Оно неконтролируемо — Такое прекрасное желание. Есть что-то зловещее в боли, что оно причиняет, Когда я смотрю, как оно горит, Потому что я не могу вернуться.
Чонгук проводит пальцами по щеке бесчувственного Пака и довольно усмехается. Смотреть на то, как человек предпринимает жалкие попытки остановить его — довольно забавное занятие. Только юмор этот мало кто понимает. А Чонгук наслаждается. Загоняет Чимина в ловушку, впитывая в себя страх и быстрые удары сердца; давит на сознание, болезненно выворачивая его наизнанку. Пак сопротивляется, но вампир эту хрупкую стену одним взглядом разрушает, сея на руинах крупицы страха, из которых раз за разом Чимин взращивает ненависть. Чонгуку интересно играть с ним, наблюдая за реакцией. Человека хочется располосовать на каждую из всех эмоций, которые тот испытывает, в деталях рассмотреть, а потом выпить до дна. Иссушить это внутреннее сопротивление до той степени, когда сил на борьбу уже не останется. Ночью Чимин всегда более уязвим, поэтому Чонгуку не составляет особого труда сыграть на его истощённых долгим путём нервах. Пак беззащитен. Вот он пытается отползти в сторону, а через несколько секунд уже оказывается под Чонгуком. В его глазах отчаяние. И именно это отчаяние заставляет Чимина дергаться до последнего. Но вампир не отпустит. Он ждал этого два с половиной года, с тех пор как почувствовал свою пару. Чимин — единственное создание, рядом с которым Чонгук почти теряет самообладание. Ощущает под собой худое извивающееся тело и еле сдерживается от того, чтобы не вонзить клыки в шею, помечая как своё. Ещё не время. От эмоционального перенапряжения Пак теряет сознание. Чонгук втягивает клыки и отстраняется: именно такого результата он и хотел добиться. Ощущение власти над Чимином сравнимо с подчинением себе целого королевства. Осталось лишь заставить человека эту власть принять. Вампир закрывает за собой дверь спальни и бесшумно идёт в обустроенный под гостиную зал. Чонгук здесь не один. В кресле возле зажжёного камина сидит Юнги с бокалом красного вина в руке и задумчиво смотрит на пылающую древесину. — Ещё не спишь? Я думал, дипломатические переговоры с гоблинами тебя утомили, — лёгкая издёвка под тонной спокойствия. Иногда Юнги ненавидит Чонгука за эту манеру общения. Но сейчас ему лень даже обращать на это внимание, потому что гоблины — это худшее, что случилось с Мином за последний месяц. — Меня мучила замечательная идея скормить их цепным волкодавам. Вместе с костями и невероятно паршивым характером, — Юнги делает очередной глоток вина. Уже из бутылки, так как в бокале всё закончилось. Ещё одна такая дипломатическая встреча, и он точно сопьётся, ибо нрав у этих горных обитателей считается поистине самым отвратительным на всём континенте. — Что нового в Северном королевстве? — В Северном королевстве тишина и спокойствие, — теперь тон Чонгука — это уже ничем неприкрытый сарказм. — А если учесть невероятно амбициозного наследника престола, то затишье это пахнет недугом старого короля, которого уже не один месяц чем-то травят. — Джинён решил поиграть во взрослые игры? — хмыкает Юнги. — Ему уже двадцать четыре, — уточняет Чонгук. — Я лишь не понимаю, зачем так поспешно избавляться от старого короля. Разве что у Джинёна есть некие планы, которые он не может воплотить в жизнь, пока трон занимает отец. Юнги прикрывает глаза и задумчиво постукивает кончиками пальцев по полупустой бутылке. — В приоритетах нынешнего правителя Северного королевства налаживание торговых связей с Сумеречным краем и продление мира с Тёмной империей. Он действует осторожно. Значит ли это, что Джинён хочет затеять войну? — Кто знает, — Чонгук подходит к узкому, но доходящему почти до самого пола окну, и складывает руки за спиной. — В любом случае, старому королю осталось недолго. Он умрёт не позже начала следующего месяца. Однако меня больше интересуют оборотни. Ходят слухи, что Намджун скоро будет стягивать армию. — И насколько же эти слухи