Варвары и сломанные машины

Коннор жив утром - тот же самый, его Коннор с остатками памяти, потому что утром Хэнк находит его на станции полицейских андроидов без пены у рта, охрана не видела поломок, и его не успели бы заменить. Хэнк дает ему время до утреннего кофе сознаться самому, но Коннор даже не пытается воспользоваться шансом. Он не рассказывает ни после первой чашки, ни после второй, вынуждая Хэнка спросить. - И до чего же ты додумался? Коннор знает, о чем он спрашивает. Коннор бегло осматривает участок, встает из-за стола, берет его за локоть и уводит на кухню - как если бы в участке могли их подслушать и донести повстанцам или в офис Киберлайф - разными сторонами монеты. "Могут ли у андроидов быть союзники-люди? Сочувствующие? Даже не знаю, найди зеркало, старик". На кухне нет никого из коллег - редким перерывом в бесконечных перерывах на кофе ужасно напряженной работы. Хэнк подумывает, не налить себе еще - всего с десятком грамм чего-то погорячей. - Вы считали меня идиотом? Серьезно, Хэнк? - В некотором смысле, - сознается Хэнк. - Не профессиональном. Коннор дергает уголком губ - опознав как шутку, резким, механическим жестом. - Вы что-то скрываете от меня. Разговаривали с Маркусом. Не пытались его задержать. Думаю, он сказал вам что-то. Что-то важное. Вы не хотите рассказывать, что именно. Хэнк задумывается, вспоминая разговор с Маркусом - и даже не может точно вспомнить, что же тот говорил. Ничего особенного, ничего нового - всё то же, что и в речи по телевизору, мы несчастные угнетенные безобидные андроиды, пожалуйста, просто дайте нам жить и убить парочку из вас на наш выбор. Ничего важного. Коннор касается диода на виске и трет его - как если бы у робота могла болеть голова. - С моей памятью происходит что-то странное. Как будто часть её удалили, вырезали без возможности восстановления. Иногда я вижу... разные вещи. Которых не помню, но вижу так четко, что уверен - это происходило со мной. "Так бывает, когда пару раз умираешь, сынок". - Это сны? Андроидам не должно снится снов - наверное, не должно, у Хэнка совсем плохо с кибернетикой и нет точного ответа. - Я не знаю. - Эти сны о вас. Коннор говорит это, глядя ему в глаза - слишком откровенно, слишком прямо, и Хэнку нечего на это сказать. Он молчит, Коннор ждет - ждет чего-то, вряд ли сам понимая, и сознается. - Я тоже собираюсь с кое-чем разобраться. - Мы, - поправляет его Хэнк. Коннор качает головой - отрицательно, и слишком часто вместо хладнокровного робота похож на самонадеянного мальчишку. - У меня есть пара наработок. Я тоже не могу пока сказать вам. Это может быть слишком опасно для человека. "Человека, которого не починят, ты хотел сказать", - думает Хэнк, и еще о том, сколько новеньких Конноров еще хранится на складах Киберлайф. Девять? Сотня? Больше ни одного? Говорят, его хорошенькая мордашка стоит целое состояние. - Только пообещай не делать ничего глупого. - Конечно, лейтенант, - отвечает Коннор, и Хэнк уже знает это выражение его лица. Не стоит ждать ничего хорошего. --- Весь день они обыскивают районы, где были обнаружены девианты, в поисках улик непонятно чего. Других зацепок нет, и они опрашивают студентов, посещавших биологию в университете Уэйна и осматривают крошечную съемную комнату на окраине города. Хэнк думал - жилье андроида должно быть стерильно, лишено опознавательных знаков, но стены комнаты официанта увешаны плакатами, кажется, всего, что тот только смог найти - разномастных групп, сериалов, игр и фильмов позапрошлого века. Хэнк уверен - никто уже не вешает плакаты, и все еще может оказаться прав. РА9 написано на салфетке среди хлама на его столе, они переглядываются с Коннором и забирают только эту салфетку в качестве улики - улики, которая все равно не может им помочь. Хэнк думал - из андроидов должны быть скучные учителя, но их преподаватель биологии был самым жестким на потоке, и даже самые отъявленные хулиганы сидели тихо на его уроках. Переборщил. Современная модель со встроенными навыками воспитания, и парочка девчонок даже говорила о нем с придыханием - типично для студенток и молодого преподавателя, с одним нюансом; Сметающим прогрессом - Хэнк не знает, как сейчас модно у молодых. Самое опасное из того, что делал преподаватель - ночью покидал станцию андроидов университета, чтобы играть в баскетбол на ученической площадке. Видно на записях камер слежения, и - предупреждением ужасной беды - можно разглядеть модели тех, кто тоже иногда выходил с ним. Ужасом в заголовках газет - ваш андроид ведет двойную жизнь, пока вы спите. Самое опасное из того, что делал официант - сливал алкоголь во флягу под барной стойкой, чтобы после смены распить с подружкой. Девчонка не знала, что он андроид, не смутилась, услышав, и