Одержимость

Глава 7

Когда ты понимаешь, что силы на исходе, но нужно продолжать идти, что ты делаешь? Останавливаешься? Отдыхаешь? Просишь помощи? Ищешь возможность отказаться от цели? Ищешь оправдания? Ичиго больше не мог использовать сюнпо. Тем более не мог снова становиться чьей-то обузой. Он предложил пересечь пустыню, безвременьем раскинувшуюся до края небытия, он готов был положить на это ровно столько сил, сколько нужно, не беспокоясь, что придется задержаться здесь на десять, двадцать или больше дней. Все, о чем он теперь мечтал, чего упоенно желал, - не быть слабым, не подвергать больше никого опасности. Он не говорил с Сифером о пешем пути, растянувшимся на пятнадцать дней, потому что оба понимали это, Сифер в свою очередь не критиковал Куросаки за размах путешествия, тщательно собирая припасы в дорогу, проверяя экипировку, укладывая плащи, скрывающие реацу, в торбу. Эта немое, бесшумное, внутридуховное взаимопонимание, взаимосогласие, взаимомыслие, когда и обсуждать ничего не надо, ты просто делаешь то, что нужно, что чувствуешь. Это просто, легко, понятно. Сифер всегда жил понятно. За время пребывания здесь Ичиго лучше всего усвоил этот урок: в любой ситуации делай не то, что можешь, а то, что нужно, неважно, насколько тебе неприятно и тяжело, насколько это идет вразрез с твоими моральными правилами и идеями, насколько твое естество протестует. Твои эмоции и мысли не имеют значения, только конечная цель, ради которой ты должен быть всегда готов сделать то, что нужно, что необходимо. Километр за километром они меряли прохладный, бездонный песок, так быстро поглощающий погибших, не хранящий воспоминаний о битвах и героях, уже через минуту покрывающий кровь слоем бесконечной, бесшумной, глухой пустоты, потому что уже через минуту здесь это становилось неважным, наносным, бессмысленным. Каждый сам за себя и каждый по отдельности, часто повторял Улькиорра, но каждый на одной стороне и наравне с пустыней. И Ичиго чудилось, что и все они на одной стороне и войны бессмысленны. Используй окружающий мир, когда ты сражаешься, он станет бесценным союзником для более внимательного, сосредоточенного, атакуй так, как ранит действительность, - молниеносно, безжалостно ударом под дых, обухом топора по темени, гибелью матери на твоих глазах, угрозой смерти друзьям от твоих рук. Песок не заканчивался, Лас Ночес не обозначился ориентиром даже на исходе пятнадцатого дня, как вдруг Улькиорра скомандовал: - Здесь множество очагов сильной реацу. Я не имею намерения ввязываться сейчас в бой, - развернулся на пятках, верно, почуяв что-то трагически опасное, и направился в сторону гор, надеясь добраться туда через сутки. И внезапно Ичиго понял, что они на крыше Лас Ночес. Пустыня безжалостна. Холодна, как выскобленная дочиста мертвая утроба, равнодушна, как стихийное бедствие, неумолима, неутолима, всегда голодна. То, что было практически городом под сенью искусственного света ложного бога, превратилось в колодец отчаяния. И символично, что именно Сифер, наместник и гордость ками, первым пробил купол неба. Куросаки остановился. Куросаки прислушался, принюхался – причувствовался, напрягая каждую мышцу, нитку нерва, клетку мозга, чтобы уловить то неуемное, необъяснимое, щекочущее нутро ощущение опасности и предвкушения битвы, чьей-то потаенной, тщательно скрываемой нужды в защите, чьих-то страданий, озлобленности на грани отчаяния – до последней капли крови, капли пота, капли жизни. Он опасно приблизился к краю, прошел по рубежу, по лезвию бритвы, по кромке неотвратимости смерти, смаргивая вспышки серо своего и чужого, он встал на колени и свесился вниз, словно собираясь сброситься вслед за неукротимым огнем призывно манящей, знакомой реацу. В его глазах танцевали мечи, клубился песок, и сила плескалась, не зная конца. - Ичиго? – позвал Улькиорра так, словно проявлял показное участие пополам с недовольством, и кончиками пальцев коснулся плеча. Куросаки скосил взгляд на чужую ладонь, вспоминая, как сжимал его запястье до хруста, почти перелома, как вырывал кусок за куском из живой, трепещущей плоти, как собирался разворочать дыру. Как бы он ни старался, как бы ни вытравливал память, как бы не боялся Пустого внутри, образ горящего тела, запах горящего жира вспыхивал, оплавлял кромку сердца, корку мозга, центр души, пересушивая слизистую носа, спазмируя артерии сердца, вызывая боль в обонятельных долях до желания их разодрать. Он завидовал Улькиорре, его шансу не помнить. В пустыне нет сердца, у пустыни нет души, нет связи, нет формы. Ичиго смотрел на худую ладонь и думал, что пустыня сожрала все, отняла последнее, похоронила важное потому, что здесь ничто не имеет ценности, не представляет значения, не заключает тайны. И бессмысленно искать душу там, где ее нет и у чего ее нет. - Чувствуешь? – прошептал он в отверстую пасть купола. И тишь, безмятежность пологих барханов содрогнулась от неистового рыка, воя – вопля. Конечно, он чувствовал, знал, чья знакомая реацу упрямо лизала сознание, выстилку дыры, ощущал нутром волны опаляющей силы, слоило лишь уйти от гор, она плескалась приливами, яростными наплывами, рваными ранами, дырами, взрывами, диким огнем. Сифер тоже испытал влияние чужой ярости, власти битвы, смерти, сладости победы и отчаянно горького поражения. Он тоже думал, что возможности проверить себя в бою не было с момента окончания Зимней войны, он хотел испытать себя, опробовать ресуррексион заново, посмотреть, на что он теперь способен. Он ненавидел себя и жаждал убить. Он отрицал новый шанс на жизнь и хотел уничтожить. Его лицо сделалось собранным, строгим, настроенным на максимально результативную битву. - Будь здесь, - приказал он. – Я не собираюсь заново спасать твою никчемную жизнь, - и