правдивы? — удивление Мина почти искреннее. — Уж кому, как не тебе знать это лучше, — в голосе Чонгука холодная насмешка, а взгляд слишком проницательный. Как много у него информации? Юнги бы очень хотел взглянуть на мысли Чона, но там лишь стена, которую никому пробить не удавалось. Про таких говорят, что они «правят железной рукой», и с Тёмной империей под началом Чон Чонгука мало кто рискнёт столкнуться в войне. Его даже сами вампиры боятся, потому что чувствуют эту подавляющую силу. Примесь демонской крови оказывает большое влияние на способности Чонгука. Пусть даже самая малость, но это пугает. В древности демоны своей мощью стирали с лица земли целые королевства, оставляя за собой пустыню, укрывающую руины из костей. Их жестокость не знала границ, и в какой-то степени эти отголоски отражаются на Чонгуке. — Что по поводу Чимина? — Юнги стряхивает призрачные картины в голове и переводит разговор в более безопасное для себя русло. — Стук его сердца на весь замок слышно было. Не боишься, что одной из таких ночей он попросту умрёт от страха? — О нет, жить Чимин будет долго. У меня на него большие планы, — тон Чонгука однозначно не предвещает ничего хорошего. Обычно так вампир говорит про тех, у кого так или иначе нет выбора. Например про вражеских лазутчиков в пыточных: либо они всё рассказывают, либо их ждёт отнюдь не самая лёгкая смерть. Вот только крики эти вместе с мольбами о пощаде остаются в каменных подземельях, так никем и неуслышанные. — Шлюх в своём замке ты обычно держишь не больше месяца, — говорит Юнги. — Мне безумно интересно, сколько здесь протянет Пак. — Чимин не относится к обычным шлюхам. Он моя пара. Впрочем, одно не мешает другому… — Мин смотрит на зажжённые в глазах Чонгука чёрные огни и думает о том, что зря обнадёжил тогда мальчишку. Будь Чимин просто диковинной игрушкой для повелителя вампиров — ему бы повезло больше. Там была бы хоть призрачная возможность на свободу в будущем. — Ты думаешь, он согласится связать с тобой свою жизнь? Я в этом не уверен. — Разве я говорил о том, что меня интересует его мнение? — вскидывает бровь Чонгук. — Ещё семь недель до ночи Кровавой луны. В запасе достаточно времени для того, чтобы он признал мою власть. Юнги давится вином, чуть не выплёскивая его на пол. Откашливается и с удивлением смотрит на Чонгука. — Ночь Кровавой луны? Ты действительно хочешь провести ритуал соединения душ? Связать свою жизнь с ним? Он же человек, и вряд ли перенесёт соединение с вампиром, в жилах которого к тому же течёт кровь демона. Ты сейчас серьёзно? — А похоже на то, что я шутил? — ядовито переспрашивает Чонгук. — Для Чимина смертельная угроза будет лишь в том случае, если к моменту проведения ритуала он полностью не примет меня, как свою пару. Проще говоря, пока не подчинится. И, поверь, способов сломить его упрямство у меня много. Юнги морщится. Он живёт в одном замке с Чоном уже много лет и особенности его характера знает довольно хорошо. Чонгука бесполезно в чём-либо разубеждать: он добьётся своего в любом случае. Однако выживет ли человек — Мин сомневается. По сути это не его дело, но Чимина немного жалко. Люди Северного королевства — тоже те ещё упрямцы. Юнги видел эту твёрдую решимость в глазах Пака, и думает, что тот вряд ли просто так отступит от своих убеждений. Интуиция редко подводит Мина. Эта зима вряд ли будет спокойной…***
Солнце слепит глаза своими утренними лучами. Чимин сонно утыкается лицом в подушку, и на несколько мгновений парню кажется, что он дома, и сейчас его придёт будить мать. Но стоит открыть глаза, как вспоминаются все события последних двух дней. Накатывают волной и с разрушительной мощью давят на мозг паникой. Чимин противится, не хочет принимать это. Всё вчерашнее кажется слишком нереальным: горы, деревня, столица Тёмной империи, грифон… Чонгук. И те удушливые волны страха в тусклом сиянии луны. Сейчас, в безопасном дневном свете, вампира, что был в этой комнате ночью, можно счесть плодом больного