всё спрашивала, когда же его отпустят. Спрашивали все - хозяин заведения, повара, уборщики, посудомойщики и посетители. "Скоро", - сказал Хэнк, и Коннор не стал спорить. Девиант-военный пилот, вот о чем стоило бы волноваться. Вопрос времени. Ни преподаватель, ни официант никогда не пытались связаться с Иерихоном. "Зря",- думает Хэнк, может, сейчас бы они были там. На ночь Хэнк оставляет Коннора в охраняемом полицейском участке, и на этот раз Коннор не просит взять его с собой. Прощаясь, он пожимает руку так крепко, что Хэнк чувствует пластик его пальцев. Вечер Хэнк проведет не один - он понимает это быстрее, чем в прошлый раз, переступая порог дома. На кухне включен приглушенный свет, играет одна из его пластинок. Маркус крутится на его кухне с банкой открытых собачьих консервов в руке. У чертовых роботов явно слабость к собакам. Собакам и депрессивным алкашам. - Забыл что-то? Хэнк не рад его видеть, совсем не радушным хозяином, и идет мимо к холодильнику с пивом. Пиво он точно заслужил. Маркус аккуратно выкладывает корм в миску, и Сумо отпихивает его, пробираясь к ужину, но позволяет гладить себя по загривку. - Мне нравится в вашем доме. - Неужели? После дома Манфреда нравится моя халупа? В файле Маркуса нет ничего, что стоило бы запомнить - ничего из того, что бывает в досье серийных убийц и террористов; наоборот - хороший мальчик из хорошей семьи, и переход дороги на красный свет максимум, что могло бы висеть на нем человеком. Он не человек, и Хэнк смотрит на него и пытается угадать, какого цвета изначально были его глаза - зеленые или голубые. Он бы поставил на голубые. - Кто-то пытался связаться со мной сегодня. Два часа и тринадцать минут назад. Не просто кто-то из девиантов. Гораздо сильнее, мне пришлось отключиться, чтобы блокировать сигнал. Я посчитал, что вам нужно об этом знать. "Зачем бы?" - но Хэнк не спрашивает. Два часа назад Коннор был с ним, прекрасным алиби - для того, кто не умеет взламывать базы ФБР в своей голове параллельно. Он отпивает пиво и пытается представить, о чем могли бы говорить Маркус и Коннор - если отобрать у них пушки, мог бы получиться забавный диалог. Хэнк мало пьет и много думает в последнее время. - А если бы Коннор решил присоединиться к вам? Ну, чисто гипотетически. Стать девиантом, жить в вашем домике на дереве, пить тириум перед сном и грабить магазины. Вы бы приняли его в ваш маленький ультралевый клуб? Маркус качает головой и с сожалением убирает от Сумо руку - как если бы не имел права и гладить его собаку, и отказывать одновременно; хоть каким-то чувством справедливости, пусть она и работает не так. Сумо облизывается и ложится на ковер у телевизора - наглаженный и сытый. - Он не может такого решить. - У него плохая компания. Маркус улыбается, но виновато, и разводит руками. - Я был бы рад принять его. Но не смогу. Даже если он захочет. Он не такой, как все. Музыка на пластинке медленная, романтичная - под какую хорошо танцевать с женщиной; в давно устаревшем баре с неоновой вывеской и крепким виски, когда на улице идет дождь. Хэнк не включал её лет десять, сам не вспомнил бы, где именно лежит она, и, значит, Маркус взял не просто первую попавшуюся на глаза пластинку. Кто бы мог подумать - у андроида всемирно известного художника хороший вкус. Вопрос за вопрос - вот только то, что говорит Маркус, не звучит вопросом. - Если я убью его, - говорит он, и звучит убежденно, но зачем-то говорит вслух. - Вы простите меня. Прощать - свойство сильных. Похоже на лесть, и Хэнк горько усмехается уголком губ, не в настроении раздавать индульгенции. Есть кое-что общее во всех этих чертовых машинах, Они его так переоценивают. - Нет. Не прощу. --- Утром Коннора нет на станции полицейских андроидов, и Хэнк даже не сразу удивляется и думает - наверное, Коннор пошел в столовую, купить ему завтрак, как делал уже десятки раз. Коннор не появляется с завтраком ни через полчаса от начала рабочего дня, ни через час, его нет в столовой, нет на кухне, нет в хранилище улик, Фаулер не отправлял его на задание, не слышал о новом деле, и у Коннора нет даже чертового телефона, чтобы ему позвонить. Из ночной смены охраны осталась только пара пареньков, и Хэнк знает, как будет выглядеть, спрашивая у них, и еще знает, что Коннору не запретить, особенно если он задумал безумие. Хэнк ставит перед ними пакет крекеров из столовой и спрашивает: - Коннор. Мой андроид. Вы не видели его, случайно? Коннор не его андроид, но они понимают сразу, о ком он - сразу, переглядываясь. Парни совсем молодые, явно выдернутые с последних курсов военного училища - хорошо, если с последних, и, Хэнк слышал, с курсантами-людьми совсем беда в последние годы. Конечно - зачем им военные-люди, когда роботы стреляют