Одержимость

Глава 7

Как бы хорошо, может, отчасти счастливо, безмятежно не складывались теперь отношения с Сифером, как бы не изменили Орихиме дни, проведенные среди снегов, курящихся вершин и сумрачных, таинственных туманов Ноборибецу, она жила с осознанием, что лишь бледная тень от себя прежней, сердце ее осталось с друзьями в солнечной Каракуре. Со временем она привыкла к постоянному ожиданию чего-то апокалиптичного, что сметет и рассеет весь мир по крупицам, а ей лишь останется, уже осталось, как неизбежность, перебирать воспоминания песчинка к песчинке, одну нить судьбы наслаивать на другую, как все рассыпается, стоит ей прикоснуться. Она тосковала украдкой по чистому небу, по солнцу, теплу и по Ичиго, благодаря которому и научилась когда-то замечать все это, и, конечно, похорони ее хоть под тонной приказов и войн, потрать на лечение миллионы, брось лучшие силы для ее защиты, тоска стала неотъемлемой ее частью, ее сутью, ее естеством. И причина крылась вовсе не в арранкарах, не в Айзене и уж тем более не в Сифере, причина была в собственной бесполезности, ведь единственная польза, которую она могла принести друзьям, - исчезнуть, безропотно сгинуть. Это гложило ее тайно, тихо, медленно подтачивало волю и веру. А потому, думала она, следует остаться с Пустыми, служить хорошо, и, возможно, этим принести спасение друзьям. Это ее миссия, ее предназначение, ее судьба – ничего не предпринимать, покорно следовать, молчать, исполнять. Она знала, что когда-нибудь даже эта тень истончится, истает, тогда, верно, Сифер ее и убьет; потерявшая ценность Принцесса, потухшее солнце, опустевшая душа. Сколько бы она ни смеялась здесь, какое бы тепло не ощущала, оно не было настоящим, искренним, свободным. И грех ее в том, что она никогда не надеялась на себя, не верила в себя и даже не рассчитывала больше на возможность спасения. Процедуры завершились раньше, и Сифер неторопливо начал готовиться к отбытию, скрупулезно перепроверял стопки отчетов, медицинские заключение и анализы, Орихиме смиренно и без энтузиазма наблюдала за ним. Если бы не знала его характер, можно было бы решить, что он даже вдохновлен, словно перед долгим, интересным путешествием. Скоро они ступят под своды Лас Ночес, скоро холод и вечная ночь скует их скорбью, молчанием, прерываемым изредка предсмертными возгласами Пустых; скоро она растеряет пьянящую атмосферу источников, скоро Кватро вернется к рутине, а она – к заключению в одиночной камере. И хотелось, словно ребенку, победителю, пленнику, оставить о себе на память какую-то весточку – хоть бросить бутылку с запиской в море, нацарапать что-то на стене, нарисовать в книге – все, что угодно, лишь бы не быть бесследно, безразлично, безальтернативно вычеркнутой из жизни. Хотелось совершить что-то безумное, запретное, отчаянное, наконец, чтобы, если ее не запомнили, то самой навсегда запомнить последние дни, проведенные на Земле с живыми людьми, окруженными желаниями, заботами, радостями, не слушать бесконечно только сухой шепот песка, пространные монологи меланхоличного, апатичного стража, стук собственного сердца, хотелось тепла, не сиферова – расчетливого, выверенного до микродвижения в каждом мускуле, а живого, настоящего, страстного, с надеждой на будущее; хотелось бежать как можно дальше от пристальных, надменных, препарирующих взглядов к простоте, доброте, когда звонок подруге ночью останется без последствий, когда на переменах можно любоваться суровым лицом Куросаки, когда можно прогулять уроки и кататься весь день на каруселях, а вечерами жечь свечи и вести беседы с луной, когда можно не бояться шороха под дверью, дурных вестей от Сифера, жить и не держать в уме, что каждый его визит – последний, потому что именно сейчас, в эту самую секунду ему приказали тебя убить; хотелось хоть на день перестать думать обо всем этом и заснуть беззаботно, как прежде, не вслушиваясь в дыхание смертоносного Кватро, вой метели или песка, крик сов