hunger/голод

Улицы Вольного города были полны слухов. Прогуливаясь по рынку в сопровождении Куна Тэн слышал множество противоречивых слов. Одни твердили, что армия северян пробудет в городе ещё долгое время, другие же утверждали, что дела Ёнхо в городе закончены, и раз соглашение подписано, то больше ничего не удерживает его от возвращения домой. Третьи же утверждали, что ничего ещё не закончено, и впереди город ожидает волна трагедий – уничтожение храмов, памятников и искоренение инакомыслия. В последнее уже мало кто верил. Прошло уже три лунных цикла и близился к окончанию четвертый с тех пор, как северяне вошли в город как победители. Слишком много времени прошло для решительных действий, если учесть, что соглашение правителем Вольного города было безоговорочно подписано. То был договор, скрепленный кровью, и в случае его нарушения, кровью ответит вольный народ. Северяне знали, что правитель больше никогда на такое не пойдёт. Были сплетни ещё тревожней, ещё противоречивее. Кто-то со страхом говорил, что сам правитель севера намерен нанести им визит, а кто-то, с предыханием, сообщал о тяжелой болезни, которая вот-вот унесет жизнь великого и ужасного правителя. Тэн запрещал себе безоговорочно верить этому, но то было его сокровенной мечтой. Словно северянин был его ночным кошмаром, монстром, какого выдумывают для детей, и только избавление от страха перед ним, наконец, сделает его взрослым. Порой Тэну хотелось расспросить об этом Ёнхо, но он не решался. Ёнхо. Их встречи во дворце не только перестали пугать Тэна, они стали почти что привычным явлением, как жажда после долгой прогулки на солнце, и голод после очередной репетиции. Казалось, даже Кун успокоился после десятой их встречи. Он, наконец, убедился в том, что у Ёнхо нет намерений обесчестить его господина. И всё же для Куна оставалась загадкой истинная причина этих встреч. Тэн же считал себя одним из многочисленных развлечений для северянина. Ёнхо продолжал приглашать артистов театра к себе вовсе не для бесед, а когда уставал от постельных дел, предпочитал непринуждённый разговор с, как он считал, простолюдином. И если Тэн мог с лёгкостью обманывать Куна, то самому себе он врать был больше не в силах. Всякий раз он с замиранием ждал приглашения и наслаждался каждой минутой этих встреч, несмотря на страх сболтнуть лишнего и оказаться раскрытым, несмотря на смерть родителей, страдания его народа и никуда не пропавшую ненависть к северянам. И даже в тот момент, когда они с Куном вернулись с прогулки, и один из работников сообщил о приглашении, Тэн не сумел унять быстрее забившееся в груди сердце. Он стыдился своих мыслей и чувств, природу которых не мог постигнуть, но уже ничего не мог с ними поделать. — Сегодня, — сказал Кун, — после ужина. * — Этот северянин знает, как доставить удовольствие, — сладко произнёс один из артистов в перерыве между репетициями. — Как кто-то может быть в один момент таким холодным, а в другой обжигающе горячим? — усмехнувшись, вторил ему второй. — Таковы воины, — со знанием дела отозвался третий, — даже постель для них поле битвы. Не так ли, Тэн? Все трое обратили на него взгляды, и Тэн вздрогнул. Впервые он осознал, что его визиты во дворец в глазах прочих не выглядели как что-то особенное. Все они думали, что Ёнхо с ним спал. От этой мысли Тэн вдруг смутился и покраснел, чем вызвал удивлённые вздохи у других артистов. Он всегда был холоден и неприступен, чем взыскал себе славу высокомерного человека. Но сторонился он танцоров вовсе не из-за гордыни, а опасения быть раскрытым. Поднявшись на ноги, он позорно сбежал в гримерную. Он злился и ненавидел их, сам не понимая причины. Ведь не было ничего плохого в их словах. Нет ничего страшного в том, чтобы обсуждать любовника, пусть и общего для всех. Ёнхо спал с ними, и не похоже, чтобы запрещал об этом трепаться. Ему было всё равно, с кем спать. Ему нравились многие. Но Тэна он не хотел. Так почему то, что в прошлом принесло облегчение, вдруг кольнуло давно заснувшую гордость? * Ёнхо часто и глубоко дышал. Его рубашка была расстёгнута и немного запачкана. Его волосы не до конца высохли и