***
В здание, по виду напоминающее ратушу с грубой каменной отделкой, вампиры заходить не смеют. Никого даже близко к нему отыскать нельзя, потому что со своей жизнью едва ли кто-то захочет распроститься так глупо. Отблески костров извиваются на каменных стенах, а внутри скрывается загнанный в ловушку зверь. Чонгук впервые не видит путей для решения. Для совершивших особо тяжкие преступления в Тёмной империи существует казнь, называющаяся «тропой к бездне», когда заключённый под конвоем проходит по пути к вершине отвесной скалы, а затем либо делает это сам, либо его копьями сталкивают с обрыва такой высоты, что при падении тело практически разлетается на куски. Ни о какой регенерации тогда и речи идти не может. Вампир разбивается насмерть. И Чонгук ощущает сейчас себя точно так же, имея только один указанный Некромантом путь. Прямой и ясный, как последние метры перед чернеющей пустотой. Ярость невозможно контролировать. Она срывает замки, решётки камер, и вырывается на поверхность чёрными сгустками, шипя и разбиваясь об стены здания. Парадный зал превращается в обугленное помещение с изодранными Тьмой тяжёлыми шторами, обтрескавшимися от огня росписями на стенах и разбитой плиткой на полу. Истоком разрушений посреди всего этого стоит Чонгук, свирепым взглядом впиваясь через разбитое винтажное окно в цитадель Некроманта, хорошо видную отсюда даже ночью. Дух в теле Чимина — как кусок кровавого мяса за толстыми прутьями стальной решётки для безумно оголодавшего хищника. Вот он рвётся вперёд, раздирая морду и пытаясь просунуть лапы через преграду, но достать всё равно не получается. И бешенство застилает глаза непроглядной пеленой. Но в то же время это даёт Повелителю Тёмной империи осознание того, насколько важен для него сам Чимин. Чонгук впервые с абсолютной ясностью осознаёт то, что его на сей раз не пугает одержимость. Она кажется правильной. Будто всегда так было. Чувство потери — оно ужаснее физической боли. Чонгука будто на виселице над той же пропастью вздёрнули, заставляя подтягиваться на руках, чтобы урвать глоток воздуха. Чонгук больше не чувствует отклика с той стороны связи, будто Пак никогда в его жизни не появлялся. Будто он стал бесследным фантомом. Но Пак Чимин в жизни Чон Чонгука был. И оставил след слишком глубокий. Заставил испытать чувства от ненависти до восхищения. В Тёмной империи ценят силу, а Чимин был надломлен изнутри много раз, но окончательно не сломался. Прошёл через устроенный ему ад, не сошёл с ума после ритуала, смог обуздать свои способности, смог доказать право на трон. До последнего пытался казаться сильным — Чон уверен в этом. И сейчас, потеряв, он чувствует укол острого сожаления. Чимин однажды признался ему в любви. После одной из ночей в Хембринге. Молочное утро разливалось по долине туманом, когда он после колебаний приложил руку к спине вампира, думая, что тот давно спит, и прошептал эти три слова тихо-тихо. Но Чонгук услышал. И внутри что-то треснуло. Чонгук никогда не говорил того же Чимину. Он считал его своей собственностью, своей марионеткой. Стремился создать совершенство. Но сейчас мысли такие несвойственные Повелителю Тёмной империи разъедают кислотой голову: быть может, по отношению к своей паре Чонгук зашёл слишком далеко? Возможно, он был излишне жестоким? Но разве жестокость — это плохо? Чонгук так не считает. Чонгук по-другому любить не умеет. По-другому — он никогда не ощущал этой любви на себе. Детство — холод. Юность — схватка со смертью. Путь к трону — кровь. Управление Тёмной империей — жестокость. Просветы — редкость, оставшаяся далеко позади. Прежнего короля Тёмной империи звали Хэсоном. После убийства жены он начал сходить с ума, а мать Чонгука подвернулась ему под руку на одном из королевских приёмов. О ней мало что было известно окружающим, да и Хэсону было не до прошлого своей красивой и неприступной жертвы по имени Мэйлин, которая вскоре