Подобно притяжению из глубины Нам не опередить свою судьбу. Это в наших телах, в нашей крови, И время расплаты уже пришло.
Окончательно в беспамятство Чимин не проваливается. Он лишь на несколько мгновений теряет сознание, чувствуя, как барьер словно в землю вдавить его пытается, а мир превращается в тусклое соцветие туманных образов и приглушённых голосов. И Чимин не может разобрать, нащупать ту грань, где заканчиваются страдания физические и начинается перемолотая в мясо душа. Из-за яда он не может двигаться. Дышать сложно. Удерживаться на поверхности своего сознания удаётся с трудом. Чимину хочется выцарапать глаза оборотню, который несёт его тело по коридорам замка, а затем стереть с лица эту ухмылку, заставляя ублюдка давиться собственной кровью. Сердце бьётся часто и быстро, гулко отдаваясь в ушах. Теперь Пак чувствует себя обычным слабым человеком, чей организм пытается бороться с ядом, и это почти в панику ввергает. Чимин отвык от такой беспомощности. Он проклинает себя за эмоции, за глупость, за любовь к Чонгуку, наконец, которая разрушает его изнутри, толкает на безумства. За нежелание отпускать его. Чимин лучше от руки своей пары умрёт, чем окажется убитым здесь Намджуном. Несколько широких лестничных пролётов, канделябры на стенах из чёрного мрамора и зал с множеством окон. Видеть пронизывающий помещение дневной свет в этом месте непривычно. Он кажется безумно фальшивым, с оттенком серой пыли. Приземление выходит жёстким. Оборотень швыряет неподвижное тело на каменный пол под ноги своему королю, и Чимин сильно ударяется щекой. Под глазами непроизвольно скапливаются слёзы. Одно дело — испытывать боль, зная, что через несколько секунд её не станет, и совсем другое — ощущать себя без мгновенной регенерации невероятно уязвимым. Пара пинков в бок и живот помогают перевернуться на спину. Чимин видит перед собой очертания потолка и возвышающуюся фигуру Намджуна. — Свяжи его, — резко бросает король тому оборотню, который притащил сюда Чимина. И снова резкие движения. Как тряпичную куклу, Чимина связывают грубые руки, перетягивая верёвку больше, чем следует, а затем рывок вверх, и вот Пака водружают на какой-то железный стул. Чимина лихорадит из-за отравления и блевать от отвратительного ощущения по всему телу хочется. — На этом троне ты нравишься мне гораздо больше, — растягивает губы в оскале Намджун. — Впрочем, до заката осталось совсем немного, и ты лишишься даже этого. — Что тебе надо от меня? — вскидывается Чимин, прищуривая глаза. — Решил, что сможешь шантажировать мной Чонгука? — От тебя, маленькая вампирская шлюха, мне нужно немногое, — вкрадчиво произносит оборотень. — Всего лишь твой хладный труп. — Я слишком ценный для него. Если убьёшь меня, Чонгук тебе все внутренности в месиво превратит и заставит ими давиться, — с уверенностью в голосе говорит Чимин, утаив такую же неуверенность у себя внутри. Действительно ли Чонгук за него убивать станет? — Ты думаешь, я боюсь смерти? — смеётся Намджун. — Чонгук лишь окажет мне услугу, освободив от этой гнусной жизни. Но я не люблю быть обязанным, поэтому верну ему перед этим старый должок. Ты же его пара. Сейчас он считает тебя особенным. И, как думаешь, насколько больно ему будет, когда я стану выкалывать тебе глаза, — с придыханием шепчет он, вставая позади Пака, — уродовать лицо, — у Намджуна странный огонь в глазах зажигается, — вспарывать когтями кожу на животе так же, как Отречённый делал это с Джином, — оборотень проводит пальцами по плечу Чимина, разрывая одежду и расчерчивая плоть кровавыми полосами, — а потом, наконец, вырывать из груди сердце? — рука Намджуна ползёт вниз. Чимин дёргается, шипя, но верёвки крепкие, а сила парализована. — Ты же сдохнешь, — ледяным тоном прибивает Ким. — Яд не даст тебе регенерировать. И Чонгук ничего не сможет сделать, — по губам Намджуна расползается больная улыбка, перерастающая в смех. Так смеются сумасшедшие. Так смеются те, которым нечего терять. И едва ли Ким перед чем-то остановится. — И ты дал Джинёну управлять собой, прогнулся под его условия лишь из-за того, что произошло много лет назад? Не слишком ли глупо?