Inferno

Чондэ зол. Плечо болит, рана затягивается медленно, заставляя мысленно проклинать собственную паршивую регенерацию, перспектива осчастливить своим присутствием монстров из подземелий замка впечатляет — жаль, что только в худшую сторону. Умертвие, похожее на скорпиона, продолжает угрожающе размахивать своим хвостом. — Нужна помощь? — откуда-то сбоку в поле зрения вываливается тяжело дышащий Чанёль, устремляя взгляд на монстра. — Нет, эту тварь я разделаю сам, — зло шипит Чен. Монстр его откровенно выбесил. Полукровка крепче сжимает в руке меч и устремляет прожигающий взгляд на отвратительного вида «проблему». — Пошёл ты в гоблинскую задницу. — Я? — от неожиданности Чанёль спотыкается. — Он, — отрезает Чондэ, успевая отсечь монстру хвост с шипами за секунду до того, как он бы впился в то же многострадальное плечо. — А мы с тобой идём в место пострашнее, — добавляет, переводя дух. — Общение с Минсоком отвратительно на тебе сказывается, — кривится Пак. — Теперь ты умудряешься убить весь воодушевлённый настрой всего парой слов. Вот, например, сейчас твоё лицо напоминает мне морду избитого вурдалака. — Что есть — то есть, — пожимает плечами полукровка. У Чанёля есть арсенал дурацких шуток, на которые Чен каждый раз терпеливо закрывает глаза, значит и самого Чондэ Пак как-нибудь перетерпит — не сломается. Хотя после Минсока там в принципе не должно остаться то, что может сломаться. И в чём-то Чанёль действительно прав. Характер полукровки всего за несколько недель изменился кардинально: стал острее, грубее и с налётом безразличия к вражеской боли, потому что своя помнится отчётливо. Возле стены их уже ждут. Даже в самой искусной паутине могут оказаться едва заметные прорехи, за которые можно зацепиться и расширить. Эта прореха не особо большая: распутывать такие мощные заклинания непросто, и чтобы невидимая магическая материя опять не затянулась, края надо постоянно удерживать. На поиск слабого места в плетении ушло несколько часов. Чонгук в это время срывал ярость на всех, кто подвернётся под руку, и только Минсок под конец смог достучаться до его здравого рассудка. Вторую вспышку неконтролируемого гнева чуть не вызвал тот факт, что Чонгуку эту пробоину в общей броне защитного купола не преодолеть из-за собственной силы: она слишком большая, а значит сопротивляться барьер будет сильнее, и удержать прореху не получится. Поэтому было решено отправить внутрь два отряда под руководством Минсока и Юнги, у которых магический резерв вполне допустимый для того, чтобы преодолеть защиту. Чондэ с Чанёлем оказываются в числе тех, кто туда пойдёт. Вообще, большинство вампиров в отрядах — из Охотников, потому что Минсок сам обучал их и уверен в своих воинах больше, чем в ком-либо другом. Замок окружает внутренняя крепостная стена, а прямо под ней начинаются подземные подходы к цитадели, включающие в себя сеть тюремных камер, пыточных и прочих садистских радостей, не исключая загоны с умертвиями. От последнего Чена передёргивает. Будто на поверхности земли этих тварей мало. Им приходится разделиться. Юнги проверяет наземную часть замкового комплекса и, если удастся, то пробирается внутрь снаружи, а вампиры под руководством Минсока обследуют катакомбы. Чондэ идёт последним. В подземельях нет даже крошечных окон у потолков, поэтому чувствовать за своей спиной тьму, изредка разбавляемую факелами на стенах — ощущение не из приятных. Из глубины ответвляющегося коридора Чондэ слышит едва различимый то ли полустон, то ли хрип. Чен сворачивает в ту сторону, и его осторожные шаги отдаются по помещению эхом: полукровка искренне надеется на то, что монстров здесь нет. Он идёт на звук, непроизвольно отсчитывая камеры по сторонам. Одна, две, три, четыре… в некоторых из них покоятся закованные в цепи людские останки, успевшие сгнить до костей. Шестнадцатая камера. И в ней Чондэ видит лежащего в позе эмбриона на полу юношу лет семнадцати. Он истощён до впавших щёк и выпирающих костей на плечах, а кожу в нескольких местах