Inferno

От Чонгука человек почти убегает. Лавирует в толпе, пробираясь ближе к краю зала, и хочет, чтобы его оставили в покое. Чтобы не пожирали с ног до головы двузначными взглядами, позволяя на дне зрачков разгораться мёртвому пожару. Внешняя вампирская красота, которая внутри граничит с чем-то потусторонним и жутким для Чимина. Среди вампиров человек ощущает себя как в клетке со змеями, но назад к Чонгуку Пак не сделает ни шага. Он судорожно ищет среди гостей лишь один способ удержаться на плаву — Рика. И находит. Замечает возле дальней арочной стены, до которой нужно как-то добраться сквозь кружащуюся в танце массу гостей. Но даже если он всё же сможет это сделать, то что скажет Рику? Зачем? Полукровка и так много времени с ним проводит, поддерживая, а Чимин не любит навязываться. Но сейчас ему просто жизненно-необходимо выплеснуть эмоции тому, кто смог бы понять. Поэтому Пак хватает с фуршетной стойки небольшой бокал чего-то прозрачного и залпом выпивает, тут же морщась от того, как обжигает горло. Чимину катастрофически не хватает смелости: пусть она прибавится хоть так, это не столь важно. Множество мелькающих перед глазами костюмов в готическом стиле сливаются в один сплошной ало-чёрный круговорот, а Чимин где-то на самом его дне — пытается выплыть и избежать столкновений. Пару раз ему мерещится Чонгук: то среди танцующих, то на одном из балконов. Бред на почве разыгравшегося воображения. Чимин отгоняет этого призрака из своих мыслей и вздыхает полной грудью с облегчением, когда всё же достигает цели. Вампиров здесь не так много, как в центре зала. Но вот Пак оглядывается, и Рика среди них нет. Он растворился, словно тень. В этой стене несколько арок. В последний раз Чимин видел полукровку возле крайней справа, поэтому сейчас направляется именно туда. Возможно, у него ещё есть шанс найти Рика. С каждым шагом сомнений становится всё меньше, чего нельзя сказать о какой-то лихорадочной взбудораженности: Чимин сам не свой, когда ощущает себя вот так. За аркой располагается довольно широкий коридор, куда и сворачивает человек, полностью доверясь интуиции. По длине он совсем небольшой, но с несколькими ответвлениями по сторонам, а заканчивается огромным, почти касающимся пола окном с кованой решёткой по другую сторону. Даже с расстояния Чимин улавливает игру света на кончиках железных шипов этих созданных из железа сплетений. А чуть сбоку, рассеянно скользя взглядом по собственному отражению в стекле, находится цель Чимина. Пак тоже не остаётся незамеченным. Увидев человека, полукровка оборачивается с немыми вопросами в глазах. У Рика в медных волосах отсветы факелов путаются, и в чертах лица что-то притягательное прячется. Он красивый. Очень. Почему Чимин не замечал этого раньше? Почему все его мысли касались только Чонгука? Алкоголь делает разум развязнее в своих желаниях. Чимину уже знакома на вкус эта безрассудная смелость, дарящая короткие мгновения полёта. Сейчас ради пары этих мгновений человек готов сжечь в своей памяти абсолютно всё. Слова Чона, предупреждения Юнги, собственное задыхающееся на заднем плане «остановись». Изголодавшаяся за несколько лет сна сущность внутри требует этого — безумия и эйфории, приправленных желанием сделать что-то наперекор. Человек знает, каким образом даст свободу давящим изнутри ощущениям. Чимин может хотеть не только Чонгука. Или же это какое-то отчаянное самоубеждение, в которое он верит? — Чимин? — немного удивлённо поднимает брови полукровка. — С тобой всё хорошо? Беспокоится. И этот факт приносит какое-то чертовское удовольствие. Но Чимин заглядывает несколько дальше. Там, под слоем этой тревоги, скрывается некое желание: томительное и тщательно спрятанное. Совсем несмелое. А у человека разбавленной той жидкостью смелости на двоих с излишком хватает. — Я хочу… — Чимин сам не замечает, как быстро сокращает расстояние до