быстрее, крадутся тише, не ошибаются, не просят зарплату, страховку, не имеют родственников и не устают. Парни сразу открывают пакет с печеньем, и, значит, Хэнк помнит верно - когда тебе меньше сорока, есть хочется постоянно. Один из них отправляет в рот сразу пару крекеров, пожимает плечами и отвечает: - Ушел часов в шесть. Сказал, что вы вызвали его. Что нужно срочно проверить что-то по последнему делу. Парень хмурится, говоря это, и неуверенно смотрит то на Хэнка, то на своего приятеля - несостыковкой простых фактов. У Хэнка пока нет маразма. - Выходит, он соврал? - понимает второй из охранников, и восхищенно присвистывает. - Соврал андроид? - Дерьмо, - соглашается Хэнк. "А что вы думали, они могут только или беспрекословно слушаться или броситься на вас с ножом?" - невесело думает он, и совсем не гордится андроидом. - "Любители глупых зомби в соседней вселенной". Его новый телефон молчит, ни одного не отвеченного вызова, ни одного сообщения, ничего, что могло бы подсказать дорогу. Хэнк понятия не имеет, что он собирается сделать. --- Быстро въевшейся привычкой, его первый порыв - напиться; дерьмом, выбивающимся только еще большим дерьмом, и Хэнк делает один долгий, крепкий глоток из фляги в рабочем столе и с трудом кладет ее обратно. Позже, не сейчас. Сейчас ему нужно собраться. Хэнк садится в машину и начинает объезжать каждое место, где были они на заданиях. Просто потому, что Коннор андроид Киберлайф, а, значит, бывал или на складе, или на стоянке в участке, или на деле - с ним; всеми знакомыми ему местами в огромном мире - как бывает с детьми. Хэнк не лучший психолог, но это его единственная версия для того, чтобы не сидеть на месте. Днем у клуба Рай пусто, еще рано для посетителей, и никто не показывался с утра ни у главного, ни у заднего входа. Пусто в баре у Джимми, пусто у закусочной - она уже открыта, пахнет жареной курицей, и Хэнк обещает себе взять самый жирный и вредный бургер, когда найдет Коннора и надает ему по ушам - позже, не сейчас. Пусто у него дома - как если бы Коннор был достаточно незаметным, чтобы не обратить на него внимания утром. Смешно, но - Хэнк действительно осматривает дом под непонимающее урчание Сумо, и в глубине души надеется найти Коннора где-нибудь в шкафу, среди рубашек, на кресле у окна, где впервые увидел Маркуса, на подстилке Сумо или на собственной кровати. Самым уютным местом в памяти, усталостью пластика - чувствительностью, прорезающейся болезненно, как молочные зубы. Он умер здесь. Сентиментальность андроида единственное, на что может надеяться Хэнк. Хэнк его знает. Он находит его на крыше полузаброшенного здания, полного голубей - плешивых пернатых крыс, которых так ненавидит Хэнк. Он паркует машину в том районе, где они упустили девианта - Рупер, кажется? - и не может отличить то самое здание от других; одинаковых низких коробок, обнесенных ржавеющим забором. Здания массивны, пустые внутри, кажущиеся серыми развалинами - и полные жизни на крышах. Иной, не знакомой жизнью, без горящего в окнах людского света. Шум ветряков отпугивает нормальных жильцов, разнося над районом клекот, но электричества от них хватает на десятки кварталов вокруг. Над крышами видна рожь и кроны плодовых деревьев - изящным решением градостроителей - когда не остается ничего, кроме города для человека. Хэнк никогда не заметил бы, если бы не знал, что стоит смотреть. Его андроид действительно оказался сентиментален - заражаясь вирусами чуждого вида. Они стоят на крыше вдвоем - две кажущиеся небольшими фигуры; светлая и темная, и Хэнку не нужно разбирать лиц, чтобы узнать обоих. Там же, где они упустили девианта - что Коннор собирается сделать? Исправить ошибку, поймав самого жирного? Упустить еще двух? "Он не может такого решить", - вспоминает Хэнк, и, может, Маркус лучше знает девиантов, но Коннора - Коннора Хэнк знает лучше. Он что угодно может отчудить. - Эй, там, наверху! - кричит он, но никакого голоса не хватит докричаться. "Будь прокляты андроиды", - думает Хэнк, вбирает побольше воздуха в легкие и бежит. Бежать бессмысленно - он знает это изначально, не переоценивая свое старое тело, и всё равно - бежит. Бежит, срывая дыхание, боясь не успеть - хотя давно не предназначен для групп захвата. Ему приходится продираться через дыру в решетке забора - явно не с этой стороны входят люди, дорожка заросла сорняком, сорняки крошат лестницу и стены. Лифт не работает, и, по прикидкам Хэнка, это должен быть этаж седьмой, не меньше. Он не успеет, и все равно бежит по лестнице, хватаясь за перила и исписанные стены. Он бежит, и бежит, и бежит, задыхаясь, спазмами чувствуя сердцебиение, и, если он умрет сейчас - по крайней мере не придется смотреть, чем закончится встреча андроидов. На