hunger/голод

Армия северян собиралась уходить от Вольного города. И хотя из дворца до театра не доходило точной информации, было похоже на то, что слухи правдивы. Северяне уходили, и от одной мысли об этом всем становилось легче дышать. Всем, и даже Тэну, для которого заточение в чужой судьбе вдруг стало невыносимо. Когда-то его почитали, ему прислуживали, его обожали, но пришла война и отняла у него всё то, что он любил. От страха за себя и близких Тэн проживал день за днём, словно погрузившись в сон, как если бы он на самом деле умер. Кто мог подумать, что именно Ёнхо вернёт его к жизни, пробудив от кошмара? Будущее Тэна не представлялось ему в ярких красках. Северяне уходили, но оставляли в Вольном городе часть своих людей. Тэн знал свое будущее. Знал, что будет прятаться в театре в надежде на мимолетные встречи с семьёй, а когда окончательно отчается, уедет из города и закроется в одном из удалённых домов правителя, где и проведёт остаток своей жизни. Казалось бы, всё хуже некуда. Но Тэн все равно ощутил небывалую лёгкость, выпустив наружу все те чувства, которые похоронил губоко внутри, позволив себе, наконец, побыть тем, кем он являлся по праву рождения. Ему было больно и горько, но никогда прежде он не чувствовал себя настолько живым. Страх не ушел, но приглушился совершенно новыми чувствами. Поэтому Тэн почти не дрожал, когда Ёнхо снова пригласил его во дворец. С последней встречи прошло много дней, и он успел о многом подумать и многое принять. Он знал, что Ёнхо не звал его вовсе не из-за того, что произошло в последний раз. Других артистов также не приглашали, на что они первое время сетовали, а потом и вовсе перестали ждать, переключившись на другие развлечения. Ёнхо был слишком занят предстоящим отъездом. Ещё Тэн решил, что его влечение к северянину не более чем самообман. Кун так рьяно ограждал его от любого общения с поклонниками, что Тэн так и не смог почувствовать себя желанным. Ёнхо просто дал ему то, чего не смог дать никто другой. Так что, решил Тэн, это предательство, но не такое страшное. Куда страшнее бы было отдать северянину своё сердце, а уж этого он никогда не получит. Не получит. Но сердце Тэна вдруг забилось чаще, когда Ёнхо встретил его в саду. Они сели на покрывала в тени раскинувшихся деревьев. Тэну подумалось, что среди зелени легко мог бы спрятаться наёмник, чтобы в нужный момент выстрелить из лука прямо в сердце врагу. Но никогда поблизости не было и намёка на охрану. И в этом было что-то восхищающее. Ёнхо, казалось, ничего не боялся, даже несмотря на то, что знал – почти каждый в этом городе желал ему смерти. Крайне редко он появлялся в сопровождении своих воинов, разве что вне дворца. Дядю же постоянно окружала охрана. Сколько Тэн себя помнил, так оно и было. — Если ты голоден, я велю принести еды, — сказал Ёнхо, глядя на него так непринуждённо, будто в их последнюю встречу не произошло ничего из ряда вон выходящего. Быть может, для него и не произошло. — Не стоит, — заверил Тэн, неосознанно конснувшись пальцами завязок маски. — Сегодня слишком жарко, и мне совсем не хочется есть. — И правда, — согласился Ёнхо, — в моей стране даже самые тёплые дни едва ли сравнятся со здешними самыми холодными. — На севере всегда так холодно? — Нет, не всегда. Да и не так холодно, как вы здесь думаете. Зимы, конечно, бывают по-настоящему суровыми, иной раз лучше не выходить на улицу, чтобы не замёрзнуть насмерть. Но в остальное время погода весьма сносная. Намного лучше, чем здесь. — Правда? — удивленно спросил Тэн, у которого это в голове не укладывалось. — Да. Только представь. Воздух прохладный