в следующее мгновение сорвался в сонидо, опрометчиво и торопясь. Ичиго не возражал просто потому, что не собирался больше быть никчемным. Не было техник, способных помочь ему спуститься вниз без ущерба, не было шанса придумать что-то прямо сейчас, и он все еще не освоил поступь подчинителей, потому просто нырнул внутрь пробоины в куполе – полости в теле пустыни, сгруппировавшись перед падением, и кубарем покатился вниз по песку, стараясь закрыть плащом лицо, спасаясь от пыли. Извечная дуальность восприятия собственных поступков, жизни в целом, присутствовавшая в Ичиго, впрочем и в каждом, когда с одной стороны мы отрицаем и боимся смерти, а с другой тянемся к ней, желая узнать, что же по ту сторону бытия, всегда толкала его вперед, позволяла не заботиться о планах на будущее, о полученном уроне, позволяла быть внутри момента – здесь и сейчас, и при этом всегда подсознательно не стремиться к спасению так, быть способным на жертву, словно бы тайно, неосознаваемо он жаждал умереть, был внутренне настроен на самоубийство из-за того ли, что не простил себя за смерть матери, или из-за чудовищной силы, что вынуждала его каждое мгновение испытывать одиночество, или из-за сиротского детства сестер и своего, или из-за всех неспасенных. Так или иначе, но все герои – сознательные самоубийцы. Так или иначе, но Ичиго был герой. Он поднялся и, не отряхиваясь, ибо песок вездесущ и суть естества этого мира, и теперь они заодно, как и хотел Улькиорра, прислушался, стремясь определить направление, в котором двинулся Сифер, осознав внезапно, что все недели пребывания здесь ни разу не видел у того меча. Он пошел на всполохи знакомой, рвущей внутренности реацу, затем побежал, так боясь не успеть. Улькиорра стоял у входа в покои Эспады, точнее, того, что от него осталось, напряженно всматриваясь в темноту полуразрушенных коридоров и отверзнутых теперь холлов, словно не находя сил принять какое-то важное решение, способное изменить его личность, как если бы он ступит туда, воспоминания разом обрушатся на него, заставляя снова с упоением защищать идеалы оставившего эти места божества. Когда он покидал Лас Ночес год назад, то почти ничего не запомнил, и теперь огромная расселина среди пустыни напоминала один из карстовых разломов, нор в подземелье, зазеркалье и прошлую жизнь. Здесь на разном расстоянии друг от друга плескалось около пятнадцати очагов достаточно сильной реацу: должно быть адъюкасы под предводительством вастелордов облюбовали это место и теперь загнали в угол одного из Эспады. Он секунду раздумывал над тем, пришел бы кто-то на помощь ему, окажись он беде. Гриммджоу, Халлибель, Ямми, Нноитра…. Ичиго Куросаки. Женщина. Айзен, наконец. Кто-нибудь вспомнил бы про него?! Когда Орихиме Иноуэ похитили, друзья пришли за ней. Если Гриммджоу бывал ранен, ему на помощь всегда приходили фрасьоны. Даже у Ямми был кто-то, в итоге тоскующий о нем. А он – Сифер – прожил свою жизнь обесцененным одиночкой, купаясь, кутаясь во всеобщем бессмыслии и отрицая важность связей. Враги затихли, почуяв его реацу. Но ее было ничтожно мало от прежнего уровня, так мало, что он нынешний не получил бы и десятого номера. Никаких преимуществ, кроме интеллекта и мастерства, не было, равно как и меча, и он решил «начать с козырей» и сходу вышел в ресуррексион, внезапно и для самого себя минуя первую стадию. С момента воскрешения он ни разу не пытался сделать этого, не тренировал эту форму, не учился использовать высвобождение, игнорируя занпакто, и был немного удивлен, когда все получилось. Видимо, былые опыты с Сегундой Этапой не забылись полностью, и теперь он мог управлять своей силой, не концентрируя ее изначально в мече. Что ж, появилась отличная возможность проверить себя. Сифер сосредоточился, ощущая, как реацу начинает закипать в теле, заполняет пространство – густая, черная, маслянистая жижа заливает останки, осколки Лас Ночес, на секунду парализуя врагов, заставляя нуждающегося в помощи Эспаду недоуменно, озадаченно хлопать ресницами. Секунда – это неосмотрительно много, долго, дольше, чем противник может себе позволить. Секунды было достаточно, чтобы прорвать живые, напряженные мышцы груди и сердца Ичиго Куросаки, секунда на то, чтобы рассечь его собственное тело от бедра к ключице. Секунда на расчленение его мироздания протянутой в ответной ласке рукой. Секунда на уничтожение врагов впереди. Но Сифер мешкал, смотрел в смятении перед собой и не решался напасть, рискуя разрушить Лас Ночес до основания. Конечно, он не победит резким выбросом реацу, но собьет врагов с толку, произведет впечатление, а он всегда питал слабость к эффектным появлениям, пусть думают, что перед ними кто-то, превосходящий их настолько, что находится за гранью их восприятия, пусть испытают сковывающий ужас. Первый шаг вглубь корпуса дался ему тяжело, от концентрированной, уплотненной реацу по стенам побежали мелкие трещинки, будто напоминая, что некогда он сам, своей рукой разрушил обитель Пустых, а теперь пришел развеять по ветру остатки. Он миновал поворот, волоча огромные, сложенные крылья, задевая ими шероховатые стены, словно сдавливающие с двух сторон, готовые при случае напасть, запечатав навечно, ощущая все неописуемо остро, тонко, ярко, словно паутина в мозгу наконец начала распутываться, проясняя истинную причину, по которой он так легко согласился на предложение Куросаки осмотреть остов замка. Он вскинул взгляд в сизое небо, отвлеченно размышляя о том, нужен ли вообще этому миру бог и правитель, или, может, над ними властна только пустыня, и этого довольно. Реацу врагов стремительно приближалась. Сифер наконец ощутил расслабление: он на поле боя, он воин и готов сражаться, это то, что он должен уметь лучше всего. В ладони засияло