или Пустых – какая разница – хотелось просто исчезнуть. Как могла она так легко пренебречь друзьями, что самоотверженно защищали ее, почему даже не рассматривала возможность связаться с кем-то после встречи с арранкаром в разделителе миров, почему сразу и легковерно, легкомысленно, безрассудно принесла себя в жертву? Сифер должен был ее изучать неделями, чтобы заметить в ней неуверенность и отчаяние. Он знает ее лучше товарищей, раз так легко сыграл на ее слабости. Он знает ее лучше всех. Потому что это единственное, на что она способна – безмолвно жертвовать собой. Точно, будто вспомнила Орихиме, она же бесполезная, ничтожная, бессильная. Айзен назвал ее богиней. Улькиорра именовал солнцем. Фракции клеймили Принцессой. «Тебе лучше держаться отсюда подальше», - говорил Садо-кун. «Отойди», - без конца повторяет Ичиго. Может, она выбрала не ту сторону, не тех друзей и не ту мечту, совершила ненужную жертву, и теперь лишь вернулась на свое законное место? Может, ее судьба перепуталась с чьей-то? Она ведь столько тренировалась, так работала над собой, чтобы не быть никому обузой, чтобы не пришлось отвлекаться на нее в бою, а в итоге смогла только молча последовать за врагом. Потому что быть жертвой – легко, отдать свою жизнь ради спасения кого-то – легко, это то, что ей по плечу, то, с чем она справится, то, что подходит ей подобным, - безусловно добрым и всепрощающим. Тяжело бороться, сражаться, принимать решения и брать на себя ответственность, трудно противостоять обстоятельствам, искать выход, а быть слабым легко. - У нас ведь осталось еще два дня? – прошелестела Орихиме, не скрывая, что ей не хочется возвращаться. - Что? – тот на секунду отвлекся от прочтения медкарты, которую и выкрал тем же вечером для Заэля. - У нас есть еще два дня, - повторила она уверенно. Именно поэтому ей удивительно легко с арранкарами, как если бы она всегда жила среди них, страшно, опасно, но одновременно парадоксально легко – они слабы и погрязли в том же отчаянии, оно – их движимая сила, их внутренний ресурс; если она оставит надежду и обратится к своей пустоте, то тоже до невероятия увеличит свои способности? Впрочем какая разница, она – всего лишь дань, заботливо поднесенная Айзену, Пустым, синигами и Ичиго лично в угоду их интересов, гордыни и целей – безымянная жертва грядущей войны. - Это не имеет значения. Мы возвращаемся, - отрезал Сифер, снова принимаясь за изучение записей. Орихиме выглядела загнанно, даже озлобленно, если бы умела испытывать гнев, и все же спустя несколько минут мучительных раздумий решилась: - Может быть… - он наградил ее усталым взглядом, не скрывая, что ожидает услышать очередную глупость. – Может быть, нам провести это время с пользой? – пробормотала она и потупилась. - Мы провели с пользой почти три недели, - напомнил тот. Она вздохнула и посмотрела на форму дворца – Сифер приказал переодеться еще полчаса назад, если она продолжит тянуть, он начнет раздражаться. - Может, нам поехать к океану? – выпалила Иноуэ, сцепив руки, чтобы не выдавать волнения. - Нет, - наверно, такого ничто не могло сломить или заставить изменить решение, хоть пытай. - Почему? – надула губки Химе. - Я не собираюсь повторять дважды, - он по-прежнему изучал врачебные записи, не считая нужным вновь отвлекаться на предложения женщины. Та замолчала на время, раздумывая, подбирая доводы, анализируя натуру арранкара. Она так легко влилась в жизнь Эспады потому, что отчасти сама мертва и пуста. Кто знает, может, брат покалечил ей душу, когда напал, может, она окончательно сошла с ума, увидев единственного близкого человека чудовищем, и захлебнулась от чувства вины перед ним. Может, это ее искупление, наказание, предназначение, потому что только тот, у кого ничего нет, станет так самоотверженно спасать и врагов, и друзей, ничего не испытывая, кроме чувства долга, словно обязана заслужить дружбу. Может, оттого Улькиорра так заинтересован в ней, говорят же, что у него