— Чимин и вправду поражён. Какой же должна быть ненависть, чтобы решиться на подобный вызов Чонгуку? — Моя жажда мести с каждым годом лишь больше становится, — словно в полубезумном бреду хрипло шепчет Намджун. — И я пойду на всё. На всё… — оборотень отворачивается, устремляя стеклянный взгляд куда-то сквозь оконное стекло. — Вампиры отняли у меня не только пару. Они убили будущего ребёнка, — лицо Намджуна искажается болезненной яростью. — Моего ребёнка, которого ждал Джин. Их обоих растерзало одно из тех блядских вампирских порождений. А затем Отречённые подчистую вырезали несколько семей, и Чон Чонгуку было плевать. Знаешь, что он сказал мне тогда? Знаешь? — рычит Намджун, вдруг оборачиваясь обратно к Чимину и сильно встряхивая его за плечи. Когти удлиняются. Чимин молчит, и тогда Ким произносит. — Он сказал мне: «Теперь у тебя не будет слабости, Ким Намджун». Намджун отходит в сторону, сжимая руки в кулаки и еле сдерживая клокочущую ярость. Зверь внутри него горьким воем захлёбывается от воспоминаний, и в ненависть превращается: такую сильную, что цепи рвёт с лёгкостью. Намджун вдруг смотрит на Чимина пристально и хищно, как вурдалак. — Я тоже избавлю Чонгука от слабости. — Не так быстро. Едва слышный шорох одежды с тихими шагами. Возле кованой двери Джинён появляется неожиданно. Чимин вздрагивает, оборачиваясь. — Надо же, какая очаровательная пташка пожаловала в наши края, — Некромант подходит к стулу с Паком и наклоняется над пленником, приподнимая к себе его лицо. Жёсткие ногти врезаются в скулы, оставляя царапины. — Чонгук определённо хорош в выборе своих шлюх. У тебя симпатичное лицо, — Джинён впивается в Пака своим цепким, как крючья, взглядом, заставляя Чимина испытать отвращение. Он чувствует себя обнажённым и грязным. С жгучей ненавистью смотрит на Некроманта и каждую из его частей тела мысленно на множество частей разрезает. — Ты поджавшая хвост сволочь, которая отсиживается в своей цитадели, — шипит Чимин. — Трусливый лжец. — Не нужно бросаться оскорблениями, пташка, — почти ласково говорит Некромант. — Разве тебя в детстве не учили тому, что это невежливо? — и резким движением ломает Чимину запястье. Кисть безвольно повисает, не исцеляясь. Из горла Пака вырывается болезненный вскрик, но Чимин тут же прикусывает губу, чувствуя, как кровь заполняет рот. Он не должен показывать Некроманту свою боль. — Надеюсь, своей собственной вежливостью и подавишься и сдохнешь, как последняя мразь, — сплёвывает Чимин. На самом же деле ему эта смелость нелегко даётся в то время, когда все мысли стервятниками стремятся только к одной боли. Он нуждается в Чонгуке. Остро, как никогда раньше. Чимин устал от своей роли. Он хочет позволить себе такую слабость, как быть защищённым; чтобы Чонгук забрал его отсюда, взял лицо в ладони и сказал «всё будет хорошо». Для Чонгука «хорошо» — это уничтожение половины мира. А Чимин запутался. Как же он запутался, не понимая, на чьей же находится стороне. И именно поэтому выбрал собственный путь, собственную попытку убить Некроманта. Обернувшуюся поражением ещё до начала. «Как же глупо» — думает Пак. — Видишь ли, мрази очень живучие, — ядовито тянет Джинён. — А те, кто не умеет держать рот на замке — не особо. Впрочем, ты мне ещё нужен, — добавляет уже мягче, чуть склоняя голову на бок. Приподнимает края губ, и вместо головы Чимин видит череп, обтянутый чёрной, будто запёкшейся на огне кожей с острыми клыками, по которым быстро проходится змеиный язык. Чимина в холод бросает. Он моргает, а когда открывает глаза, то вместо черепа на него смотрит всё тот же улыбающийся Джинён. Паку кажется, что он бредит из-за отравления. И ему становится страшно. Дьявольски страшно. Когда-то он уже испытывал то же самое. В голове почему-то всплывают очертания какого-то каменного коридора, смутная пелена перед глазами, корчащийся в агонии на полу юноша и глаза Чонгука — глаза Дьявола, забирающего душу. Пак сейчас такую же подступающую истерику чувствует, хотя Джинён больше его не трогает. Джинён просто смотрит так, что Чимин бы лучше сам сбросился с верхнего этажа этого замка и