копье. Противники напали одновременно с двух сторон, когда он приблизился к развилке коридоров – как предсказуемо – и вознамерились ударить серо в упор. Первого он легко рассек пополам, от атаки второго защитился крылом и из-под него проткнул врага до горла. Обманчиво просто, - он напружинился и подобрался, - даже несмотря на то, что коридоры безбожно ограничивали радиус атак и сковывали движения, эти адъюкасы оказались неспособны даже задеть его. Вряд ли Пустым такого уровня удалось бы загнать Эспаду в ловушку. Он прислушался, продолжая мерно шагать вперед, - он дома, ему нечего опасаться, он знает здесь каждую застенку, каждый поворот, каждую выщербинку, он помнит расположение коридоров, помнит все потаенные места. Вот здесь налево и прямо, выше, вверх до упора, до пятой башни, где за высокой каменной дверью ждет сильная, сильнее их всех, подлунная Принцесса Лас Ночес. Мысль о доме внушала необъяснимый покой и уверенность. Каково это – попасть в окружение дома, быть убитым дома, - он представил досаду плененного Эспады и двинулся чуть быстрее. Впереди были еще двое. Если они продолжат нападать парами, все закончится слишком быстро независимо от их уровня сил. Сифер прошел еще несколько метров, миновал выжидающих адъюкасов, и те предсказуемо напали со спины. Первый, похожий на крупного волка с огромными клыками, вцепился в крыло, Сифер дернул им, но пространство не позволяло действовать свободно, и пришлось терпеть долю секунды. Извернувшись, он копьем пробил ему основание черепа, как почувствовал укус в другое крыло – второй, напоминающий длинношерстного серебристого тигра с горизонтальными полосками песчаного цвета, которые, казалось, словно существовали отдельно, бесконечно извиваясь на его теле, затягивая, приковывая внимание. Гипноз? – мелькнуло в разуме Кватро. Он развернулся, вытянул ладонь с копьем, но тот успел отскочить. - Ты кто? – прорычал он. – Ты вастелорд? – Сифер смотрел искоса, не собираясь тратить время на мелкий мусор. – Тоже пришел поживиться Эспадой? – с хищной ухмылкой спросил тот. - Просто поразительно, что он проиграл ничтожеству, вроде вас, - и не успел тот открыть рта, как его голова покатилась по коридору, противно чавкая отсеченной шеей об пол, нарушая идеальное затишье. Впереди был кто-то сильнее – видимо, навстречу отправили пушечное мясо, чтобы считать его реацу, вынудить выплеснуть силы, понять, на что он способен. Но Сифер и не собирался скрываться или занижать способности, больше незачем, больше нет причин опасаться. Очень скоро во всей пустыне не останется никого, способного его одолеть. Лас Ночес вернул ощущение дома, принадлежность этому месту и, если не желание им управлять, то стремление быть здесь, поддерживать порядок, обеспечить кров всем достойным. Это партнерство, а не монархия, убеждал он себя, он с радостью отдаст власть любому выжившему из Эспады, лишь бы прогнать отсюда зарвавшийся мусор. Страха перед прошлым больше не было, образовалась готовность принять мир и себя в нем таким, каким он его знал, - каким преподнес его Айзен. На время все затихло, ни всполохов, ни колебаний, ни звуков. Отдаленно плескалась реацу арранкара. Еще дальше глупого мальчишки Ичиго Куросаки, который, видимо, решил последовать за ним и теперь нарвался на группу Пустых. Ничего, думал Сифер, ему нужно сражаться, если хочет выжить, нужно оттачивать навыки, нужно доказать, что он не зря тренировал его несколько недель. Он усмехнулся про себя, поражаясь чужому упрямству. Рядом с арранкаром ощущалась реацу вастелордов. Наконец, он покинул корпус Эспады и выбрался на открытую местность. Когда-то залитая искусственным солнцем пустыня казалось спокойно и безопасной, теперь под разрушенным куполом было больше врагов, чем на поверхности. Улькиорра двинулся дальше и уже у подножия бывшей лаборатории едва не угодил под массивный шквал серо. Пустые скрывались среди руин по периметру, атакуя непрерывно, и это начинало порядком раздражать. Сифер взмыл вверх и выжег землю в радиусе более полукилометра черным серо Эспады. Конечно, с прежней мощью от врагов не осталось бы и атома, а купол непременно бы рухнул под давлением силы, однако теперь по левую руку обнаружилось двое выживших, пытавшихся отползти в укрытие. Он рванулся к ним и с неприятным удивлением обнаружил у тех черные перепончатые крылья и рога, подобные его собственным. И застыл напротив, впитывая знакомый каждому Пустому ужас перед более сильным, вспоминая, как голыми руками убивал сородичей, готовый сделать то же, как внезапно атаки посыпались сверху. Адъюкас, способный летать? Но много ли может он против природного арранкара… Ни на секунду не отвлекаясь, даже не смотря в его сторону, Сифер сшиб того ударом хвоста, обвил, удерживая, удушая, весь обратившись в слух. Пустой напротив что-то отчаянно шептал, такое знакомое, неразборчивое, то, что шептали его сородичи, когда он наматывал их кишки на кулак, то, что явно читалось в глазах женщины, когда он просматривал бой на крыше, то, что он видел в каждом, кого встречал во время скитаний по пустыне. - Чу… ви…. – шум ломающихся от давления реацу вокруг стен заглушал отчаянный шепот. – …ще…. – Улькиорра напрягся, вслушиваясь. – Чудовище… Он опустил на долю мгновенья взгляд, словно стыдясь, сомневаясь, преодолевая себя, и следом ударил серо в упор, не оставляя от Пустых ни песчинки. Появился второй адъюкас, снова подло желая напасть сзади, но вынужден был уклоняться от летящего в него тела товарища, потерял концентрацию, а в следующее мгновение от его него остался только обугленный остов. Гриммджоу утробно, надрывно, оглушающе зарычал, пытаясь вырваться из окружения. Это приветственный клич, память о былых временах, это неподдельная радость. Глаза заливала кровь, тело неприятно ныло