***
Страх отравляет организм медленно действующим ядом. Растекается вместе с кровью по венам, скручивается болезненными узлами в животе, мешает нормально дышать. Чимин готов блевать на весь свой пустой желудок от этого ощущения. — Пей, — Чонгук впихивает ему в руки большую кружку с каким-то тёплым травяным отваром, отдающим запахом мяты. Ей богу, лучше бы смертельной дозой какой-нибудь дряни напоил и покончил с этим. На вкус довольно сносно. Чимин раньше готовил примерно такие же энергетические эликсиры, но этот отличается. Он горчит и наполняет организм силами гораздо быстрее, поэтому, уже допивая, Чимин начинает ощущать, как отступает головокружение. — Мне твой труп сегодня ночью не нужен, — резко говорит Чон, сужая глаза. — Не надо думать, что сдохнуть во время ритуала — прекрасная возможность. Если не выдержишь, то умирать будешь в адских мучениях. Поверь, это гораздо сильнее, чем все способности моего ментального давления вместе взятые. — Впечатляет, — слабо усмехается Чимин. Вампир опять проникал в его мысли. Пак действительно думал об этом, когда проснулся около полудня с ощущением совершенной разбитости. Чонгук берёт ладонь человека и тянет на себя, заставляя подняться с края постели. Пак недоумённо распахивает глаза, когда вампир переворачивает его спиной к себе и разводит руки в стороны, поддерживая снизу своими, а затем переплетает их пальцы в замки. — Расслабься, — слышит Чимин хриплый голос над ухом. — Сейчас я постараюсь передать как можно больше энергии, чтобы потом основной поток тебе было принять легче. Забота это или же просто нежелание терять излюбленную игрушку — Чимин не успевает понять. У Чонгука руки горячими становятся. Пак поворачивает голову и видит зеленовато-голубое свечение в месте, где соприкасаются их ладони: оно мягко толкается под кожу Чимина, как тёплый, чуть покалывающий воздушный поток, и исчезает внутри. Тоже самое происходит и с другой рукой. Чимин замирает. В полной тишине этот момент кажется каким-то хрупким и важным. Как секрет, который знают только двое. Пак ощущает спокойное дыхание Чонгука на своей шее: между ними обоими расстояние — не больше, чем ткань одежды. И это очень странное чувство, которого не должно быть, но тем не менее Чимин испытывает его. И боится. Поэтому старается отогнать от себя непрошенные мысли и сосредоточиться на внутренних ощущениях. Секунда за секундой, тело наполняется силой. Мир перед глазами становится чётче, а ощущения обостряются. Физическая сила тоже. Чимину кажется, что сейчас он сможет запросто согнуть железную кочергу для углей или пробежать через всю горную долину, не запыхавшись. Ощущения опьяняют. — Это лишь сотая доля того, что ты будешь потом чувствовать, — шепчет Чонгук, разрывая контакт. — Жизнь вампира гораздо ярче и острее того, к чему привыкли люди. Они даже не представляют, чего лишены. — И какова же плата за мои способности? — тихо роняет Чимин, оборачиваясь к Чонгуку, чтобы найти подтверждение своих невысказанных слов. — Боль. Обмен жестокий, но равноценный. За всё нужно платить, и чем выше способности, тем сильнее эта боль. Чимину даже представить страшно, что он будет испытывать за получение бессмертия.***
Юнги вылавливает Пака уже ближе к ночи в одном из коридоров. Чимин так напоминает испуганное приведение, что смотреть на него жалко. Вампир утаскивает его за руку в один из ближайших хорошо освещённых залов и опешивает от того, что Чимин вдруг обнимает его за плечи крепко и утыкается куда-то в район груди, дрожа. Ему страшно. Мин прекрасно понимает это и осторожно поглаживает по спине, пытаясь успокоить. Чимину нужна отдушина. Ему нужно знать, что рядом есть тот, кто понимает его. Он не будет плакаться в жилетку и выть в слезах о том, как ему плохо, но присутствие того, кто может просто поддержать, успокаивает. Поэтому Чимин ни с того, ни с сего сгребает Юнги в объятия. Он доверяет ему на подсознательном уровне и ищет этой самой поддержки. — Тшш, — шепчет Юнги, совершенно не понимая, как успокоить Чимина. — Прости, я… — Пак отстраняется, смятённо глядя на вампира. — Я, наверное, веду себя, как слабый