разбился насмерть, чем оставался бы во власти Некроманта. — Джинён, — предупреждающе начинает Намджун, кидая гневный взгляд на Некроманта, — право убивать Пака остаётся за мной. Не вмешивайся в это. Джинён раздражённо прикрывает глаза, но уже через мгновение оборачивается к Киму и смотрит совершенно спокойно. Идеальный эмоциональный контроль. Хладнокровнее убийцы Чимин не видел никогда. Фигуры перед глазами двоятся. Чимин продолжает упортно складывать в собственной голове мозаику целостного образа и судорожно пытается почувствовать внутреннюю магию. Хоть какие-то отголоски. Хоть что-то, что поможет запустить регенерацию. После той эльфийской стрелы в Хельсе у него только плечо на какое-то время онемело, а значит и две стрелы не должны были причинить настолько сильный ущерб. Но тем не менее сейчас Чимин абсолютно открытой и беззащитной мишенью сидит, обмотанный верёвками, с опухающей, пульсирующей от боли кистью. И, как ребёнок, продолжает надеяться на то, что он не настолько безразличен Чонгуку, чтобы тот позволил ему умереть здесь. — Пак вне условий договора, — раздражённо отрезает Намджун. Джинён подходит к нему со спины, как хищник подкрадывается к добыче. Ким не замечает, а Чимин всё видит. Он чувствует, как Некромант осторожно вторгается в чужое сознание, незаметно берёт его под частичный контроль. И дергает за болевые нити. Как Чонгук когда-то. — Я убью Чонгука. Весьма изощрённым способом, — шепчет он змеёй, почти касаясь губами уха Намджуна. — Тебе понравится, — растягивает губы в улыбке. — Ты же хочешь увидеть на его лице муки? Хочешь увидеть абсолютное бессилие этого чудовища? Такое же, как твоё собственное, когда ты увидел труп своего возлюбленного? Я вижу, что хочешь. И я воплощу твоё желание в реальность. Они оба будут страдать. — Тебя используют, как марионетку, — выплёвывает Чимин, видя застывшие глаза Намджуна. — И эта шлюха тоже в конце концов умрёт, — с холодной усмешкой добавляет Джинён. — Как Джин. От упоминания смерти своей пары у Намджуна в голове опять что-то переклинивает, и он заторможенно кивает. — Ты прав, — говорит он слишком ровно и безэмоционально, будто по приказу. — Убей их обоих. — Вот видишь, как всё просто, — Джинён отходит от застывшего Намджуна, оборачиваясь к Чимину. — Теперь это животное не так страшно, правда? — У Намджуна ярость обоснованная, — зло парирует Чимин. — А вот ты гораздо отвратительнее всех тех порождённых тобой мёртвых уродов. — Не забывай, что ты такая же сволочь, — холодно смеётся ничуть не задетый Джинён, — Сколько на твоём счету уже смертей? Сотня? Две? Три? А, может быть, больше? И, какая жалость, в твоих глазах практически нет раскаянья. Чимин смотрит с неприкрытой злостью, стискивая зубы. — И сейчас тебе будет очень больно, — от проникновенной ласки в этом голосе не один человек в муках умер. Джинён за плечи поднимает Чимина в полный рост, и в глазах его мёртвенно-зелёные огни всё ярче становятся. Будто оголодавшая змея в душу заглядывает. Чимину дурно от страха. Он, наконец, окончательно осознаёт отрицаемую всё это время вещь: Чонгук его не спасёт. А, может, он и не пытался. От последнего горько становится, и слёзы на глаза наворачиваются. — Нет! — кричит Чимин так громко, насколько это возможно, чувствуя, как по телу холод пробегает, и дыхание в облако пара превращается. Магия Некроманта мёртвая — как он сам. — Кричи громче, моя пташка, — насмешливо шепчет Джинён. — Может быть, Чонгук и услышит. А если и нет, то я обязательно передам ему прощальный привет от твоего очаровательного лица. И Чимин кричит. Он не может не кричать от жуткой ледяной боли, прошивающей его насквозь, будто в тело множество невидимых, остро заточенных кинжалов разом вонзают, проворачивая внутри по кругу. Пак не может дышать — при каждой попытке изо рта кровь сгустками льётся, в то время как с лица Джинёна обожжёнными слоями сползает кожа, глаза в зелёно-черные провалы превращаются, и голова тем самым полусгнившим черепом становится. Чимин принимает это за плоды предсмертной агонии, за жестокие игры угасающего разума. Но вот рука, сжимающая Паку горло, чёрной трухой