срывала голос от жуткой боли в одной из подземных камер замка. Спустя несколько недель королю эта игрушка надоела так же, как многие предыдущие, и он решил избавиться от неё. Но Мэйлин удалось сбежать. Она оказалась куда сильнее, чем казалась на первый взгляд. Наутро Хэсон обнаружил пустующую камеру и пришёл в бешенство, отправляя своих ищеек найти беглянку. Мэйлин смогла скрыться у Охотников. Они давно потеряли к королю всякое уважение, поэтому натерпевшуюся жертву его извращённых безумств выдавать не стали, особенно после того, как выяснилось, что Мэйлин беременна. Они верили в то, что сын окажется сильнее своего отца и он свергнет Хэсона, что не удавалось никому из живущих в Тёмной империи. Но кое-что Охотникам оказалось неизвестно. Мэйлин была не просто вампиром — она была потомком первородных демонов. Сила у неё самой так и не проявилась, но как только родился Чонгук с глазами чёрными, как беззвёздная ночь, она почувствовала эту магию в своём ребёнке. Несмотря на то, что рождён он был от насилия, Мэйлин пыталась его полюбить. Но воспоминания с корнем из себя не выдрать и рану не залечить. Её тело расчерчивали так полностью и не зажившие шрамы от пыток, а на руках кричал плод этих страданий. Она не могла отделаться от мысли, что растит такое же чудовище, как Хэсон, поэтому не говорила Чонгуку о его предках. Она в целом мало говорила с ним. В первые годы кормила его, переодевала и выполняла обязанности матери только по необходимости, а затем начала отдаляться, будто пытаясь убежать от прошлого. Те, кто видел это, не могли её винить. Охотники стали присматривать за маленьким Чонгуком, понемногу приучать к суровым условиям жизни. Но мальчику не хватало именно материнской любви. Он чувствовал боль, когда видел удаляющуюся спину Мэйлин и не понимал, почему она неласкова с ним. Потом понятие «ласка» окончательно вычеркнулось из жизни Чонгука. С годами он взрослел, Охотники обучали его навыкам рукопашного боя, а затем стали учить сражаться на мечах и стрелять из лука. Время от времени, попав точно в цель, Чонгук рефлекторно оборачивался в сторону окна материнской комнаты, чтобы увидеть одобрение, но видел там лишь холодную пустоту. И к пятнадцати годам это уже не ранило. У Чонгука перегорело. Ему стало всё равно, а мать казалась лишь призраком, которого он иногда видел в коридорах крепости. Жизнь в горах — борьба. Стены крепости не раз подвергались нападениям обезумевших в поисках еды Отречённых, которые выламывали ворота, прорывались внутрь и убивали. Своего первого Отречённого Чонгук зарезал в шестнадцать лет во время одного из таких ночных прорывов. И чувство эйфории от воплей твари пришлось ему по душе. И вот ему минуло семнадцать лет, прежде чем Мэйлин снова попалась на глаза королю. Тот день был редкостью: она решила сходить в город, чтобы продать там своё шитьё — одно из занятий, которые она нашла для себя в крепости, и попросила Чонгука помочь ей с поклажей. Кто знает, за что судьба так невзлюбила эту женщину, но на площади её увидел король и вспомнил даже после стольких лет. Чонгук стоял рядом со своей матерью, и черты сходства с лицом Хэсона прослеживались отчётливо. У него с собой не было никакого оружия, а на одной физической силе против целого взвода вампирских стражников долго не протянешь. Он не смог её защитить. Убивали Мэйлин у Чонгука на глазах. Хэсон вонзил ей в грудь острие меча, но перед смертью она смотрела лишь на своего сына. В её глазах, слезах была боль, сожаление и в то же время облегчение: наконец, она будет свободна от ненавистной, изломанной жизни. Последнее, что сорвалось с её губ для Чонгука, было «ты должен выжить». Но Чонгука убили бы тоже, потому что он — сын короля, не желающего претендентов на трон. Не появись тогда пятнадцатилетний Юнги, отвлёкший стражников, сына Хэсона зарезали бы точно так же. Благодаря Мину, вампиру удалось скрыться в горных лесах, в те времена