Inferno

Рассвет выдаётся на редкость спокойным: усыпанная звёздами тьма растворяется где-то на западе, уступая место нежно-розовой заре. Юнги прощается с Минсоком просто и без долгих речей: сердцем чувствует, что свидеться им придётся довольно скоро. Да и не любители они оба испытывать грусть по поводу расставаний. Она всё равно ни к чему не приведёт. Однако напоследок Минсок всё же не упускает шанса поддеть по старой дружбе: — Надеюсь, ты не попадёшься на глаза оборотням-пограничникам. В таком случае отговорку для них тебе придётся придумывать просто фантастическую. — Однажды мне всё же придётся убить тебя за проницательность. Ты слишком много обо мне знаешь, — серьёзно заявляет Юнги, устраиваясь на спине нетерпеливо помахивающего хвостом Эйрила. — В таком случае тебе нужно будет научиться драться в сто раз сильнее, чем ты умеешь сейчас. Меня не так просто отправить на тот свет, — смеётся Минсок, отходя чуть в сторону от разгоняющегося грифона. — Не забывай, что я лучше тебя владею магическими приёмами, — уже с воздуха кричит Юнги, заставляя вампира ещё раз улыбнуться. Всё же Мин порой так напоминает ребёнка, что сложно сдержаться от порывов почти отцовской заботы. На остальных солдат это, конечно же, не распространяется. Проводив взглядом скрывшуюся за скалами белую точку, Минсок спускается вниз, на тренировочную арену, где будущие охотники проводят между собой спарринги на мечах в качестве утренней разминки. Все они молодые, но успевшие знатно подпортить свою репутацию, раз вынужденно оказались здесь. — Сехун, что думаешь насчёт практики сражения с парочкой Отречённых в реальных условиях за крепостной стеной? — бодро обращается Минсок к одному из солдат, после штрафного ночного дежурства больше всего мечтающем сейчас уснуть на ближайшей горизонтальной поверхности — хоть на той же земле. — Превосходная идея, — кивает Сехун, стараясь придать своему взгляду как можно больше энтузиазма. — Я знал, что ты оценишь, — подозрительно ласково улыбается Минсок, вспоминая свой нежно-любимый пузырёк с энергетическим эликсиром, который это существо с руками не из того места разбило при уборке. А потом обращается уже ко всем присутствующим на площадке: — Сегодня я щедрый, поэтому у вас есть целый день на то, чтобы вспомнить все свои грехи, помолиться богу за свою душу и написать проникновенное завещание родным на память. Ближе к ночи выдвигаемся. — Это самая восхитительная поддержка, которую я только слышал за всю свою жизнь, — бормочет кто-то сбоку. Кажется, Чанёль. — Не менее восхитительно то, что она нашла отклик в твоей душе, — голос Минсока всё такой же ровный, даже кажущийся дружелюбным, но Пак готов биться об заклад, что слышит тонкую издёвку. Определённо, в духе Минсока. Впрочем, все уже привыкли. Но Ким видит, что ему доверяют. Из новичков не все, но те, кто уже бывал с ним во время сражения с Отречёнными — точно. Старшие охотники лишь посмеиваются над страхом новичков перед Минсоком, но не вмешиваются: через это прошли абсолютно все. Да, характер у Кима временами кажется особо скверным: например, когда после тренировок под его надзором с полигона все выползают в прямом смысле полуживыми и знатно потрёпанными вплоть до ран и переломов, но эта жестокость на тренировочной арене с лихвой окупается в реальном бою. Поэтому, слыша за спиной общий разочарованный вздох, Минсок лишь усмехается. *** Норфолд остаётся далеко позади. От предвкушающего волнения внутри всё сжимается, и пальцы, удерживающие поводья, не слушаются, но это не страшно: даже без внешнего управления грифон знает, куда нужно лететь. Наконец, Юнги ждёт чего-то действительно счастливого, а не терзается мрачными мыслями; ограждает себя от всего лишнего и способного хоть как-то отбросить тень на внутреннее тепло, которое вампир на протяжении двух месяцев хранил у себя в сердце под замком, никак не выдавая его присутствия окружающим. Впереди Мину предстоит облететь череду военных форпостов с приказом Чонгука о приведении всей армии в полную боевую готовность. По сути можно было бы просто отправить нескольких других гонцов, однако Чон намеренно отослал именно Юнги