от ссадин. Вастелорды не собирались его убивать, они измотали его до предела многодневным сражением и теперь намеривались сожрать прямо здесь, жадно чавкая челюстями и ни с кем не делясь. Он снова зарычал так пронзительно, что этот зов услышал даже Ичиго, занятый сражением с Пустыми на подступах к покоям Эспады. С трудом получалось разглядеть знакомый крылатый силуэт впереди, и все же он не верил, зная точно, что Кватро погиб, а чудовище впереди лишь отдаленно напоминало его. Он не видел этой формы, не знал этой силы и не мог быть уверен наверняка, что кто-то отозвался и пришел ему на помощь. И все же если это Улькиорра, то… Гриммджоу снова дернулся так сильно, что мышцы на плечах захрустели от напряжения. … то кто он, мать его, такой?! Раны, нанесенные Куросаки, все еще не затянулись, реацу было чудовищно мало, и глупо было соваться сюда, стремясь проверить силы. Он чертыхнулся про себя и снова зарычал, словно это единственное, что у него пока не отняли. Это призывный вой, боевой клич, сигнал к наступлению. Сифер сменил направление в воздухе и рванулся на зов, через плавящее пламя собственного серо. Ему навстречу взметнулся адъюкас, походящий на гигантского мангуста, ловко увернулся от взмаха копья, выпустил когти, вцепился в крыло и разодрал по длине, подавая товарищам идею, лишая Сифера равновесия, вынуждая спуститься на землю. Улькиорра развернулся, попытался нанести удар хвостом, но в этот момент почувствовал укус в плечо – враг походил на кобру с более массивными клыками и двумя хвостами, имевшими подобие кувалд на конце. Он ненавидел ближний бой, еще больше ненавидел сражаться с кем-то звероподобным, хуже этого – только множество звероподобных врагов. Йерро было ни к черту, - выругался он про себя, - регенерация шла медленнее, чем обычно, ибо это и не она вовсе, а проклятые нити негасьона, еще пара-тройка метких атак по жизненно важным органам, и он истечет кровью. Впрочем не похоже было, чтобы противники были достаточно точными, чтобы бить в сердце или легкие, и наносили лишь хаотичные удары, полагаясь больше на везение, чем мастерство. Сейчас один из них снова пошел вперед, Сифер перехватил его поперек и легко разрезал копьем. Он немного успокоился, как внезапно получил удар со спины. Ясно. Это был лишь отвлекающий маневр для того, чтобы позволить более сильному атаковать. Ребра пробил осколок кости. Он вытащил его через грудь, молниеносно развернулся и воткнул адъюкасу с мордой медведя в череп. Тот нелепо замахал лапами, пытаясь устоять на ногах, захрипел и упал навзничь. Мангуст отступил. Кровь текла по груди Улькиорры, по бедру, неприятно холодила шерсть и делала ее липкой, бурой. Он сделал шаг вперед и выпустил Луз деля Луну так, словно ничего не произошло, не он был ранен, не ему только что едва не вырвали кусок легкого. Что бы это ни было, но тело заживало, медленнее, чем обычно, но неизбежно лишая врагов шанса на спасение. Гриммджоу плотоядно улыбался, наблюдая за сражением. Вастелорд, удерживающий его, заметил это – отблеск надежды и жажды жизни в его глазах – и впился зубами в плечо, вырвал кусок, жадно проглатывая, вынуждая Сексту отвлекаться, а затем оттолкнул арранкара на песок. - Ты не похож на Эспаду, - проговорил высокий мужчина с ветвистыми рогами на голове, начиная давить реацу. Он сделал пару шагов навстречу и замер. – Потому что вся Эспада – просто сборище слабаков, а ты чего-то стоишь, раз так легко перебил мою армию. Сифер остановился тоже. В глубине руин ощущались еще два очага реацу, по всей видимости, также принадлежащие вастелордам, - в центре разлома крыши, а значит, можно не сдерживаться. - Беги, - прошептал он, оттолкнулся и полетел в эпицентр силы. Враг грязно выругался и помчался за ним, сетуя, что тот не купился на провокацию и сразу определил, где наиболее сильные противники. Гриммджоу, зажимая рану, поплелся следом, совершенно измотанный, едва держащийся на ногах. Он никогда не видел, как Сифер сражается в полную силу, не видел Сегунды Этапы и где-то внутри все еще сомневался, что это Кватро, даже реацу его изменилась, не факт, что и Айзен бы узнал его. Гриммджоу ненавидел кого-то уважать, еще больше он ненавидел подчиняться. И если Сифер жив, то непременно потребует этого, начнет давить авторитетом, а это значит, что ему, Гриммджоу, снова придется скитаться, ибо им двоим слишком тесно в целой пустыне. Он наверняка вмешался в этот бой с целью унизить его, преподать урок, заявить права на власть в Уэко Мундо. Ярость вскипала, и не столько из-за вастелордов, сколько из-за треклятого, неведомым образом выжившего Сифера. Свирепея, он ускорил шаг, но путь преградил адъюкас. - Добыче не положено убегать, - осклабился тот. – Не похоже, чтобы этот крылатый пришел спасать тебя. Скорее, отнять наш ужин. Гриммджоу ощетинился остатками реацу, зло улыбаясь и каждой клеткой мозга ненавидя Сифера. Король может быть только один. А раз этот выродок жив, значит, провозгласит себя «наместником Айзена на земле», а значит, он, Гриммджоу, убьет его снова столько раз, сколько потребуется, загонит его в самый далекий параллельный мир, в какой только возможно. Катана была сломана, враги несколько суток терзали его и издевались над его телом, вырывая кусок за куском, никчемный мертвый бывший Кватро пришел ему на помощь и, кажется, где-то вдалеке плескалась сила Куросаки, но это не значит, что он сломлен, что он проиграл, что он готов умереть. Король может быть только один. Он зарычал, высвобождая гнетущую ярость. Куросаки замер внутри корпуса Эспады, оглушенный звуковой волной, а затем побежал быстрее, предчувствуя беду. И Гриммджоу прокусил палец и выпустил в адъюкаса Гран Рей Серо настолько мощное и нестабильное, что едва не разрушил оставшиеся строения под крышей, а