрацией и передаётся сильфу. За окном глубокая ночь, в больнице удивительно тихо. И Дайер все ещё чувствует себя уставшим. Наверное, чтобы восстановиться, ему потребуется спать неделю подарят. И есть что-то более существенное, чем желе.
— Ты не против, если мы поспим со светом? — бурчит Даня, чувствуя себя ребёнком.
— Конечно, — легко соглашается Антон, медлит пару мгновений и спрашивает: — Я могу еще что-то сделать?
— Я бы сказал, что хочу есть, но слишком не хочу отпускать тебя, — сказать это оказывается сложно. Но сильф так и видит перед глазами Майкла, который отвешивает ему подзатыльник и говорит: «Не закрывайся в себе». — Поэтому подожду до утра.
— Я бы заказал нам пиццу, но боюсь курьера не пустят в больницу ночью, — смеется Антон, но смотрит при этом виновато. — Но утром я куплю тебе все, что захочешь. Что ты хочешь?
— После того, как ты сказал про пиццу — я хочу пиццу, — улыбается Даня, обнимая Чернова крепче. — И картошки фри. Мороженого с шоколадом и карамелью. Киви. И тюльпанов.
— Боюсь если я принесу все это, то меня больше не пустят в больницу, — смеётся Антон. — Все будет, — какое-то время он молчит, а потом спрашивает: — Он совсем тебя не кормил? Выглядишь, как жертва Освенцима. Прости.
— Мы… Ели, — это выходит так неуверенно, что Дайер ухмыляется. — Он не то, чтобы любил это дело. Как и другие скучные дела, вроде сна или душа. Я как-то пришёл в себя с ощущением того, что не спал и не ел дня три. Тогда я думал, что просто слишком сильно устал, сейчас же понимаю, то на самом деле все могло быть так. Но Бог очень любил сыр. Кажется, мы съели его столько, что теперь у меня этот продукт будет ассоциироваться с Эрасмосом. Так что никакого сыра.
— Пицца без сыра, понятно, — кивает Антон после продолжительного молчания, которое явно требуется ему для того, чтобы взять себя в руки после рассказа Дани.
Он прижимает к себе сильфа посильнее, гладит его по голове, пытаясь успокоить то ли Даню, то ли самого себя.
— На самом деле если сыр содержится в готовых продуктах, то в этом нет ничего страшного, — смеется Данила, а потом странно урчит, наслаждаясь этими касаниями. И бурчит. — Он ел сыр, как яблоки, вместо нормальной еды. Поэтому вид куска сыра вызывает у меня не радужные ассоциации.
Вспоминать о времени, когда он мог видеть все происходящее, слышать, но не имел возможности повлиять — неприятно. Майкл говорил о том, что Чернов вряд ли поймет в полной мере, что чувствует Дайер, и, наверное, он был прав. Поэтому сильф говорит о том, о чем может говорить сейчас. Лучше о сыре, чем о убийствах или том, как после ужасных голодовок он объедался так, что его тошнило.
— Но больше всего я скучал по тюльпанам.
— Я куплю тебе завтра столько тюльпанов, сколько захочешь, — обещает Антон. — Хочешь закажу тебе фуру тюльпанов? — он задумывается на мгновение, а потом смеется: — Хотя фуру я не потяну. Я подзабил на работу в последнее время, с деньгами у меня сейчас напряг. Прости. Но парой букетов я тебя точно обеспечу.
— Фуру тюльпанов не осилю даже я, в том смысле, что они пропадут и испортятся раньше, чем я смогу их съесть, — посмеивается сильф, чувствуя, что в этих тёплых объятиях он уже расслабился достаточно, чтобы вновь провалиться в сон.