как можно дальше от столицы. Причина прозрачна, как вода. Наверное, в этом даже есть здравый смысл, пусть и с долей жестокости. Находясь в замке, Мин бы не смог сдержаться от очередного вмешательства в то, что происходит между Чонгуком и его парой, но это действительно не его битва и не его отношения. Бывают ситуации, исход которых от тебя не зависит, как бы ты ни пытался повлиять на ход событий и как бы больно тебе не было на всё это смотреть. Юнги устал. В последнее время пугающая аура Чонгука оказывает определённое влияние даже на него. Мин почти физически ощущает это напряжение, грозящее вот-вот перевалиться через край кошмарным потоком, и Юнги трудно находиться рядом с Чоном долгое время. Здесь же, вдали от Хембринга, он чувствует себя гораздо свободнее. И этот день — то, чего Мин долго ждал. Даже слишком. Что такое два месяца для вампира? Лишь мгновение. А для больного вспыхнувшими чувствами Юнги эти два месяца приравниваются к целой вечности, поэтому сейчас он летит в совершенно противоположную от ближайшего форпоста сторону. Воздух на такой высоте практически обжигает лёгкие, ледяным потоком забираясь внутрь. Но чувство свободы в воздухе — оно такое восхитительное, что Юнги каждый раз хочется кричать от того, как дух захватывает, и сердце пропускает несколько быстрых ударов. Мин безумно любит такие стремительные полёты: ему кажется, будто он сливается со своим грифоном в единое целое с двумя могучими крыльями. Воздух — природная магическая стихия Мина. По щелчку пальцев на вершину горного склона налетает пара сильных воздушных потоков, а уже через несколько мгновений Юнги несётся над растревоженной снежной лавиной, что с грохотом спускается по склону. Вампир подстёгивает Эйрила лететь быстрей, пытаясь перегнать эту ледяную массу, но вскоре та остаётся позади, остановленная неожиданным препятствием в виде другой скальной возвышенности, а самому Юнги приходится быть осторожнее, ведь его путь подходит к концу. Хиллдон — земля оборотней — близко. Расстояние между горами и покрытой густыми лесами равниной — спорная территория, но на глаза без пяти минут как вражеским пограничникам действительно лучше не попадаться: они могут проследить за вампиром и обнаружить место, про которое никому, кроме двоих, знать не следует. У подножия гор, спрятанное густым ельником от посторонних глаз, есть слепое для магических поисковиков место, которое сложно обнаружить, если изначально не знаешь к нему путь. Именно туда сейчас направляется Юнги, вот уже чуть ли не половину дня паря над скалистыми отрогами высотой в несколько тысяч миль. Окружённая старыми хвойными деревьями хижина, рядом с которой шумит бьющий прямо из скалы водопад. Это место пронизано воспоминаниями: отпечатавшиеся в голове звёзды над головой, ставший родным голос, рассказывающий легенды про созвездия, и прикосновения: такие тёплые, настоящие. Всё это является особенным для Юнги. Как только грифон опускается на землю рядом с кромкой шумящего водного потока, Мин соскальзывает с широкой спины и ищет глазами тёмно-рыжую макушку. Кончики пальцев покалывает от волнения. Дыхание поверхностное, словно взвинченное. Юнги прикрывает глаза, сосредотачиваясь на том, что его окружает. Монотонное течение воды, вскрики птиц, тихий клёкот Эйрила, мягкие, почти неслышные шаги позади себя и мысленный импульс от другого сознания: «даже не верится, что ты здесь, совсем близко». Хосок обнимает его со спины. — Я скучал, — у оборотня голос низкий, чуть рычащий. Чон прижимает к себе Юнги, по-хозяйски укладывая ладони тому на живот. Всё ещё с закрытыми глазами, Мин несколько мгновений наслаждается этим теплом, которого ему так сильно не хватало. Боится, что это лишь мираж, сон, который растворится призрачной дымкой по утру. Но сейчас Хосок реальный. От этого в груди щемит. Одновременно и больно, и радостно до безумия. Юнги настолько любит, что готов отдать всё что угодно, лишь бы рядом навсегда остаться. Оборотень внутри него заперся прекрасным цветком, и вырвать его оттуда невозможно. Мин поворачивается лицом к нему и шепчет: — Я тоже. От Хосока пахнет хвоей и немного мёдом. Юнги утыкается