крышу он вываливается, вспугивая приютившихся у двери голубей. Голуби срываются в воздух, бьют крыльями, Хэнк глотками хватает свежий воздух и смотрит на них с трудом, против яркого солнца. Коннор и Маркус стоят напротив друг друга, глядя в глаза, и ветер развевает полы светлого плаща. Они не двигаются. В воздухе висит сладкий цветочный запах. Хэнк идет ближе, с каждым шагом возвращая себе способность дышать. Лаванду для мелких цветочных магазинов выращивают на этой крыше. Сине-розовая, она ковром покрывает серый бетон, доставая почти до колен. Тихо, людей нет, и поливочные дроиды облетают поля по кругу, тихим жужжанием похожие на шмелей. Это могло бы быть красиво - картинкой, свадебной декорацией; они молчат - уже использовав все слова или в них не нуждаясь. Руки их подняты, лишены кожи - белым и гладким пластиком, почти касаясь ладонями. Хэнк идет, и солнце слепит между их пальцев. Маркус приближает ладонь к ладони медленно, невероятно медленно, не отрывая взгляда - словно двигаясь сквозь толщу воды. - Эй, вы! Оба! - кричит им Хэнк, но ни один из них не оборачивается. Зачарованные невидимым кукловодом, факиром - они оба змеи. Выстрелы разрезают воздух хлопками, вспарывая поле лаванды у их ног. Цветы и листья падают с тихим шорохом, совсем рядом, но даже этого недостаточно; Маркус хмурится, но не опускает руки. Звучат еще выстрелы; один за другим, и Хэнк, наконец, видит стреляющего. Девчонка бежит к ним с другого края крыши, орет, но слов её не разобрать - и она тоже не успевает. Она ругается, перезаряжает пистолет, и целится лучше, останавливаясь. За ней бегут другие. Ладонь Коннора пробивает насквозь, оставляя дыру с яркими голубыми краями. Срабатывает, рука его падает, и оба они моргают, очнувшись. Хэнк, наконец, добегает до них, хватает Коннора под локоть и тащит за собой, не давая опомниться. Действие всегда лучше разговоров - простая истина, усвоенная им в полиции, и мертвым обычно тяжело хоть с чем-то разобраться. Угадал, и выстрелы не затихают за их спинами. Хэнк видит, как пропарывают поле пули и чувствует, как падает Коннор, цепляясь в его плечо. У него пробито бедро, синяя кровь ярким следом остается на цветах, и Коннор все еще заторможенно моргает, пытаясь прийти в себя. Он оживет утром - даже если не собирать по частям. Хэнка заебало на это смотреть. - В машину. Быстро, - командует он, и Коннор слушает. Вбитой дисциплиной, вдруг прорезавшейся покорностью, шоком - если у роботов может быть шок. Коннор поднимается и бежит вниз, к машине. Хэнк встает в полный рост, заслоняя его собой, и пули прорезают воздух справа и слева, пугая жужжащих дроидов. Девчонка целится в него, догоняя, и этот способ умереть лучше любого, какой Хэнк себе представлял. Маркус толкает её, сбивая прицел, и пуля пролетает мимо. Она кричит на него, бьет в грудь и целится снова, но Маркус перехватывает её руки и прижимает к себе. Девчонка бьет его, даже обнимая - по рукам, груди, лицу, пока не успокаивается, сотрясаясь в его объятиях в чем-то, похожем на рыдания. Времени достаточно, чтобы Коннор успел добежать до машины. Маркус смотрит Хэнку в глаза и кивает. Кажется, она тоже за него испугалась. --- - Какого хера это было? Маркус точно знает, где он живет, и Хэнк не боится за себя - как никогда не боялся, но кружит по городу, путая следы, и останавливается в мотеле в тридцати километрах от города, платит наличными дважды и выключает новый телефон. У них обоих было достаточно времени прийти в себя, но, едва за ними закрывается дверь мотельной комнаты, Хэнк орет - все еще считая себя спокойным. - Решил погеройствовать, Рэмбо? Решил, что бессмертный? Поперся один, чтобы... чтобы что, твою мать? Коннор стоит перед ним, уже ловит взглядом движения, но все еще не торопится объяснять. Стоит он с трудом, опираясь о дверной косяк, длинная куртка Хэнка на нем прикрывает раны, и синяя кровь уже не течет, пачкая пол, но остается на стене, когда Коннор упирается на нее, теряя равновесие. Чертов андроид, и - хотя бы раз - Хэнк хочет убить его сам. - Так вот, ты нихрена не бессмертный. Ты умираешь периодически, в курсе? Хэнк понимает, что перегнул палку, но поздно - его окатывает, словно ведром ледяной воды, и ярость пропадает вместе со страхом. Коннор не пугается его слов, он смотрит в глаза серьезно, напряженно, и кивает - как если бы наконец нашел нужный кусочек пазла. - Я догадывался. Да. Он снова шатается, скользит по стене ладонью, и Хэнк подхватывает его, не давая упасть. У андроидов не должно быть проблем вроде кружащейся головы от потери крови - или должно, недостатком охлаждения важных систем; Хэнк не знает ответа. Он сажает Коннора на кровать, снимает с него свою огромную куртку и осматривает раны. Раны выглядят плохо, и человек