следом балы. Внезапно все обрело смысл. И сражения, и смерти, и жертвы, и раны, и жажда власти. Когда есть соперник-товарищ, все кажется ярче. И снова, и снова, удар за ударом, он стремительно пробивал себе путь к рогатому вастелорду. Тот насмешливо наблюдал за его попытками, не двигаясь с места, опрометчиво надменный, самоуверенный, не познавший отчаяния, не знающий, на что оно способно. - Ну и? – усмехнулся тот, вглядываясь в полыхающие гневом глаза. – Ты ничего не можешь, как и твой Айзен. - Плевать мне на Айзена, - выругался он и бросил тому песок в лицо, нанося следом шквал ударов по корпусу и голове, не позволяя врагу опомниться. Тот отскочил в сторону, как в него полетела атака Ичиго. Он как раз преодолел корпус Эспады и вынырнул из руин прямо позади вастелорда. Секста нагнал и принялся бить противника балами, усиливая удары кулаками. Когда тот рухнул, он разворотил ему челюсть. - Какого черта ты лезешь в мой бой, Куросаки? – беззлобно прорычал Джагерджак, словно и не был удивлен его появлением. - Пошел ты, Гриммджоу! – заорал синигами, не рискуя приближаться впрочем. – Мы пришли тебя спасать! Вастелорд хрипел, отплевываясь. Секста схватил его за голову, сунул палец в рот и выстрелил серо, наслаждаясь грязным, кровавым маревом, а после уже несколько брезгливо отбросил труп. - Что-то не припомню, блять, чтобы я просил когда-нибудь тебя и это ебаное чудовище с непонятной реацу о помощи, - выругался он и направился к Куросаки. Тот сглотнул. - Это Улькиорра, - глухо выдавил он. Ожидать от Гриммджоу можно было всего, если он прознает, что это не рейтай, то запросто может его убить. – Он жив. - Я это и без тебя вижу, - чуть спокойнее произнес тот. – Что, подружились? После его смерти, - многозначительно добавил он, улыбаясь и кивая в сторону, где Сифер вел бой. – Чувство вины, вся херня, да? Ты же такое любишь, а, Куросаки? - Надо выбираться отсюда, - мрачно сообщил он. – Улькиорра справится сам. Мы только помешаем, - как-то необычайно взросло и серьезно проговорил он и двинулся к месту, куда изначально спрыгнул. - Что ж ты ему не поможешь? – он дернул его за ворот. - Не могу, - сдавленно прошипел он. - Типа вмешиваться в мой бой можно, а в его нет?! – в глазах было столько злобы и отчаяния, что Ичиго внезапно понял, о чем говорил Сифер, когда запретил соваться сюда. Он беспокоился не о том, что его убьют Пустые или кто-то еще, он знал и опасался нрава Гриммджоу, предполагал, что тот решит отомстить за проигрыш сразу, как только увидит. – В чем дело, Куросаки?! – тот продолжал упрямо молчать и положил ладонь на удостоверение синигами, готовый сражаться. – Ты заебал, понял? – он вдруг оттолкнул его и направился подальше от места битвы. – Ты и твой Улькиорра… - Ичиго поплелся следом. - Что с твоей реацу? – более мягко спросил Джагерджак, когда они скрылись в глубине руин. – Научился ее скрывать? - Я победил Айзена и лишился сил, - скороговоркой выпалил синигами. Виниться перед Гриммджоу не было причин и, более того, могло быть опасно. - Типа совсем? – скептически осведомился он. - Типа совсем, - кивнул тот. - Айзен сдох? - Нет, он в тюрьме, - сухо рапортовал мальчишка. - И какого хера ты забыл здесь? Да еще и с этим ублюдком. Куросаки молчал, не рискуя сообщать, что попал сюда по ошибке. - Пришел тренироваться. Внезапно встретил Улькиорру… - сбивчиво добавил он. - Типа ты не знал, что он жив? – подозрительно спросил Джагерджак. - Никто не знал. - И не знает? - Вроде нет. А что? Гриммджоу обернулся, начиная сомневаться в том, что Сифер станет претендовать на власть, отпуская гнев и ненависть. Впрочем тот мог намеренно скрываться, копя силы, зализывая раны. - Ничего, - мрачно выдавил он и снова двинулся вперед. – Что это за форма? Ты видел ее раньше? – слегка заинтересованно спросил он. - Да, - едва слышно отозвался Куросаки. - Не пойму, он силен или только напоказ давит реацу?!. – хмурился тот, останавливаясь и оборачиваясь. – Выбраться наверх ты не можешь? – насмешливо осведомился он. - Нет, - Ичиго был мрачнее тучи. Джагерджак стремительно пошел на него, вынуждая отчаянно сжимать удостоверение в руке, и вдруг исчез в сонидо. Куросаки приготовился. И тот вынырнул сзади, молниеносно ударяя в бок и при этом зажимая второй рукой шею, не позволяя упасть. – Пошел ты, Гриммджоу, - прохрипел он, и Секста расслабленно рассмеялся, ослабляя захват. - Я не урод, чтобы убивать тебя, пока ты в таком состоянии. Дождусь, пока вернешь себе силы, - кивнул он. Как вдруг их оглушил, опалил взрыв радиусом более пяти километров, купол затрещал, заходил ходуном, отовсюду посыпалась бетонная крошка. – Надо выбираться, крыша рухнет в любую минуту, - и, не спрашивая, схватил Куросаки за ворот и просто кинул наверх, как беспомощного котенка, не особенно заботясь о его приземлении. Не успели они выбраться, как руины объяло огнем. Он рвался наружу, тянул алые длинные пальцы к луне, накаляя бетон, искал выход наружу вслед за беглыми пленниками. И из этого пламени вырвался Сифер. Куросаки замер у самого края, опьяненный чужой мощью и воспоминаниями, ужасом былой трагедии, едва не опаленный. Гриммджоу никогда не видел, как тот сражается в полную силу, и хотел бы не видеть и впредь, ибо теперь ему придется его уважать. Сифер взмыл вверх, волоча за собой языки пламени, за ним рванулись двое вастелордов, один из которых имел огромные серые перистые крылья, и, наверно, при других обстоятельствах, его даже можно было счесть красивым. Другой напоминал индийского бога с множеством рук и телом, покрытым костяными наростами. Улькиорра в воздухе изменил траекторию полета, затормозил и ударил громадным серо оскурас, образовав еще один взрыв, и следом исчез в сонидо. Появился рядом с многоруким, хвостом обвил ему шею и собрался