покрывают красные следы — будто от раскалённого железа. Впрочем, догадки Чена не так далеки от истины. В отличии от предыдущих узников, этот парень ещё жив. Чен выбивает замок на решётке какой-то подвернувшейся под руку железной балкой и оказывается внутри камеры. А кандалы на руках и ногах юноши гораздо более крепкие, с начертанными на металлической поверхности чёрными рунами. Такие даже тяжёлым молотом не расколешь. — Меня ты не вытащишь, не надо пытаться, — узник открывает распухшие глаза, затуманенные болью, и пытается приподняться на локтях. Чондэ помогает, придерживая больше похожее на обтянутый кожей скелет тело. — Моя сестра… — полустоном продолжает юноша. — Айрин… она в другой камере… Спаси её… — Тише-тише, не трать силы. Я вытащу тебя отсюда, — шепчет Чен, собираясь позвать на помощь вампиров из отряда. Самому с этими оковами ему едва ли удастся справиться. Но пленник опережает, вновь начиная говорить. — Меня уже не спасти… нет противоядия, — у юноши закатываются глаза, и изо рта показывается струйка крови — чёрной и вязкой. Чондэ приподнимает его голову, не зная, как это остановить. — Цветы… — слабым шёпотом произносит узник, — белые цветы у него в саду… Они — души… Парень закашливается сгустками собственной крови, судорожно цепляясь своими пальцами за руку Чондэ, и продолжает говорить вещи, которые можно счесть чистейшим бредом, предсмертной лихорадкой. Но выдавливает он из себя эти слова такими усилиями, словно пытается передать что-то невероятно ценное, ради чего можно пожертвовать последними минутами жизни, поэтому Чен неосознанно вслушивается, пытаясь понять. — Цветы — это души… — в горячке повторяет пленник. — Я знаю, как убить Некроманта… Призрак сказал… Пожалуйста… ты должен меня выслушать до того, как я… — тело юноши сводит сильной судорогой, выбивая из горла протяжный хриплый крик. Губы слабо шевелятся, всё ещё силясь что-то произнести, и ногти скребут по полу, будто пытаясь удержаться за эту жизнь ещё ненадолго, но всё бесполезно. Юноша вдруг затихает на руках Чондэ, и с его приоткрытых губ слетает глубокий выдох. Последний. А глаза застывают с бушующим океаном недосказанности внутри — важной, но нераскрытой. Чена охватывает беспокойное чувство, царапающее желанием узнать то, что скрыто. Он понимает, что этот юноша не так прост — смог продержаться гораздо дольше остальных. Непохоже на то, что Джинён просто про него забыл. Чёрт. Быть может, этот узник действительно знал что-то важное и пытался об этом сказать, но не успел. Чондэ до крови прикусывает губу. И прислоняет ладони к вискам юноши. Он никогда не думал, что воспользуется той способностью, которая была дана ему при рождении. Обычно вампирам достаются магические силы, связанные с управлением стихиями, но Чондэ полукровка, а способностью этой пользовался лишь раз, и то — неосознанно. В день, когда домой принесли то, что раньше было живым отцом Чена, а потом стало истерзанным Отречёнными телом. Глаза были всё ещё открыты. Маленький Чондэ лет девяти в оцепенении подошёл к трупу и заглянул в них слишком пристально, словно не веря в произошедшее, и тогда его голову словно сотня стрел разом пронзила, ослепляя болью. Мальчик упал на деревянный пол, видя вокруг лишь пустоту; кричал, пытался остановить это, но ничего не могло ему помочь. Через несколько мгновений начали проявляться очертания. Сначала смутные, затем разгорающееся всё ярче, и выливались они в бойню с чудовищами. Маленький Чондэ увидел тогда смерть отца, и в этом видении мальчик сам был на его месте. Чондэ может видеть последние воспоминания существ перед их смертью. Достаточно лишь пристально заглянуть в глаза мертвеца. Но такой дар Чен всегда считал проклятием: ничего, кроме боли, он с собой не приносит. Поэтому Чондэ слишком близко к показанными Минсоком в Норфолде трупам убитых Охотников не подходил: боялся ненароком окунуться в их прошлое. Но сейчас выбирать не приходится. Полукровка смотрит в застывшие глаза юноши и проваливается в давно позабытую темноту.