обсыпается, оставляя хрипящего в судорогах Чимина в воздухе словно на нитях висеть, и телесная оболочка Некроманта разваливается уродливыми трупными частями, будто за ненадобностью. Обугленный череп раскалывается надвое, в то время, как у Пака кончики дрожащих пальцев коркой льда покрываются, и горло будто битым стеклом расцарапывает. Тело Джинёна кусками плоти разваливается, обнажая самую суть. Призрачный энергетический сгусток, очертаниями напоминающий человеческую форму: в центре черный, как сама Тьма, а по краям болотно-зеленоватым свечением расходится. Паку кажется, что у него после пыток внутри ни одного живого места не осталось, когда Некромант обхватывает своими призрачными руками его лицо. И тянется вперёд, впиваясь своими чёрными губами в окровавленные чиминовы. Много тысяч лет это называли Поцелуем смерти. Смерти холодной, обгладывающей до костей, испивающей человеческую душу. Чимин хрипит сквозь этот поцелуй, потому что кричать больше не может, и чувствует горячие слёзы на своих щеках: не успев сорваться, они ледяными дорожками застывают. От болевого шока Пак начинает проваливаться во тьму. Он теряется, переставая различать грань между собой и духом Некроманта, между жизнью и переходом в мир теней. Чимин в последний раз пытается сделать вдох, но у него не получается. Грудь сдавливает чем-то невыносимо тяжёлым, инородным. Тело пытается это отторгнуть. Но Некромант сильнее. А Чимин успевает лишь в последний раз широко раскрыть глаза, увидев край неба за стеклом, прежде чем его сознание разом перекрывает плитами темноты. Чонгук так и не появляется.***
Таким Чон Чонгука не видел никто и никогда. Сила природной связи с Чимином одерживает в нём верх, превращая в полубезумца с горящим взглядом и частичной боевой трансформацией. В разрушительной ярости, от которой умирают на поле боя сотнями абсолютно все, кто рядом окажется. И ему уже всё равно: вампиры это, эльфы или же оборотни. Нет никого, кто смог бы его усмирить. Потому что Чонгук услышал. Потому что Чонгук почувствовал. Потому что у него надпись «Пак Чимин» на запястье, пускает чудовищные болевые импульсы по всему телу, и Чонгук прекрасно осознаёт, что это лишь сотая доля того, что испытывает сейчас Чимин. Чонгук перестаёт себя контролировать. От невозможности попасть за черту барьера он с ума сходит, атакуя невидимый купол чередой мощных силовых ударов, которые потом по нему же самому бьют отражением. Но вампира это не останавливает. Ему всё равно, какой ценой, но он попадёт внутрь. И вырвет глотку сначала Намджуну, а затем уничтожит Некроманта. Превратит их обоих в ничто. Сотрёт с лица земли. В конце концов, магическая защита не выдерживает. Рушится со звуком мощных грозовых раскатов, заставляя землю мелко содрогаться, а солдат — падать на колени. И одновременно с этим руку Чонгука прошивает последней яркой вспышки боли. Прежде чем связь с Чимином обрывается. Абсолютно. Чонгук больше не чувствует его. Метка перестаёт гореть. Чернила никуда не исчезают, но вместо вспышек боли вампир лишь мёртвую пустоту ощущает, огромной пропастью затапливающую мысли. И дело не в барьере — теперь он разрушен. Чонгук не может мысленно найти Чимина ни в одной из граней жизни. Но не верит. Он не может поверить в это. Имя на запястье не стёрлось. Но среди живых душ Чимина нет. Чонгук медленно поднимает голову с глазами свирепыми, как у зверя. Кровавую радужку Тьма заполняет и ищет выхода, концентрируясь на кончиках пальцев извивающимися чёрными змеями. Лишь один приказ. Одно движение. И они растерзают любого, на кого укажет хозяин. В воздухе вспыхивают пламенные языки, и вот уже Чонгук стоит у подножия высокой каменной лестницы, что устремляется главному входу в замок. Неподалёку — Юнги с Охотниками, в оцепенении глядящий на взбешённого Чона. Ни он, ни Минсок — не успели. Некромант не трус. Совсем нет. Он лишь заранее продумывающая свои ходы сволочь. Чонгук же своей хладнокровности давно изменил. И просчитался. Но Некроманту он уйти не даст. Не в этот раз. Чонгук опять поворачивается к лестнице, почти срываясь с места. И замирает. Как замирают абсолютно все, кто это