кишащих Отречёнными. За ним не сунулись, потому что мало кто хотел оказаться их жертвой. Все думали, что безоружного мальчишку растерзали ещё в первую ночь. Но Чонгук выжил. Демонская магия не дала своему хозяину умереть. Тьма стала его спутницей, его союзником, его опорой, а цель свергнуть ублюдочного Хэсона — практически смыслом жизни. Спустя несколько лет они снова пересеклись с Юнги. Чонгук спросил тогда, почему Мин спас его, на что вампир лишь пожал плечами: «Интуиция. Ты показался мне неплохим». О том мальчишке в Тёмной империи уже давно все забыли, и Чонгук без труда прибился к отряду Охотников из Норфолда, не опасаясь быть узнанным. Несколько лет оттачивал свои навыки, сдружившись с Юнги: они часто вдвоём выходили за стены крепости охотиться на Отречённых. Стали почти братьями. А потом к Чонгуку начала возвращаться память предков. Он слышал шум и голоса в своей голове — древние и скрипучие, рассказывающие о том, что было тысячу лет назад. Кровь демонов пробуждалась. Ночами он видел картины сражений, что складывались в целую эпоху. Он видел зарождение своих предков в страшных пытках, которым подвергали своих жертв маги враждующих королевств. Он видел раскалённые печи, крючья, пыточные сооружения, разрывающие непокорных на куски. И эти голоса сводили его с ума, нашёптывая слова о мести, нашёптывая слова о трусости магов и превосходстве над этими тварями, которые, увидев порождений собственных трудов, дрожали в страхе и ненависти. Внешне Чонгук был всё тем же. Но сознание его постепенно перекраивалось, изменялось. Роптание жителей Тёмной империи лишь подливало масла в огонь жажды трона. Стране нужен был новый, разумный король, а не безумец. И Чонгук начал исследовать границы своих возможностей, выходя ночами за крепостные стены, углубляясь в горные леса и убивая Отречённых с помощью Тьмы. Его магия слишком сильно отличалась от обычной. Шипами отрывать головы этим тварям оказалось гораздо сподручнее. А затем Чонгук научился проникать в их сознание, видя перед собой картины из прошлой жизни Отречённых глазами самих тварей. Юнги был первым, кому Чонгук показал это. И Мин не испугался. Безусловно, он был удивлён, но ожидания Чона оправдал. — Я хочу свергнуть Хэсона, — сказал тогда ему Чонгук. — Ты прав, его время ушло. Я уверен — ты будешь достойным правителем. И я пойду за тобой. Охотники давно лелеяли в сердцах жажду свергнуть старого короля, поэтому приняли стремления Чонгука с воодушевлением. Среди них были и те, кто знал его с детства, когда он жил ещё в другой крепости вместе с матерью. Норфолдом же негласно заправлял Минсок: его сильно уважали и несколько лет даже подначивали попытать свои силы в поединке за трон, но Ким отмахивался от этих слов чуть ли не мечом. Корона — последнее, чем он желал в своей жизни. Ему по душе были стальные танцы со Смертью, а не выверенная по расписанию дворцовая жизнь. Но заговор он поддержал. Хэсон действительно свихнулся, трясясь над троном, как дракон над золотой горой, не думая о своих обязанностях. Отречённых стало слишком много: они заполонили границы Тёмной империи, стремясь перебраться за пределы гор, а это грозило ответными действиями со стороны других королевств. У Тёмной империи настали не лучшие времена, и рисковать этим не следовало. Слишком много у вампиров имелось врагов. На стороне Хэсона была часть преданной ему армии. На стороне Охотников было желание изничтожить гниющую язву, и чонгукова Тьма. Беспощадная. Хищная. Вместе со своим хозяином желающая познать вкус кровавой победы. Арена Хембринга всколыхнулась волной криков толпы, боем гонгов и жаждой зрелища. В жителях Тёмной империи не угас этот дух, а круглая каменная площадка давно не обагрялась кровью, и теперь вампиры в предвкушении ждали совершения судьбы. Зрелище Чонгук устроил невероятно красочное. Самоуверенный Хэсон не думал, что отпрыск сможет превзойти своего отца, но совсем не знал о его