hunger/голод

Все равно у него не было ни единого шанса сохранить произошедшее в тайне. Кун был необыкновенно проницателен, а Тэн совершенно не умел врать. Но когда ему все же пришлось во всём сознаться, Кун на удивление не разозлился, не запер в комнате и даже не отчитал. Только подарил Тэну полный печали и беспокойства взгляд, а потом надолго пропал. Это было хуже любого из ожидаемых им наказаний. Никогда прежде не отличавшийся особой послушностью Тэн так и не осмелился выйти из комнаты, пробыв в постели до глубокой ночи, пока не вернулся Кун. Как будто боялся, что стоит выйти за дверь, и там окажется враг, возвысится над ним темной фигурой, заставит дрожать свирепым взглядом. Но когда дверь противно скрипнула, там оказался всего лишь Кун. Сев на кровать, он взял ладони Тэна в свои ладони. — Я говорил с вашим братом, — начал он, и сердце Тэна пропустило пару ударов. — Мы обсуждали возможность вывести вас из города…. — Ни за что! — машинально возразил Тэн и хотел было вырвать руки, но их лишь крепче сжали. — К сожалению, это невозможно, — неохотно, словно говоря о чем-то настолько необратимом, как смерть, сказал Кун. — Вы были слишком прилежны, когда стали танцевать. Я не должен был позволить этому случиться, но позволил. Наш враг уже наслышан от болтливых придворных о нашем лучшем танцоре, и уже на следующей неделе желает посетить театр. Тэн не был уверен, что именно испытывал. Был это страх перед врагом, называть которого по имени было не принято, или облегчение от мысли, что ему не придется оставить свой дом и близких, покинув город. Каждый поступок имеет свою цену, ведь так говорил правитель с севера, когда едва не забрал его с собой, как пленника. Тэн совершил поступок, пусть глупый и опрометчивый, но цена не заставила себя долго ждать. — Хорошо, — тихо отозвался он, поняв, что должен хоть что-то ответить. — Мне жаль, что я подвел всех вас. Подвел тебя. — Не стоит извиняться, — сказал Кун с мягкой улыбкой, от которой стало лишь больнее. — Представьте, что всё плохое осталось в прошлом, а впереди только хорошее. Было очевидным то, как Кун слабо в это верил. В этот момент едва ли в городе кто-то, кроме захватчиков, так думал. Но Тэн не был вправе отвергнуть такую поддержку. — Но вы должны пообещать мне, — придав голосу серьёзный тон, снова заговорил Кун. — Пообещать что? — Держаться от него как можно дальше. Тэн так удивился его словам, что не сразу нашелся с ответом. Кто в здравом уме будет искать встреч с таким, как он? О ком именно говорил Кун сомнений не возникало. — С чего бы мне… — Он видел вас. Нет, он узнал вас и, должно быть, запомнил. — Но я всего лишь слуга. — Слуга, встреча с которым была, мягко сказать, неординарна, — заметил Кун, и тут Тэну было нечем возразить. — И вы не слуга. Вы господин. Как бы ни хотелось этого скрыть, в вас это есть. Вот здесь. Кун указал пальцем ему на грудь, туда, где давно сбилось с ритма сердце. Тэн зачем-то прижал к нему руки и тяжело вздохнул. — Пообещайте, что сделаете всё для того, чтобы он не интересовался вами. Он опасен. Он угроза не только вашей жизни, но и, — Кун вдруг запнулся, — вашей чести. — Я обещаю, — сказал Тэн, хотя и не был до конца уверен, о чем именно говорил его наставник. Обещаю, тревожно повторило его сердце. Уже позже, ночью, пока Тэн не мог уснуть, его терзали воспоминания. Прокручивая в голове произошедшее, он думал, думал, думал. Он никак не мог понять, почему давно состоявшийся в голове образ врага ничуть не походил на реальность. Сначала он вспомнил руки, сильные и резкие, но вовсе не грубые и не холодные. Потом было тело, пусть рослое и крепкое, но самое обычное тело, не давящее и не угрожающее. Затем он вспомнил глаза, темные, но не свирепые. Тэн должен был признаться себе в том, что там, в саду, испытывал страх не из-за врага, а потому что оказался пойман на