видит. На мраморной площадке возле главных дверей стоит Пак Чимин. Спокойно и уверенно. Без единой царапины. С глазами, похожими на мёртвые изумруды. Чонгуку кажется, что под его ногами земля проваливается, в ад за собой утаскивая. Стремительно и беспощадно. Из всех исходов, которые только можно было вообразить, перед ним находится самый наихудший. Некромант в теле Пака. — Думаю, теперь наши переговоры окажутся более продуктивными, нежели в первый раз, — разлетается по округе чёткий голос Чимина, больше ему не принадлежащий. Чонгук в то же мгновение рядом оказывается, вдавливая тело в стену замка, сковывая его змеями Тьмы и горло пережимая. — Что ты с ним сделал, ублюдок?! — вампир даже не пытается скрыть свою звериную агрессию, впиваясь взглядом в насмешливое выражение до боли знакомого лица. — Отправил туда, где тебе не достать, — скалится Некромант, ничуть не напуганный действиями повелителя Тёмной империи. Шипы глубже вгрызаются в молочную кожу на шее. Улыбка на лице становится безумнее и шире. — Ну же, давай, убей это тело, — вкрадчиво шепчет Некромант. — И тогда его душу, привязанную к земной оболочке, черти в аду пожирать будут. Тьма отступает. Раны от шипов на шее Чимина затягиваются. Жёсткая усмешка всё так же не сходит с мягких губ. — Твои условия? — выплёвывает Чон. Душит своего гордого зверя, сажает его на цепь. — Знаешь, мне всегда нравились такие драматичные моменты, — вдруг говорит Некромант. — В них познаётся вся прелесть моего одиночества. Ведь нельзя шантажировать тем, чего нет, — вытягивает вперёд руку и сморит на пальцы: у Чимина они короче, чем у предыдущего, несостоявшегося с раннего детства короля Северного королевства. — Ты не представляешь, как долго я ждал этого. Появления твоей слабости. Бреши. За которую можно крючьями уцепиться и придавить тебя к земле, как бессильного перед собственными чувствами червя. Гордость душит, не так ли? Сквозь сжатые кулаки Чонгука Тьма опять дымом просачивается. Он хочет убивать. Он хочет выпотрошить из тела Чимина прогнившую душу Некроманта и долго терзать её, выпивая жизнь медленно, по мучительной капле. Некроманту же забавно наблюдать за этими эмоциями на лице того, кто весь Континент на колени поставить при желании может. Вот только сейчас, перед ним, Чон Чонгук слаб. Одержим и зависим. Видеть своего врага в таком положении — одно из величайших удовольствий. — Сценарий немного скучноват, но финал сей драмы того стоит, — снисходительным тоном произносит Некромант. — Чимин останется жив, если ты добровольно отдашь за него жизнь вместе с силой. — Это ложь! — от рыка Чонгука часть каменной стены рушится, пылью на землю оседая. — Ты не оставишь его в живых. Слова такого демона, как ты, не стоят абсолютно ничего! — Нет, — ровно отвечает Некромант. — Я не лгу. Если ты выполнишь условие, то я найду для себя новый сосуд, а Пак останется жив. В качестве моей шлюхи и цепной псины. Но всё же лучше, чем ничего, правда? — ухмыляется Джинён. У Чонгука клыки непроизвольно удлиняются, и бешенство разум от этих слов застилает. Едва контролируемое. Вампир по тонкому льду своих эмоций ходит: стоит шагнуть не туда, и он с головой окунётся в это безумие, уничтожая и Некроманта, и Чимина. — А верить моим словам или нет — исключительно твоё решение, - продолжает Некромант. — Но мне правда не хотелось бы окончательно убивать тело с такими прекрасными возможностями, поэтому я даю тебе ровно сутки на раздумья. Хорошенько подготовься к путешествию в Ад, Чонгук. И если с последними лучами закатного солнца следующего дня тебя здесь не будет, то я окончательно разорву у Чимина связь между телом и душой. Некромант больше не улыбается. Он смотрит пронзительно и холодно, будто острым куском льда узоры по лицу Чонгука выцарапывая. И двери вслед за ним закрываются. А следом по всему Рэйхёрну проносится крик, наполненный ненавистью, яростью и злостью, поселяющий в людских сердцах первородный ужас. Чонгук поднимает чёрные глаза к небу. Солнце садится за горизонт, и лучи его тусклые, безжизненные. Как длинные руки мертвецов, распростёртые над краем земли. Обратный отсчёт начался.