уникальное зрение, может, он что-то увидел, заметил, что-то, недоступное для других. - Я тебя никогда ни о чем не просила и вообще никого не просила, но… - она замерла, набираясь смелости, - считай это моим последним желанием перед смертью. Скоро война, а значит, скоро Айзен-сама прикажет меня убить. Не смотри на меня так, я к этому готова и не боюсь, - отчаянно лгала она. – И все же позволь мне увидеть океан. Я очень этого хочу. Пожалуйста. Сифер оценивал ее с полминуты, окатывая пренебрежением, та сникла окончательно и беспокойно теребила складки юката. - Я не разрешал тебе желать. Ты не имеешь права желать, - надменно бросил он, усмехаясь ее наглости. - Я знаю, но… - пролепетала она. – Я так хочу увидеть океан… - голос тонул в стуке собственного сердца и волнения, безысходности и волне презрения. Пустыня наступала ей на пятки, плотоядно разевала пасть, готовясь проглотить подлунную Принцессу. Конечно, ее желания такие ничтожные, обесцененные по сравнению с планами Владыки, такие унизительные, чтобы обращать на них внимание, нелепые, как и сама пленница, как вся ее надежда на положительный ответ. Улькиорра собрался было что-то возразить, но Химе перебила его. – Знаешь, я так много хотела успеть, попробовать, сделать, о многом мечтала, а теперь… - В итоге ты умрешь в Уэко Мундо среди врагов на чужой земле, - дополнил тот, отчасти понимая ее печаль, сам, впрочем, не привыкший к мечтам. - Да, - прошептала она. – Я ведь не прошу позволения ехать одной, мы будем вместе. Считай это еще одним нашим общим мероприятием, чем-то только нашим с тобой, без чьего-либо приказа, без надзора. Может быть, - она снова запнулась, - может быть, спустя много лет, когда меня уже не будет, ты вспомнишь именно этот день, этот момент, когда мы вдвоем поехали к океану, - она завершила монолог о безысходности и бессмыслии, о жизни в вечном рабстве и вечном, как мир, стремлении к свободе, и Сифер был поистине удивлен – женщина говорила о своей смерти, как об уже свершившемся факте, не требующем пересмотра, совершенно закономерном, - и в некотором смысле это вызывало уважение и даже восхищение, пусть бы и лгала тысячу раз, он был почти очарован ее стойкостью и выдержкой, показным смирением, и решил, что если та говорит о последней просьбе, то можно уступить, всего раз подарить ей надежду, раз смягчиться и пожалеть, потому что, возможно, она права, и таким образом они создадут что-то общее, что-то вне законов Уэко Мундо и постулатов Айзена-сама. - Ладно, - протянул он как можно снисходительнее. – Я согласен. Что ты предлагаешь? – и озадачил сходу. Орихиме закусила губу, сглатывая восторг и пряча счастливую улыбку. - Спасибо, - сдавленно прошептала она, сдерживая эмоции. – Мы доберемся на поезде до Саппоро, оттуда - на самолете до города Наха на Окинаве – это самый юг страны. Так что у нас получится путешествие через всю Японию! Там сейчас дожди, но все равно тепло, хотя и нельзя купаться, - увлеченно принялась рассказывать девушка. Сифер слушал, делал пометки, говорил, что нужна карта, иначе он не сможет сориентироваться, а та готова была пообещать ему что угодно в благодарность. Они сели на ночной поезд и спустя три часа были уже в аэропорте, взяли билеты на первый прямой рейс до Окинавы. Улькиорра не противоречил и не препятствовал, держался открыто и даже вполне дружелюбно, с интересом рассматривал пейзажи из окна вагона, затем самолета, что-то спрашивал и вел себя так, что на секунду Орихиме забыла, что он четвертый по силе во всем Уэко Мундо, что с легкостью может одолеть бОльшую часть капитанов Готея 13, что способен убить население всего Ноборибецу одним давлением реацу. Вещей решили не брать – все необходимое можно купить по прибытии, все, что может понадобиться Айзену и Заэлю, заберут нумеросы. Стоило выйти из аэропорта, стеной обрушился теплый ливень, и Химе рассмеялась так чисто и звонко, что сам арранкар улыбнулся невольно ее иллюзорной свободе. Реки текли по