А он моргнет.
«Если желаете, можете наказать меня своим безразличием. Вы имеете на это полное право: воссоздали меня, остановили стагнацию моей души. Если бы мы так и не повстречались, то я был бы жалким актером на сцене, играя себя, но собой не являясь. И коли в Вас осталась хоть толика жалости, то возьмите то, что Вам принадлежит: мою руку и сердце.»Может быть, сжалится.
«Ночь. Кладбище. Приглушенное лунное сияние. Я рад, что это принадлежит нам. Вы ограничили меня. Вокруг появилась пустота, в которой исчезает все, что попытается притронуться ко мне. Главное, что её больше нет в моём сердце. Вы почти спасли меня от самоуничтожения, залатав огромную дыру в моей душе откровением. Теперь мой черед. Я сломлен, Саймон. Я блефовал так, как никогда не блефовал. Вначале, чтобы победить, затем, чтобы хотя бы не проиграть.»Но он счастлив проиграть, разве нет?
«Ваш дом. Догорающая свеча. Горький чай. Это наше. Только наше. Я постоянно ищу встречи с Вами, но о Вас уже никаких вестей целые сутки, я тоскую, места себе не нахожу. Без Вас все теряет свои свойства: музыка — звучание, цветы — аромат, чай — вкус, закатное небо- цвет, а бокал вина — форму, вытекая сквозь пальцы. Зацелую, только попадитесь!» Саймон звонко расхохотался, прижимая помятый лист к груди. Маркус, должно быть, тоже так делал, прежде чем запечатать конверт. «Если бы Вы резко исчезли, то я познал бы все науки на свете, лишь бы создать Вас вновь, лишь бы снова увидеть Ваш силуэт, сидящий напротив меня, лишь бы обрести свой идеал. Нет, безумен не я, а тот, кто не ценит Ваше присутствие.»Ошибается, он безумен.
«Набережная Темзы. Моросящий дождь. Ваш поцелуй на моих губах. Это то сказочное богатство, которого мы никогда не лишимся. Посмею предложить Вам разделить со мной прохладу утра, череду дней, уют вечеров и пыл ночей.»Посмеет согласиться.
«Ваш покорный почитатель, Маркус Манфред.» Саймон уснул на застеленной постели под утро, свернувшись калачиком и уткнувшись лбом в сгиб локтя. Проснулся он с неприятным чувством неудовлетворённости и усталости, чья-то ладонь трепала его по плечу, а затем проползла по шее и щеке до бакенбард. — Откройте глаза, Вы спали до вечера. Что за дурной тон? — Маркус?! — стало стыдно за растрёпанные волосы, заспанный вид и мятую одежду, — Что же Вы делаете! — Хотел пригласить Вас к себе, останетесь на ночь? Я по Вам очень соскучился, но были проблемы со здоровьем от недосыпа, а так навестил бы ещё вчера. Гудман свесил ноги с кровати, впотьмах разглядывая лицо мужчины. — Я согласен. — Оденьтесь теплее, я предупрежу хозяйку. Трепетный жар охватил щеки, когда Саймон услышал стук собственных ботинок по ступеням. — Елизавета, доброй ночи, — блондин прошел спиной к ней, чтобы женщина не спросила, почему такое красное лицо. — Что у Вас с Вашим другом? — Ничего, — Саймон нырнул за дверь и только потом подумал, что мог ее неправильно понять, поэтому выглядел странно, но если он вернётся, то будет выглядеть ещё страннее. — Что-то не так? Маркус стоял рядом с небольшим фаэтоном. Извозчик постоянно смотрел на карманные часы. — Джентльмены, поторопитесь. Беллетрист подошёл ближе, и Манфред подтолкнул его к ступени. Лошадь медленно цокала вдоль набережной. Оранжевые полосы света от фонарей беспорядочно скользили по лицу Саймона. Маркус долго и внимательно смотрит на него, а затем касается щеки. — Ресница. — А. Норт не сердится на меня за то, что я ушел тогда? — Она та ещё нигилистка. Ей нет дела до этикета, она всегда ищет оправдание человеку. Я не могу утверждать, но у нее совершенно точно именно такой менталитет. Не переживайте. Стоит заметить, у Вас хорошо получается делать вид, что вчера Вы ничего не получали. — У Вас тоже. Позже, — шепотом. Саймон не верил в то, что он вообще дотерпит. — Это мой дом, — протягивая извозчику купюру. Гудман кивнул. Он часто моргал, Маркус заметил, какие у него расширенные зрачки сейчас, искристый, вызывающий взгляд. Когда в его глаза ударяет яркий свет из холла, он жмурится и прикрывается. Мужчина скидывает свой пиджак и помогает блондину стянуть легкое пальтишко, вручая его в руки Ричарда. — Принеси нам чай и оставь нас до утра. — Хорошо, Маркус. Саймон неловко поздоровался. Они под руку медленно шли по коридору, освещаемому полной луной сквозь незашторенные окна. Дверь в одну комнату была приоткрыта. — Добро пожаловать. Сквозь полную мглу — здесь шторы были задернуты — вырисовывался силуэт большой кровати с балдахином, громоздкого письменного стола и большого кресла, еще пианино в дальнем углу. Тусклый свет пронзил сантиметры, когда слуга вошёл с подсвечником, зажигая свечи в ещё одном, стоящем на аккуратном кругленьком столике, и размещая поднос с чайником и двумя маленькими чашками. — Доброй ночи, — беспристрастно. — Благодарю. Дверь хлопнула. Стало настолько тихо, что, казалось, слышно было, как тлеют фитили. — Теперь можно? — вкрадчивый придушенный голос. Совсем рядом. Саймон отрывисто выдохнул. — Можно.