Рика. Впервые чувствует себя не загнанной жертвой, а кем-то вроде охотника, имеющего определённую власть. Головокружительное ощущение. — Я хочу, чтобы ты помог мне… Рик не успевает ответить, а человек уже тянет его за рукав к стене и прижимает собой несопротивляющееся от неожиданности тело. Одной рукой упирается в каменную поверхность, а другой мягко зарывается в эти медные волосы и притягивает к себе. Он больше не сдерживает свои желания, мысли, чувства. Не отличает правильное от неправильного; навязанные самим собой ощущения от настоящих. Всё смешивается в безумный водоворот, выжимает из тела кислород до последней капли и толкает на самое опасное даже ради малого удовлетворения. — Чимин, нет, — говорит Рик, пытаясь отвернуться и скрыть противоречащие собственным словам эмоции. — Ты не контролируешь себя. Но Пак не воспринимает этого. Контроль? Получается, он никогда не контролировал себя. В большей или меньшей степени, им с детства управляла другая сторона. Кусок за куском пожирала свет, и сейчас внутреннее солнце гибнет в сетях отравляющей паутины. А яд этот слишком сладок, чтобы отказаться. — Я вижу в твоих глазах то же желание, что испытываю сам, — выдыхает Чимин. Полукровка собирается что-то ответить, но Пак уже не слушает. Обрывает на полуслове, прижимаясь к его губам. Тьма довольно отзывается внутри эмоциональным всплеском, концентрируется на кончиках пальцев, проникает сквозь кожу дымкой. Голодная до физического влечения и страстной похоти своего хозяина. Она дождалась, и теперь Чимин захлёбывается в этих ощущениях. Уязвлённый собственными чувствами к этому человеку, Рик не может противостоять такому напору. Поэтому отвечает. Ведь сейчас сбывается то, о чём он даже мечтать себе не позволял. Чимин порывисто цепляется за плечи и целует его своими мягкими губами так жадно, словно это последние мгновения его жизни. Вот только Рик испытывает к человеку чувства, а Чимин — исключительно физическое влечение. Он использует полукровку как замену Чонгуку, жестоко тем самым давая надежду. А ведь из этого могла бы получиться весьма романтичная история: пленник тираничного короля привязывается к своему спасителю и, несмотря на все преграды, даёт волю светлой любви. Жаль только что искренность испытываемых сейчас Паком чувств далека от общепринятых идеалов чистоты. Уже наполовину расстёгнута рубашка Рика, а на своих бёдрах Чимин ощущает чужие руки; дыхание сбивается — Пак отрывается от губ полукровки лишь за тем, чтобы на короткое мгновение глотнуть воздух. Он не думает о том, что их могут заметить. Плевать. Пусть видят. Наверное, где-то далеко горько плачет данный Богом человеку ангел, которого Чимин променял на демонов. Наверное, внутри погибают последние остатки от того маленького мальчика лет четырёх, который радуется счастливому концу рассказанной матерью сказки. Наверное, бездна внутри настолько велика, что скоро сожрёт всего прежнего Чимина и расправит за его спиной свои сотканные из Тьмы крылья — замена прежним вырванным. Наверное, это действительно падение на уготованное Чонгуком дно. В действиях Пака скользит отчаяние. Неосознанное, смутное, но в то же время являющееся сутью всего того, что человек сейчас делает. Омут безумия кажется гораздо спасительнее, чем убивающий своей правдой здравый рассудок, поэтому Чимин ныряет туда с головой, лишь бы забыться. Одно лишь осознание мешает полностью раствориться в кольце рук полукровки: Рик — не Чонгук. Его прикосновения приятные и возбуждающие, но они не сжигают внутри города ощущений; его золотистые, подёрнутые дымкой желания глаза красивые, но в них нет той глубины, которая не выпускала бы из своих смертоносных объятий. А Чимин — лишь эгоистичный безумец, который отрубает концы висящих над пропастью мостов и топит вместе с собой влюблённое в него существо. Жестоко. Безумно жестоко и безрассудно. Потому что Чонгук убьёт. Уничтожит. Всё