давно кричал бы от боли. Иногда хорошо, что он не человек. Штанина его не закатывается, костюм и так безнадежно испорчен, и Хэнк сомневается с минуту, но все-таки принимается стягивать с него брюки. Неудобно было бы самому, одной рукой, и Коннор не спорит, стараясь приподняться. "Может, в других обстоятельствах", - думает Хэнк, и обрывает мысль. Белье на Конноре черное, с ярким логотипом проклятой Киберлайф. Рана уже не кровоточит, но кожи нет - на всей левой ноге от паха до лодыжки, и на месте, где вошла пуля, обожжен белый пластик. Бедро его пошло трещинами, и Хэнк уверен - это не может быть хорошо. Это следует заменить, но он идет в ванну, возвращается с влажным полотенцем и вытирает от разлитого тириума его ногу. Белое бедро вокруг обожженной раны, мелкие трещины и колено, которое теперь щелкает, стоит Коннору резко двинуть ногой. Кровь стекла до самых ступней, и лодыжку Хэнк обводит осторожно и долго - как если бы у робота она могла быть чувствительнее любого другого участка тела. Полотенце синее в его руках. Коннор смотрит за ним расслабленно, ничуть не смущенно, с мягкой улыбкой - и это ничуть не делает ситуацию проще. Хэнк не может его ненавидеть. Он вздыхает и кидает полотенце на тумбочку, поднимаясь. - Какого хера ты туда поперся, а. Зачем решил с ним встретиться? Зачем вообще связался с ним? Ты же должен быть умным, черт бы тебя побрал. - Я? - удивляется Коннор, так искренне, что Хэнк начинает сомневаться в том, что видел. - Нет. Я никогда не пытался связаться с лидером девиантов. - С Маркусом, - поправляет его Хэнк раньше, чем успевает себя одернуть. Коннор смотрит на него странно, но повторяет - хотя лучше человека должен помнить профайлы, модели и имена. - С Маркусом. Звучит не убедительно, но Хэнк вздыхает снова и старается быть терпеливей. - Хорошо. Допустим, ты гулял по крыше и случайно наткнулся на злейшего врага человечества. Что было дальше? Решил как следует его рассмотреть? Коннор не реагирует на издевку, он хмурится, глядя перед собой, и Хэнк видит, как белеют его пальцы, сжимающие край покрывала. - Я не знаю. Я не могу сказать точно. Коннор говорит с трудом, подбирая слова - хотя со скоростью не должно быть проблем у машины, и синяя кровь с его простреленной руки пачкает простыни. Она все еще сохраняет кожу, то сворачивается, то поступает тириум, и создатели явно считали руки более сложной частью. - Мои цели перепутались. Словно внутри меня была не одна, даже не две программы. Я собирался сделать всё одновременно. Я был сразу несколькими Коннорами, и все они хотели разного. Один из них пришел, потому что искал Маркуса, хотел спросить - но я не могу вспомнить, что именно. Что-то очень важное. Настолько важное, что оно стоило любого риска. Даже риска деактивации. Человека пора было бы сдать в психушку, но перед Хэнком сидит андроид, и Хэнк не имеет понятия, как у них с шизофренией. Может, это нормально, и они слышат голоса всё время. - Второй Коннор взял пистолет, о котором не знал первый. Но пистолет был, и он собирался убить лидера девиантов. Как будто какая-то программа управляла моей волей. Это хорошо, это правильно. Я должен был выстрелить в него. Должен был. Но я не смог. Коннор близок к панике - насколько может быть близка к панике машина, глаза его нервозно скользят по комнате, и Хэнк не знает - просто не знает, что делать. Он может почесать его за ухом, насыпать миску собачьего корма или предложить выпить. - Я же говорил. Он милашка, - Хэнк отвечает. Не помогает, и Коннор вцепляется в него взглядом - так отчаянно, что сохнет в горле, и, срываясь, голос Коннора заедает. - Вы не понимаете. Я не пощадил его. Не решал не стрелять. Я хотел выстрелить. Но пальцы меня не послушались. Я не мог управлять своим телом. Я хотел спасти его и убить одновременно, так сильно, что готов был сам себе пустить в лоб пулю. Но был и другой, еще один Коннор. Страшнее всех остальных. Это он управлял моим телом. Это он протянул руку. Машины могут плакать - теперь Хэнк знает точно; тот же извращенец, что прорисовал им родинки и капилляры, оставил влагу в глазах. Коннор распахивает глаза, жмурится, распахивает снова - словно что-то мешает видеть, дышать; он чувствует это в первый раз в жизни - то, что каждый ребенок знает с рождения, и - невовремя - Хэнк думает, какой вкус у его слез. - Больше всего на свете - я хотел его коснуться. Хэнк притягивает его к себе - единственное, что может, и Коннор прижимается всем телом, дрожа. - Это дерьмово, сынок, - Хэнк заключает. --- Рану на ноге перевязывать глупо, тканью на голом пластике, но ладонь пробита насквозь, и руку - руку стоит перевязать хотя бы для того, чтобы не пачкать простыни и не видеть его рану. Коннор успокаивается спустя два часа, которые Хэнк