матери. Это незнание обернулось ему ценой в мучительную смерть, когда демонские шипы пронизывали его тело через рот, проходились по нутру и разрывали кожу на животе. Толпа захлёбывалась упоением: Чонгук стал их идолом. Божеством, которому дарована дьявольская сила. Он стал их Повелителем. И желанная корона коснулась его головы. C тех пор Чонгук не знал поражений. Убивал играючи, в то время как душа год за годом всё больше покрывалась твердеющим пеплом чужих сгоревших жизней. Чонгук был жесток. Но в то же время справедлив. За пару лет он смог поднять Тёмную империю и возвести её на несколько ступеней выше прежнего. Прокатилась волна смертей тех, кто выступал за старый порядок, и Повелитель заменил в этом едином мощном механизме старые и заржавевшие детали на новые. Заслужил такую преданность своего народа, что вампиры готовы были свои жизни за него положить на поле боя. У Чонгука не было бреши. Потому что он был одинок. И это одиночество ценил слишком высоко. А потом появился Пак Чимин и отнял спокойствие Чонгука. Повелитель увидел его случайно — во время одной из своих дипломатических встреч в Северном королевстве, на серой улице, где юноша казался цветком, который безумно хочется сорвать и вдохнуть непорочный аромат, разорвать клыками кожу на молочной шее и насытиться алой кровью. Это преследовало Чонгука несколько дней. Мимолётный образ мальчика в плаще со светлыми, будто у ангела, волосами, настолько крепко засел в голове Чонгука, что это показалось немыслимым. Повелителя Тёмной империи скручивало в постели чуть ли не до боли в мышцах при одном только воспоминании, а зверь внутри выл, рвал зубами душу и требовал мальчишку немедленно найти и присвоить. Это стало сущим помешательством. — Попробуй найти его через сон, — сказал тогда Юнги — Это редкость, но вдруг он — твой истинный? — Вздор, — отмахнулся Чонгук. — Я не верю в эти легенды о единении душ. — Ты не можешь знать наверняка. — качал головой Мин. — Ты сильный, но обуздать судьбу не дано никому из нас. В словах Юнги имелось зерно здравого смысла. На самом деле возможную истинность Чонгук не отрицал, но не верил в то, что это произошло именно с ним. Пока всё же не нашёл его. И ощущения обострились разом до предела, как цепь, надетая на шею буйного гончего пса. Время шло, и Чонгук всё совершенствовал свои способности, научившись создавать отдельные пространственные петли, куда душу мальчишки можно было выдёргивать во сне. И безумно интересно было наблюдать за тем, как она марается сажей чонгуковой Тьмы. Совсем не непорочная, имеющая внутри точно такое же чёрное зерно, которому нужно лишь дать повод, подпитку для того, чтобы оно превратилось в побег и пустило свои корни в юное сердце. Дьявол, как же Чонгуку нравились их встречи, где он раскрывал в своей жертве всё новые и новые грани, где он доводил Чимина до исступления и заставлял потом разрываться на две личностные части. Разделяй и властвуй. Чонгук хотел расколоть Чимина надвое, отделив хорошее от плохого, чтобы Тьма сожрала в этом мальчишке всё ненужное, оставив лишь то, что делает его сильным и преданным своему хозяину. Чонгук не хотел любви — он хотел подчинения. Но почему же тогда слова «я никогда добровольно не признаю тебя своей парой» резали так больно и убивали в груди что-то едва пробивающееся наружу? Сейчас Чонгук понимает одну до смешного простую истину: он был обречён так же, как и Чимин. С рождения. На эту связь. На эту любовь. Раздирающую и оставляющую за собой кровавые полосы. Но необходимую, как воздух. И, потеряв, ему плевать на то, сильный ли Чимин, достоин ли он статуса второго короля Тёмной империи, своевольный ли он. Чонгуку нужен сам Чимин. Живой. Хоть с возможностями, не превышающими человеческие, хоть с упрямством и непокорством, хоть с острыми оскорблениями, словами ненависти и взглядом, желающим вампира убить жестокими способами. Чимин уже убил какую-то чонгукову часть лишь тем, что сейчас его нет в мире живых. И, если понадобится, Чонгук поставит на кон всё, чтобы вырвать его из цепких рук Некроманта.***