артериям города, парки сыпали бурыми, жухлыми листьями, цветы омертвели под взглядом нефритовым, но могли возродиться в лучах аметиста, и она по-прежнему неистово верила в силу скрепляющей связи через временные пласты и пространства, через черные дыры, через вакуум пустоты. Купив один на двоих зонт, не теряя времени, они сразу отправились к океану, выбрав безлюдное место вдали от кафе и отелей, шагали по влажному, вязкому песку, как по облакам, не замечая ни хмурого неба, ни шторма. - Тебе интересно? – она улыбалась ему с благодарностью, безответной радостью и не жалела растраченных чувств. Пусть Сифер узнает их тоже, пусть напитается, пусть разделит с ней важное воспоминание, никем не просчитанное, не спланированное, очень личное и только их. - Немного, - он кивнул. – Я никогда не видел ничего подобного. Очень красиво и… монументально, - почти вопросительно произнес он. Они стояли напротив бушующего, вскипающего, ревущего океана, окутанные соленой дымкой из брызг – два крошеных существа, затерянные во вселенной, родившиеся по разные стороны параллельных миров, нашедшие друг друга, единые – и Орихиме жмурилась и трепетала – настолько это единение с природой и Сифером казалось ей призрачным, настолько она боялась его потерять. Лучше умереть прямо сейчас, в одно мгновение оборвать жизнь, чем выносить муки одиночества и холода, разъединенности снова. - Ты читала «Исповедь «неполноценного» человека»? – произнес Улькиорра, перекатывая сердцем волны тепла. У них в самом деле было еще два дня – день, ночь и еще день – и он подсознательно ждал чего-то необычного, запретного, готов был решиться на это и в то же время не желал разрушать их доверие. Конечно, все мысли и чувства останутся здесь, запертые в мире людей, все воспоминания будут стерты приказами и общими целями, битвами, и эта поездка ничего не изменит, ничего не значит и не должна, просто прихоть, просто желание, уступка несчастной пленнице, а потому можно не сдерживаться, потому можно больше не сдерживаться. Он взял ее за руку, крепко сжимая ладонь. - Мы проходили его в школе, - пробормотала смешанно та, и Улькиорра улыбнулся. Этот вопрос не требовал ответа, ибо странно пришедшаяся к месту аналогия с героями повести лишь добавляла трагичности перед возвращением в обитель Пустых. – Будет гроза. Утопая в небе, словно черный океан разлился по обе стороны горизонта – и в Сифере все тот же океан, внезапно страстный, горячий, она, как будто проживая последний день перед концом света, решила сбросить тонны надуманных привязанностей и смело шагнуть в ничто, обвести всех вокруг пальца, пусть потом ненавидят или смеются, пусть проклинают, она впервые в жизни сделает что-то сама. Давай, Улькиорра, услышь, почувствуй, посмотри на нее, раздели ее боль – к чему заскоруживать руки оружием, залечивать раны в отваре с розовым маслом, когда проще утонуть в мятых волнах океана. Края постоянного тока – каждый приказ, надрыв, трещина в сердце черной дыры меж ключиц – философия бога. - Побежали купаться! – вдруг рассмеялась Иноуэ и прямо в платье бросилась в воду. - Что?! – пока тот разобрал, в чем именно дело, женщину сбило волной почти у самого берега и начало относить все дальше. Он заметил, что та и не пытается выбраться или плыть, и занервничал. А еще через мгновение принялся ее истошно звать. – Вылезай немедленно! – сердился он, а шум проглатывал, сминал любые звуки, заливая уши шипением. – Орихиме! – еще немного, и она утонет. – Проклятье… - негодовал Сифер, отбрасывая зонт и ботинки. – Орихиме! Я не умею плавать! Орихиме! – прокричал он, осторожно ступая по мокрому песку босыми ногами. Ладно, если она хочет повторить сценарий глупой книжки, то ладно, если она хочет утопить их обоих, - плевать. Более нелепой смерти для Кватро Эспады и придумать нельзя, чем умереть в мире людей в гигае. Двигаясь медленно, опасливо, неуклюже, стремясь не упасть, отчаянно сопротивляясь океану вместо того, чтобы использовать