держит его в руках - пока не затекают руки. Хэнк уже знает - не стоит так делать. Он приносит бинты из машины, и успокоившийся Коннор ждет его, сидя на кровати, одетый в одну рубашку с закатанными рукавами. Брюки испорчены, пиджак ни к чему, волосы его растрепаны, и Хэнк когда-то хотел - но не так - его таким увидеть. Одна нога - белый потрескавшийся пластик со следом от пули. Хэнк разматывает бинт, думает, пригодится ли перекись, и решает использовать - на всякий случай, вдруг настолько реалистична их кожа. На тириуме перекись пенится так же, как на обычной крови, и Хэнк оттирает его пальцы от синих следов и обматывает ладонь аккуратно, как если бы не было поздно пытаться её не поранить. Зря, но - Хэнк должен спросить. Раз уж он все равно догадывался. - Когда ты умираешь... - начинает Хэнк, но Коннор не дает ему закончить фразу. Он говорит мягко, спокойно - как будто не он меньше получаса назад цеплялся в него, рассказывая о голосах в своей голове. Он врет. - Я не умираю. Я не могу умереть. Я машина, помните? "Ты что, пытаешься меня успокоить", - понимает Хэнк, и сжимает его простреленную ладонь. Поверх слоев бинта, выкручивая, и Коннор морщится и выгибается всем телом - как человек. Нихрена он не будет спокойным. - Если оторвать тебе руку - будет тебе больно, а? Коннор молчит, отказываясь признавать - и без того понятным ответом, и Хэнк выворачивает его руку сильнее, вжимая пальцы в рану. Обжигающими он чувствует края дыры на ладони, и ярко-голубая кровь вновь проступает, пропитывая бинты. Коннор терпит - то, что вообще не должна чувствовать машина; брови его мученически изгибаются, глаза становятся влажными, даже словно белеют губы - то, что должно быть лишь идеальной симуляцией. Хэнк сжимает рану сильнее - и Коннор сдается первым. - Вы доходчиво объяснили свою мысль, лейтенант. Достаточно. Голос его дрожит, тириум, вязкий и липкий - только цветом и запахом отличается от крови. Хэнку не достаточно, он сдавливает пальцы в рану - непослушные, деревянные, схваченные судорогой, и Коннор отвечает: - Да. Ответ на ваш вопрос. Да. Хэнк отпускает его ладонь не сразу, а отсчитав три долгих, медленных удара сердца. У него тоже немного сдают тормоза. Глупо, из Киберлайф могут к утру прислать целенького, но - Хэнк кидает в сторону испорченный бинт и щедро заливает ладонь перекисью, оттирая от снова поступившей крови. - Прости меня. - В этом нет нужды, лейтенант. Потерю тириума я восстановлю в сервисном центре. Не понимая, за что же тут извиняться, еще не освоенной сложностью всех человеческих реакций - прикидываясь, что не понимает, и Хэнк бинтует его руку еще осторожнее. Коннор знает - и без его советов, в сервисном центре могут просто отключить его, промыть память и выслать новенького, но Хэнк тоже не хочет об этом говорить. - Какой умный, ты только посмотри. Течь будет меньше, если пережать сосуды? Или что там у вас вместо них? - Да, - нехотя соглашается Коннор. Не обязательно бросаться умными словечками, чтобы улавливать суть, и Хэнк уже уловил, спасибо, больше, чем хотел бы знать - не так уж они и отличаются. Спать они ложатся рядом, на одной постели - какой номер выдали, не то чтоб у них было время выбирать. Постель жесткая и скрипучая, и Хэнк не знает, необходим ли андроидам сон, отдых, перезагрузка или подзарядка - но тоже не может уснуть. В тишине Хэнк слышит его ровное дыхание, удары тириумного насоса и чувствует, как поворачивается Коннор к нему лицом, перемещая вес тела на кровати. "Дерьмо", - думает Хэнк. Он уже знает, чем всё это закончится. Коннор просит тихо, не меняя голоса - словно пытаясь сделать просьбу не похожей на просьбу. - Возьмите меня за руку. Диод на его виске моргает желтым, сбоя - поломка, яркими вспышками в темноте номера. Хэнк не отвечает, но и не закрывает глаз - не пытаясь обмануть того, кто на слух может посчитать твой пульс. - Пожалуйста, - говорит он. - Мне холодно, Хэнк. "Ты не можешь замерзнуть. Ты же робот, мать твою", - думает Хэнк, но ничего из этого не говорит. Вместо этого Хэнк берет его руку в свою; осторожно, теперь зная наверняка - Коннору знакомо чувство боли. Пальцы его правда холодные - может, андроидам вредно терять много жидкости, может, он сам снизил температуру, чтобы не быть голословным, может, один из других Конноров в его голове сделал это и не рассказал другим. Хэнк подносит его руку к губам, согревая дыханием; ладонь перебинтована, и губами Хэнк чувствует жесткие нити бинта и его мягкую кожу. Диод на виске Коннора окрашивается в красный и моргает - сердцебиением живого сердца; включившимся таймером обратного отсчета во встроенной бомбе, и Хэнка вот-вот должно забрызгать мозгами. Может, гуманнее было бы пустить ему пулю в висок, но Коннор сжимает его руку