воображения. Однако Чимин не поддаётся на это. Он долгое время думал, что Чонгук — нечто не выходящее за рамки ночного кошмара, но в итоге находится здесь, в замке повелителя вампиров, оказавшегося гораздо реальнее, чем просто сон. Чимин садится на постели. Отведённая ему комната пронизана солнечными лучами и не походит на те мрачные апартаменты, что Пак успел нафантазировать, пока шарахался здесь в темноте. Если смотреть с положительной стороны, это лучше, чем подземные камеры, которые, Чимин уверен, здесь имеются. Однако Пак совершенно не настроен искать плюсы своего положения. Он хочет домой, к нормальной жизни и привычному занятию — помогать больным людям, а не примерять роль вампирской прихоти просто потому, что так распорядилась природа. Плевать Чимин хотел на всю эту предназначенность. Какая вообще может быть речь о жизни в этом месте, когда от одного только взгляда вампира Чимина парализовывает ужасом? Пак смотрит на подушку, и его душит злость. Роза. Чонгук не изменяет привычкам даже в родном замке. А Чимин эти цветы уже видеть не может: они напрямую связаны с его главным кошмаром. Пак сгибает стебель пополам, тут же вскрикивая от боли: шипы оставляют несколько порезов на пальцах. Благо, неглубоких, и Чимин быстро их залечивает с помощью внутренней магии. Жаль, что свои пошатнувшиеся нервы нельзя исправить так же. Дверь отворяется, и в комнату входит вампирша. Её волосы убраны под платок, а платье серое и строгое: такую одежду обычно носит прислуга. Она смотрит на Чимина тем взглядом, где любопытство сочетается с неловкостью и даже неким страхом при общении с незнакомым человеком. — Я принесла вам новую одежду, — наконец, говорит она, прежде чем положить на кровать стопку чистых вещей. — И мне приказано отвести вас в купальню. Чимина передёргивает от этого робкого тона и в особенности слова «приказано». Чисто из принципа хочется ответить «нет» и остаться на месте, но с другой стороны умыться бы ему сейчас не помешало. Спустя несколько секунд колебаний Чимин всё же сползает с кровати и идёт вслед за служанкой. Внутри сворачивается противная змея сомнений. Пак не знает, как ему вести себя в этом пугающем замке, а все мысли крутятся вокруг Чонгука: что вампир будет делать с ним дальше? Догадок много, из положительных — ни одной. Голос служанки выдёргивает Чимина из раздумий. Купальня — расположенное недалеко от комнаты Пака помещение с большим мраморным бассейном и несколькими бадьями поменьше. Здесь довольно жарко из-за пара, но Хёри — так представилась вампирша — говорит, что температуру можно регулировать. Вопреки ожиданиям, служанка никуда не уходит, и сначала парень не понимает, почему. Однако когда в купальне появляется ещё несколько человек из прислуги, Чимин осознаёт, что это же, по сути, замок самого повелителя, а значит уклад совсем иной, чем у простых людей. Во дворцах купание — это весьма сложная процедура, где без посторонней помощи не обойтись. Но Пак привык делать всё самостоятельно и сейчас уже сомневается в правильности своего решения добровольно прийти сюда, потому что, чёрт возьми, нет, он не будет раздеваться перед этими людьми, и уж тем более позволять им себя трогать! Но сзади — запертая дверь купальни, впереди — решительно настроенные вампирские морды, и где-то на дне горного ущелья находится мнение самого Пака, который такого широкого жеста явно не оценивает. Он брыкается до последнего, но женщины этой расы необычайно сильны в физическом плане — им ничего не стоит удержать парня от побега и усадить в просторную бадью для купания. Особо не церемонясь, кожу до покраснения трут жёсткими мочалками, а от множества запахов ароматических масел голова идёт кругом. Чимин стискивает зубы, когда на него выливают очередной флакон. Ему кажется, что даже на королевскую невесту перед первой брачной ночью столько не тратят, как сейчас на него. Для Чонгука стараются. И злит это неимоверно. Пак дёргается, когда в кожу начинают втирать какую-то очень жгучую, пахнущую