это одним мгновением проносится перед закрытыми глазами — за секунду до того, как ударная волна сносит тело к противоположной стене. Боль в спине и затылке оглушает. Кажется, из горла вырывается сдавленный крик — вырывается вместе с ужасом от осознания того, что Чимин собственными руками натворил. Туман рассеивается, оставляя за собой в душе холодные камни разрушенных миров, ныне населённых отвратительными призраками страхов. Стена перед глазами плывёт куда-то в сторону, но Чимин пересиливает себя и фокусируется. На руке, которую он прикладывал к затылку, следы крови; рубашка сзади тоже пропитана чем-то липким. Но всё это слишком незначительно по сравнению с тем, что Чимин сейчас видит перед собой. Юнги предупреждал. Не раз. И смотрел почти с безнадёжностью в глазах тогда, потому что наверняка догадывался, чем всё это обернётся. «Лишь вопросом времени». Чимин прекрасно знает эту адскую боль при ментальном воздействии. Уничтожающую и выворачивающую нутро. От неё умирают. Рик сейчас тоже умирает. Ломано извивается на полу, в кровь расцарапывая пальцы о каменную поверхность, и в глазах его Пак видит такой ужас, что кровь в жилах стынет. А у Чонгука на лице ни единой эмоции сочувствия — там лишь Тьма чёрными сплетениями вен от уголков глаз расходится. — Нет! — Чимин собственный голос не узнает от страха за чужую жизнь. — Хватит! Ты убьёшь его! Пак делает рывок вперёд, ближе к хрипящему Рику, но словно на невидимую стену натыкается, как те вурдалаки в горах. В голове все мысли кровавым месивом становятся от осознания того, что Чимин абсолютно бессилен. Он бы мог закрыть собой полукровку, но барьер невозможно преодолеть. Чонгук не позволит. Это показательная казнь. Чтобы Чимин видел, но не мог вмешаться. — Пожалуйста, — шепчет он помертвевшими губами. — Нет, — из-за собственных слёз мало что видно. — Рик не виноват… — крик боли стоит в ушах. От бессилия Чимин бьёт кулаком в невидимую стену. — Убей лучше меня! Произнести это оказывается труднее, чем казалось ранее. На самом деле внутри Чимина живёт страх. Но Пак не может по своей вине позволить погибнуть Рику. Любой ценой. Он не станет источником ещё одной смерти. «Всё, что пожелаешь» — мысленно произносит Чимин, не отводя взгляда. Безумно хочется отвернуться, лишь бы не видеть безжалостные чёрные провалы вместо радужки. Но Рику всё ещё грозит смертельная опасность, и человек всеми силами хочет его спасти. — «Только не убивай его». Настолько страшно Паку никогда в жизни не было. Его сознание хлеще ментального вмешательства Чонгука разрывает на части и обгоревшими кусками под ноги вампиру бросает. Чонгук не слышит. А Чимин кричит вместе с Риком. Полукровка — от адской, выворачивающей суставы боли, а Пак — от ужаса при виде этого. Вампиров в ярости сложно остановить. Вампиров с примесью демонской крови — практически невозможно. До Чонгука не докричаться, не пробиться сквозь эту волну ненависти, не сломить его жажду смерти. Чимин себе губы в мясо изгрыз, а руки судорожно зарыты кулаками в волосы — чудом ещё не поседевшие. Рик хрипит кровью. Чонгук убивает его медленно, насыщая последние минуты палитрой самых разнообразных оттенков боли. У полукровки нет ни единого шанса. А у Чимина есть. Есть собственная гордость, из-за которой всё произошло. И сейчас Пак её собственноручно бьёт на тысячи осколков, которые неминуемо ранят что-то внутри. Но это последнее, что можно сделать. Чонгук требует подчинения? Чимин опускается на колени. Безмолвно. И в бездну глаз Чонгука смотрит прямо, концентрируя на себе внимание этого монстра. Между ними нет мысленных разговоров. Между ними пространство в невидимую кипящую лаву превращается, и Чимин вязнет в этом прожигающем до костей потоке, захлёбываясь. Но не пытается противостоять. Он сделал свой выбор. Безумно тяжёлый, переламывающий собственную волю и перечёркивающий одним взмахом всё, что