прилипали к влажному от пота лбу. Тэн уже хорошо знал, что северянин выглядит так после тренировочных боев. В такие встречи он был разгорячён и активен, пока беседа не успокаивала его и не заставляла почувствовать усталость. Его глаза горели, когда он встретился с Тэном взглядом. Но чего мальчишка не ожидал увидеть, так это буквально в нескольких шагах Юкхэя. Такого же неопрятного, тяжело дышашего и с яростным блеском в глазах. Юкхэй отчасти был похож на себя в детстве, когда после долгих игр в саду с Тэном, напоминал наигравшегося голодного щенка, но лишь отчасти. Теперь Тэн разглядел в нём что-то новое. Он стал выше и крепче, у него были сильные руки и почти совсем взрослый взгляд. В это мгновение Юкхэй куда больше напоминал ему северянина в этих облегающих штанах и тёмной рубашке, если бы не смуглая кожа, на которой солнце долгими годами вырисовывало ровный красивый загар. Тэн учтиво поклонился ему, стараясь больше не смотреть в глаза. Юкхэй лишь безразлично кивнул, пытаясь восстановить дыхание. — Мы немного увлеклись, — как будто бы виновато сказал Ёнхо. — Юкхэй, ты учишься быстрее, чем все, кого я когда-либо встречал. Вольный город должен гордиться тобой. Юкхэй довольно ухмыльнулся. — Я буду с нетерпением ждать следующего боя. И он торопливо ушёл, отряхивая с одежд пыль. Ёнхо лишь тихо рассмеялся. — Ни один северянин не назовёт драку на деревяных мечах боем, — объяснил он Тэну и махнул головой в сторону дворца. — Идём. Подождёшь меня на балконе, пока я приведу себя в порядок. Тэн послушался, отчаянно борясь с желанием оглянуться и проводить глазами спину брата. — Так каких богов почитаешь ты? — спросил Ёнхо, когда расправился с первым кубком вина. Тэн не сделал и глотка, не желая распускать маску. Да и он слишком быстро пьянел, чего не сказал бы о северянине, который пил вино, словно воду. Глубоко задумавшись над вопросом Ёнхо, он замедлил с ответом. — В вашем городе каждый из храмов, кажется, предназначен какому-то отдельному из богов. И нет такого бога или богини, которых почитают особенно. В детстве Тэн изучал по свиткам множество религий разных стран и народов, и его никто не вынуждал определяться. Он оставил этот выбор на момент, когда станет старше и умнее. Чем старше он становился, тем больше увлекался наукой, игнорируя бесчисленные свитки о богах. А потом... потом ему стало не до богов и не до науки. Да и не было никакого смысла почитать тех, кто давно его оставил. — Мой ответ может разозлить тебя, — сказал, наконец, Тэн. — Отчего же? — заинтересованно произнёс Ёнхо, склонившись к нему чуть ближе. — Потому что я не верю в богов. Если ответ этот и не разозлил Ёнхо, то точно удивил. Его глаза округлились, а тело приняло напряжённую позу. — Как это? — обескураженно спросил он с каким-то неприкрытым юношеским интересом, совсем позабыв о подобающем правителю поведении. — Я уважаю все религии, которые, — ему хотелось сказать, которые не проповедуют кровь и смерть, но он сдержался, — которые проповедуют в мире. Но мне интереснее слушать учёных, которые верят, что всё в природе можно объяснить и без божественного вмешательства. Ёнхо, казалось, глубоко задумался над его словами. Но быстро пришёл в себя и улыбнулся. — Меня не злят твои слова. Ты не оскорбляешь моих богов. И те, что не верят в них, вызывают во мне скорее жалость, чем гнев. Однажды всем нам придётся отвечать перед богами, и горе тем, кто не почитает их подобающим образом в этой жизни. — Тогда что по-настоящему злит тебя? — спросил Тэн, желая увести тему как можно дальше от богов, потому что был не в силах соглашаться со словами северянина. — Когда мне лгут. Ёнхо посмотрел на него так серьёзно, что у Тэна похолодело всё внутри. — А ты всегда говоришь правду? — спросил он. Северянин рассмеялся. — Конечно же, нет. Я тот ещё лжец. — Но почему тогда это так злит тебя? — Разве это не наша сущность — чтобы не ненавидеть самого себя, находить и ненавидеть в других свои худшие стороны? Откуда-то из помещения послышались шаги и стальной звон. Через несколько секунд на балконе оказался северянин-военачальник. Джэхён скользнул по Тэну заинтересованным взглядом, а