***

— Чондэ! — крик бьёт по ушам. Вдох. Выдох. Грудь всё ещё чем-то сдавливает, будто не желая отпускать, а перед глазами проносится калейдоскоп мрачных картин — совершенно ненужных, потому что главное полукровка узнать уже успел. — Чен! — очередной оклик окончательно вытаскивает на поверхность из этого ада, круги которого Чондэ пришлось пройти вместе с погибшим юношей, которого зовут Хансоль — теперь полукровка знает это. Как и многое другое. Он открывает глаза. По вискам капли пота скатываются, и руки, удерживающие голову умершего, дрожат. — Эй, ты в порядке? — трогает его за плечо вампир из Охотников. Кажется, Сехун. «Я ни черта не в порядке!» — хочется заорать во всё горло Чену, у которого фантомные ощущения раскалённого железа на спине и руках до сих пор не прошли. — Со мной всё нормально, — цедит сквозь зубы полукровка. — С ним, — указывает на труп юноши, — уже нет. Перед смертью он упомянул свою сестру. Вероятно, она тоже должна быть где-то здесь живая. На самом деле Чондэ не верит в то, что девочка ещё жива. В этих катакомбах априори не может быть места для живых: даже в воспоминаниях Хансоля полукровка видел лишь смерть. Он перекладывает голову юноши на пол и поднимается на ноги. Дальше по коридору освещения нет: он постепенно сужается и как бы ступенями уходит ещё глубже под землю. — Мне нужен факел, — Чондэ оборачивается было к Сехуну, чтобы попросить об одолжении, но натыкается не только на него. — Держи, — Минсок в окружении ещё нескольких солдат пихает в руки Чена факел. — А вы можете быть свободны, — говорит остальным вампирам, которые только рады тому, чтобы поскорее отсюда убраться. Атмосфера в этом месте слишком давящая даже для детей Ночи. — Я имел в виду — свободны в другом направлении. На вас обследование южного подземного крыла, так что вперёд, — добавляет Минсок, руша чужие надежды. Впрочем, ничего нового. Чен первым ныряет в узкий лестничный проход, ведущий всё ниже и ниже. Будто в склеп. Чувство от этого расползается по телу отвратительное: у полукровки нет боязни замкнутого пространства, но стены, которых чуть ли не плечами касаешься, очень сильно давят. Минсок ступает следом. — Не боишься, что там может околачиваться кучка монстров, а нас только двое? — Чондэ отодвигает факелом свисающие перед лицом лохмотья паутины. Голос здесь звучит глухо из-за низкого потолка и толстых стен, и воздух душный, как в каком-то замурованном под землёй гробу. — Максимум, там можно будет встретить пару-тройку умертвий, не больше, — спокойно отзывается Минсок. — Джинён создавал армию для сражений, а не для охраны пустых подземелий. Чену хотелось бы иметь такую же уверенность, как у военачальника, но липкий страх всё ещё сидит на плечах, нашёптывая змеиными голосом об ужасах, которые могут ждать его в кромешной темноте. Полукровку передёргивает. Факел беспокойно шипит, резко швыряя пламя из стороны в сторону, хотя здесь нет ни малейшего дуновения ветра. Спуск заканчивается широким длинным помещением — таким же каменным мешком с камерами, что и выше, но от подножия спуска отходят ещё два узких коридора в разных направлениях: ни в один из них Чен желанием идти не горит. Все это слишком похоже на лабиринт мертвецов, где из темноты в своих жертв впиваются невидимыми взглядами жадные до кровавого мяса монстры. — Думаю, сначала нужно проверить эту часть, — Чен приподнимает факел выше и указывает в сторону широкого помещения. По сравнению с теми двумя проходами оно выглядит более безопасно. Минсок коротко кивает и идёт вперёд. Чондэ следует за ним, проверяя левую сторону, в то время как военачальник осматривает камеры справа. Где-то вдалеке — скорее всего с поверхности — раздаётся подобие то ли крика, то ли воя. Беспокойство накатывает всё сильнее и сильнее, заставляя Чена постоянно оглядываться в поисках монстров, что следуют за ним, готовясь нанести удар. Идея идти за девчонкой, которая наверняка в тот же самый сгнивший труп превратилась, уже не кажется полукровке такой уж превосходной. Чем дальше они с Минсоком углубляются по коридору, тем больше Чондэ хочется наверх, к свежему воздуху и дневному свету. А ещё ему нужен Юнги. Обязательно. Этот вампир — единственный, в ком полукровка абсолютно уверен и кому может открыть всю ту информацию, которую удалось выудить из воспоминаний Хансоля. В Минсоке полукровка тоже