О вине, галстуках - бабочках и чернильных пятнах

      Саймон всю ночь пытался собрать себя по кусочкам, прийти в чувства. Он не выспался, но зато и капли в рот не брал. Хозяйские дети неловко постучали и заглянули, когда Гудман собирался уходить, листая свою тетрадь и выискивая на карте Вестминстера адрес с записки. Он кивнул им, но они промолчали и потупились: — Все снова стало хорошо. Мы можем поиграть, когда я вернусь.       Гудман скользил кончиками пальцев по ограждению на набережной. Небо было безразличное, матовое, бледно-серое, с разбросанными по нему темными разводами-тучами. Река текла, убегала, так же проворно, как и Маркус из его сегодняшнего бредового сна под утро. На воде танцевали листья в бурых и желтых одеяниях.       Саймон неловко мялся у двери, продумывая все возможные варианты вплоть до того, что его убьют и закопают за городом. Ещё раз повторив приветствие в своей голове, он потянул руку к двери и тут же отпрыгнул. Она открылась сама. Мужчина, что стоял за ней, тоже дернулся и удивлённо выгнул седеющую бровь. — Ты к кому? — Добрый день. Я Гудман Саймон. Знакомый Маркуса. Вы, должно быть, отец Коннора? Он архитектор, верно? — жар прилил к щекам, блондин который раз повторил свои слова в уме, удостоверившись, что все сказал правильно. — Да. До конца недели он в разъездах по Российской империи. Приходи позже. — Я писатель. Можно задать и Вам пару вопросов? — хорошо, что он и подобный расклад предугадал, иначе бы растерялся и ждал неделю без дела.       Пожилой мужчина промолчал, но распахнул дверь шире и махнул рукой.       Сумерки едва коснулись крыш. Гудман вышел на крыльцо, сделал глубокий вдох и выдох. Атмосфера дома у Андерсенов была давящая, но ее разбавили вдохновляющие рассказы. Блондин прижимал к груди мятую исписанную тетрадь, от волнения задрожали колени, и он опёрся на перила и свесил голову. На макушку капнула вода, мужчина задрал голову, и на щеку упала ещё одна капля. Через мгновение хлынул дождь. Саймон не хотел промокать до нитки, но попросить одолжить зонт — выше его сил, поэтому он устало смотрел перед собой, будто сквозь стену стоящего напротив дома. — Промозглый в этот раз август.       Маркус стоял на нижней ступени, придерживая зонт на плече левой рукой. Он зашёл под крышу и, закрыв, отряхнул его. — Вы преследуете меня? — Просто совпадение! Вам уже лучше? — Я принял свои чувства, признал, что мне с ними жить. Теперь я чувствую себя значимым и полноценным.       Манфред промолчал, хищно прищурившись. — Разрешите проводить Вас. — Давайте немного постоим.       Шаг навстречу, ещё один. Всё ближе и ближе, Саймон замирает, когда пальцы Маркуса застегивают расстегнувшуюся пуговицу на его рубашке и легко подцепляют воротник, расправляя. Наконец можно обнять. Тут же прозвучал хриплый баритон: — Что бы Вы ответили, если бы я сказал Вам, что Вы мне нравитесь?       Стало неловко, захотелось звонко рассмеяться и спрятаться где-нибудь. — Не знаю, Вы ведь не сказали.       Дождь успокоился и теперь легонько накрапывал. Саймон взял спутника под руку, и они спустились с крыльца. Мимо прошел фонарщик и сухо поздоровался. — Маркус, а Вы когда-то сомневались в себе?       На горизонте тучи разошлись, и Темза тонула в закатных лучах. — Нет. Я верю в свои желания и выбор, даже если никто больше в них не верит. Не слушаю то, что не резонирует с моими амбициями. Пускай меня никто не поддержит, я не сломаюсь ради того, чтобы в нужный момент кто-нибудь оказался рядом, — он врал, очень сильно врал. Нет, слушает. Нет, с л о м а л с я. Однако если это хоть немного вдохновит Саймона, то не напрасно.       Блондин с надеждой смотрел на его лицо и обворожительно улыбался. — Вы сильный. Спасибо, что вернули мне тетрадь в тот вечер, и извините, если нагрубил. Я не помню, что произошло, я был в пьяном бреду, но мне все равно очень стыдно… — Не помните? — прозвучало неожиданно напористо и агрессивно, — Ничего, о чем Вы могли бы сожалеть.       Солнце зашло. Тусклые фонари горели вдоль набережной, на которой было ещё очень много людей. — Ночью здесь очень хорошо: пусто и тихо. Согласитесь погулять со мной допоздна? — Мне нужно домой, — Саймон отказал отвлечённо, даже не задумался. — Специально дразните меня? — Ещё нет. — Раньше Вы были застенчивее, как я скучаю по тем временам, где же сейчас остатки совести? — У Вас не получится меня пристыдить! — Я даже не начинал! Ещё нет.       Тепло. Как это было тепло. Ворковать, счастливо улыбаться. Маркус был таким всегда? Теперь Саймон наконец позволил ему поделиться с собой светом, ослепляющим и греющим. Каждая улочка Вестминстера ассоциировалась с Манфредом, чего уж там, собственный дом. Если они разбегутся, то, наверное, придется переехать, иначе можно сойти с ума, но хотя бы сейчас… — Эй, снова у себя на уме?       Саймон вздрогнул от такой фамильярности. Он огляделся и понял, что они рядом с его домом. Маркус закрыл зонт и прислонил его к стене, и редкие капли начали мочить плечи и волосы. Всё ещё нелегко избавиться от ощущения, что это неправильно, неясно, чего хочется. По спине пробежал холодок. — До встречи, Маркус. Гнетущая тишина. После этого люди обычно уходят. Разворачиваются спиной и идут, но… — Вы кое-что забыли. — Да.       Беззвучный, умоляющий, короткий, дразнящий и дурманящий поцелуй, затем неровное и сиплое дыхание над ухом. Между ними сантиметры, но ни один не решится на осторожное прикосновение. — Саймон…? — А? — Это Вам. В этот раз не забудьте.       Маркус зажал в ладони беллетриста что-то тяжёлое для своего размера, гладкое, взяв свой зонт, сорвался с места.