силу волн, принять их в себя, не бороться, а почувствовать волю стихии, он изо всех сил стремился не потерять из виду пленницу. Чужое поле боя и неизвестность лишали самообладания, шаг за шагом тело начинало подводить, мышцы сводило от холода и напряжения. И еще этот проклятый дождь… – Орихиме! – заорал он, практически паникуя. Он сумел зайти по грудь и уже почти дотянулся до потерявшей ориентир женщины, как волна накрыла его с головой, Сифер упал, ударился коленями о дно, забарахтался, понимая, что его относит все дальше, вестибулярный аппарат отказывался сообщать информацию о положении тела, солено-горькая вода залила рот и легкие, песок и грязь и чудовищно мало сил для спасения, чудовищно много слабости, а из ресурсов – только ненавистный гигай. Он выбился из сил, когда почуял руку Орихиме на своем запястье. Чем яростнее она старалась плыть, тем непреодолимее казалась мощь океана, плотность воды, нескончаемый ливень и ветер, она захлебывалась и едва не рыдала в истерике, по-прежнему не ощущая дна под ногами, таща за собой Кватро, когда тот левой рукой перехватил ее за талию и прижал к себе. - Мы утонем, если ты не отпустишь! Улькиорра! – сквозь дождь завопила Химе. Но тот держал крепко, до синяков, то ли поддавшись приступу страха, то ли наоборот думал так спасти обоих, и, наконец, сумел встать и, поминутно захлебываясь, ничего не видя перед собой, не чувствуя от усталости ног, потащил их к суше. Когда до выхода оставалось меньше полуметра, он упал снова и на этот раз даже не пытался подняться, краем сознания ощущая омерзение от того, как волны продолжают хлестать изможденное тело. Орихиме заледеневшими пальцами схватила его руку и принялась дергать на себя, рыдая и крича от бессилия, и ползком, едва живые, они выбрались на берег. То, что должно было стать общим приключением, счастливым воспоминанием, превратилось в повесть о гибели, отчаянии и бесполезности, то, что должно было скрепить их навечно, осталось похоронено в диких волнах океана. Сифер поднялся на руках и надсадно закашлялся, задыхаясь и отплевываясь от соли и песка, чуть подтянулся вперед и снова рухнул, раздраженный, что некуда спрятаться от переизбытка воды. Орихиме лежала на спине, раскинув руки, прерывая истерику кашлем, и вдруг начала хрипло смеяться, и в каждом звуке - оттенок боли, желание жить, цепляться за жизнь, страх перед небытием, перед неизвестностью, неизбежностью, инстинктивный, неконтролируемый, первобытный. Слезы уместно скрадывал дождь, на душу давно нацелился Сифер, друзей готовился умертвить Айзен, а что останется ей – Орихиме, что она сохранит для себя? Ничего. Одна пустота. И она хохотала до спазмов, до белых пятен в глазах, до головной боли. - Ты что ненормальная?! – заорал Улькиорра, едва сдерживая собственную истерику и дрожь. – Ты с ума сошла?! Какого черта ты делаешь?! – он снова закашлялся, тело скрутило ознобом, и любое движение давалось с трудом, словно сосуды заполнили расплавленной платиной. - Я так хочу жить… - прошептала она, всхлипывая, и опять зарыдала, пряча лицо в ладонях, - так хочу жить… Я не хочу умирать… Не хочу, Улькиорра… - она все плакала и плакала, бесконечно, вторя стихии выла и проклинала судьбу. Тот бессильно, разочарованно покачал головой и лег на ладони лицом вниз, отчаянно пытаясь восстановить дыхание и собраться, не вслушиваясь больше ни в причитания Принцессы, ни в переменчивый вой ветра, запрещая себе обращать внимание на ливень. Молчание тянуло, нелепое, громоздкое, опустошенное, принесло с собой чистое небо, позволив, наконец, надышаться вдоволь теплом. - В какой стороне находится Уэко Мундо? – спросила Химе, нервно улыбаясь, верно, думая так разрядить обстановку. - Ты безумная. Я теперь совершенно точно в этом уверен, - Сифер повернулся на спину, бессилие плескалось от края до края, не позволяя ни гневаться, ни раздражаться. – Если ты так не хотела умирать в Уэко Мундо, то зачем тогда вообще пошла за мной?.. - Я… то есть