Юнги пинком толкает тяжёлую дверь парадного зала, и та на протяжно скрипящих петлях с грохотом стукается об стену. Стоящего возле окна Чонгука Мин безошибочно вычленяет из общего устроенного вампиром хаоса быстро и точно, собравши всю концентрацию в кулак. Юнги намерен довести задуманное до конца и намерен решительно. С него хватит. Он заставит зарвавшегося полудемона считаться с собой. — Развлекаешься? — его голос резко отдаётся от стен. — Не припомню, чтобы я посылал за тобой, — парирует Чонгук, даже не поворачиваясь в сторону гостя. Юнги останавливается в паре метров от застывшей фигуры. У Чонгука спина напряжена и неестественно выпрямлена, что определённым образом выдаёт вампира. Он вовсе не спокоен. Мин игнорирует колкость, начиная сразу с того, за чем пришёл. Рад этому визиту Чонгук или нет — плевать. Отношения между ними и так испорчены дальше некуда, поэтому терять уже нечего. — Есть множество способов убить Некроманта, не так ли? — тихим, но уверенным голосом говорит Юнги. — И многими из них ты можешь воспользоваться хоть прямо сейчас, но тогда умрёт и Чимин. Чтобы добраться до содержимого, так или иначе придётся разбить сосуд, в который вселился Некромант. Гибель Пака неизбежна, и ты прекрасно это осознаёшь. — Ты пришёл сюда только ради того, чтобы сказать это? — Чонгук, наконец, одаривает Мина раздражённым взглядом. — Нет. Я привёл тебе того, кто сможет помочь, — из тени стены показывается Чондэ, ступая твёрдо и стараясь казаться уверенней, чем есть на самом деле. Полукровка всё ещё помнит, на что способен Повелитель, и сдавливающие головные боли, как последствия ментальных пыток, время от времени преследуют его. — Как интересно, — жёстко усмехается Чонгук. Медленно обходит полукровку, как хищник жертву, а затем резко наклоняется к лицу Чондэ и спрашивает, сузив глаза до ледяных щелей: — И на что же способно такое ничтожное создание? Чондэ взгляда не отводит и твёрдо отвечает: — Я знаю способ, благодаря которому можно извлечь дух Некроманта, почти не повредив при этом сосуд. — Я чувствую, что ты не лжёшь, но откуда мне знать, что этот способ действенный? — вскидывает бровь Чонгук. — Ниоткуда. Однако это единственное, что у нас есть. И, в обмен на информацию, мне нужна гарантия, что после того, как Некромант будет мёртв, вампирская армия не продвинется дальше этого места. У жестокости должны быть свои границы, а крови и без того пролилось слишком много. Принеси клятву. — Глупец, — смеётся Чонгук, — я никогда и никому не даю клятв. Если мне понадобится, я ментально вытащу всё необходимое из твоей головы. — Не вытащишь, — раздаётся голос Юнги. — Я запечатал эту информацию. Чондэ даже уследить за передвижениями Чонгука не успевает, как его впечатывают в стену, приподнимая вверх. Ноги теряют опору, а горло руки вампира сдавливают так сильно, что даже малейший вдох сделать нельзя. Чонгук вторгается в его сознание, как ножом в мягкую плоть, и переворачивает там всё, пытаясь обнаружить искомое. Чондэ прикусывает губу до струек крови, чтобы не закричать, чтобы перетерпеть. Впивается взглядом в какую-то потолочную деревянную балку и ждёт, когда всё закончится. Чонгук в бешенстве. Он проникает всё глубже и глубже, отбрасывая чужие ненужные мысли, а потом, наконец, находит то, что ему нужно, но открыть не может. Магия не позволяет. — Теперь убедился? — спрашивает Мин, когда Чонгук отбрасывает хрипло дышащего Чондэ в сторону. — Какого чёрта, Мин Юнги? — рычит вампир, в несколько шагов сокращая расстояние между ними. Для Чонгука это сродни предательству: тем более, если это сделал тот, кому он доверял безоговорочно вот уже много лет. У вампира чёрные вены на лице, шее и руках вздуваются, и Чондэ думает о том, что Чонгук вот-вот сорвётся и придушит Юнги на месте, но