и свежий. Воздух в горах совсем не такой, как здесь. Поверь, когда тебе доведётся вдохнуть его, ты никогда этого не забудешь. А ветер в один момент лёгкий и ласкающий, в другой – свирепый и сбивающий с ног. А солнце летом бывает настолько злым, что ты, не чувствая жары из-за ветра, можешь сгореть на нём. Тэн завороженно смотрел на Ёнхо, чьи глаза восторженно блестели. Он впервые видел северянина таким настоящим. Казалось, он совсем позабыл о контроле, позабыл о том, что надо быть холодным и вселяющим страх. Ёнхо был далеко отсюда, где-то там в горах, где воздух настолько хорош, что можно почувствовать его сладкий привкус. Тэн понял, что Ёнхо скучал по своему дому, но не решился высказать вслух свою догадку. В этот день они проговорили необычайно долго, и беседа эта стала самой особенной. Ёнхо говорил много, рассказывая о севере, а Тэн словно воочую видел каменные долины, заснеженные вершины и тёмные храмы, спрятанные внутри гор. Они совсем не вспоминали последнюю встречу, и Тэн почти что не боялся, хотя и старался все же подбирать слова в разговоре. Во дворец он шёл в уверенности, что между ним и Ёнхо окрепла непреодолимая стена, а ушёл с осознанием, что они почему-то оказались по одну сторону внутри этой крепости. Но была то защита или клетка, Тэн так и не нашёл ответа. * Даже Кун был в приподнятом настроении. Из-за предстоящего ухода северян он немного расслабился и даже не требовал во всех подробностях рассказать о том, что происходило с ним до дворце. Тэн надеялся, что когда всё это закончится, он снова станет прежним, не таким нервным, уставшим и печальным. Пока Тэн готовился ко сну, Кун соскабливал капельки воска с пола. — Кун, — позвал он, решившись, наконец, на разговор, который долго откладывал. — Я хотел сказать, что не злюсь. — О чём вы говорите, мой господин? — Я о тебе и Юкхэе. Кун вдруг смутился, и даже маленький ножик выскользнул из его руки. — Мой господин... — Правда. Я был не прав. Ты простишь меня? — Вы не должны просить у меня прощения. — Но я чувствую, что должен. — Вы были совершенно правы. Я не имею права ничего от вас утаивать. Я обманывал вас. Тэн закатил глаза и похлопал по простыням рядом с собой, призывая Куна сесть рядом. Тот бесприкословно послушался, хотя и было видно, как тяжело от стыда ему это сделать. Тэн взял его за руки и ласково улыбнулся. — Мы не такие, как северяне, Кун. Наш дом – это Вольный город, и мы свободны от всего мира, даже если нас закуют в кандалы тысячей соглашений. Я твой господин, но ты мне не раб. Ты волен уйти из этой комнаты и из этого города в любой момент. Но пока ты здесь, ты подчиняешься. Если я спрошу, ты ответишь. Но я не спросил. — Но он ваш брат, — никак не соглашался Кун. — Я хочу твоей верности, но я не хочу владеть тобой. Повторю, мы не такие, как северяне. Верность, полученная силой, не может быть подлинной. Только любовью и уважением можно получить настоящую верность. Я люблю тебя. Ты мой единственный и самый верный слуга, и я хочу, чтобы ты принял мои извинения. Кун все ещё не считал, что юному господину есть за что извиняться, но всё же сдался. — Конечно же, я вас прощаю. — А теперь, — сказал Тэн и устроился поудобнее, — расскажи мне, что происходит у вас с моим братом? Если ты хочешь рассказывать, конечно же. Покраснев, он спрятал глаза, и Тэн с интересом его разглядывал. Кун был легендой среди артистов. Когда-то он был лучшим из танцоров, но рано ушел со сцены и начал обучать других. Он был изящен, красив и строг. Его умению сохранять лицо и не выдавать истинных эмоций можно было только позавидовать, но всё это разрушалось всякий раз, когда