уверен, но как в превосходном воине, который прикроет спину, чтобы остаться с врагом один на один, спасая чью-то жизнь. Но Чондэ не уверен в нём как в том, кто сможет предать Чонгука и его стремления. А Юнги сможет, потому что ему с Хосоком эта война поперёк горла не то, что даже костью: она острым ножом там застряла. — Тихо, — Минсок кладёт руку на плечо Чена, останавливая. Кивает вперёд. — Слышишь? Чондэ прикрывает глаза, пытаясь понять, о чём говорит военачальник. — У меня не такой острый слух. Я же полукровка, — хмурится он, так ничего и не услышав. — Там кто-то есть, — уверенно говорит Минсок, вглядываясь в темноту. — Надо быть осторожнее. Пошли. — Погоди, то есть ты хочешь нарваться прямо на монстров? — Чондэ неосознанно переходит на низкий шёпот, хватая Кима за руку. — Ты боишься? — выгибает бровь Минсок. Тон у него несколько разочарованный: — Неужели из меня в Норфолде был настолько провальный учитель? Я думал, что после тех тренировок тебе и встреча с самим Люцифером не страшна будет. — Мне плевать на одно умертвие, — качает головой Чондэ, пытаясь объяснить правильно, — но я всё ещё хочу жить. А если у них там логово? Насколько я знаю, в первое время для оживлённых трупешников дневной свет смертелен, поэтому обитают они именно в местах с кромешной тьмой. И я терпеть не могу неожиданности в виде вылезающих из темноты тварей. Я в целом темноту ненавижу, и, да, сейчас мне страшно! — Ты закончил? — равнодушно уточняет Минсок. Кажется, тирада полукровки его ничуть не тронула. Чондэ хотел было сказать пару ласковых касательно самого Кима, но вовремя останавливается, гневно сверкая глазами. — Тогда вперёд. Если ты не забыл, то нам нужно ещё найти Пака, и найти его живым, иначе от ярости Чонгука передохнут все в радиусе мили. Мы с тобой в том числе. Чен бормочет что-то в духе «бездушная скотина» и, поднимая факел практически на вытянутой руке, делает несколько шагов вперёд. В нём клокочет злость, и возвращается забытое ещё со времён первых недель пребывания в Норфолде желание набить этому вампиру каменную физиономию. Но сейчас, в тёмноте подземелий, — не самый подходящий случай. Полукровка знает наверняка о том, что впереди что-то есть, и страх вьётся вокруг шеи кольцами. Чондэ опять кажется, что ещё немного, и он начнёт задыхаться. Ему нестерпимо хочется обрушить эти многие метры камня и земли над головой, вырваться наверх. Треск пламени и собственного дыхания сводят с ума. Звук будто тихого стрекотания и стачиваемых о камень когтей продирает до самого позвоночника, змеёй пробираясь выше и выше — к горлу. От напряжения Чен не может нормально дышать, и ему плевать на то, что сейчас он выставляет себя перед Кимом последним трусом. Тридцать восьмая камера по левую сторону. На первый взгляд — всего лишь брошенная в угол куча тряпья. Но Чондэ присматривается внимательнее и видит среди всего этого длинные грязно-каштановые волосы, а затем и тонкие руки, которыми обхватывает себя за колени свернувшееся на полу маленькое тело. — Я нашёл её, — шепчет Чондэ. — Нужно проверить, жива ли она. — Отойди, я открою решётку, — Минсок отодвигает полукровку в сторону. Чондэ вздрагивает от далёкого вопля откуда-то из тёмной глубины коридора и мысленно умоляет Кима поторопиться. На изящность методов этот вампир никогда не претендовал, поэтому вышибает замок со второго удара. Тело никак не реагирует на оглушительный грохот, и Чондэ подтверждает свои догадки: она точно мертва. Раз уж её взрослый брат не выдержал, то слабая девочка — и подавно. Вопль повторяется, но на этот раз ближе. Огонь факела трепещет, словно задуваемый ветром. — Она дышит, — вдруг говорит Минсок. — Я понятия не имею, как, но она ещё жива, — даже Ким поражён этим. — Нужно убираться отсюда, — нервно дёргает плечами полукровка. — Вытаскивай её, и уходим. Айрин не скована цепями, что значительно облегчает Минсоку задачу, а истощённое тело почти ничего не весит. Вампир выносит это тщедушное создание из камеры, и теперь Чондэ может увидеть выпирающие, несвойственные детям такого возраста скулы вместе с ушибами и свезённой кожей на неприкрытых лохмотьями участках тела. На пару секунд, когда в неровном свете огня Чен разглядывает чудом выжившую сестру Хансоля, его отпускает напряжение. И тварь со скрежетом клешней выползает из темноты. Чондэ даже толком разглядеть её не