преступлении. Подглядывать за правителем с ножом в рукаве не разрешалось даже в мирные времена. Его могли бы, нет, должны были судить. Но враг лишь рассмеялся своим, Тэн с удивлением вспомнил и это, мягким приятным слуху смехом и отпустил его. Враг, подумал Тэн. Ёнхо, произнёс он одними лишь губами. Впервые это имя отдалось в его душе не одним только ужасом. Там, глубоко внутри, поселилось и что-то иное. Но Тэн, наконец провалившись в сон, так и не понял, что именно. * Страх не отступал от города, несмотря на то, что с тех пор, как враг прошел через ворота, наступило спокойствие. Правитель и его наследник были живы, никто не устраивал публичных казней и не ставил запретов. На рынках торговали теми же тканями и фруктами, в уличных театрах разыгрывали те же сцены, всё тот же поэт с утра зачитывал свою лирику вблизи терм. Всё шло своим чередом. Но не было свободы. Здешний народ был разных убеждений, разных религий. Каждый новый житель, пришедший из далёкой страны, проповедовал свою религию, или же напротив, отрицал всякую божественную сущность. Но весь вольный народ сошелся бы во мнении, что иной раз предпочёл бы видеть город в пожаре и обломках, чем под гнётом людей с севера. Но быть жителем вольного города и быть его частью — не одно и то же. Тэн убедился в этом только сейчас. Во время долгих изнурительных репетиций он жадно вслушивался во все, даже самые нелепые, сплетни в надежде, что сумеет хоть что-то узнать о положении дел. Многие из артистов бывали во дворце или общались с тамошней прислугой. Большая часть информации была бесполезна: то обсуждалось какую еду предпочитают северяне, то подсчитывалось как часто они принимают ванну. Но некоторые новости были интереснее. — Говорят, правители подписали новое соглашение. Большая его часть не в нашу пользу. Впредь свободно торговать мы можем лишь с подвластными северянам территориями. В случае остальных государств будет рассматриваться отдельно. Тэн приблизился к сидящим на полу артистам и опустился рядом. Молодые люди удивленно переглянулись между собой. Тэн редко с кем-либо общался, но вовсе не из-за гордости, а по причине особой мнительности Куна. — Но мы живем, потому что торгуем, — сказал он. — Молодой господин с севера утверждает, что торговли с ними будет достаточно, — ответил парень. — Но вольный город погибнет, если перестанет притягивать к себе новых жителей. Наука, технология, искусство. Нам будет нечего предложить миру. — Взамен северяне позволят нам, как и прежде, жить по своим законам. Мы не будем обязаны строить храмы их богам и проповедовать их веру. Если мы нарушим хоть один пункт, соглашение будет отменено. И тогда мы заплатим по законам северных стран. — И все же правитель не должен был подписывать соглашение, — упрямился Тэн. — Разве у него есть выбор? — парень ответил с сарказмом, граничащим с презрением, и Тэну захотелось ударить его за столь неуважительный тон. Сдержался он лишь потому, что другой танцор, сидевший по правую руку, громко заговорил. — Вся эта политика и дипломатия такие скучные! Ты ведь был во дворце. Расскажи какой он. — Дворец? — Ёнхо! — от звука этого имени Тэн вздрогнул. — Говорят, он красив. — Красив, — с гордой ухмылкой подтвердил парень, — отлично сложен и совсем не холоден. Все, кроме Тэна, вдруг странно рассмеялись. — И на этом его достоинства не заканчиваются. — Вы что… — Да. И не смотрите на меня так, — наигранно буднично хмыкнул танцор, разглядывая свои аккуратно подпиленные ногти. — Теперь он наш господин. Разве я мог отказать? Поначалу мне было даже страшно, знаете, вдруг все эти слухи о том, что он вырывал голыми руками сердца, правда. Но то оказались лишь слухи. Честно говоря, я бы и сам себе сердце вырвал и преподнёс в дар, когда увидел его без… До совершенно невинного для своих лет Тэна только-только начал доходить смысл его слов, как вдруг их грубо