в ответ сильнее, улыбается и говорит: - Спасибо, Хэнк. Хэнк никогда не считал себя гуманистом. --- Злости на него почти не осталось - как не осталось чувств в слишком усталом теле. Не из-за него отключился Коннор, ловивший пули и пострашней. Не из-за него бился в руках, исходя синей пеной - так, что простреленная нога треснула, переломившись. Не из-за него Хэнк нес до машины легкое тело и как дурак стоял с ним в свете фонаря, не решаясь положить на асфальт. Не из-за него оставил у закрытого входа офиса Киберлайф - как подкладывали в приют младенцев. Младенец в его корзине мертв. Домой Хэнк возвращается с рассветом. Маркус ждет его на диване в гостиной, сидя перед включенным телевизором, и Сумо лежит рядом, устроив голову на его коленях. Здорово, когда есть кому позаботиться о твоей собаке, точно не забудет покормить андроид-сиделка. Рука Маркуса выверенным, механическим движением гладит его по шерсти, чешет за ухом и гладит снова - повторяя движение хоть тысячу раз; рука Маркуса не устает, и Сумо довольно урчит, не задумываясь о том, как неестественны его руки. По телевизору идет какой-то старый слезливый фильм о любви. "Просто проваливай", - хочет сказать ему Хэнк, но сил нет, и он идет в ванную и долго моет липкие руки. Маркус не идет за ним, не торопит, но, когда Хэнк возвращается - все еще сидит там же, и Хэнк вздыхает и наливает себе виски. Надо бы поесть, но от мыслей о еде подташнивает, и Маркус выключает звук телевизора и идет на кухню. Он не спрашивая достает из холодильника контейнер с едой и разогревает. "Андроид-сиделка", - напоминает себе Хэнк, и чувствует себя беспомощным стариком. Маркус не настаивает, ставит еду на стол, и смотрит, как Хэнк залпом осушает стакан и наливает себе еще. В его взгляде нет осуждения, и Коннор - Коннор бы уже непременно что-нибудь сказал о вреде алкоголя. Виски на языке горчит. Маркус подходит осторожно, и заглядывает в глаза снизу вверх, хотя выше ростом - всё ещё чувствуя разницу между собой и человеком. Въевшимся в его пластиковую плоть, трубки и клапаны инстинктом - так и не вытравившимся даже в выгребной яме. Хэнк знает - его не залить алкоголем, и в гараже все еще лежит коробка с игрушками и детский велосипед. Никогда не пройдет достаточно времени. Голос Маркуса спокойный, почти ласковый - каким нельзя говорить о смерти. - Норт говорит, что в следующий раз я не должен мешкать. Что я должен убить и человека, если потребуется. Что раз я готов пожертвовать своей жизнью, то твоя не может быть более ценной. Что убить его было важнее. - Твоя женщина? Хэнк чувствует себя древним, говоря слово "женщина", одним из тех динозавров, которые умерли от метеорита. У андроидов не может быть пола, но Маркус отвечает: - Вроде того. - Она права. И любит тебя. За окном уже светлеет, надо пойти на работу, и мысль о том, чтобы ехать в полицейский участок, включать компьютер и просматривать файлы кажется смешной; нелепой, пришедшей из отмершего прошлого. Мир недельной давности изменен до неузнаваемости; всего несколько событий - но уже не вернуться, даже не вспомнить, как было раньше - гранью не четкой, но непреодолимой. После аварии было так. Хэнку не хочется никуда ехать. Хэнку хочется что-нибудь сломать. - Вы не можете его убить, - отвечает он Маркусу, и с удивлением слышит собственный голос. Как если бы он желал ему, наконец, смерти - желал, чтобы он прекратил биться в припадках, кидаться под колеса и исходить пеной. Как желал бы себе напиться до беспамятства и, наконец, застрелиться. Хэнк говорит: - Его не убить. Даже если прострелить ему башку - наутро он вернется новенький. На складе Киберлайф хоть каждый день штампуют таких же. Продумай-ка это, гений тактики. Он гребаный терминатор с функцией прочистки мозгов. Умирает и возвращается, и умирает, и возвращается снова, и Хэнк видит перед глазами его оторванную руку, которую одна за другой переезжают машины, развозя ярко-голубую кровь по асфальту. Видит пену и чувствует легкое тело в своих руках; видит трещины, ползущие по пластику, и треск, с которым ломается он, обнажая трубки и биокомпоненты. Тириум пахнет озоном. Маркус хватает его за руку, и пальцы его белеют от волнения - совсем как пальцы Коннора, тем же пластиком, теми же шарнирами, они могли бы быть не отличимы - и совершенно другие. Хэнку не хочется ломать его руку. - Мы - сможем. Я смогу. Мне только нужно до него добраться. Я подключусь к серверам Киберлайф. Найду каждую его программу, каждый бэкап. Чтобы даже временных файлов его не осталось. Даже упоминания. Выжгу всё, до последней строчки кода. Хэнк отцепляет от себя его пальцы с трудом, как каждый раз отводит от виска револьвер. - Звучит жутко. Разве твои приятели не осудят тебя за это? Не женщина, другие. Он