тот лишь стоит рядом и смотрит так, что если бы яростью можно было убивать, Мин был бы сразу же сожжён. Но Юнги встречает этот взгляд Чонгука, не дрогнув, и выплёвывает ядовито то, что долго в себе копил: — Потому что ты вот-вот окончательно сорвёшься, как бешеный пёс с цепи, и начнёшь уничтожать всё живое просто из-за того, что твоим демонам это нравится! Потому что я не хочу больше допускать того, чтобы Хосок убивал своих же сородичей, и сам не хочу резать тех, кого знаю! Если тебе хоть немного интересно, то за это время я убил уже около пятидесяти вампиров, но, если ты не остановишься, их станет больше. Потому что ты превращаешься в дьявола и пытаешься создать вокруг себя соответствующий ад! Очнись, Чонгук, сколько ещё существ должно умереть, чтобы твоя жажда крови была удовлетворена?! Чонгук скалится, показывая клыки: — А чем, ответь мне, все они лучше демонов? Маги вечно грызутся за власть, как вурдалаки за кусок свежего мяса, и им плевать на ту гору трупной падали, которую вокруг себя эти войны образуют! Разве что только это затягивается на тысячелетия, а я переверну этот мир за пару месяцев! Один властелин и одна железная власть — чем хуже травящей друг друга кучки королей? — Ты цепляешься за этот предлог, но он не способен тебя оправдать. Жестокость невозможно искоренить ещё большей жестокостью, — горько роняет Юнги, а затем его взгляд становится твёрдым, и вампир продолжает: — но сейчас ты в ловушке, и клятву дать придётся. Если, конечно, ты не хочешь того, чтобы твой драгоценный Чимин сдох вместе с Некромантом. Воздух сотрясает полный ярости крик. У вампира под рукой короткий тяжёлый меч с размаху врезается в стену рядом с Юнги — в паре сантиметров от его лица. Чонгук чувствует себя обманутым хищником, которому наступили на глотку и заставляют признать собственное поражение. Королевская гордость царапает горло этим криком, давит изнутри, грозя разорвать, и бешенство от безысходности настолько сильно, что Чон готов Юнги убить собственными руками, разорвать на тысячу кусков. — Ты всё ещё жив лишь потому, что когда-то спас меня, — рычит Чонгук, и на раскалённых углях в глубине его глаз чёрные змеи головы свои поднимают. Вампир сдерживает их, как сдерживает своё желание убивать, и медленно оборачивается к Чондэ. — Я готов принести клятву, — говорит он, и голос его страшен. Полукровку передёргивает от этого каменного тона, от выражения лица Повелителя. Где-то в глубине души он только-только начинает осознавать, во что ввязался. Считает свои шансы выбраться из этого котла живым, разозлив хозяина наземного ада, и понимает, что их чертовски мало. Чонгук достаёт кинжал, глубоко рассекает собственную ладонь и произносит клятву, в то время, как Чондэ делает такой же надрез у себя. Вампир смешивает кровь, соединяя их ладони, и короткая красная вспышка показывает то, что сделка совершилась. Фактически сделка с дьяволом. У Чена от этого позвоночник ужас своими клешнями стягивает. — Теперь твоя часть договора, — тихо произносит Чонгук. Полукровка чувствует себя так, будто ходит по самому краю лезвия, откуда сорваться в пропасть — одно неверное движение. Это действует на мозг, как пытка. — Во время вылазки на территорию дворцовых подземелий я обнаружил умирающего человека — совсем ещё молодого парня. Он был совсем плох, и шансов вытащить его на этот свет не было, — осторожно начинает Чондэ. — Перед самой смертью он пытался что-то мне сказать. Что-то очень важное. Ему было трудно говорить, и я мало что смог разобрать из его слов. Спустя минуту или две он умер, поэтому пришлось покопаться в его памяти. Да, я не совсем безнадёжен, и моя способность — это погружаться в последние воспоминания умерших, — чуть усмехается полукровка. — К нему в камеру пару раз наведывался призрак второго принца Северного королевства — Тэхёна. Насколько я понял, Некромант не стал убивать его, решив обречь на бесплотную форму