прервали. — Возвращайтесь к репетиции. Живо. Впервые взгляд Куна показался ему по-настоящему свирепым. * Поздним вечером Кун читал книгу при догорающей свече, а Тэн ворочался в постели. — О чём они говорили? — наконец, решился он спросить. — Кто? — Те танцоры, сегодня, во время репетиции. Кун вздохнул и отложил книгу. Было очевидным то, что он ожидал в конце концов услышать этот вопрос. — А как вы думаете? — Я, мне, — хоть Тэн и набрался достаточно решимости для разговора, вдруг стало невыносимо неловко, — показалось, что они говорили о делах любовных. — Любовь тут не при чем, — брезгливо поморщившись, сказал Кун. — Скорее похоть. И не всегда она бывает между мужчиной и женщиной. Вам ведь известно об этом? Конечно же, Тэн знал. Он никогда не вступал в близкие отношения, потому как то была непозволительная для него роскошь. Но он был достаточно взрослым, чтобы знать. Он не раз видел, как украдкой целовались танцоры. А ещё как ухаживали за ними поклонники, завсегдатаи театра. Большинству из артистов было все равно, кто это, мужчина или женщина, они были падкими на дорогие подарки. И Тэн не мог их в этом винить. Не все жили искусством, как, например, Кун. Большинство попадали сюда совсем мальчишками, и не от хорошей жизни. — Поэтому ты просил меня не приближаться к нему? — Да, — Кун ответил нехотя. — Но я бы ни за что не позволил такому случиться. — Тогда держитесь в стороне. Потому что сомневаюсь, что враг привык получать отказ. И если родные вам помогут, а они просто не смогут остаться в стороне, то это подставит под удар не только вас, но и их. Иногда Тэн не понимал, почему Кун так сильно переживал за него, за дядю и брата. В его беспокойстве была не одна лишь преданность. Нет, было и ещё что-то. Кун страшился за них так, как страшился бы за собственную семью. — С чего ты вообще взял, что он мной заинтересован? — Потому что даже слепой бы заметил то, как вы хороши собой. — Это не так, — покраснев до кончиков ушел, капризно возразил Тэн и закопался с головой в одеяло. В конце концов, Ёнхо не мог толком его разглядеть, ведь было темно, а половину лица скрывала маска. Кун просто снова видел опасность там, где её быть не могло. * В тот день в гримерных словно закончился воздух, а может, Тэн просто задыхался от волнения. Он был закутан в бордовые одежды, расшитые черными и золотыми нитками. Остальные танцоры же были в черном. Шелковая маска стягивала кожу, а глаза щипало от толстого слоя сурьмы. Глядя в старое потёртое зеркало, пока вокруг суетились артисты, Тэн пытался найти в себе силы. Ему вовсе не нужно было произвести впечатление на врага. Он не хотел танцевать для него, стараться для него. Тэн ненавидел весь проклятый север с его ожесточенными людьми. Он не видел ни одной причины стараться для них. — Гости уже прибыли, — объявил зашедший в комнату Кун, — скоро начинаем. Прячась за колонной у края сцены, Тэн украдкой выглянул в зал. Прежде всегда забитый народом театр практически пустовал. Сегодняшними зрителями были не больше, чем пятнадцать человек, он не успел сосчитать всех. В первый раз его взгляд зацепился за родных. Дядя и брат сидели на мягких подушках и выглядели вполне себе обычно. Во второй раз Тэн мельком увидел фигуры северян. Они сидели рядом, и позы их были отнюдь не расслабленными. Тэну показалось, что оставшимися зрителями была лишь охрана. Похоже, северян ничуть не интересовало общение с приближенными к правителю людьми. Когда Кун произнёс короткое, но учтивое приветствие, половину из горевших свечей погасили, а в наступившей тишине послышись шорохи музыкантов, готовящих инструменты, Тэн на мгновение закрыл глаза и задержал дыхание. Полилась несмелая музыка. Тэн ощутил прикосновение чьих-то одежд, когда мимо него пронеслись. Артисты построились на сцене, замерли на короткое мгновение и принялись выступать. Прошло пару минут, прежде чем