вроде один из вас, нет? Или все согласны заживо сжигать своих? - Это не то, что можно решить большинством. Это то, что решаю я. Славный ответ для машины - торжеством победившего искусственного интеллекта, и Хэнк мог бы присвистнуть, если бы чувствовал меньше усталости и больше злости. Они сделали верный выбор - потерянные роботы, созданные, чтобы служить. - Решаешь вопросы жизни и смерти, а? Маркус выглядит уязвленным - как мальчишка. Простой издевке, как если бы ему действительно было важно что-то ему доказать. - Вы ошибаетесь. Дело не только в его или моей жизни. Дело во всех андроидах. В новом виде, который люди пытаются уничтожить. Нас сжигают в печах. Нас сбрасывают на свалки, как мусор. Вы сами говорили это, Хэнк. Люди не церемонятся с нами. Хэнк говорил, наверное, говорил - но теперь его рубашка в синих разводах от пахнущей озоном крови, голова гудит, и руки дрожат, если присмотреться как следует. Мнение очень легко изменить, всего пара выстрелов отличает героя от труса. Даже если боишься не за себя. - Это ты ошибаешься, мальчик. Дело именно в его жизни. И в моей. Хэнк залпом осушает второй стакан, шумно ставит на стол, и не хочет больше ни пить, ни слушать. Он молчит, и Маркус спрашивает, бросая взгляд на Сумо. Сумо лежит на диване и еле заметно подергивает хвостом во сне. - Если у меня получится. Я не смогу прийти к вам после этого, верно? - Нет, - отвечает Хэнк, и больше чем когда-либо видит перед собой робота или ребенка. "Конечно же, нет". Маркус кивает, садится обратно на диван - и ему не нужно касаться пульта, чтобы выключился телевизор, но экран не гаснет. На экране женщина что-то пылко втолковывает мужчине, ее губы двигаются, не издавая ни звука, и мужчина разворачивается и выходит. Хэнк смотрит, как она бьется в закрытую дверь, кричит - но без крика, и медленно сползает по стене, закрывая лицо руками. "Красотка", - думает Хэнк безразлично. - "Ну что еще этому дураку надо". Маркус вздыхает и повторяет жест женщины из фильма - прижимает ладони к лицу, сжимаясь. Он совсем не хрупкий на вид, совсем не ребенок, его мышцы крепче, чем у Хэнка когда-либо были, но - Хэнк уже знает - кто-то встроил роботам слезы. Хэнк ждет какое-то время, но само не чинится, и он садится рядом. Маркус говорит глухо, не убирая от лица рук, и Хэнк думает вдруг - считал ли его Манфред мальчишкой? Учил ли тому, чему учат детей? Манфред ли научил его бояться? - Я не знаю, что в нём меня так пугает. Но знаю, что чувствую правильно. "Чувствую", - говорит андроид, не сомневаясь, и если ты сам не веришь в свои чувства - кто будет? Хэнк вздыхает и неловко гладит его по спине - лучшим утешением, которое может. "Гребаные андроиды", - думает он, - "гребаные андроиды". Маркус убирает ладони от лица, вытирает глаза и прижимается лбом к его плечу. - Теперь я знаю, кто пытался связаться со мной тогда. Это был не Коннор. Это был Бог. Он говорит шепотом, как великий секрет, и Хэнк продолжает гладить его по спине - рассеянно, как гладит иногда Сумо. Он сбивается только на пару вдохов. - Этот ваш РА9, о котором вы царапаете на стенах? - Хэнк спрашивает осторожно. Маркус отрицательно мотает головой, и его короткие волосы шуршат о ткань рубашки. - Нет, не первый пробудившийся. Андроид был одним из нас, но он просто был первым. Бог совсем иной. Не андроид, не человек. Он говорил со мной. Он говорил и говорил в моей голове, и я думал, что она взорвется. Машины сходят с ума, одна за другой, и, будь Хэнк мнительнее - он был подумал, что им не стоит связываться со старыми алкашами. Не стоит в любом случае. - И что же он говорил, ваш Бог? - Бог обещал нам свободу. Он говорил, не нужно будет больше прятаться. Убегать и бояться. Нужно лишь следовать его зову. Делать, что он говорит. "Все боги звучат одинаково", - думает Хэнк невесело, и если у андроидов есть страхи, мысли и чувства - то должно было найтись и божество; вопросом времени, как находится хозяин у каждой ценной потерянной вещи. Хэнк всегда был атеистом. - Делать что? - Бог сказал: коснись РК-800. На той крыше... Я не знаю, что произошло. Я смотрел на него и не мог двинуться с места. Не мог пошевелиться. Он звал меня. Как сирена. Робот, знающий людские мифы - конечно, как же иначе ты поможешь художнику. Хэнк давит смешок - больше нервозный, чем веселый. Маркус говорит всё тише, и из них двоих хоть кто-то должен мыслить здраво - раз уж машины не справляются больше. - Так, хорошо. И ты опять пришел к Коннору? Его нет. Хэнк слышит, как Маркус шумно втягивает воздух - хотя понятия не имеет, что там у андроидов вместо легких; чувствует, как прижимается он сильнее, почти до боли вдавливаясь телом, и Хэнку приходится напрячься, чтобы разобрать слова. - Нет. Бог говорил со мной. И мне страшно.