дело касалось правящей семьи. Помолчав некоторое время, он, наконец начал свой рассказ: — Когда мне поручили спрятать вас, я был напуган, но так счастлив. Мне было радостно от мысли, что мне доверили столь важное и сложное дело. Вы были так юны для такой судьбы, но так стары для того, чтобы обучаться танцам. Но вы стали лучшим. И если раньше я лишь восхищался вами, то, узнав получше, полюбил по-настоящему, не как слуга любит господина, а любовью старшего брата. Это дерзко и запретно, но я не сумел совладать со своим сердцем. Всякий раз, приходя во дворец, я подолгу рассказывал вашей семье о вас, об успехах и взрослении. Так они могли хотя бы отчасти быть с вами. Как и вы, Юкхэй рос на моих глазах, хотя он и немногим меня младше, но лишь недавно стал мужчиной. Когда северяне вошли в город, правитель оказался слишком занят, и мы с Юкхэем много часов проводили вместе, думая о том, как можно будет тайно вывести вас из города, если вдруг северянам станет известно, кто вы. Он ведь обещал, что заберёт вас, если Вольный город нарушит договор, а мы его нарушили. Нам было так страшно, но тайной этой мы не могли ни с кем делиться, и мы нашли утешение друг в друге. Тэн смущённо отвел глаза, на что Кун вскинул руки в защитном жесте. — Поверьте, мой господин, между нами ничего не было. Но Юкхэй много времени проводит с этим северянином. — Кун почти никогда не называл Ёнхо по имени. — И, кажется, не сочтите мои слова за дерзость, симпатизирует ему, подражает. А ещё Юкхэй повзрослел. В один из дней он взял меня за руку и признался в чувствах, но я сбежал. — Почему? — спросил Тэн. — Если бы он хотел моё тело, я бы тут же снял одежды и выполнил приказ. Но он хочет отдать мне своё сердце, а кто я такой, чтобы владеть им? Тэн удивлённо вскинул брови, неверяще глядя на юношу, сидящего перед ним. Как давно он смотрелся в отражение зеркала или хотя бы в воду? — Но ты так хорош собой, не удивительно, что Юкхэй в тебя влюбился. От слова «влюбился» Кун отпрянул, как от занесённой плети. — Не должен господин отдавать сердце своему слуге, — твёрдо произнёс он. — А кому же его тогда отдавать? — коротко рассмеявшись, спросил Тэн. — Если бы мы отдавали сердца лишь тем, кому надо или кому хотим сами, мы стали бы в разы счастливее, но и несчастнее. Сколько мы ставили представлений о трагической любви, а сколько поэм о ней написано? Только представь, в каком бы мы жили мире. Скука! Казалось, его слова немного успокоили Куна, и уголки его губ дрогнули. — Вы так много знаете о любви, хотя никогда не были влюблены, — сказал он. — Потому и знаю, что любовь меня не ослепила. Они обменялись добрыми дружескими взглядами, и на душе у каждого потеплело. — Но, Кун, — спустя несколько мгновенй, заговорил Тэн, — ты так и не сказал, что сам чувствуешь к моему брату. — Он мой господин, и я люблю его. Тэн устало закатил глаза. — Но, кроме этого, он человек. Ужасно шумный, доставучий и неуклюжий. По крайней мере, был таким, пока мы ещё росли вместе. Кун тщетно пытался сдержать нежную улыбку, коснувшуюся его губ. — Он всё ещё такой, — заверил он. — Ты влюблён в него! — вскликнул Тэн, не заботясь о том, как сильно это смутит Куна. — Ты пытаешься это скрыть, но твои глаза тебя выдают! — в доказательство своим глазам он даже ткнул ему в лицо пальцем. — О, ты так сильно в него влюблён! Если бы я только мог, то ворвался в его комнату и велел бы заткнуть все твои нелепые возражения поцелуем. — Перестаньте, — то краснея, то бледнея, взмолился Кун, приложив указательный палец к губам своего господина. — Это звучит слишком... — Хорошо, чтобы быть правдой? — игриво поинтересовался