наступило время оказаться на сцене и Тэну, но время это показалось вечностью. Встав на цыпочки, он вышел из тени. Тэн выступал несчетное количество раз, но на короткое мгновение сцена оказалась чужой и холодной, как в первый раз. Он сделал несколько отточенных движений, облизал гладкое дерево ногами, ощутил его тепло и шероховатость. Сцена, как и прежде, поддалась, позволила завладеть собой. Тэн, наконец, задышал полной грудью. И сцена вдохнула в него уверенность, и музыка заиграла в унисон бьющемуся сердцу, и Тэн, движимый неведомой силой, заглянул врагу прямо в глаза. Ему нужна была цель, и он нашел её. Он начал движение сильно и резко, а закончил мягко, почти нежно. Как метко заносят нож над грудью, чтобы плавно пронзить им уязвимую плоть. Когда Тэн на мгновение остановился, то не отвел взгляда от северянина. Тот, в свою очередь, ответил тем же. Тэн не знал, видел ли тот выражение его глаз под тусклым светом свечей и толстым слоем сурьмы, но сам он видел всё. И пускай Тэн не мог высказаться, он мог выразить танцем всю боль своего народа, угнетенного и лишенного воздуха. И пусть никто в этом зале не поймёт. Пусть этот дикий вопль превратится в шепот. Это все, что он мог сделать. Прошло немало минут, прежде чем музыка стихла и выступление закончилось. Несколько раз он переводил дух за сценой, когда сменялось действие, и руки дрожали, и колени подкашивались, но не было допущено ни единой ошибки. Лишь сделав финальное движение и застыв с откинутой головой с оголенной шеей и ключицей, он почувствовал смертельную усталость. Тэн был на пределе. И всё, наконец, закончилось. Юкхэй был первым, кто захлопал. Затем к нему присоединился правитель вольного города. Но северяне продолжали сидеть неподвижно, словно скульптуры, выбитые из камня. Лишь когда скудные овации стихли, и артисты приняли расслабленные позы, враг поднялся с подушек. — Благодарю вас за прекрасное выступление, — произнес Ёнхо абсолютно ровным тоном, как если бы это было простой формальностью и ничего для него не значило. — Должно быть, все вы знаете, что в моих землях не приняты подобные развлечения. Но в наших интересах приобщаться к вашей культуре ради установления хороших доверительных отношений между нашими государствами, — сказав это, он обратился скорее к дяде, чем к танцорам. Это было, чем угодно — ложью, ядом, угрозой, но только не правдой. Сделав небольшую паузу, Ёнхо продолжил: — В моей стране также не принято благодарить одними лишь словами. Были бы мы сегодня здесь, если бы боги благодарили нас пустой болтовнёй? Думаю, нет, — усмехнулся он. — Поэтому я бы хотел, чтобы все вы присоединились к нашему ужину. Артисты взволнованно переглянулись. Кто-то испугался, кто-то обрадовался возможности насладиться едой вместе с правителями, а кто-то, не веря, переспрашивал стоящего рядом. Тэн лишь сжал зубы, не зная, радоваться ли ему возможности побыть с родными на расстоянии вытянутой руки, или переживать из-за Куна, который явно не обрадуется такому раскладу. — Угостите всех, кто пожелает присоединиться. То был приказ. Тэн под маской прикусил губу. Как будто у кого-то из них было право отказаться. * Привести себя в порядок надо было быстро. Кун призвал всех артистов не задерживаться, чтобы не оскорбить северян ожиданием. И все исправно выполнили указание. Кроме Тэна, который никак не мог прийти в себя. Скинув жаркие одежды, он обмылся водой и стёр с лица грим. Стало немного легче. Уняв дрожь в конечностях, Тэн принялся одеваться. Он выбрал легкие тёмные одежды без вышивок и такую же маску, которые, как ему казалось, были самыми неприметными. Кун бы назвал это осторожность, но Тэн — глупость. Он ведь лидирующий танцор, и нет ни единого шанса, что его не посадят на самое видное место в качестве причудливого зверька. Тэн надеялся лишь на то, что северяне не заинтересованы в беседах с безродными