я не думала об этом, - неуклюже оправдывалась девушка. – Я ведь только что поняла, что хочу жить, по-настоящему. Я поняла, что небесполезна, небессильна, и моя жизнь – это не набор случайных встреч и несчастий. Я не хочу быть ничьей жертвой! – лихорадочно выкрикнула она, тяжело дыша. Тот безысходно вздохнул и положил ладонь на глаза, словно тирада Орихиме вызвала приступ мигрени. - Прости… - она помолчала, и, заметив, что Сифер начал крупно дрожать, потянулась к нему, помогая подняться. – Ты совсем замерз. Найдем комнату для ночлега. - Делай, что хочешь, - Иноуэ поджала губы. – Неужели ты не понимаешь, что если заболеешь, потеряешь способности или умрешь, я первым лишусь головы. В таком мире мы живем. Таковы законы Лас Ночес. Всегда кто-то умирает: слабый, неосмотрительный, неподчинившийся приказу, пожелавший чего-то вразрез с амбициями Владыки – единственное наказание – смерть. Идиотка… - беззлобно выдохнул он, опираясь на ее плечо. - Прости… - она потупилась. Они добрались до набережной и побрели неспешно к ближайшему отелю, держась друг за друга, бросив вещи на берегу, оставив там же выхолощенные океаном добела страдания и слабости. Пока Орихиме договаривалась с консьержем в первой приемлемой гостинице, Сифер устало разглядывал окрестности, удивляясь, как сильно может отличаться климат в пределах одной страны. Наконец, их пригласили проследовать в номер, и тот след в след апатично поплелся за женщиной. - Закажем в номер еду? – как можно беззаботнее предложила Химе, чуть улыбнувшись. - Откуда у тебя столько сил? – изумился тот. - Ты не голоден? – и вместо ответа долгий пристальный взгляд, заставляющий стыдиться любого проявления эмоций. – Я позвоню на пост. Что ты хочешь? Может, суп из окуней и немного тушеного мяса? А что на десерт? - Мне все равно, - буркнул тот и лег на постель. – Почему здесь только одна кровать? Я не буду спать на полу. - Я не подумала об этом… Я просто попросила номер, потому что если бы взяла два отдельных, ты бы рассердился, и забыла про общую кровать, - она украдкой взглянула на него. - Ясно. Найди мне полотенце, я иду в душ, - сухо приказал он, поднялся и, сгорбившись, прошагал в ванную комнату. - Держи. Прости… Мы должны были повеселиться и запомнить об этой поездке что-то радостное, а в итоге… - А в итоге ты нас чуть не утопила, - ворчал он через закрытую дверь ванной. После еды Сифер наотрез отказался вечером выйти на прогулку и уснул сразу, стоило лишь коснуться подушки. Вина Орихиме умножалась с каждым хриплым вдохом арранкара, с каждой каплей горячего пота, с каждым приступом дрожи. Она проворочалась всю ночь, укоряя себя, ожидая, что утром он не захочет слушать ее оправдания и сразу вернет их в Уэко Мундо. Но Сифер проснулся к обеду следующего дня совершенно разбитый, болезненный и ослабевший. - У тебя жар, - осторожно проговорила девушка. - Что это значит? – недовольно переспросил тот. - У тебя высокая температура тела. Это может быть из-за переутомления или из-за гигая. Или из-за того и другого, - печально заключила она. - Я не могу вернуться в Лас Ночес в таком состоянии… - Улькиорра вновь откинулся на спину, кривясь от боли и ломоты. - Я знаю… - печально подтвердила она. – Ты можешь выйти из гигая? Если хочешь, я уйду. Схожу в аптеку и куплю лекарства, что-нибудь жаропонижающее и общеукрепляющее. - С чего ты взяла, что мне помогут ваши лекарства?! – нахмурился тот и застонал от очередного приступа озноба. – Холодно… - Орихиме укрыла его пледом поверх одеяла. - Другого выхода все равно нет… Я пойду, - она медленно подошла к двери, не сводя взгляд с Сифера. – Постарайся покинуть гигай. Когда она вернулась, арранкар спал, а искусственное тело сломанной куклой валялось на полу, неимоверно тяжелое, нелепое, некрасивое и как будто чужое. - Улькиорра, просыпайся, - она тронула его за влажное плечо, тот с трудом открыл глаза и поморщился. – Надо поесть и принять лекарства. Я купила нам вкусной еды, - но тот лишь