мятой мазь, но сильные руки давят сверху, не позволяя отстраниться. Чимин клянётся, что оторвёт им всем конечности, потому что ощущения очень далеки от терпимых, но в ответ получает лишь убивающее последние остатки душевного равновесия «это приказ повелителя». Кожа горит и щиплет просто невыносимо. Чимину обидно до злых слёз, потому что он не может сделать абсолютно ничего: его держат три пары рук. Пак хочет перерезать Чонгуку горло за такие «приказы». Когда всё заканчивается, Чимин чувствует себя отвратительно. Его искупали во всех прелестях ароматизированного дерьма, и теперь Чимин пахнет розами. Розами, которые он ненавидит. А стоит взглянуть в зеркало, так Пак вообще себя не узнаёт: благодаря той жгучей мази весь загар сошёл на нет, и цвет кожи стал на несколько тонов светлее. Довольные результатом, служанки уходят, оставляя Чимина медленно звереть перед своим отражением. Из него словно фарфоровую куклу на заказ Чонгуку сделали. Если бы Пак был оборотнем, то расцарапал бы при встрече Чону лицо. Такой бледный, Чимин теперь сам на вампиров похож. От досады хочется разбить стекло, но всё та же Хёри подаёт ему новую одежду и говорит, что Пака уже ожидают в столовой. К злости примешивается противное чувство страха, которое Чимин в себе уже начинает ненавидеть. Сколько бы в своих фантазиях он не калечил Чонгука, видеться с ним Чимин желанием не горит. Сполна хватило ночного визита: Паку дорога собственная шея, которая, как ни странно, всё ещё цела. Да, этой ночью Чонгук его не тронул, но где уверенность в том, что потом он не зайдёт гораздо дальше? Чимин не имеет ни малейшего представления о мыслях вампира. Если самого Пака за два года периодических «кошмаров» изучали, как какого-то пойманного в капкан зверька, то Чонгук — совершенно неизвестная сторона. Пак надевает чистую рубашку и штаны свободного кроя. Волосы немного подсохли, но с некоторых кончиков всё ещё падают капли, скрывающиеся за белым воротом, поэтому Чимин ёжится от лёгкого озноба. На этот раз при дневном свете Пак чуть лучше запоминает дорогу и даже подмечает некоторые детали. Например то, что розы — почти неотъемлемая часть замка. Эти каменные цветы обвивают почти все колонны, и даже снаружи гибкие стебли алых цветов можно увидеть на замковых стенах — Чимин разглядел их ещё вчера. Хёри ведёт его на первый этаж и останавливается перед высокими дверьми. Чимин делает глубокий вдох, когда они отворяются, и Пак оказывается в просторном помещении с большими винтажными окнами и высокими потолками. За длинным столом из красного дерева сидит Чонгук. Чимин не хочет идти к нему. Все внутренние инстинкты вопят о том, чтобы Пак убрался отсюда подальше, поэтому каждый шаг вперёд — словно борьба с самим собой. Один — воспоминания затягивают в свою пучину, наполненную страхом и беспомощностью. Два — шёпот в темноте обволакивает мысли, Чимин почти поддаётся ему. Три — эхо шагов Чонгука и взгляд, наполняющий сердце ужасом. Четыре — зарешёченное окно повозки и тоскливая безысходность — отсюда не выбраться. Пять — неожиданное воспоминание из детства, где мать рассказывает сказку про волка в ловушке. Он дрался до последнего. Шесть — ненависть придаёт силы, а страх их забирает. Чимин должен принять одну из этих сторон. Семь — Пак поднимает голову и смотрит на Чонгука. Свои страхи нужно видеть в лицо. Восемь — Чимин не хочет быть жертвой. В глазах — упрямство твёрже стали, а Чонгук улыбается хищно: он перерубил пополам много таких клинков. Девять — стук сердца быстрый и громкий, Чимин не может его унять. Чонгук подносит к губам бокал. Паку кажется, что там кровь, и он чувствует её сладкий запах, как во сне. Десять — пусть с трудом, но Чимин прячет свои эмоции, позволяя ненависти растекаться по сознанию и доминировать над страхом. Ещё несколько шагов, и от Чонгука его отделяет не больше двух метров. В отличии от предыдущих встреч, теперь Пак может хорошо его рассмотреть. Чонгука можно назвать красивым. Тёмные