пробить копьем корпус, как второй, разгадав план, возник позади и легко оторвал ему крыло, как простой кусок бумаги. Центр тяжести сбился, и Сифер промазал, ударил в плечо, чем снес тому пару рук. В это время другой оторвал второе крыло, дернул за волосы и перехватил его ладонь, и это время рукастый, рыча, впился ему в горло, стремясь разорвать артерию. Сифер дернулся и свободной рукой выпустил серо оскурас в упор, обжигая и собственное тело. Враги отпрянули. А тот от удара, лишенный точки опоры и крыльев, потерял равновесие и начал стремительно пикировать вниз. В это время откуда-то возник небольшой адьюкас, попробовал использовать заминку противника и атаковал мощным серо в высоком прыжке. Сифер перевернулся, в падении создал Ланзу де Релампаго, и им отбил удар, а следом поймал того хвостом, приблизил к себе, ладонью пробил ему горло и, удерживая жертву за позвоночник, рассек пополам. Крылья регенерировали медленно: остов, сосуды, мышцы, кожа, и самым отвратительным было то, что он знал, как это исправить, как набрать силу, решение проблемы было прямо перед ним, истекало кровью и стремительно остывало на песке – и все же момента падения хватило, чтобы восстановить их. У самой земли он перевернулся и снова взмыл вверх, а Джагерджака сшибло с ног воздушной волной. Он поднялся и снова принялся во все глаза таращиться на кровавое месиво ошарашенно, в первобытном восторге и возбуждении от вида чужих смертей. Многорукий снова навязывал ближний бой, схватил Улькиорру за кисть и вывернул ее так, что запястные кости едва не посыпались. Тот, ни секунды не сомневаясь, оторвал увечную конечность, словно это и не его рука вовсе, и уже в следующую минуту отрастил новую. Он сделал вид, что полностью занят вторым противником, давая крылатому шанс напасть первым, позволяя приблизиться, и в ту же секунду рванулся вперед и вонзил Ланзу под ребра, не отпуская барахтающегося вастелорда до тех пор, пока копье не сдетонировало, а самому Сиферу не снесло ключицу, руку и половину лица, оставив на окровавленном черепе болтаться ошметки плоти. Регенерация сделает свое дело, пусть и медленно, пусть не та и не так, но волноваться не о чем. Он развернулся к многорукому, и тот наконец дрогнул. Вот он, знакомый отблеск отчаяния, безнадежности в чужих глазах, всполохи паники. Осталось еще немного. Гриммджоу впервые подумал, что Сифер сражается так, словно он не живой, заводной механизм, самовосстанавливающийся робот, который не чувствует ни боли, ни страха, ни сомнений, напрочь лишен любых эмоций, сторонних мыслей, нет отвлекающих факторов, но и радости от победы нет тоже, словно он камень, бездуховная оболочка, машина. И эта его чудовищная, внушающая своей плотностью отчаяние реацу и стиль боя, ориентированный на саморазрушение, не делают его сильнее, а, скорее, наоборот, все отчетливее обнажают пустоту и жажду ее заполнить. Джагерджак вглядывался в окровавленное лицо арранкара, медленно обрастающее плотью, отгоняя от себя мысли, что Сифера стоило убить еще в момент появления просто потому, что тот не способен чем-то дорожить, наслаждаться, понимать и принимать что-то ценное, истинное, связывающее живые и неживые, иные существа вместе, убить из страха перед чем-то чуждым, отличающимся, непонятным. Равнодушная, ужасающе умная и образованная машина для убийств опасна во все времена. И пока он управляем, с ним можно сосуществовать. Как только он лишается власти над ним, то превращается в монстра, который, как сейчас, убивает бессмысленно, без страсти и наслаждения, мастерски смакуя безжалостность, которую, памятуя о пустоте внутри него, даже истинным зверством или жестокостью назвать нельзя, - голые факты, правда, расчет. Он вдруг понял, что за все время боя с вастелордами Сифер не произнес ни слова, да и незачем, машины ведь не должны отвлекаться на пространные беседы. Раньше у него был Айзен, была женщина так или иначе и была цель, он бился за них, что могло сдерживать его от слишком грязных трюков, от какого-то ненормального отвращения и пренебрежения к собственному телу, потому что любое, обладающее здоровой психикой живое существо, неважно, имеет оно регенерацию или нет, не будет бить в упор атакой, которая способна уничтожить и тебя, просто чтобы избежать боли и ран, и что-то запечатывало эту мощь, это бездушие, этот хаос. Сейчас ничего не осталось. И каждое движение, взгляд Сифера вопили об этом: «Когда ничего нет, то нечего и терять». Он явно пришел не его спасать, он пришел за банальным убийством, и руины Лас Ночес – его тренировочный лагерь. Вастелорды облюбовали здесь себе гнездо и одолели ослабевшего Гриммджоу числом. После побоища, что устроил здесь Сифер, сюда никто никогда не вернется, а это кровавое месиво станет притчей во языцех. Его реацу, как нефть, еще долго будет стекать с руин замка, впитавшаяся в каждую трещинку, внушающая ужас каждому, кто решит приблизиться к этому месту, словно бы обладающая собственной волей, высасывающая все чувства. Гриммджоу схватил Куросаки и потащил прочь от купола, тот не сопротивлялся, понимая, что это лучшее, на что он сейчас может рассчитывать, пытаясь разглядеть что-то сквозь черный морок дыма и огня, словно Сифер и есть сама тьма, источник ее и отец. Вастелорд взлетел выше, казалось, к самой луне, утопая в беззвездном космосе и ставшим почти осязаемом воздухе, напитанном кровью, Улькиорра мгновенно ушел в сонидо вслед за ним, в полете схватил хвостом за корпус и с силой швырнул о землю. Куросаки кубарем откатился в сторону и едва не попал под чужое серо, выпущенное вдогонку. Через мгновение Гриммджоу дернул его на себя, оглушающим рыком стремясь подавить пламя. Многорукий стоял перед ними – еще немного, и он утонет в вездесущей сиферовой реацу. Тот завис в десятке