трус. — Любой на твоём месте чувствовал бы себя так же, — мягко отвечает Юнги, притягивая человека обратно и мягко поглаживая волосы. — Даже я. Чимин напоминает Мину ребёнка. Запутавшегося взрослого ребёнка с испорченной юностью. И невыносимо грустна та мысль, что Юнги не может ничем помочь. — Попробуй подумать о тех преимуществах, которые ты получишь, — начинает он. — С этой силой тебе будет легко научиться делать ментальные барьеры, и твои мысли станут закрытыми для Чонгука. А скоро начнётся война, и, возможно, ты сыграешь там решительную роль. Порой даже пешки могут переломить ход событий, и, обладая силой, сделать это проще. Повлиять на Чонгука можешь только ты. Быть может ты спасёшь чьи-то невинные жизни, научившись управлять новыми возможностями. — Отвратительный из тебя утешитель, Юнги, — хмыкает Чимин, но не отстраняется. — Я так хотел избавиться от всего связанного с Тёмной империей, а теперь сам становлюсь оружием… — вампир осторожно берёт в свои ладони лицо Пака, намереваясь что-то сказать, однако Чимин опережает: — И я надеюсь, что моя роль сможет помочь в этой борьбе. Часто я сам себя не понимаю, Юнги. Теряю контроль, убиваю без сожалений, захожусь в приступах жестокости, становлюсь безразличным к их крикам, но сейчас я безумно хочу верить в то, что всё же не до конца превратился в чудовище. — Не превратился, Чимин, — выдыхает Юнги, стирая со щеки человека слезу. — Все мы ошибаемся и совершаем неправильные поступки, а монстрами становятся только те, чьё сердце холоднее льда и беспощаднее самой острой стали. Чонгук на грани этого. Но ты можешь повлиять на него, Чимин. Предотвратить повторение прошлого. «Или же порезаться о крылья его внутренних демонов и следом шагнуть в бездну» Но вслух Юнги не произносит.***
Часы бьют полночь. Эти удары глухие, отдающие древностью старого механизма. Для Чимина — жуткие. Он чувствует себя героем вымораживающей душу истории, которая вот-вот должна начаться. Расплавленным на огне железом, из которого под тяжёлым молотом скуют меч для новой эпохи мира. Чимина раздирает плохое предчувствие, паническими мыслями отдаваясь в голове. Слова Юнги путаются, искажаются страхом, меняя смысл. Оружие. В лице Чимина оно такое обоюдное: склонись чаша весов не в ту сторону, и призрачная роль героя рассыплется трухой, превращаясь во что-то тираничное и жаждущее власти. — Пора. Чонгук берёт холодную ладонь и ведёт из комнаты по тёмным коридорам замка. Дорогу Чимин не запоминает. Цепляется лишь взглядом за красноватые блики на стенах и старается не поворачиваться в сторону редких винтажных окон. Потом пропадают и они. Подземелья уже знакомы. Вампир ведёт Пака мимо камер, и воспоминания металлическим привкусом оседают на губах, словно в насмешку подбрасывая картинки прошлого. Даже сейчас Чимину кажется, что он слышит едва различимое эхо чьих-то мучительных стенаний, мысленно спускаясь вниз — на другие уровни подземного царства. Эти стены — каменный гнёт для погибших существ, оставивших здесь часть души. И теперь их отголоски гуляют по камерам, не ведая покоя. Камеры остаются позади. Чонгук проводит Чимина ещё по нескольким широким, но низким и мало-освещаемым коридорам, последний из которых заканчивается выходом в грот. Покрытые слоем льда впадины с водой словно тускло светятся изнутри, собирая лунный свет, который проникает сквозь потолочную расщелину, а мощные сталактиты нависают над головой острыми кольями. Юнги уже здесь. Сидит на каменном выступе, прокручивая в пальцах старинный кинжал и смотрит вверх. Его чёрная одежда сильно контрастирует с цветом кожи, делая вампира похожим на призрачное существо, не относящееся к земному миру. Воспалённое воображение Чимина меняет кинжал на острую стальную косу, и теперь Мин похож на Смерть из сказок. Как абсурдно. Чимин отгоняет этот образ, переводя взгляд на каменную плиту посередине грота, к которой его вплотную подвёл Чонгук. Паника впивается в глотку с новой силой при виде впаянных массивных цепей для рук и ног по краям этой возвышающейся платформы. Пак не сможет сбежать. Не сможет скрыться от боли. От страха он даже холода не