Чимин так сильно пытался удержать, но именно этот выбор — доказательство того, что сейчас Пак — не чудовище. — Какой благородный поступок, — произносит Чонгук с холодной насмешкой убийцы, не до конца расправившегося с жертвой. — Позволить сломить себя ради какого-то полукровки… Что ж, это заслуживает определённой награды. У Чимина от такого тона внутренности льдом сковывает. Правда, на что он надеялся? Что Чонгук отпустит Рика? Что забудет измену? Демоны невероятно мстительны. Они не прощают предательства. Чонгук указывает двоим стражникам на бессознательное, больше похожее на труп тело и говорит с той небрежностью, как говорят про валяющийся под ногами мусор. Скрывает ярость; бережёт её для того существа, чья стрела не принесла защитной броне никакого ущерба, но так опрометчиво разбудила закованного в недрах монстра. — Если выживет — определите его в один из патрулей по зачистке гор от Отречённых. В противном случае просто избавьтесь от тела. — Но это же просто слуга, — приходит в недоумение вампир из стражи. — Он даже с оружием наверняка обращаться не умеет! Два ближайших факела беспокойно шипят, а затем вовсе гаснут. Внутри Чонгука есть собственный огонь — дар самого дьявола. Подавляющая чужую волю сила. — Смерть предателя меня не касается, — медленно произносит Чонгук, пристально смотря на Чимина. — Когда его при первой же вылазке разорвут на куски, это послужит наглядным примером для всех остальных. Рика уносят в один из коридоров, не смея ослушаться приказа, а вокруг шеи Чимина пропитанная ядом петля из шипов обвивается невидимо. Чонгук напоследок бросает прислуге ещё несколько слов, но Чимин не слышит их, а фигура вампира расплывается перед глазами. Зачем? Зачем? Зачем? Зачем Чимин вообще появился на этот свет? Неужели, чтобы закончить всё вот так? Чтобы изначально связать свою жизнь с Тьмой, не имея шанса на нечто иное? Чтобы стать её рабом? Обрывки мучительных мыслей мёртвыми листьями поднимаются со дна сознания и гложат душу своим жутким шелестом. Пак не может ухватиться ни за одну из них. Он словно парализован ужасом и чувством собственной вины, которую уже ничем не искупишь. Только что Чимин добровольно продал себя Чонгуку в обмен на жизнь полукровки, но как долго Рик сможет протянуть? Охотники на Отречённых обучаются годами. Чонгук лишь дал отсрочку этой смерти. — Я слишком многое спускал тебе с рук, Пак Чимин, — шипит вампир, появляясь со спины и сжимая в удушающем захвате шею человека. — Но за предательство расплачиваются кровью. И мне плевать на твою слабую регенерацию. Дорогу человек помнит смутно. Чонгук просто тащит его куда-то, не обращая внимания на сопротивление. Несколько раз Пак пытается ухватиться за какие-нибудь выступы в стенах, но лишь сдирает кожу на ладонях, тем самым сильнее обостряя чужое желание располосовать Чимина до костей, вынуть трепещущее сердце из рёбер, превратить в искалеченный кусок, а затем грубо зашить этот сгусток боли обратно в грудь, чтобы Пак чувствовал. Внутренние монстры питаются этим страхом, становятся сильнее и требуют всё больше. Чимин — слабая, вызывающая слишком много противоречивых ощущений жертва. Присвоенная. Неотъемлемая часть адского механизма. И Чонгук ненавидит его всей душой. За сопротивление, за непокорство, за само его существование. Чонгук одержим им, зависим. Это его единственная слабость, точащая изнутри. И предательство собственной пары — непростительно. Оно словно разрушительный удар по плотине, за которой скрывается океан, что несёт в себе разрушения и хаос. Чонгук заталкивает Чимина в спальню, не особо заботясь о равновесии. Спина встречает угол какого-то шкафа позабытой болью на месте свезённой кожи. Пак ощущает её как-то поверхностно, сквозь ватную толщу страха, сдавливающего грудь. Чимину отчаянно хочется забиться в угол и исчезнуть. Но теперь вампира эта слабость не остановит. Не сейчас. Чимин