метров над землей, словно проверяя его выдержку: возьмет ли он заложников или решит благоразумно сдаться. Враг предсказуемо рванулся к Куросаки, перед ним выскочил Гриммджоу и в упор выпустил балу. Кватро оказался на долю секунды быстрее и едва не лишил обоих головы Ланзой, затормозил на песке, развернулся и следующим ударом снес вастелорду оставшиеся левые руки. Джагерджак замер и раскрыл рот не то от гнева, не от ужаса. Измотанный противник повалился на песок перед ним и принялся истошно вопить. Сифер не двигался, равнодушно наблюдая его муки. - Улькиорра?.. – едва слышно позвал Ичиго, и тот отвлекся на сотую долю мгновения просто потому, что глупый мальчишка больше не был ему безразличен, перевел невидящий взгляд, испытывая ложную, мимолетную тревогу внутри. Нарушил свои же правила и установки. Этого хватило, чтобы вастелорд сорвался в сонидо, Кватро исчез следом. Использовать Ланзу де Релампаго больше не было сил, регенерация, как обычно, отнимала слишком много энергии, он зажал в руке небольшое копье, судорожно в воздухе отражая хаотичные атаки многорукого, ощущая нарастающую усталость, утяжеляющую конечности, мысли, движения. Гриммджоу заметил это и чертыхнулся. Сражаться так опрометчиво, расходуя силы на ничего не стоящих врагов, просто чтобы покрасоваться или проверить себя после так называемого «воскрешения»? Или всерьез хотеть умереть? А может, доказать Джагерджаку, что он мусор? Видимо, каким бы Сифер не был высокомерным и как бы не избегал бессмысленных боев, где-то глубоко внутри он по-прежнему оставался обыкновенным Пустым, все еще менее опытным и циничным, чем все остальные, и порой бой ради боя, кровь ради крови возбуждали и его сознание тоже. Гриммджоу довольно осклабился: сдохнуть в битве – в целом не самая поганая перспектива для такого, как Сифер. И не придется делить пустыню. Из костяных наростов вастелорда бесконтрольно появлялись сотни раскаленных металлических крупных игл, проникали в тело арранкара сквозь крылья и взрывались, кожа полыхала невыносимой болью. Чертовы нити негасьона не предусматривали возможность уплотнять реацу вокруг туловища, создавая крепкое йерро. Улькиорра уже лишился двух ребер, еще пара прицельных взрывов – и пострадает тонкий кишечник, крылья с трудом сдерживали напор огня и при этом бесконечно ограничивали движения в данной ситуации. Но он продолжал уклоняться, ловко орудуя копьем. - Если попасть тебе в дыру, ты наконец подохнешь? – заорал вастелорд и раскрыл ладони, концентрируя энергию. И снова появились едва ли не тысячи игл. Улькиорра использовал серо оскурас по периметру, едва не задел Куросаки и Гриммджоу, словно уже не замечая никого от усталости, и остался в центре огня, стремясь себя защитить таким образом. Он ожидал атаки снизу или сверху, но враг прорвался слева, со стороны его раны, и попытался создать заряд игл в упор. Сифер выпустил копье, схватил его за голову, пробивая большим пальцем глаз, и использовал как щит. А когда от тела врага остались ошметки, сбросил вниз, и сам двинулся вперед, прорываясь сквозь пламя. Когда он наконец опустился на землю, его крылья были изодраны в клочья. Регенерация прекратилась из-за недостатка реацу, рессурексион начал распадаться. И на мгновение Куросаки испугался, что и арранкар вновь истает, рассыплется пеплом. Гриммджоу инстинктивно дернулся назад, подавляя отвращение, думая, что красоты или силы в таком бое нет, только отчаяние, пустота и тотальное бессмыслие. Они серьезно пришли его спасать? Эти два недобитых придурка, один из которых без реацу, а второй без башки?! Он мрачно усмехнулся. Сифер сделал несколько шагов и потерял сознание. Секста не шелохнулся, даже не пытался переварить произошедшее. Он всегда считал Улькиорру заносчивым козлом, по ошибке получившим четвертый номер за ум и регенерацию, а вовсе не за мастерство, умение биться и уж точно не за уровень силы. Он был убежден, что если не победит его, то они уничтожат друг друга. А теперь выходило, что тот монстр с маслянистой жижей вместо реацу и разломом в крыше Лас Ночес вместо души. И дело было даже не в ее количестве, а в ее природе, в ее сущности. Тогда он впервые подумал, что они с Куросаки чем-то похожи, несмотря на абсолютно разный подход к битвам, жизни и отличное восприятие мира, и такому, как Сифер, как Ичиго, всегда нужен сдерживающий фактор, кто-то вроде Иноуэ Орихиме, из-за которой оба становились до скучного жалкими и уязвимыми. Должно быть, Айзен понимал это, потому и свел их троих. - Помоги мне! – заорал Куросаки. – Ты что оглох? – он накрыл Сифера плащом и теперь пытался взвалить себе на спину. – Я не могу использовать сюнпо и теперь придется тащить его пешком. Так что помоги мне, - спокойнее, но по-прежнему твердо, произнес он. Гриммджоу молча поднял обмякшее тело и пристроил на спине Куросаки. - Здесь на крыше… - выдавил он неохотно, - он сражался с тобой так же? - Ичиго, не оборачиваясь, упрямо зашагал вперед, не желая делиться воспоминаниями. – Кто из вас бОльший монстр, раз выжили после такого… - глухо обронил он. - Улькиорра не выжил… - сдавленно прошептал он. – Я убил его, - Гриммджоу хмурился и молчал, ощущая себя отброшенным на обочину жизни. Пока он мечтал стать «королем» и выкрикивал бунтарские лозунги, Сифер и Куросаки обрели силу, за гранью его понимания. Пока он насмехался над Четвертым за нелюдимость и скрытность, а над синигами за его желание всех защищать, они оба молча, в полном одиночестве, какое дает только сила, превзошли его, совершенно тем не гордясь. - Пошли, здесь убежище в горах, - позвал синигами. – Это я предложил ему разведать обстановку в Лас Ночес. Думаю, он согласился так легко, потому что сразу почуял твою реацу, - сообщил он. Гриммджоу кинул в его сторону озлобленный взгляд. Это