Тэн. — Ты прав. И я не хочу заставлять тебя. Прими чувства Юкхэя, если только сам хочешь. Но никогда, слышишь, никогда не смей думать, будто ты недостаточно для этого хорош. Не бойся и того, что однажды он станет правителем и вступит в брак со знатной женщиной. Что бы ты ни выбрал, я никогда не осужу тебя. Кун выслушал его с благодарностью в глазах и, несмело взяв за руку, прошептал: — Спасибо. Вот и отлично, подумал Тэн, одной заботой меньше. Ему было необычайно приятно знать, что он сумел помочь брату, несмотря на огромную пропасть из страха между ними. Он уже хотел было откинуться на спину, как вдруг почувствовал чужое прикосновение. — А вы? — спросил Кун. — А что я? — Северяне уходят, — казалось, ему очень трудно даются эти слова, словно он тщательно подбирал их. — И мне хотелось бы ошибаться, но вы, кажется, могли привязаться к этому северянину. Прошу меня простить за столь наглый вопрос, но не будете ли вы скучать по нему? Тэна вопрос этот не застал врасплох. Он ожидал однажды его услышать. И много думал об этом. Но, так и не придя к ответу, просто придумал то, с чем может смириться. — Я рад, что они покинут столицу. И я совершенно точно не буду скучать по армии северян, стоящей у ворот города. Но ты отчасти прав. Ёнхо никогда не причинял мне вреда, ни к чему не принуждал и не обижал. — Кое о чём Тэн предпочёл всё-таки умолчать. — Он интересный собеседник, и беседы с ним, пусть и не умалили моей ненависти к северной стране, но позволили мне лучше узнать и понять их. Если все северяне похожи на Ёнхо, то не так уж они и бесчеловечны. Но я не питаю иллюзий. Я знаю, что если бы северу нужна была кровь, она бы полилась рекой, и ни дрогнули бы ни голос, отдающий приказ, ни рука с занесённым над головой мечом. Кун, казалось, не до конца ему поверил, но Тэн был так убедителен, и голос его ни разу не дрогнул, что юноша удивлетворился ответом. — Я верю, что кошмар этот скоро закончится. Я молюсь об этом всем богам. Но кошмар Тэна был таким беспросветным, что отъезд северян едва ли мог положить ему конец. * В то время как во дворце готовились к прощальному пиру, в театре вовсю репетировали представление. На артистов то и дело оборачивались на улицах, одни смотрели с интересом и одобрением, другие — с недовольством. Отовсюду были слышны шутки о том, что северяне куда благосклоннее к танцовщикам, чем к политикам и знатным богачам. Артисты же тихо подшучивали, что не будут скучать по Ёнхо, разве что по лучшей его части. Тэн знал, что никто из них никогда бы не осмелился сказать это северянину в лицо, но не знал, что в действительности чувствовал сам. Чем ближе был пир, тем отчетливее осознание, что именно там состоится последняя их встреча. Это будет конец, понимал Тэн, он больше никогда не будет почетным гостем во дворце, не увидит, как Ёнхо уверенно ступает по каменному полу, как возвышается над ним, как с горящими глазами рассказывает о севере, завоеваниях и богах. Тэн только как мог отгонял от себя эти мысли, но в конечном итоге всё равно раз за разом прокручивал в голове его образ, руки, плечи, тяжело вздымающуюся после тренировок грудь, бронзовую от южного загара кожу и пронзительные глаза. Иногда Тэн смирялся с этими мыслями, но чаще просто ненавидел себя за то, что будет скучать, несмотря ни на что. Он не мог взять себя в руки, и начал сильно отставать от других танцоров. Каждую ночь с трудом засыпал, а, заснув, мучился беспокойным сном. Его идеальный образ трещал по швам, что вызывало только насмешку у прочих артистов. За спиной у него шептались о том, что он безнадежно влюбился в северянина и теперь страдает