существования. Так вот Тэхён знал об одной весьма специфичной привычке наследника престола: Некромант никогда полностью не выпивал души убитых им людей. Часть из них он заключал в форму белых цветов. Ему нравилось любоваться ими долгими одинокими ночами, — с каплей мрачного сарказма произносит Чондэ. — Тэхён рассказал об этом юноше в надежде на то, что тот сможет использовать эти знания против Некроманта. К тому же, по каким-то причинам этот узник был единственным, кто видел Тэхёна. В любом случае, теперь мы тоже об этом знаем, и какой бы абсурдностью не обладала эта причуда Некроманта, она даёт нам шанс обернуть её против врага. Думаю, вы понимаете, Ваше Величество, о чём я. Те, кто погиб мучительной и насильственной смертью, и кто после этого не был должным образом погребён, со временем превращаются в полные ненависти энергетические сгустки. Некромант заключил их в цветы. — Это зарождение будущих демонов! — с долей агрессивной взбудораженности договаривает Чонгук, меряя шагами пространство. — И их ненависть будет направлена исключительно на убийцу — на Некроманта. Уничтожить его, пока он находится в теле Чимина, нельзя, так как внутри сосуда, да ещё и вкупе с возможностями Чимина его сила слишком велика, но если отделить дух Некроманта от оболочки, то он станет беззащитен. Думаю, мне даже вслух не надо произносить то, насколько абсурдна эта идея, — жёстко припечатывает Повелитель. Юнги вскидывает голову. — Я выяснил, где находится место с цветами. Из всего арсенала Некроманта, сад охраняют самые сильные твари. Я не думаю, что случайно, потому что это на самом деле его сила, которой он питается, вытягивая из них энергию; его слабость и его возможная погибель. Эту силу можно обратить против создателя. Стоит попытаться. Мы в любом случае ничего не потеряем. Разве что только ещё пару сотен вампиров, но ведь это такая мелочь по сравнению с запланированным океаном трупов, да, Чонгук? — не удерживается от язвительности Юнги. Чон закрывает глаза на последнюю реплику, сжимая искрящиеся на кончиках пальцев огнём ладони в кулаки, и оборачивается с совершенно невозмутимым лицом, по которому невозможно прочесть эмоции. — Вы двое берёте с собой Минсока, вампиров — столько, сколько он сочтёт нужным — и на рассвете выдвигаетесь. Как выяснилось, у нашего Юнги великолепный магический потенциал, раз уж он смог провернуть трюк с сокрытием информации, — Чонгук обращает свой ледяной взор на вампира. — Думаю, с монстрами ты справишься не хуже. — А где же в это время будет находиться Ваше Величество? — вскидывает бровь Мин. — Если ты и впрямь думаешь, что Некромант тебе путь к его смерти ковровой дорожкой расстелет, значит твои умственные способности не так велики, как я предполагал, — так же ядовито парирует Чонгук. — Как только Некромант поймёт наш замысел, он всеми силами будет пытаться помешать. Если есть желающие встать у него на пути, то вперёд. Желающих сдохнуть столь безрассудно не оказывается.***
Юнги прислоняется к стене одного из домов и бросает полный ненависти взгляд в сторону замка — тёмного, кажущегося заброшенным. По другую сторону города армия противника стянута, а в самом замке, охраняемом кучей тварей, Некромант с Намджуном. Там же, скорее всего, и Хосок. Как же Мин ненавидит это чувство неопределённости, чувство какого-то грядущего события, в котором ему также отведена определённая роль. Сам от себя Юнги даже не скрывает — он боится того, что план провалится. Второй план, о котором Чонгук не знает. Чен тогда сознательно умолчал о том, что выпущенные на свободу энергетические сгустки разорвут душу Некроманта сразу же, как вытащат её из Чимина, а это значит, что Чонгук физически не успеет выпить его силу. Вампира окутывает тихий песчаный шелест. Ветер подхватывает пепел догоревших погребальных костров с выжженной земли и разносит по ледяному воздуху, смешивая с редким снегом. Этой ночью Юнги так и не сомкнёт глаз.