успевает: отмечает лишь размер в половину собственного роста, пару внушительных конечностей, которыми можно спокойно человеческое горло перерезать, и выпирающие крупными чёрными наростами глаза. У Минсока руки заняты. У Чена тоже. Не задумываясь, он пихает Киму факел, и вытаскивает меч. Такого тварь явно не ожидала, и после первого яростного удара отползает назад, но Чондэ не останавливается, словно в каком-то исступлении стремясь изрубить монстра на части. В этом подземелье, где единственным источником света служит уже начинающий потухать факел, ему действительно страшно, и этот страх за собственную жизнь делает полукровку отчаянней в разы. Он полностью доверяется инстинктам собственного тела, замахиваясь наугад и нанося удар за ударом, чувствуя, как по щеке сползает что-то липкое — кровь твари. Чен останавливается только тогда, когда отвратительный труп почти полностью изрублен, и напоминает результат работы обезумевшего мясника. Минсок одобрительно хмыкает. Чондэ хмурится: все слишком просто. — А ты всё это время так трясся, — говорит Ким. — Это всего лишь какая-то вшивая ерунд… Мощный вой сотрясает подземелье, перекрывая слова Минсока. Тот самый, который Чен слышал ранее; тот самый, от которого страхом конечности сводит. Полукровка медленно оборачивается. Из темноты на них смотрят два кровавых глаза с вертикальными, как у змеи, зрачками. Свет от факела становится совсем тусклым. — Ерунда, говоришь? — шипит Чондэ, отступая назад. Этот монстр походит на предыдущего, но в несколько раз крупнее, занимая всю ширину прохода своим паучьим брюхом и двумя мощными передними лапами с клешнями. Оно открывает свою пасть и издаёт такой чудовищный вой, что Чондэ немеет, не в силах сказать хоть слово. Соображать времени нет. Но целыми им по-любому не уйти: в одиночку монстра не убить, а бросать девчонку тоже нельзя. Огонь шипит, едва освещая пространство. Разинув пасть, тварь кидается вперёд. Не так Чен представлял свою смерть. Не в этом удушливом склепе Некроманта, полном прикованных к стенам камер людским останкам. — Хватай девчонку и беги! — кричит Минсок, пихая в руки полукровки тело. Чондэ по инерции прижимает Айрин к себе и разворачивается, заставляя свои ватные ноги двигаться. Лишь бы не споткнуться, не упасть, иначе монстр догонит, перережет клешнями глотку и сдерёт мясо с костей. В этой ловушке, где толком не разойтись, все трое — слишком лёгкая добыча. Отброшенный Минсоком в сторону факел потухает. Их всех захлёстывает волной кромешной тьмы. Чондэ теряется в пространстве, не зная, куда идти; тело сковывает холодом, и дрожью продирает, выталкивая из головы остатки рассудка и заменяя его паникой. Он не хочет умирать. Он не хочет, чтобы его разодрало это отвратительное умертвие. И Чондэ боится за Минсока, который падла временами редкостная, но уже почти родная. Совсем рядом раздаётся короткое скрежетание: монстр щёлкает клешнями, но ловит лишь пустоту. А потом начинается такая какофония из звуков, что полукровка перестаёт что-либо понимать, судорожно прижимая к себе хрупкое тело; спиной натыкается на решётку одной из камер и чуть не сползает вниз, чувствуя себя абсолютно беспомощным, будто с выколотыми глазами. — Минсок?! — зовёт он, слыша, как голос срывается, переходя на хрип. — Минсок! — уже громче, пытаясь перекричать рёв монстра. — Минсок, мать твою, ты не можешь просто так умереть! — в разрываемую скрежетом темноту. Но ответа нет. Чондэ прокусывает губы до стекающих кровавых дорожек, с которыми смешиваются слёзы. Это конец. Если монстр убил Минсока, то и до Чена с девчонкой на руках, недалеко успевшего убежать, в считанные секунды доберётся. Но у Чондэ не мелькает вся жизнь перед глазами, не всплывают никакие воспоминания, что так романтизируются в книгах: у него перед глазами лишь кромешная тьма и ёбаное ничто под аккомпанемент шипения адской твари. Огонь вспыхивает слишком внезапно и режет своей яркостью затуманенный взгляд. В этом световом ореоле Чен видит огромную тушу монстра совсем близко — метрах в трёх. Перед ней возвышается человеческая фигура. Выдох. — Хватит орать, как истеричная жена, уходи отсюда! — рявкает Минсок, и Чен готов расплакаться от радости, потому что вампир жив. Вот только глаза у него словно жидким золотом залиты, превращая зрачки в две тонкие вертикальные полосы, а из рук багровые