из-за его отъезда, и это совершенно не помогало. Наедине с ним Кун делал вид, что всё по-прежнему, за что Тэн был ему безмерно благодарен, но на репециях совершенно не щадил, всячески указывая на ошибки и даже несколько раз грозился отдать его роль другому артисту. Порой Тэну казалось, что это не такая уж и плохая идея – уйти в тень, забиться в самый дальний угол и не высовывать голову из клетки. Но потом он вспоминал Ёнхо, его гордо вскинутую голову, всю эту проклятую уверенность и бесстрашность, и совсем не хотел сдаваться. Тэн начал репетировать по ночам. Всё равно уснуть вовремя у него не получалось. Спал урывками, между репетициями, так хотя бы не приходилось выслушивать едкие комментарии других танцоров. Но постепенно и они смолкали, как и строгие замечания Куна, и Тэн осознал, что, наконец, вернул своё мастерство. * Кун выглядел обеспокоенно, когда попросил его следовать за ним после их последней перед праздником репетиции. Он открыл дверь в одну из комнат для гостей и пропустил Тэна вперед. Сердце последнего бешено билось в груди, но там за дверью оказался всего лишь Сычен, лучший из телохранителей правителя. В руках у него был темный тканевый свёрток, обернутый позолоченной лентой. Будучи немногословным юношей, Сычен лишь протянул свёрток и коротко пояснил: — Подарок. На ощупь ткань оказалась бархатистой. Тэн растеряно и с трепетом рассматривал его, слегка поглаживая пальцами. Ему вдруг захотелось приказать им убраться из комнаты. Но это бы выдало в нём всё то, что тщательно скрывал. Отчего-то дрожащими пальцами он потянул за ленту и развернул ткань. В его руках оказалась маска с красивым, но сдержанным узором по кромке, пошитая из лучшего шёлка лучшими дворцовыми мастерами. Таких мастеров мог себе позволить даже не каждый знатный человек в Вольном городе. Узор на маске был в холодных тонах, серебряные и синие нити, и Тэну даже не потребовалось спрашивать, от кого именно этот подарок. — От северянина, — сказал Сычён и сделал короткий шаг навстречу. — У меня мало времени. Могу ли я передать что-то вашей семье? Тэну так много хотелось им сказать, но он слишком хорошо знал Сычёна. Он мог бы одолеть в сражении десяток северян, но не отличался острым умом и хорошей памятью, когда дело не касалось битвы. Ему попросту не было в этом нужды. — Скажи им, — Тэн протянул руки и взял в них мозолистую ладонь Сычена, — что я ни за что не сдамся. Короткие, но уверенные слова, произнесённые его господином, воодушевили Сычёна. Он коротко поклонился, сдерживая улыбку, и поспешил удалиться. Тэн повернулся к Куну. — Думаешь, мне стоит надеть её завтра? — спросил он. — У вас ведь нет выбора, — опечаленно отозвался Кун, с явным недоверием разглядывя узор на маске, ничуть не напоминавший мотивы южных государств. — Ты прав. Тэн снова погладил пальцами шелк и ему захотелось примерить подарок. Он был даже рад, что у него не было выбора. Потому что ему нестерпимо хотелось надеть её завтра. * Украшения во дворце сильно отличались от тех, что были в день прихода северян в город. За то время, что те пробыли в городе, дворцовые декораторы сумели уловить их нрав. Декорации были сдержаннее, но убранство ничуть не потеряло от этого в роскоши. Холодные тона, небольшое количество цветов и тканей, но самых дорогих, идеально дополняющих друг друга. В воздухе, вместо цветочного, витал аромат свежести и чего-то терпкого, запах этот Тэну знаком не был, но сразу же полюбился. До выступления оставалось несколько часов, и тянулись они невозможно долго. Пока вокруг суетились слуги и артисты, он сидел в дальнем углу и раз за разом прокручивал в голове