ему в шею, жадно вдыхая этот родной аромат, и вампиру кажется, что в мире не существует той силы, которая сейчас была бы способна оторвать его от Чона. За те месяцы, что они не виделись, Мин внутренне с ума сходил по своему волку, ночами метался по собственной спальне, сгорая внутри от желания увидеть, дотронуться. Юнги обвивает руками шею оборотня и утопает в поцелуе: долгом, с привкусом горького мёда, и таком жадном, будто Хосок вампира съесть хочет. У Мина сладкая дрожь по телу расходится, и он льнёт ближе, как дикая кошка, признавшая хозяина. Сейчас они не нуждаются в словах: на просторах зыбких снов — единственного способа связи — их было сказано достаточно. Сейчас они хотят физически чувствовать друг друга. Каждое прикосновение, каждый миллиметр кожи на теле — всё словно впервые. Хосок подхватывает Мина на руки и несёт в дом — пусть совсем маленький, лишь с двумя окошками и давно кем-то заброшенный, но уже не на одну ночь становящийся целым миром для двоих. Внутри горят несколько свечей, разгоняя полумрак: Чон заранее постарался. Хижина напоминает немного грубоватое, но уютное логово. На полу разостлана шкура какого-то северного зверя, и сам воздух пахнет смолой с примесью душистых трав. У Юнги все ощущения обостряются в тысячу раз, когда Хосок укладывает его на постель, а сам нависает сверху. Так близко. Настолько, что Мин опять не верит, чувствуя себя безумцем. Хосок переплетает их пальцы и шепчет ласково: — Я настоящий, глупыш. Юнги собирается ответить за «глупыша», но оборотень ловко заменяет слова успокаивающим поцелуем — таким, от которого не устоит даже вампирское сердце. Хотя чего таить: в этом самом сердце Мин уже давно позволил поселиться согревающему огню с тёмно-рыжими волосами. Вампир забирается руками под рубашку Хосока и резко тянет его за плечи вниз, желая украсть ещё одно прикосновение к губам. Только с этим оборотнем Юнги может позволить себе слабость. Непослушными пальцами вампир расстёгивает последние пуговицы и стаскивет с оборотня рубашку. Теперь ткань не скрывает красивое тело, на которое Юнги имеет полное право. Он ведёт ладонью по чётко очерченному прессу, чуть царапая смуглую кожу. Медленно. Прикусывая губу и упиваясь этой близостью, возможностью ощущать по-настоящему. Мин ловит прожигающий взгляд и задыхается — столько же в глазах Хосока желания. Они словно звери в клетке: присматривающиеся друг к другу, чтобы потом напасть, но стоит добраться до самого низа, как Хосок отводит в сторону ладонь Юнги и расправляется с его одеждой слишком быстро. Настолько, что Мин не готов. А Хосок уже ведёт носом по ключицам вампира, различая нотки природного запаха, похожего на лаванду, и не может себя сдерживать. Он альфа. Его инстинкты разрывают на фантомные куски, потому что такой Мин Юнги, прогибающийся в спине от касаний оборотня — нечто невероятное. — Ты невероятный, — шепчет Хосок о своих мыслях. — Настолько, что меня почти трясёт от желания тебя окончательно присвоить. — Так бери, — выдыхает Юнги ему в губы. Уже не впервые. Но настолько пронзительно эти слова звучат между ними, что невозможно в них усомниться. Юнги отдаёт себя полностью, искренне. Если нужно будет — он умрёт за Хосока. И это чувство настолько сильно, что в уголках глаз скапливаются слёзы, скатываясь куда-то на простыни. Юнги впивается пальцами в лопатки оборотня, прижимая к себе ближе. Если б мог — никогда б не отпускал. У них поцелуи — это отчаяние и вожделение, что огнём по телу расходятся. У них взгляды — это желание то ли спастись, то ли ко дну вместе пойти. У них прикосновения друг к другу — это созидание и разрушение напополам. Мин стонет что-то неразборчиво, когда губы оборотня задевают серьгу на ухе и оттягивают её. Жар от тела Хосока передаётся вампиру волнами возбуждения — такого же горячего и трепещущего, как огонь свеч, что отражается в золотисто-карих глазах напротив. Они дорвались друг до друга. Помешательство. Юнги переполняет это чувство. Кажется, им даже дом пропитан. Это их собственное логово, убежище, пронизанное привкусом запретности, от которой внутри всё замирает и обрывается. Хосок никогда в жизни не