потом обратился к Ёнхо: — Тебя ждёт правитель. Ёнхо безразлично повёл плечами. — Будет ждать столько, сколько потребуется. Я ещё не закончил. — Я буду ждать тебя в коридоре, — кивнув, ответил Джэхён и ушёл, улыбнувшись напоследок. Казалось, то был первый раз, не считая того раза, когда Тэн подглядывал из кустов, когда он увидел улыбку Джэхёна. Но он уже давно понял, что ближе него у Ёнхо здесь не было никого. Словно прочитав его мысли, Ёнхо сказал: — Мы выросли вместе во дворце. Джэхён мой брат, пусть и не по крови. — А его родители? — У него есть родители. Его отец военачальник моего отца. Но Джэхёна воспитывали во дворце. На севере так принято. Мы думаем, что только таким образом можно вырастить по-настоящему преданного господину слугу, и господина, преданного слуге. — Но разве господин должен быть предан слуге? — удивился Тэн. — Разумеется. Но преданность господина и слуги не одно и то же. Если правитель не заботится о своём народе, разве сможет он сделать их жизнь лучше? И если слуга провинится, то чей, как ты думаешь, гнев будет страшнее – господина или богов? — Господина, — поняв ход его мыслей, незамедлительно ответил Тэн. — Боги наделили нас властью, но над нами властвуют лишь они, и нам отвечать перед ними за счастье и страдание нашего народа. То, что всякий раз говорил Ёнхо о северянах, разбивало в пух и прах все представления об этом народе. Тэн и хотел бы презирать их, как было раньше, но с каждым разом это становилось всё сложнее. Благодаря стараниям Ёнхо, он всё чаще представлял их скорее заплутавшими слепцами, потерявшими своего проводника и в неверии прогоняющими всякого, кто пытается им помочь. Да, они были жестоки. Но было в них и то, чему Тэн и весь вольный народ могли бы позавидовать – чувство единства и ощущение принадлежности к чему-то высшему и сокровенному. Молчание, повисшее между ними, продлилось несколько долгих минут. — Тебе разве не пора идти? — робко поинтересовался Тэн. — А что? — усмехнулся Ёнхо. — Я так утомил тебя, что ты захотел от меня избавиться? — Вовсе нет! — покраснев, уж слишком рьяно возразил Тэн. — Просто... разве стою я того, чтобы задерживать самого правителя? Ёнхо откинулся на спинку стула и слегка склонил голову набок, разглядывая его, оценивая, как какую-то безделушку на рынке. Тэн же украдкой разглядывал его стройные, но мощные бёдра и пальцы рук, покоившиеся на них, с мозолями и следами грязи под ногтями. По меркам вольного народа, Ёнхо для правителя был непозволительно неухожен, хоть и красив. Но Тэна всякий раз завораживало то, как всё внешнее меркло в сравнении с внутренней силой, которой тот обладал. Ему вдруг стало жарко. Он был не в силах заглянуть северянину в глаза. — Возможно, если бы ты, наконец, снял свою маску, я бы ответил на твой вопрос с большей уверенностью, — игриво произнёс Ёнхо. Тэн взволнованно замер. — Так не принято, — испуганно отозвался он, осознавая, что если Ёнхо прикажет, он не посмеет ослушаться. — Ты так привержен традициям, в отличие от других артистов, — сказал Ёнхо, и Тэн вдруг ещё больше покраснел и разозлился, да настолько, что не смог совладать с гневом. — В отличие от других? — с вызовом переспросил он. Ёнхо оставался спокоен, хотя и выглядел заинтересованно. — Именно. Никого из них даже просить не пришлось. Это было странно. Никогда прежде Тэн не осмеливался заговорить с Ёнхо о его громких похождениях, хотя глубоко внутри ему хотелось. — Разве у них был выбор? — изогнув бровь, спросил Тэн, не понимая, откуда в нём вдруг взялось столько смелости. — Разумеется, — Ёнхо слегка нахмурился. — Я, видишь ли, тоже не ярый поклонник традиций северян, и никогда не приглашал в свою постель тех, кто этого не желал. Вот так просто? Тэн неверящим взглядом впился в спокойное лицо Ёнхо, но так и не нашёл ни одной причины ему не поверить. Он просто молчал, не зная, что ему ответить. — Ты ведь множество раз спрашивал себя, почему я не овладел тобой, верно? Ёнхо играл с ним. Это чувствовалось в его уверенной позе, в тоне его голоса, во взгляде, который буквально сиял самодовольством. Он пробился сквозь броню Тэна и выволок наружу всё то, чего он в