слабо походило на спасение, скорее, на совершенно неприкрытую попытку умереть, притом обоюдную. Спустя пару часов пеший путь начал его раздражать. - Долго еще? – недовольно пробурчал он. - Надо добраться до начала гор хотя бы за сутки, там отдохнем и двинемся дальше, - устало отозвался синигами. - Вы что, шли сюда пешком от восточного хребта?! – неподдельно удивился тот. - Да, - с готовностью кивнул Куросаки. - И Улькиорра тоже?! - Да, - он удобнее перехватил Сифера за лодыжки. - Это пиздец какой-то… - выдохнул Джагерджак и следом схватил арранкара и взвалил на плечо. - Куда? – рявкнул он, готовый скрыться в сонидо. - К самому окончанию гор на востоке, - махнул рукой тот. Через пару часов он проделал тот же трюк с Куросаки. Пути оставалось еще на шесть-семь часов, и они терпеливо двинулись вглубь гор по узкому ущелью. Улькиорра очнулся на подступах к пологому склону, где тренировал синигами, дернулся так, что тому пришлось сжать ему запястья до боли. - Это Ичиго. Спокойно, - он сбавил шаг, давая тому возможность сориентироваться. – Мы почти пришли, - тот затих, и Куросаки продолжил: - Можешь подать какой-то сигнал той девчонке, чтобы она открыла проход? – арранкар шепнул едва уловимое «да» и настроился на нити негасьона – еще одна способность, которой наградила его Рока. Гриммджоу смотрел с озлоблением. Это отвратительное доверие между Сифером и Куросаки вызывало приступ неконтролируемой тошноты и зависти одновременно. Еще больше раздражала слабость арранкара, который, выходит, каждый свой бой вне приказов вел так, словно он последний, и всегда был готов умереть. Рока встретила их у огромного камня, переняла все еще слабого Сифера и молча повела всех в укрытие. - Это еще кто?! – недовольно гаркнул Гриммджоу. - Я так понял, она заботится об Улькиорре, - Куросаки спрыгнул вниз в некое подобие подземелья, где после произнесенного женщиной кидо заклинания появился вход. Секста неохотно прошел следом. - Неплохо устроились… - огрызнулся он. Рока прошла в операционную, Ичиго дошел за ней до дверей. - Тебе нужна помощь? – располагающе и чуть взволнованно спросил он. Та осторожно положила Сифера на кушетку и быстро приблизилась к синигами почти вплотную. Гриммджоу схватил ее за ворот, останавливая, не доверяя, пресекая на корню все попытки выразить недовольство или гнев. - Улькиорра-сама снова едва не умер из-за вас, - горячо зашептала она, словно не замечая, как рука Сексты сдавливает все сильнее. – Он не обязан никого спасать, ни вас, ни тем более вас, Гриммджоу-сама, - обратилась она к арранкару. - Ичиго! – слабо позвал Улькиорра, переводя гнев Джагерджака на себя. – Я через пару дней буду здоров, внутренние органы не задеты. Пусть женщина позаботится о Гриммджоу. Расскажи ему все, - кивнул он, прикрывая глаза. Рока стояла оплеванной, ребра ломило от напряжения, она сжала губы в нитку, чтобы не расплакаться. Давление руки Сексты казалось жалящим касанием по сравнению с произнесенным трепетно, обеспокоенно, доверчиво: «Ичиго». Она отступила на шаг. Синигами смотрел настороженно, но не думал останавливать Джагерджака, ибо все еще не простил ей пренебрежения к человеческой жизни. Он всегда зовет не ее, смотрит не на нее, она – прислуга, подчиненная, мусор, она – необходимая жертва, с которой он вынужден мириться, которую должен принять. Через год-два он не вспомнит ее имени. Еще раньше он убьет ее, сомкнув вокруг шеи паучьи пальцы и, не меняясь в лице, продавит кадык. И это то, что она не отдаст. То, что оставит себе. То, что никто не отнимет. Если она не может получить от него исполнения амбициозных планов, если не может быть рядом, если не может его ничему научить, то добьется собственной смерти, заставит убить ее лично, заставит забрать ее жизнь. Она торжествующе улыбнулась, высвободилась из захвата Сексты и коротко поклонилась, задержав дыхание, так и не понимая до конца, что именно является важным для Сифера, как он оценивает окружающих. Сначала она предполагала, что это наличие силы, она сильная, очень сильная, она смогла скопировать и применить Финальную Гетсугу Теншо; потом была убеждена, что важны уникальные способности, и поделилась ими с ним, но взрастила лишь бОльшее отвращение. Она перебирала варианты: ум? Но Ичиго Куросаки невообразимо глуп. Заслуги? Она спасла ему жизнь, разве он должен был стать чуть мягче в ее направлении, а не принимать заботу, как нечто неприятное, с чем он вынужден мириться ввиду собственной слабости. Она думала о том, что видела прежде в воспоминаниях Сифера, как Иноуэ Орихиме заботилась о нем, наливала ему чай, осведомлялась о его самочувствии, и тому было лестно, он довольно кивал, совершенно расслабленный внутри. Он уважает за сердце? У Гриммджоу нет сердца. Но сердце – это не только открытость и доброта Орихиме и не яростное стремление всех защищать у Ичиго, это и стая, семья, которая всегда была у Сексты, и сражение, и смерти. Рока украдкой взглянула на Улькиорру, тот попросил воды, Куросаки с готовностью подал ему стакан. Хотелось вопить, что у нее тоже есть сердце, вот оно – в служении, в жертве, в жизни, которую она отдала ему, это ли не сердце! Просто оно не важно и нужно. Сегодня во время сражения Сифер понял одну важную вещь, окруженный врагами, он приметил удивительный факт: они держались вместе и потому сумели одолеть Эспаду, измотать его, и непременно пожрали бы, если бы помощь не подоспела. Он понял, что совершенно точно больше не хочет быть один. Это было настолько яркое, важное озарение, сминающее все предыдущие постулаты и правила, обесценивающее воспоминания о скитаниях по пустыне и весь боевой опыт, что где-то внутри он почти испугался этой перемене. Это и было сердце, не в жертве и безмолвном подчинении, а в желании жить и меняться.