молча кивнул, после принялся с усилием жевать лапшу с овощами и, выпив таблетки, снова заснул и очнулся только рано утром на следующий день. - Сколько я проспал? – сонно пробормотал он, отмечая, что стало действительно лучше. - Немного меньше суток, - улыбнулась Орихиме. Она сидела рядом и читала какую-то книгу. - Почему ты не спишь? – он подвинулся чуть ближе и вспомнил внезапно, что сегодня они должны вернуться, сегодня все закончится, все останется здесь, все следует оставить здесь. – Еще очень рано. - Я беспокоилась, вдруг тебе что-то понадобится, вдруг с тобой что-то случится, - и это было так нежно, заботливо и умиротворенно, словно пустыни и не существовало в их сердце, война никогда не случится, а Айзен не взращивал планы владения небесами. - Ты вообще не спала?! – удивился тот. - Спала, - поспешила успокоить она, снова улыбаясь и вдруг провела ладонью по эстигме, словно соскучилась по его истинному облику. – У тебя щетина, - с легким удивлением прошептала она. - Я же проспал почти два дня, логично, что она выросла, - тот потер глаза и потянулся. - Я не знала, что у арранкар она растет, - тихо засмеялась Химе. - Я прилягу, - она положила голову ему на плечо. - Устала? – Сифер легонько погладил ее по спине, как если бы кончики пальцев были наэлектризованы, как если бы она состояла целиком из дорогого стекла, а он боялся ее запачкать, как если бы она принадлежала другому. - Нет, просто… сегодня мы возвращаемся, и… - она снова осеклась и замолчала, а Улькиорра вдруг потянулся и поцеловал ее, совсем невинно, неглубоко, чуть дольше, чем длился бы дружеский поцелуй, чуть интимнее, чуть нежнее, забирая себе остатки ее тоски. Столько надрыва было на ее лице, стоило ему отстраниться, столько страдания и ласки одновременно, столько стыда, что позволила украсть первый поцелуй другому - не Ичиго, столько сожаления, что сегодня закончится эта дивная сказка протяженностью от топких снегов до черных вод океана. Они ничего не выдадут Айзену, ничего не отдадут безразличной, голодной пустыне, все останется здесь, все похоронено здесь – в мире, сотканном из страстей. - Ты хотела, чтобы эти дни стали чем-то особенным для нас, чем-то важным. Это сгодится? – он хмуро улыбнулся и погладил ее по волосам. Химе рассмеялась и уткнулась ему в грудь, впервые в жизни обнимая кого-то настолько крепко, впервые ощущая себя не одинокой и зная, что это взаимно. - Улькиорра, пообещай мне, что когда-нибудь мы вернемся в Ноборибецу, - тот удивился. – Пусть через сотню лет или тысячу, пусть в обличье других людей или не людей вовсе, но вернемся. Потому что я никогда в жизни не чувствовала себя такой настоящей. Я столько думала об этом, о тебе, об Айзене, об этой войне, о друзьях, я думала, что все это неправильно, вымученно и не для меня, я ощущала себя слабой, но два дня назад поняла, что это не так, потому что друзья – те, с кем ощущаешь себя сильнее, а не для кого совершаешь бездумные жертвы. Ты мой друг, мой самый первый настоящий друг. Ты не станешь меня защищать, если что-то случится, ты мне скажешь: «Ты сильная, а потому должна справиться сама!», - я очень счастлива, что повстречала тебя. Поэтому пообещай, что мы вернемся туда, прошу, - она замолчала, раскрасневшаяся, но очень довольная искренностью. - Я обещаю, - легко согласился тот, разделяя ее чувства и начиная ощущать где-то глубоко внутри сомнения относительно правильности учений Владыки. Когда они вернулись в Лас Ночес, ни Орихиме, ни Сифер не разу не заговорили о пребывании в Генсее, держались нарочито отстраненно и скрыто, словно ничего и не было, словно это был сон, сказка или одна из параллельных реальностей, о которых столько рассуждал прежде арранкар. Орихиме изображала верную соратницу Эспады, изредка позволяя себе необременительные беседы о школе, еде или книгах, которые ей приносили. Улькиорра вел себя так, как будто оставил «живую» часть себя за пределами мира Пустых дожидаться исполнения обещания.