пламенные всполохи вырываются, и монстр сгорает в них заживо, издавая пронзительные звуки. На стенах подземелья танцуют кровавые отсветы. Отвратительный запах жжёной плоти забивается в лёгкие. Чондэ срывается с места, видя перед собой тот самый узкий проход, откуда они сюда пришли, но не может не оглядываться. Возле лестницы останавливается, переводя дух, и перед его глазами чёрные точки скачут в такт бешено колотящемуся сердцу. Из головы не выходят глаза Минсока — полукровка никогда раньше таких не видел. Разве что только на картинке в разделе книги, посвящённой одним огнедышащим крылатым созданиям. — Что в моих словах «уходи отсюда» тебе непонятно? — раздражённо шипит подоспевший Минсок, в то время как агонизирующая тварь бросается на стены подземелья, пытаясь потушить огонь. — Живо наверх! — подталкивает к узкому проходу вампир. От отвратительного запаха задохнуться можно. Чондэ из последних сил переставляет ноги, взбираясь по крутой лестнице; два раза чуть не падает, но, стиснув зубы, до верха всё же добирается. Вываливается на тот же уровень, где в камере держали Хансоля, и загнанно дышит, опуская Айрин на пол. Минсок показывается следом, и вид у него крайне потрёпанный. Из недр всё ещё доносятся хорошо-различимые вопли чудовища. — Я так и знал, что ты не чистокровный вампир, — вдруг говорит Чондэ хрипящим голосом. Минсок кидает на него убийственный, намекающий на то, что сейчас не место и не время для разговоров, взгляд. — Признавайся, — упрямо продолжает Чондэ, — у тебя в предках драконы были. Взгляд Кима становится ещё страшнее. Чен на этот манёвр уже не ведётся. — От предков мне действительно достались кое-какие преимущества, — нехотя отвечает Минсок, всем своим видом показывая, что полукровка его скоро доконает. — Но это не значит, что у меня есть крылья и зубастая пасть, так что хватит смотреть на меня своими выпученными глазами, как на какое-то ископаемое. На этих словах Минсок подхватывает полуживое тело девчонки и идёт вперёд, не намереваясь продолжать разговор. — А почему ты раньше никогда не использовал свои возможности? — всё же спрашивает Чондэ, спеша за Кимом. — Потому что они слишком энергозатратные. Сейчас была безвыходная ситуация, — отрезает Минсок. Больше вопросов Чондэ не задаёт, и остаток пути они проводят в тишине: монстр больше не воет. Он сдох. Чондэ знает это наверняка. Огонь драконов очень сложно потушить. — Какого чёрта? — вдруг останавливается Минсок. — За полчаса они должны были уже обследовать южное крыло и вернуться сюда. Но стык двух частей подземных лабиринтов пустует. — Может, они нашли Чимина? — неуверенно роняет Чен, оглядываясь по сторонам. Тюремный коридор закончился квадратным каменным помещением с высоким потолком и серыми стенами, в каждой из которых по несколько тяжёлых дверей — это центр подземного лабиринта. Чондэ слышит лишь равномерный стук капель о каменный пол. Раз, два, три — разбиваются они, стекая откуда-то с крыши талым снегом. И к ним примешивается быстрый топот ног. Чен резко оборачивается, выставляя меч остриём вперёд, но видит лишь Чанёля. — Где все остальные? — требовательно спрашивает Минсок. Он терпеть не может, когда его приказы не выполняются. — Больше нет надобности искать Чимина, — задыхаясь, говорит Пак. У него глаза расширенные, словно от сильного удивления, и голос сипит из-за быстрого бега. — Мы не успели. — Что значит — не успели? — напрягается военачальник. — Это лучше видеть своими глазами, — выдыхает Чанёль. — Быстрее, надо выйти наружу! По его бледному лицу Минсок понимает, что вылазка окончательно провалилась. Значит ли это, что Пак уже мёртв? На Кима полукровке даже смотреть теперь страшно, а, вспоминая тот багровый огонь в катакомбах, страшно вдвойне. За Чимина тоже. Почему-то. Быть может, Пак всё так же дорог ему, и в глубине души Чондэ всё ещё верит в светлую сторону, ведь Чимин не всегда был таким, какой он есть сейчас. Или его уже нет? — Уходим, — отрывисто бросает Минсок, едва сдерживаясь, чтобы не зарычать от ярости, и первым устремляется к кованой, ведущей наружу двери. — Чимин жив. Если это вообще можно так назвать, — успевает шепнуть полукровке Чанёль, опять срываясь на бег вслед за Минсоком. Чондэ хочет облегчённо выдохнуть, но Пак добивает раньше. — И лучше бы он просто умер, потому что на его месте я предпочёл бы именно смерть.