думал, что полюбит вампира, но сейчас Юнги подаётся бёдрами навстречу, и за него Чон готов любому глотку порвать. Мин забирается Хосоку на колени и опускается резко, ловя губами его судорожный вдох. Оборотень ведёт ладонями по острым лопаткам, спине и сжимает талию; оставляет отметины на молочной коже, а Юнги держится за сильные плечи, и внутри него словно солнце разгорается. Наверное, Мин слишком жадный. Он ощущает Хосока каждой клеточкой тела и не может насытиться. Один день — это невыносимо мало. Юнги бы все отдал за способность останавливать время. Отпускать контроль легче, чем пытаться сдержать переполняющие нутро ощущения. Столкновения губами получаются такими, будто они сожрать друг друга хотят, а толчки — неравномерным, но быстрыми и глубокими. Хосок с рыком опрокидывает Юнги обратно спиной на постель. У оборотня кожа такая горячая, что обжечься можно: Мин льнёт ближе к нему, разделяя это тепло на двоих. — Я люблю тебя, — шепчет дрожащими от эмоций губами. Хосок нежно сцеловывает дорожку слёз с лица Юнги, и в глазах оборотня Мин видит ответ — точно такой же. В какой-то момент вампиру кажется, что между ними вселенная взрывается, разлетаясь яркими эмоциями по всему пространству вокруг. Эти ощущения почти обжигают, танцуют в глазах напротив, разбавляя их золотисто-янтарную глубину. Такие моменты всегда плотно отпечатываются в памяти — они важны, как ничто другое. Важны, как осознание того, что связь между Юнги и Хосоком реальна; что её не разорвать так же, как нельзя безболезненно разрушить одно целое. Неделимое. Свечи практически догорели — так же, как и закат за тонной облаков. Внутренний пожар тоже постепенно утихает, оставляя за собой вечно-тлеющую нежность. Мерное потрескивание огня в маленьком камине убаюкивает. Юнги лежит на груди Хосока, прикрывая глаза от удовольствия, в то время как оборотень осторожно массирует его голову, пропуская через пальцы белоснежные пряди. Сейчас Мин напоминает больше ласкового кота, чем второе лицо Тёмной империи. Но Хосок помнит, что в их первую встречу на такое нежное создание Мин Юнги совсем не походил. Скорее, это был колючий клубок, зацепившийся за самое сердце Чона. — Как думаешь, Намджун действительно решится вступить в эту борьбу? — тихо спрашивает Юнги, наблюдая за танцующими языками пламени. — По факту, он уже в неё вступил. Два года назад, после гибели Джина. Ты же помнишь, он поклялся тогда, что уничтожит всю вампирскую расу. Юнги садится на постели, поджимая под себя ноги, и по привычке прикусывает губу. Хмурится, оборачивается к Хосоку, порываясь что-то ответить, но когда смотрит в глаза оборотня, то готовые сорваться слова так и застревают в горле. В глубине души Мин действительно понимает мотивы Намджуна. Страшная та история была, когда прорвавшиеся за кольцо гор Отречённые вырезали несколько деревень оборотней и семью Джина, включая его самого. Намджун потерял свою истинную пару. — Случись такое с тобой, я бы так же мстил, — наконец, говорит Юнги, с трудом проглатывая ком в горле. Хосок тоже это понимает. Как военачальник всей армии оборотней; как тот, кто знает Ким Намджуна чуть ли не с детства; как старый друг, который воочию видел эти муки длиною в несколько лет. Такие раны никогда не затягиваются. Намджун до сих пор жив лишь благодаря одной цели — отомстить за свою боль и за боль всех, чьи близкие оказались убиты. — Он ждал своего часа. Ждал того момента, когда сможет объединиться с другими королевствами и общими силами уничтожить врага. Эльфы — одни из первых, кто откликнулся. — Эльфы? — недоумённо вскидывает голову Юнги. — Неужели раз в несколько тысяч лет они решили изменить своим принципам и выйти из-под чертогов Золотого леса? Раньше они никогда не вмешивались в военные дела других королевств. — Мир меняется, — отвечает Хосок, за талию подтягивая вампира ближе к себе, — но некоторые его законы остаются нерушимыми. Светлое всегда стремится искоренить тёмное, а тёмное, в свою очередь, поработить светлое. Ты же знаешь, в древности эльфы больше всех пострадали от демонов, а жизнь их настолько длинна, что остались те, кто помнит страшное время. Эта память не