волосы, жемчужно-бледная кожа, прямой нос, чётко очерченные губы и скулы, подтянутое телосложение. Но глаза выдают в нём что-то неумолимо хищное. Они не чёрные, какими Чимин видел их раньше. Сейчас в светло-голубом цвете лёд стынет. Чонгук чуть склоняет голову набок. — Добро пожаловать в Тёмную империю, Чимин, — вампир говорит так спокойно, будто Пак и в самом деле гость. Отнюдь, не добровольный. — Предпочитаю родные края, — холодно отзывается Пак, игнорируя отодвинутый для него служанкой стул. — Не люблю, когда в мою жизнь вмешиваются кровососы. — Какая жалость, — небрежно бросает Чонгук. Его совсем не трогает злость Пака. — До меня в твою жизнь уже вмешалась природа. Это лишь последствия. Чимин делает шаг вперёд и почти рычит: — Тогда я не хочу таких последствий. У тебя нет права решать судьбу за меня! — Но тем не менее ты моя пара, — Чонгук смотрит почти снисходительно, как на человека, который не может понять совершенно очевидные вещи. — Эта тупая ошибка природы абсолютно ничего не решает, — цедит Чимин. Глаза Чонгука на несколько мгновений темнеют. Видимо, Чимин всё же перешёл одну из границ. Ещё одна секунда, и вампир быстро возвращает самообладание, однако всё равно видно, что последние слова Пака вывели его из себя. — Сядь, — Чонгук фактически приказывает. Чимин не трогается с места. Вампир повторяет ещё раз, но Пак всё так же не собирается занимать своё место за столом, продолжая смотреть на Чона с упрямой злостью. Чонгук прикрывает глаза и ставит бокал на стол. Через мгновение голову Чимина пронизывает боль. Он прижимает ладони к вискам и прикусывает губу, а вампир лишь усмехается. Он знает, куда надо давить. Пак стискивает зубы, пытаясь не поддаваться внутреннему приказу, невыполнение которого и влечёт за собой эти невероятно паршивые ощущения. — Если по-хорошему ты не понимаешь, то так будет всякий раз, когда начнёшь упрямиться, — говорит Чонгук, наблюдая за тем, как Чимин против своей воли все же опускается на стул. В глазах человека боль с примесью той же ненависти, но нет того, что вампир жаждет увидеть прежде всего — покорства. — Ублюдок, — выдыхает Пак, когда на его сознание перестаёт давить вампир. — Ещё нет, — говорит Чонгук и кивает на руку Чимина. — Утром я чувствовал запах крови. Мой подарок пришёлся тебе не по вкусу? — Само твоё существование — мне уже не по вкусу, — выплёвывает Пак. Он сидит за столом с неестественно прямой спиной и аккуратно разрезает мясо на кусочки, чувствуя себя марионеткой, которую удерживают болевыми нитями: стоит дёрнуться не в ту сторону, как они приходят в движение. — Значит тебе придётся смириться с этим. Умирать я не планирую. Чимин сжимает в руке нож, представляя, как хорошо бы он смотрелся в горле вампира. Ему хочется собственноручно всадить острый металл в шею, наблюдая за предсмертной агонией этого создания Тьмы. Возможно, внутри Пака тоже есть часть жестокости, раз он думает о таком, но сейчас ему плевать. Рядом с Чонгуком никогда не удаётся мыслить здраво. — Тогда я всеми силами постараюсь внести значительные коррективы в этот план, — бросает Чимин, ясно давая понять, что не собирается прогибаться под вампира. — Какая забавная самонадеянность, — вкрадчиво говорит Чонгук. — Убивать ты меня столовыми приборами собрался? Чимин молчит. Пака не покидает стойкое ощущение того, что его целенаправленно загоняют в тупик. Он пытается держаться на равных с Чонгуком, но тот играется с ним ради собственной забавы, позволяя эту словесную перепалку. — Я не позволю вот так просто отнимать мою свободу, — твёрдо отвечает Чимин. — Думаешь, у меня не хватит решимости? — Ты хочешь это проверить? Чонгук поднимается, и Пак не успевает уследить за его движениями. Уже через несколько мгновений вампир оказывается сзади, и резким движением выдёргивает Чимина из-за стола. Направляет руку Пака, в которой всё ещё находится нож, остриём на свою грудь и говорит тихо, но властно. — Попробуй проткнуть им моё сердце. Так легко? Пак в изумлении смотрит