чувствует, находясь в очень тонкой одежде. — Луна почти в зените, — говорит Чонгук. — Начнём? Чимину хочется закричать не своим голосом бьющееся в висках «нет!», но Юнги поднимается с камня и кивает. Пак впивается в него взглядом, словно ожидая чего-то, но разве Мин здесь что-то решает? Даже его ободряющий взгляд больше не играет никакой роли для дрожащего Чимина, которого Чон укладывает на ледяную поверхность, с тяжёлым звуком застёгивая железные браслеты на запястьях. Расщелина напоминает неровный кратер вулкана, в пространство которого заползает гигантская кровавая луна. Теперь Пак отчётливо видит её. Мысленно отсчитывает секунды: одна, две, три, четыре… На шестнадцатой этот красный диск становится виден полностью. А мысли о жизни вдруг яркими пятнами мелькают в сознании — совсем как тогда, в купальне, когда тело пыталось интуитивно вырваться на поверхность. Вот только сейчас на Чимине надеты кандалы пострашнее, чем слой воды над головой. Юнги берёт запястье Чонгука и делает резкий надрез своим кинжалом, пуская кровь в небольшую каменную чашу. Рана глубокая — чтобы регенерация завершилась не раньше, чем наберётся нужное количество вытекающей пульсирующими толчками жидкости. Чимин знает, что кровь вампира невероятно сильная и опасная. Для простых людей — равноценна смертельному яду быстрого действия. Но Пак отличается от обычного человека. К тому же он — природная пара Чонгука, и его организм способен воспринять эту силу. — Ты должен выпить это до конца, — говорит Юнги, поднося к губам Чимина чашу. Чонгук приподнимает голову человека, чтобы тому было легче. Губ касается отполированный каменный край, а следом во рту растекается густая, обволакивающая горло жидкость с сильным металлическим привкусом, к которому Чимин, наверное, уже привык. Разве что только не в таких количествах. Первый глоток дарит помутнение мыслей. Второй — головокружение. Третий словно высушивает, вышибает воздух из организма, заставляя делать рефлекторные вдохи. Четвёртый жжением отзывается в области сердца. Пятый растекается солёной, будто разъедающей изнутри жидкостью, и Чимин пытается сжаться в комок, но цепи не позволяют этого сделать. Затылок опять касается холодной каменной поверхности. Яркий лунный свет отражается в широко распахнутых глазах алыми бликами и клеймом отпечатывается под веками. От него никуда не деться. Юнги начинает говорить что-то на древнем певучем языке. Слишком красивом для общепринятого, но в то же время грубым для наречия светлых эльфов. Много тысяч лет назад на этом языке говорили первые маги, а теперь он многими забыт, оставшись только на страницах редких сохранившихся с тех пор каменных книг. Но возможности этого языка невероятно велики. Вокруг Чимина вспыхивают красным светом начертанные на жертвеннике руны, а руки Чонгука ложатся на голову, сжимая виски и начиная через физический контакт передавать силу. Ощущения не поддаются описанию. Чимин больше не закрывает глаза, но мир вокруг него неумолимо меняется. Сдвигаются каменные стены, луна растворяется в небесной черноте, а самому Паку кажется, что он заваливается на бок и срывается с огромной высоты в бесконечность. Вспышками умирают звёзды, превращаясь в туманности, и стук собственного сердца кажется глухим и далёким, будто вовсе и не принадлежащим Чимину. Впереди миллиард потусторонних миров, сквозь которые Чимин падает и падает в этом бездонном пространстве, не ощущая течения времени. Там собственное воображение картины из эмоций рисует, а энергия наполняет каждую клеточку тела, давая почувствовать себя частью этой новой вселенной. Сотая доля того, что Чимину уготовано. Одна ничтожная сотая доля, в спокойном состоянии наполняющая организм до предела. Лживая иллюзия красочности, нарисованная сумасшедшим убийцей, который в следующее мгновение берёт в руки нож и начинает полосовать своё творение на множество рваных лоскутов. Чимину предстоит выйти далеко за пределы своих возможностей. Бесконечность обретает дно. Жёсткое, покрытое острыми камнями, дробящими тело до костей. Новые силовые потоки проникают внутрь и вызывают спазмы, из-за которых Чимин