***

В камере, где лежит скованное кандалами мёртвое тело, звенящая тишина. Не разбавляет её даже треск пламени редких факелов на стенах и свист хищного ветра. Но эта тишина лишь для мира живых. По ту сторону всё совсем иначе. Невидимый человеческому взору, возле собственного тела стоит юноша в длинной белой рубашке — именно в такую его бы одели перед похоронами. Но сейчас некому предать его земле, некому упокоить. Кажется, будто Хансоль — один из множества тысяч. Будто мёртвая песчинка в пустыне, о которой никто не вспомнит. Он уйдёт бесследно. Призраки тоже могут плакать, только слёзы их такие же невидимые, как они сами. — Я не хотел умирать, — роняет Хансоль, и шепот его похож на шелест осенних листьев. — Теперь у Айрин больше никого не осталось. Я обещал ей, что мы вместе отсюда выберемся. — Она выбралась. Ты помог ей, — отвечает ему мягкий, бархатистый голос. Рядом с Хансолем появляется ещё одна призрачная фигура: на вид совсем ещё молодой светловолосый юноша. Со дня перехода в мир теней внешность Тэхёна застыла на возрасте шестнадцати лет, но глаза цвета грозового неба выдают в нём большее количество прожитого времени. И едва ли это подвешенное между двумя мирами состояние можно назвать жизнью. — Ты помог не только ей. Быть может, ты спасёшь их всех. Те знания, которые были в твоей голове — они неоценимы. — Поэтому ты пришёл ко мне тогда, чтобы эти знания дать? — спрашивает Хансоль. В его взгляде нет ни осуждения, ни злобы. Только тихая грусть. — А я думал, что это бред из-за яда. — Ты уже умирал. Меня могут видеть только те, кто одной ногой находятся за чертой жизни, — грустно отзывается Тэхён. — Мне жаль. У Тэхёна глаза глубокие, похожие на озёра. На озёра спрятанных глубоко-глубоко внутри слёз. Потому что он говорит искренне. Потому что не одну такую юную, совсем не заслуживающую смерти душу видел. И ничем не мог помочь. Кроме одного. — Без погребения ты обречён на вечные скитания по грани двух миров, — тихо говорит Тэхён. — Я могу помочь тебе. Проводить. Хансоль в последний раз смотрит на своё тело, которое давно покинуло тепло. Истерзанная физическая оболочка с застывшими голубыми глазами. Мама говорила, что они похожи на васильки, по которым теперь ударили вечные заморозки. Юноша поворачивается к Тэхёну. И протягивает ему руку. Призрак слабо улыбается, сжимая пальцами ладонь юноши, и тянет вверх, сквозь стены этого жуткого места. Они оказываются на самой поверхности, посреди битвы, никем не замеченные. Сквозь их прозрачные тела проходят острые лезвия мечей, проносятся оборотни, но Хансоль не чувствует этого. Ему уже неважно. Он крепче сжимает ладонь Тэхёна и смотрит ввысь — в синее, бескрайнее небо, не чувствуя слёз. Но вот проходит ещё мгновение, и две призрачные фигуры окончательно исчезают, словно унесённые порывом ветра.