все движения, представлял себя на сцене, настраивался. Его пальцы снова и снова тянулись к лицу и поглаживали шёлковую маску, шершавые нити и тонкие плетённые верёвки. Он стыдился своих мыслей, но всё равно хотел сделать это выступление особенным. Не для семьи, а для Ёнхо. Чтобы Ёнхо смотрел только на него. Чтобы запомнил его и иногда вспоминал, когда вернётся на холодный север. Пусть даже как очередное южное развлечение, как наивного простолюдина, неспособного даже отличить тупой нож от заточенного. Ёнхо разбудил в нём давно заснувшие чувства. Тэн был ему благодарен, и одновременно возненавидел за это. Он вспомнил, кем являлся по праву рождения, и больше не хотел быть просто танцором. Не желал сдаваться. Он хотел быть собой. Жить во дворце со своей семьей, в подобающей ему роскоши, учиться, чтобы однажды быть достойным вести беседы с величайшими умами этого мира. Но то были лишь фантазии. И всё из-за северян, из-за Ёнхо, который даже не представлял, какой болью наполнил всё его существование. В ближайшие дни Ёнхо покинет Вольный город и, вероятно, никогда не вернется, никогда не узнает, кем всё это время был его собеседник, не удивится, не рассердится и не восхитится таким ловким обманом. Тэн очнулся от тяжелых мыслей, почувствовав боль. Он так сильно сжал ткани своей одежды, что пальцы онемели. — Какой же я дурак, — прошетал он, — неблагодарный дурак. Неужели он и впрямь допустил мысль о том, что хочет такого кошмара для себя и для своих близких? Его жизнь сама по себе ничего не стоила, но для приверженных обычиям северян это стало бы настоящим оскорблением. Они бы не расторгнули договор, ведь на кону стояло слишком многое, но определенно превратили бы жизнь Тэна в ад, а заодно и жизнь дяди и брата, которые так его любили и так рисковали. А он, пусть даже в своих глупых фантазиях, допустил такое предательство. И ради чего? Гордыни. Тэн и представить себе не мог, куда бы завели его мысли, если бы Кун не склонился над ним, произнеся короткое: — Пора. * Упав на подушки, Тэн развазял тугой пояс. В голове все ещё стоял гул аплодисметнов. Сквозь него пробивались звуки возни, треск ткани и тяжелое дыхание других артистов. Сам он, казалось, совсем не был способен по-настоящему дышать. Воздух будто не достигал груди, где тревожно колотилось сердце. Тэн закрыл глаза. Он снова двигался по сцене, каждым шагом и отточенным движением покоряя её. Он проживал, словно наяву, каждую секунду выступления, ощущал пальцами сквозняк в зале, чувствовал ногами шероховатость каменного пола. Но отчётливее всего он помнил взгляд Ёнхо, который сопровождал его всё время. Тэн не догадывался об этом – он это знал. Потому что нашёл в себе смелость смотреть в ответ, практически не отрывая взгляда, с самого начала и до самого конца, ни разу не оступившись и не сделав ни единой ошибки. Конечно же, в полумраке и с расстояния он ни за что бы не определил, что выражал тот взгляд. Но Тэн и не хотел знать, вернее, не был уверен, что готов к этому. А может, думал он, всё это происходило только в его голове? Может, Ёнхо смотрел на него лишь из-за ведущей роли. Может, Ёнхо вовсе не думал о нём. Может, всякий раз, когда Тэн скрывался за воротами дворца, Ёнхо выкидывал его из головы, как ненужный мусор. Мысли эти и сомнения тревожили куда сильнее, чем следовало. В конце концов, сегодня всё должно было закончиться. Последний пир, и со дня на день северяне покинут Вольный город, а значит, Тэну следовало прогнать Ёнхо из своих мыслей прежде, чем он позволит ему навсегда в них поселиться. Он и без того устал корить себя за то, что позволил ему к этому приблизиться. — Ты