не может сделать вдох. Посиневшими губами он даже хрипа выдавить из себя не в силах, содрогаясь в беззвучных конвульсиях и царапая ненавистную каменную поверхность ногтями. Грудь будто каменной плитой придавливают, доводя до полного кислородного истощения, а затем тяжесть пропадает, и Чимин делает судорожный вдох. О нет, раньше Пак не испытывал и десятой части того, что раздирает его сейчас. В глотку будто расплавленное железо вливают: медленно и настолько мучительно, что Пак предпочёл бы смерть, чем эту пытку. Адская энергия практически не поддаётся контролю измученного организма, беснуясь внутри своего нового сосуда. Чимин больше не слышит голоса Юнги и биения сердца. Он даже не слышит своих пронзительных криков, эхом множащихся в скалах. Чимин вырывается из этой дробящей тело на куски ловушки, но руки Чонгука стальными зажимами удерживают голову, продолжая передавать силу. Лоб, виски, затылок: всё это будто раскалённым обручем охвачено. Из глаз Чимина кровавые слёзы текут, а запястья от попыток освободиться гематомами на местах соприкосновения с оковами покрыты. Пак ощущает себя умирающей звездой, которую вот-вот разнесёт на кровавые ошмётки. Эта боль уродует сознание до неузнаваемости так же, как огонь бы изуродовал человеческое тело. Она доводит до полного безумия, отрезает счастливые воспоминания. Сжигает до тла детство, стирает из памяти материнскую колыбельную, забивает гвозди в счастливые улыбки вылеченных Паком людей. Она до краёв заполняет всё естество, порождая сильнейшую ненависть. Демонская сущность Чонгука переходит к Чимину, в корне меняя сознание и принципы жизни. — Чонгук, хватит, — напряжённо говорит Юнги, смотря на хрипящего Пака. — Ты передал ему достаточно сил для бессмертия. — Я хочу довести его до совершенства, — отвечает Чонгук с каким-то поистине дьявольским взглядом. — Это будет идеальное создание с невероятными возможностями… Очередной чудовищный крик заглушает слова вампира. Чимин извивается в руках Чонгука, а в его невидящих глазах столько адской боли и неизвестно куда направленной ненависти, что Мина ледяной страх охватывает. — Он умирает, — бесцветно констатирует Юнги. — У тебя не будет пары, Чонгук. Своей одержимостью ты убиваешь его. Чимин перестаёт осознавать себя. Ему кажется, что осталось совсем немного. Несколько секунд. А потом очередная вспышка боли, разрывающая тело, и всё закончится. Он всё так же не слышит происходящего вокруг. На этой арене только он один: искалеченный, заливающий песок собственной кровью и безумно жаждущий того момента, когда занесённый меч противника отрубит ему голову. Он искренне ненавидит этот мир, забыв всё хорошее, что когда-либо испытывал. Боль — это всё, что осталось во внутренней вселенной Пак Чимина. Он не смог сохранить себя. Остатки его хрупкой светлой сущности перегорели в одном котле с воспоминаниями, а тепло покинуло душу вместе с кровавыми слезами. Юнги не выдерживает. Он со всей ясностью осознает произошедшее, и его наполняет ярость. Мин налетает на Чонгука, с силой впиваясь в его ладони. Давит изо всех сил, которые у него только есть, и пытается докричаться до Чона, смешивая собственный голос с криками Чимина. Всё это напоминает чистое безумие. Остатки виднеющейся кровавой луны скрываются за краем расщелины. Реальность приобретает отчетливые краски, и голос Юнги бьёт по ушам, возвращая к действительности. Уже более осмысленно Чонгук смотрит на собственные руки, удерживающие голову Пака, теперь не пытающегося вырваться. «Ты убиваешь его». Чонгук разрывает контакт, отпуская голову Чимина, которая тут же безвольно падает на каменную плиту. Удара Пак не ощущает. Он меркнет на остальном фоне пережитого. Всё обрывается слишком резко, погружая сознание в пульсирующий болезненными остатками мрак. Чимин не ощущает собственного тела, не чувствует того, что с его рук и ног снимают кандалы. Шок настолько сильный, что внешний мир для него перестаёт существовать. Глаза Чимина закрываются, а сам он больше не чувствует абсолютно ничего. Даже жжения на запястье, где невидимая рука выводит чернильные буквы, складывающиеся чужим именем.