первозданную демонскую сущность в нём разбудил, не осознавая последствий. И теперь сквозь кожу видны чёрные сплетения вен, бездна глаз в душу заглядывает, а острыми когтями действительно можно разодрать на куски. Частичная боевая трансформация. При полной была бы абсолютная потеря контроля над чувством меры: именно в таком состоянии демоны стирали с лица Земли целые города. Но Чонгук не чистокровный демон. Возможно, у Чимина есть шанс выжить. Лучше бы его не осталось. Попытка уйти в сторону и отчаянное собственное рычание, когда Чонгук хватает за запястье и резко тянет на себя. Внутри вдруг с новой силой опять загорается сопротивление, смешанное с ненавистью. Чимин не хочет, чтобы всё произошло вот так. Лучше бы Чонгук убил его сразу. Не важно как: нож ли в сердце или удушье острыми шипами. Лишь бы до конца. Чонгук усмехается этим наивным мыслям, отвечая на бессильное «ублюдочная мразь» ударом куда-то в солнечное сплетение. Грудь прошивает острой болью, а на глазах от спазма и невозможности сделать вдох выступают слёзы. На несколько мгновений Чимин теряет связь с реальностью, не до конца осознавая произошедшее, но звук рвущейся ткани приводит в себя. За то время, что Пак от шока обмякает в руках вампира, Чонгук успевает располосовать на лохмотья рубашку. Чимину после удара дышать удаётся с трудом, а перед застланными мутной пеленой глазами всё плывёт, утаскивая Пака в свои мучительные сети. Чонгук грубо толкает человека на кровать и удерживает извивающееся под собой тело, не утруждаясь снятием собственной одежды: она сгорает прямо на нём. Чимин цепляется взглядом за несколько крупных шрамов на животе и предплечье, и ему хочется добавить ещё множество таких же — собственноручно. Вампир вгрызается в припухшие губы с жестокостью, желанием полностью подавить. Сжимает скулы до синяков, не давая отстраниться, и превращает дёсны в пульсирующую зону, чтобы Чимин больше не смел целовать кого-то помимо Чонгука. Человек расцарапывает плечи вампира в кровавые полосы, снова и снова оставляя новые красные следы на месте уже заживших. Он не может компенсировать всю свою боль: регенерация Чонгука не даёт этого сделать. Чимин бы подчинился. Он бы молча лёг под Чонгука и стерпел всё. Но отсрочкой смерти вампир не пощадил полукровку, поэтому Пак не видит смысла безропотно позволять уничтожать себя. Он упрямо пытается оттолкнуть вампира. Пинает по животу, с силой сжимает волосы на затылке, оттягивая назад, но Чонгука это злит лишь сильнее. У него лишь одна цель: уничтожить Пака. Принести ему столько моральной и физической боли, чтобы сломался внутренний стержень и разорвал своими осколками внутренности. Чтобы Чимин умолял о смерти, которую Чонгук не подпустит к запертой в измученном теле душе. Он монстр. Он чудовище. Он — правое крыло дьявола. И теперь он отпускает свою заточенную цепями одержимость разорвать жертву. Чимина мутит от страха и собственного бессилия, когда Чонгук резко переворачивает его на живот. Пак знает, чем всё закончится, поэтому приподнимается на локтях и пытается выбраться из-под вампира, когда ощущает чужую руку на ягодицах. — Ты ничего этим не изменишь, — шипит человек, стараясь удержаться за ткань простыни. — Моя ненависть станет только больше. Чонгук всё равно скручивает руки за спиной каким-то лоскутом и стягивает ленту чокера, частично перекрывая доступ к кислороду. Атласная ткань достаточно крепкая для того, чтобы ей можно было спокойно удушить. — Твоей ненавистью питаются мои монстры. И чем больше ты сопротивляешься, тем сильнее они становятся. Я хочу, чтобы ты понял это, — скалится Чонгук, нагибая Чимина так, чтобы его голова не касалась кровати, а практически висела за счёт натянутого на шее чокера. Чимин теряется в пространстве. Видит перед собой железную резьбу на спинке кровати и отчаянно пытается зацепиться за неё меркнущим взглядом. Его трясёт от ужаса