был великолепен, — раздался голос Куна, и Тэн открыл глаза. В протянутой руке была вымоченная в мыльной воде ткань. Прохладная влага коснулась пальцев, и только в этот момент Тэн осознал, что в комнате осталишь лишь они вдвоём. Ему нужно было привести себя в порядок и переодеться. Празднование только начиналось. * Оказавшись в зале, Тэн едва не утонул в атмосфере праздника. В огромном зале были расставлены столы и накиданы подушки. На возвышении был самый большой и богато украшенный стол, заваленный всевозможными кувшинами, закусками и фруктами. Стол этот предназначался лишь для правителя Вольного города с наследником и северянина с его военачальником. Подле них расположились самые знатные люди города, кого-то из них Тэн помнил ещё из детства, кого-то часто видел в качестве гостей театра. Его же стол оказался в самом углу зала, что вызвало лишь разочарованный вздох. В этот момент он в очередной раз ощутил глубину той пропасти, что разделяла его старую и новую жизни. Он опустился на подушки рядом с Куном и, тут же распустив нижние завязки маски, осушил кубок с вином. От усталости ему тут же ударило в голову и нестерпимо захотелось провалиться в сон. Кун, что всегда одним глазом за ним приглядывал, тут же протянул ему другой кубок, наполненный водой. Тэн осушил и его. — Не стоит напиваться сейчас, — шепнул ему Кун. — Если хочешь как следует напиться, я тебе в этом помогу. Но только не сегодня. Но Тэн его не послушал. Словно ребенок, он действовал вопреки здравому смыслу, не заботясь о последствиях и удивлённо-насмешливых взглядов других танцоров, прежде не видевших его таким. Он вдруг вспомнил, как однажды, в прошлой его жизни, Юкхэй стащил с кухни два кувшина с вином, и они тайно выпили их ночью. Следующим утром правитель мгновенно раскусил их шалость по бледным лицам и запаху. С того дня он позволил им пить вино взамен на обещание о том, что подходить к этому они будут с особой серьёзностью и здравомыслием. Поэтому Тэна алкоголь не свалил с ног и даже не лишил чёткости движений, лишь притупил чувства тревоги и страха. Украдкой он бросал взгляды на Ёнхо. Большую часть времени тот вёл беседу с правителем и не обращал никакого внимания на происходящее вокруг. Иногда он поднимался и уходил куда-то в сопровождении Джэхёна, быть может, чтобы подышать воздухом. Пару раз Тэну даже показалось, что они столкнулись взглядами, но из-за большого расстояния, он не знал наверняка. В глубине души он думал, что вечер этот станет особенным. Сам не знал почему. Быть может, он рассчитывал хотя бы на какое-то прощание, даже самое короткое и безразличное, бьющее по гордости. Но реальность оказалась куда хуже. В этот вечер одно лишь вино не давало ему погрязнуть в отчаянии. Ему хотелось как можно скорее оказаться в постели, капризно потребовать Куна оставить его одного на всю ночь и больше не сдерживать рвущихся наружу слёз. Но в то же время... в то же время ему хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось, чтобы шум не смолкал, зал не пустел, а Ёнхо не покидал его навсегда, даже не попрощавшись. Так прошёл не один час, и праздник неумолимо близился к завершению. Все эти чувства буквально разрывали Тэна на части, и он уже почти потерял способность с ними справляться, как вдруг раздался звук гонга. Это означало, что кто-то из правителей желает произнести речь. Вопреки всеобщему ожиданию, когда смолк шум, поднялся Ёнхо. Он неспешно обогнул стол, стустился с подиума и прошёл в центр зала. Теперь Тэн бы хорошо разглядел его, если бы не выпил столько, сколько выпил. — Вольный город — это место, где на каждом шагу творятся