себе так стыдился. — Да, — только и мог ответить Тэн. — И тебе интересно, хотел ли я этого, — скорее утверждал, чем спрашивал Ёнхо. — Да, — сдавшись, вторил он. Ёнхо вдруг поднялся на ноги и Тэн хотел было тоже отпрянуть назад и спрятаться где-то между ограждением и огромной вазой, он ведь отлично бы там поместился. Но Ёнхо уверенно подхватил его за локоть и заставил встать, а ещё не дал упасть от нахлынувших неизвестных чувств. Убедившись, что Тэн способен ровно стоять на ногах, он отпустил его. Он стоял вплотную, возвышался над ним, и Тэн бы ни за что не поднял голову, если бы это не сделали за него. Рука Ёнхо была грубой, но прикосновение отнюдь не таким. Тэну было почти что физически больно от того, как северянина забавляла эта ситуация. Он наслаждался игрой, которую сам же затеял, правила которой придумал сам и сам же победил. Кончики его пальцев огладили шёлк, за которым осталось то немногое, что Ёнхо было о нём неизвестно. Это конец, решил Тэн, сейчас Ёнхо сорвёт с него маску. Но у Ёнхо на все были собственные планы. — Хотел, — сказал он. — И сейчас хочу. Но ты до смерти меня боишься. Даже сейчас. Я едва к тебе прикоснулся, а ты уже готов отдать душу богам. Тэн смотрел на него затуманенным взглядом. Всё его тело дрожало и горело. Наверное, говорил он себе, это от страха. — И мне очень интересно знать, почему. Открыв рот, Тэн попытался возразить, но у него пересохло в горле, и оттуда вырвалось только сбивчивое: — Это... это не... так. — Я же сказал, что не люблю ложь, — напомнил Ёнхо, и его рука скользнула вниз по изгибу шеи к ключицам. — Ты так сильно боишься меня, что готов расплакаться. Разве я похож на того, кто хочет трахать мертвеца или ревущего ребёнка? Казалось, Ёнхо эти грязные слова ничего не стоили, но Тэн с трудом выдерживал всё, что с ним происходило. Трахать. Тэн повторил про себя это несколько раз, и ему вдруг захотелось схватиться за тот любезно заточенный нож и вонзить его в самое сердце Ёнхо. Он просто не мог поверить, не мог смириться с тем, что эти жар и дрожь в теле были ничем иным, как возбуждением. От близости Ёнхо ему вскружило голову. Да, то был страх, но не только. Тэн чувствовал себя предателем и преданным. Его разум и его сердце предавали его прямо сейчас под легкими и издевательскими касаниями северянина. Он был полностью разбит и унижен. — Но теперь я понимаю, — продолжал свой монолог Ёнхо. — Ты никогда ни с кем не был. Тебя никто не касался, верно? Тэн едва заметно кивнул. — Ты что-то скрываешь под маской? Шрамы? Нет? Тогда что ты скрываешь, Тэн? Почувствовав, что ещё немного, и он сойдёт с ума, Тэн вцепился в запястье Ёнхо обеими руками в умоляющем жесте и хрипло произнёс: — Ничего. Я ничего не скрываю. Ёнхо, словно очнувшись ото сна, вынырнул из собственных мыслей и как-то по-новому взглянул на Тэна, который был готов в любой момент упасть без сознания. Теперь перед ним был тот прежний Ёнхо, немного холодный и спокойный, но не угрожающий. Он заботливо поднёс к его лицу свой кубок с остатками вина и отвернулся, когда Тэн принялся поспешно ослаблять маску. Это было нечто странное и необъяснимое, но у Тэна не было никаких сил раздумывать о причинах такого поведения северянина. От двух глотков он моментально опьянел, но стоило отдышаться, и тут же стало получше. Насколько это вообще было возможно. — Ты ни о чём не спросишь меня? — буднично поинтересовался Ёнхо, когда снова к нему повернулся. И Тэн, хорошо уяснивший то, что с Ёнхо нельзя отмолчаться, спросил: — Зачем ты это сделал? Северянин вновь рассмеялся своим таким уже привычным смехом. — Ты хороший артист, Тэн, даже когда тебе страшно. Ты умеешь сохранять лицо. Но я хочу, чтобы ты отбросил свой страх. Настоящий животный страх. А для того, чтобы с ним справиться, ты должен встретиться с ним лицом к лицу. То есть, внутренне закипал Тэн, он хочет сказать, что сделал всё это ради моего блага? Да будь он проклят! — Ещё скажи, что поимел весь театр ради этого мгновения, — резко высказался Тэн. Казалось, даже Ёнхо был обескуражен его внезапной наглостью. Обескуражен, но доволен. — Может, и ради, — задумчиво отозвался северянин. — Но не