и продирающего до вопля чувства обездвиженности. Чимин не испытывает ни малейшего возбуждения и боится боли. Чонгук же этим страхом упивается. Ему безумно приятна мысль о том, что причиной кошмаров Чимина является он. Как бы человек не отрицал существование этой связи, Чон имеет полную власть над его существованием. И сейчас вампир безумно хочет превратить жизнь Чимина в ад. Пак всё ещё пытается дёргаться, но связанные руки лишают его возможности спастись. Чимин захлёбывается вскриком, когда Чонгук до синяков сжимает его бедро и входит резко, не подготовив. Вырубите. Кто-нибудь. Сознание. Остриём топора и навсегда. Как же отчаянно Паку хочется умереть в этот момент. Нутро разрывает на осколки, пропитанные невыносимыми ощущениями. Это ранит, калечит, уничтожает тело до кровавых пятен перед глазами, но отключиться не даёт. Чимин задыхается от нехватки воздуха и боли внизу: режущей, неравномерной и пульсирующей, потому что Чонгук не даёт привыкнуть. Вдалбливает в поверхность кровати грубо и размашисто, с садистским удовольствием ощущая под собой содрогающееся тело. А затем выше приподнимает Чимина за волосы, изворачивая его голову под неудобным углом, и с силой разжимает разбитые губы, кусает их до стекающих кровавых капель. Чимин понимает, что это конец. Где-то внутри сгорает заживо множество миров, надежд, мыслей; проносится в памяти голос Юнги и тут же теряется в собственном хриплом крике, когда Чонгук поверхностно вспарывает кожу где-то в районе рёбер. Человеку хочется, чтобы всё прекратилось. Чтобы Чонгук остановился. Хочется закричать множащееся эхом «хватит», но Чимин молчит. Теперь уже молчит. Просто наступает момент, когда крики выгорают из лёгких вместе с воздухом, а вселенная формируется исключительно из боли, с которой срастаются все ощущения. И Чимин осознаёт, что умолять бессмысленно. Вся борьба была бессмысленной. В какой-то степени он сам виноват. У него ведь был шанс на достойную жизнь. Пусть даже в ненавистном месте, но у него был шанс на королевские привилегии. У него был шанс попробовать выстроить с Чонгуком хоть какое-то подобие нормальных отношений, но упрямость всё сгубила. Та сломанная упрямость, не желающая ни на миг воспринимать Чонгука как неизбежное. Чимин слишком сильно рвался выбраться из лабиринта, у которого заведомо нет выхода. Чимин не ощущает времени; не знает, сколько его прошло. Он больше не сопротивляется, поэтому нет надобности держать руки связанными. Давящая ткань исчезает с онемевших кистей, а самого Чимина вампир переворачивает на спину, разводя колени и продолжая начатое. Чонгуку не нравится пустое выражение лица человека, поэтому он старается сделать больнее, чтобы губы Пака искажались в беззвучных хрипах. Но Чимин отворачивает голову набок и тонет в чёрной бездне за окном — там, где отражаются мёртвые огни тусклых свечей на стенах спальни. Кажется, где-то там, за спиной, раскрывает свои объятия кишащая ядовитыми тварями пропасть, в которую попадают после смерти грешные души. То место, где вампир делит трон с дьяволом, и Чимин висит где-то на крюках. Боль не прекращается, даже когда Чонгук кончает внутрь и отстраняется. Чимин хочет выжечь в себе все органы чувств, лишь бы не видеть удовлетворённого местью взгляда и не слышать ненавистного голоса. — Не стоит испытывать моё терпение. Надеюсь, теперь ты осознал это. Вампир не получает ответа. У Чимина взгляд такой же пустой и надломленный. Кажется, лишённый жизни. Похожий на стеклянные глаза испорченной и выброшенной куклы. Пак находит в себе силы повернуться и заглянуть Чонгуку в лицо. «Таким ты хотел меня видеть?» «Да». Чимин, наконец, дожидается заволакивающего сознание мрака. Это забытьё длится лишь несколько минут, а потом, когда Чонгука уже нет в комнате, человек прижимает колени к груди и позволяет слезам скатиться из-под закрытых век. Больше всего на свете он хочет умереть.