чудеса, — начал он, приподняв наполненный вином кубок. — Именно так говорят об этом месте во всем мире. Но не на севере. Чудеса — это промысел богов и только их. А Вольный город был создан человеком. Но всё же это удивительное место, наполненное величайшими умами и их несравненными творениями. Ёнхо ненадолго замолчал, и Тэн под маской улыбнулся. Всё-таки этот северянин совершенно не умел произносить достойные речи. Даже в сравнении с худшими ораторами Вольного города, его речь могла бы прозвучать, словно скрип старого колеса, не будь он тем, кем являлся. Но порой, когда Ёнхо не тщательно выбирал выражения, а говорил в порыве, его способностью коротко, уверенно и метко формулировать слова позавидовал бы любой из лучших ораторов. — В долгой истории взаимоотношений между нашими государствами, — продолжил Ёнхо, неспешными короткими шагами ступая по залу, обращаясь в толпу, ждущую его следующих слов с затаённым дыханием, — было немало падений и взлётов. Но теперь, когда мы заключили договор, падение, наконец, окончено. Хорошенько захмелевшему Тэну хотелось шепотом спросить, разделяет ли его мнение кто-то из присутствующих в зале, но стоявший позади него северянин из охраны в звенящей тишине мог расслышать. Словно прочитав его мысли, Ёнхо вдруг усмехнулся. — Я знаю, что не все в этом городе рады договору. Но они убедятся в обратном. Мы могли бы сломать эти стены и покорить город, превратить его в руины или заставить прислуживать северу до полного истощения. Такие вещи не принято говорить на пиру в городах, вроде вашего. Но на севере господина, что лукавит перед своим народом, ждёт только гнев богов. Мы могли бы стереть вас с лица земли и истории, но предлагаем сотрудничество взамен на покровительство. На этих словах он повернулся к столу правителя и тот также встал и, подняв кубок, произнёс: — За сотрудничество. После его слов в зале эхом раздался гул. Все осушили свои кубки, но Тэн не стал. Просто не смог заставить себя пить за это проклятое сотрудничество, которое было ничем иным, как рабством. В этот момент ему показалось, что Ёнхо обернулся и посмотрел прямо на него. Затем Ёнхо подал сигнал, и снова раздался звон гонга. Снова наступила тишина. — Я пробыл в Вольном городе достаточно времени, чтобы прочувствовать его народ и богатую культуру. И был опечален тем, как мало здесь знают о севере. И потому принял решение, что кому-то из правящей семьи необходимо посетить моё государство. В знак нашего сотрудничества, разумеется. Тишина в зале вдруг стала звенящей. Все взгляды устремились на правителя Вольного города и его сына. Поражённого Тэна бросило в дрожь. Правитель буквально потерял лицо. На нём отразилось удивление, затем растерянность и боль. — Но, — начал он, и его голос сорвался. — Юкхэй, мой сын, мой наследник... Ёнхо развел руками и отступил на пару шагов назад, не сводя глаз с правителя. — Разумеется, я бы ни за что не оторвал будущего правителя от его дел. Путешествие на север полно угроз и опасностей. — Это вся моя семья, — сказал правитель, и в его голосе не оказалось достаточно уверенности. — О, нет, — насмешливо произнёс Ёнхо, и впервые тон его голоса прозвучал не холодно в присутствии стольких людей. — Не вся. Северянин повернулся и зашагал по залу. Чем ближе он подходил, тем труднее становилось дышать Тэну. Пара десятков шагов, что их разделяла, неумолимо сокращалась, и когда Ёнхо остановился перед их столом, Тэн, словно завороженный, поднял взгляд. Они встретились глазами. Ёнхо протянул ему руку. — Я приглашаю вас отправиться с нами в путешествие на север, — словно огласив приговор, произнёс он, — Читтапон.