весь. Я всё ещё не трогал тебя. И того парнишку, кажется, его зовут Кун. Он учтив, но смотрит на меня так, будто хочет, чтобы я умер самой мучительной смертью из всех возможных мучительных смертей. Тэну стало так страшно за Куна, что он вовсе позабыл о себе и своей гордости. — Он вовсе не желает тебе смерти. Прошу, не причиняй ему вреда. Быть может, то была та самая преданность слуге, которую ценили на севере? — Сдался он мне, — насмешливо ответил Ёнхо, забавляясь волнению Тэна. — К тому же, мне нравится Юкхэй. В моих интересах держать его в своих друзьях, а причинение вреда его любовному интересу такому не способствует. Ёнхо, этот проклятый северянин, умудрился за один короткий разговор дважды вывернуть его мир наизнанку. Сначала его предательское тело, а теперь Кун и Юкхэй. Юкхэй и Кун. Это очень, очень многое объясняло и отвечало на множество вопросов Тэна, почему. Но он не был к такому готов. Только не сейчас. — Не удивляйся, — игриво произнёс Ёнхо, — не такая уж и редкость, чтобы господин хотел слугу. А теперь возвращайся к себе. Меня, и правда, заждались. И Ёнхо вот так просто оставил его одного на балконе, уничтоженного и разбитого. Прежде Тэн думал, что у Ёнхо есть только две стороны – холодный будущий правитель севера и всё ещё мальчишка, лишённый детства. Но сегодня Тэн увидел ещё одну из его сторон, и она была самой пугающей, самой разрушительной и самой манящей из всех. * Тэн вихрем ворвался в их с Куном в комнату и, обнаружив его на кровати за чтением, вцепился в одежды на груди и встряхнул. — Ты и Юкхэй?! — сердито вскрикнул он, даже не позаботившись о том, что их могут услышать. — Что? — Кун побледнел. — Ты и Юкхэй, — повторил Тэн уже тише. — Как ты посмел мне врать? Пока он добирался из замка до театра, в нём зародилось столько гнева и обиды, что он просто был не в силах сдержаться. Ему нужно было их выплеснуть. Любой ценой. И Кун, добрый, заботливый и невинный Кун, как нельзя лучше подошёл на эту роль. — Мой господин, — испуганно и стыдливо пролепетал он, — простите. — Мне не нужны твои извинения! Ты! Ты предал меня! Ты клялся, что верен мне, но ты утаивал от меня что-то столь важное! — Прошу, — взмолился Кун, — нас могут услышать. — Мне всё равно! — взревел Тэн, но потом всё же заговорил тише, повинуясь здравому смыслу. — Мне уже всё равно. Мне это надоело, слышишь? Я больше не могу жить так. Это не моя жизнь. Я не слуга. Я... Тэн уже и сам не знал, кто он такой. — Этот северянин, — гневно прошипел он, снова, как и прежде, боясь произносить его имя, — вытирает об меня ноги. Моя семья вытирает об меня ноги. И даже ты. Слышишь? Даже ты... На лице у Куна было столько ужаса и раскаяния, что Тэну захотелось стереть их ударом. Он даже замахнулся, но движение это вдруг превратилось во что-то иное. Он обнял Куна за шею и заплакал. И это было очередным проигрышем в битве с самим собой и жизнью. Тэн не позволял себе плакать, не позволял жаловаться, не позволял показывать слабость. Но Ёнхо, проклятый самодовольный ублюдок, вдруг разбудил в нём давно спящие чувства. Я не слуга, повторял себе Тэн, во имя всех богов, если они существуют, я не слуга. Кун обнял его в ответ и, кажется, тоже заплакал, Тэн так и не понял, погрузившись в собственную боль. «Разве это не наша сущность — чтобы не ненавидеть самого себя, находить и ненавидеть в других свои худшие стороны?» В его голове зазвучал ненавистный голос. Разве это не то, что он делал сейчас, когда наказывал Куна за предательство, которое сам едва не совершил. — Мой господин, — почти прошептал ему Кун, — я вас не предавал. Пусть и не говорил всей правды, но не предавал. Я никогда не позволю себе ответить на чувства вашего брата. Тэну было смертельно стыдно. Стыдно за то, что он ставил в вину Куну его чувства и чувства Юкхэя, какими бы они ни были. А ещё стыдно за то, что испытал облегчение, узнав, что между ними ничего не было. Позже, когда у него будет время подумать, он поймёт, что должен убедить Куна ответить на чувства его брата, если они взаимны, но это будет позже. В этот поздний час он так эгоистично нуждался в человеке, который так же несчастлив, как и он сам.