даст им покоя, а затаённая жажда мести уже мелькает на поверхности… Я присутствовал на той встрече, когда Намджун заключал с Элорайном — королём эльфов — договор о военном союзе, и видел в их глазах ту самую ненависть к общему врагу. — Но есть ещё Северное королевство. Намджун что-то говорил про него? Хосок вспоминает долгие отлучки предводителя оборотней и хмурится: — Да, за последнее время он несколько раз отправлялся туда. Первый его визит был нанесён сразу после смерти старого короля. Намджун хочет объединить все силы. — Союз трёх королевств, значит, — хмыкает Юнги. — Они считают, что совместными усилиями устранят проблему раньше, чем она расправит свои дьявольские крылья. — Но если оборотни и эльфы вступают в войну из чувства мести, то мне непонятны мотивы Джинёна. Довольно смазливое, но скользкое создание. Я пару раз встречался с ним — этот взгляд не забудешь. Будто в трясину утягивает, — Хосока передёргивает. — Джинён — не тот, за кого себя выдаёт, — выдыхает Мин. Даже здесь, рядом с Хосоком, его не отпускают тревожные мысли. После эйфории воспринимать реальность в разы сложнее. — Он скрывает свои тайны настолько тщательно, что невозможно понять. Даже для Чонгука всё это — глухая стена без единой бреши. Он в бешенстве. Такого просто не может быть. — Вот только не начинай мне сейчас рассказывать сказки про некромантов, — закатывает глаза оборотень, несильно пихая Юнги в бок. — Но это единственное, что приходит мне на ум! — возмущённо парирует Мин, отражая шуточную атаку своим локтём. — У Чонгука такие же предположения. — Знаешь, я всё же не верю предсказаниям старых безумцев. Даже если одно из ста в прошлом сбылось, и вашего бывшего маразматичного правителя действительно убил именно Чонгук, устроив государственный переворот. Возможно, это просто совпадение, а Джинён — хитрый ублюдок, с помощью сильного мага поставивший на собственное сознание магический блок, который не позволяет пробраться ему в голову силам извне. — Я уже настолько запутался, что хочу бросить всё это и убежать как можно дальше. Где нам не придётся прятаться, — тоскливо говорит Юнги. Сейчас, вместе с Хосоком, не хочется думать о плохом; не хочется выходить за пределы хижины — за пределы их маленького мира. Но это неизбежно. Как и противостояние между их королевствами и теми, кому они верны. Но если сделать выбор между повелителем и любовью, то ответ очевиден так же, как и его последствия. Расплата за предательство всегда жестока. Но нет такой силы, которая бы была способна заставить Хосока сражаться с Юнги. Даже если придётся встать против самого Ким Намджуна; даже если придётся за Мина пойти против собственных легионов. Даже если придётся быть предателем в глазах собственного народа. Если от него вообще к тому времени что-либо останется. До рассвета лишь несколько часов. К вечеру следующего дня Чон должен быть уже в Хиллдоне и предоставить Намджуну отчёт о военной подготовке каждого легиона, а Юнги ждёт череда горных форпостов — цель практически та же, что и у Хосока. Вот только если у оборотней основная сила — это армия, то Чонгук в запертых башнях родового замка не просто склянки с травами держит. Но сейчас не время для забивающих голову дурных мыслей. Юнги устраивается в кольце рук Чона и по привычке утыкается носом ему куда-то в шею. Если закрыть глаза, то можно представить, будто нет острых проблем, нет законов, нет общественного мнения. Можно представить, будто они вдвоём засыпают в собственном доме. В их доме с множеством просторных комнат и балконов, откуда обязательно открывается чудесный вид на закат. — Когда всё это закончится, давай просто сбежим, — шепчет Хосок, переплетая свои пальцы с миновыми. Юнги кивает, балансируя где-то на грани сна и яви. Впервые за всё последнее время, здесь, рядом с Хосоком ему спокойно. Он чувствует себя защищёно. Хосок — это его тепло, его личное солнце. Чон поёт что-то тихо, почти шёпотом, и Юнги улыбается сквозь дрёму, потому что это похоже на колыбельную, которую ему в детстве пела мать. И пусть завтра в душу вновь проберётся тоскливый холод — сейчас, в этом месте, Юнги хочет просто побыть счастливым.