на Чонгука, пытаясь понять, что он задумал. Но лицо вампира — словно каменная маска, по которой невозможно прочесть эмоции. Лишь вновь темнеющий лёд на дне глаз парализует мысли и заставляет сомневаться в своих силах. Представлять в своей голове — это одно, а держать нож сейчас — совсем другое. У Чимина мелко дрожат руки. «Ты слаб» — набатом звучит в голове. Но Чонгук далеко не глупец, и Чимин понимает это. — Высшего вампира нельзя убить так просто, — тишину разрывает звон металла: Чимин разжимает пальцы, и нож падает на мраморный пол, прямо под ноги. — Ты бы не позволил мне даже ранить тебя. — Как хорошо, что ты это осознаёшь, — Чонгук наклоняется, проводя ладонью по нежной коже лица дрожащего от эмоций человека. Говорит всё так же тихо, но каждое слово расплавленным железом отпечатывается в голове. — Словесные прелюдии закончились. Я даю тебе две недели, Чимин. Либо ты принимаешь меня, как свою пару, и отношусь я к тебе соответственно, либо ты продолжаешь это бессмысленное сопротивление и становишься одной из моих шлюх. В обоих случаях отпускать я тебя не намерен, но если будешь и дальше показывать своё упрямство, то я оправдаю полное значение слова «ублюдок». Или кем ты меня ещё называешь в своих мыслях? Монстром? Чимин дёргается в сторону. Чонгук не препятствует. Куда Пак может скрыться от него? У вампира в руках всё те же нити и спрятанная внутри Тьма: одна на двоих. Вот только Чимин не хочет признавать её в себе, прячет как можно дальше, и Чонгук не остановится, пока не пробудит её полностью. «Не смотреть ему в глаза, не смотреть…» — Пак беззвучно шевелит губами и отступает назад. «Не смотреть…» — мысленно приказывает сам себе, и это так ничтожно по сравнению с тем, что делает Чонгук. Он подходит медленно: знает, что человеку никуда не деться. А когда Чимин всё же делает резкий рывок в сторону, вампир за долю секунды придавливает его к стене. В голове мутнеет от удара и нехватки воздуха. Чонгук сдавливает шею и смотрит в широко распахнутые от страха глаза Пака. Давит на черепную коробку, вскрывает её и превращает всё кровавое месиво боли, подчиняя себе сознание. У Чонгука взгляд настоящего демона: от зрачков по радужке расползается чернота. Кажется, ещё немного, и она вырвется на свободу. — Ты ещё не знаешь, каким я могу быть монстром, Чимин-а, — говорит Чонгук, наблюдая за тем, как Пак судорожно скребёт ногтями по его руке, задыхаясь.— Разве Элен не предупреждала? Не стоит испытывать моё терпение на прочность. Вампир разжимает руку, и Чимин валится на пол, рваными вдохами глотая воздух. Темнота перед глазами отступает, но горло саднит дико и дышать всё ещё с трудом удаётся. — Я ненавижу тебя, Чонгук, — хрипит Чимин, дотрагиваясь до шеи: там точно останутся синяки. — Пошёл ты к дьяволу… — Думаю, мы с ним союзники, дорогой мой, — усмехается Чонгук, с удовлетворением наблюдая за тем, как Чимин пытается прийти в себя. — Надеюсь, за эти две недели ты примешь правильное решение. Пак ничего не отвечает. Он стискивает зубы и пытается подняться на ноги, но голова предательски кружится, а уцепиться не за что. Сильный рывок вверх становится неожиданностью. Чонгук усаживает Чимина на стул так осторожно, словно это не он минуту назад перекрывал ему доступ к кислороду; приказывает служанке проследить за тем, чтобы Чимин поел и, не говоря больше ни слова Паку, уходит из зала. Чимин смотрит на вино в бокале, и его мутит. Оттого, что оно тёмно-алого цвета; оттого, что сейчас произошло; от того, что ему сказал Чонгук. Даже от самого себя, ведь он опять поддался страху. Пак чуть не задохнулся, а смерти многие боятся: в том числе и он. Чимин хочет выжить. Хочет выбраться отсюда и быть счастливым, как обычный человек. То, что ранее казалось совершенно обычным делом, сейчас становится трудно достижимой вещью, но Пак сделает всё ради того, чтобы покинуть Тёмную империю. Он не позволит Тьме свободно расползаться по своему сердцу. Даже если призрачные шипы уже давно срослись с нутром.