артистами, а ещё на то, что той ночью было слишком темно, чтобы Ёнхо запомнил его лицо. — Танцуешь ты явно лучше, чем управляешься с ножом. Тэн вздрогнул всем телом и каким-то чудом удержал вскрик. В дверях, ухмыляясь, стоял Ёнхо. Тэн бы поругал себя за то, что не услышал, как открывалась дверь, а ещё за то, что слишком долго собирался, несмотря на указание Куна. Но всё, что он мог сейчас, это смотреть на северянина широко распахнутыми глазами. Выдержав недолгую паузу, его гость продолжил: — В прошлый раз ты был куда многословнее. Он всё продолжал усмехаться, совсем не злобно, может быть, Тэн бы даже назвал это доброй улыбкой, если бы её обладатель был кем-то другим. — Зачем вы пришли? — наконец, заговорил Тэн, не узнавая собственный голос. Он был не настолько наивен, чтобы убеждать себя в том, что это всего лишь случайность. Расположение этих комнат было таковым, что по случайности сюда мог попасть разве что идиот. — Спросить, что ты думаешь. — О чём? — помедлив, спросил Тэн в замешательстве. В тот момент его ощущения были сравнимы с тем, как чувствует себя ребенок, которого поймали на баловстве. — Обо мне, — невозмутимо отозвался Ёнхо и, сложив руки на груди, сделал короткий шаг навстречу, на что Тэн едва не дёрнулся назад. — Ты ведь забрался на то дерево, чтобы увидеть меня. Хотя до Тэна и начало доходить, о чём говорил северянин, он всё так же удивлённо смотрел на него. Ёнхо целенаправленно шёл сюда, чтобы спросить, что Тэн думает о нём? Это шутка какая-то? Может быть, он сходит с ума, и всё это ему мерещится? Но даже если Ёнхо был плодом его воображения, а в глубине души Тэн на то и надеялся, нужно было ответить хоть что-нибудь. — Ну, — всё тем же не своим голосом сказал он, — не похоже, чтобы вы вырывали сердца голыми руками. Пока Ёнхо громко смеялся, Тэн едва сдерживал желание ударить себя по голове. Он и представить себе не мог, что заставило его сказать такую глупость. — Ты прав, — отсмеявшись, сказал северянин. — Сегодня ещё ни одного не вырвал. На этот раз Тэн распознал в его словах шутку. И хотя он не был способен испытывать хоть что-то, помимо волнения, всё же заставил себя улыбнуться. А потом между ними повисло молчание, нарушать которое Тэн не собирался. За него это сделал Ёнхо. Но не словами, а лязгом металла, когда вынул из одежд хорошо знакомый нож и протянул рукояткой вперед. — Это ведь твой, — сказал он. — Я заточил его, так что будь осторожен. Тэн был настолько удивлен, что, проигнорировав всякую опасность, шагнул навстречу и протянул руку к ножу. Рукоятка была холодной, намного холоднее его горячих влажных ладоней. Когда Ёнхо отпустил лезвие, Тэн едва не выронил оружие из рук из-за мелкой дрожи в пальцах. Они снова оказались так близко друг к другу. Северянин смотрел на него сверху вниз, едва склонив голову набок. Взгляд его скользил по шёлку маски, в то время как Тэн изучал кончики волос, спадающие на лоб и ресницы. Он красив, подумал Тэн. — Зачем? — спросил он вместо благодарности. — На случай, если снова попадешь в неприятности. Острое лезвие, в отличие от тела, никогда не подведёт. Тэн, как и прежде, понятия не имел, что всё это означало, но рукоять ножа нагрелась, и его тяжесть в руке вдруг показалась приятной и успокаивающей. — Спасибо, — наконец, сказал он, опрометчиво позабыв, с кем говорит. — Я ведь говорил, что в моей стране не принято благодарить одними лишь словами. Из коридора донеслись отголоски шума и звона. Ёнхо снова улыбнулся, и Тэн тогда не знал, что улыбка эта стала последней за вечер. От резкого дуновения ветра, превратившегося в сквозняк, он, наконец, начал просыпаться. — Мне пора идти, — сказал Ёнхо, отступив на шаг, затем на второй, — до встречи, Тэн. И от ветра дверь за ним с хлопком закрылась, оставив Тэна в одиночестве гадать над тем, какую цену потребует враг за тяжесть метала и дерева в ладони.