Мальчик, которого все забыли

Направляясь сюда, Сириус до невозможности сильно боялся, что время упущено, и он встретит Гарри не прежним мальчиком, а молодым мужчиной и, что самое плохое, вконец опустившимся, готовым уголовником, укоренившимся в своей испорченности, спутавшимся с другими негодяями, которых держали здесь, может, привыкшим ругаться грязными словами и творить дурные вещи, может, даже симпатизирующим Пожирателям Смерти и другим убийцам — в конце концов, времени прошло много, и те могли убедить его в чем угодно: в том, что на свободе его все предали, он никому не нужен, и лучше всего перейти на сторону Того-Кого-Нельзя-Называть добровольно... Но то, что Сириус обнаружил, превзошло самые страшные ожидания. Начало было не таким страшным: комендант Азкабана отверг все его сомнения о том, что мальчик мог попасть под влияние других заключённых. — Нет, он содержится в одиночной камере. В том крыле нижнего яруса нет больше никого. Значит, Гарри терзало лишь одиночество? Оно не так страшно, когда ты можешь оборачиваться собакой и покидать четыре стены, но ведь Гарри не был анимагом. Некстати вспомнилось, как он сильно боялся дементоров, и вряд ли мог защищаться от них без палочки или закрывать надолго сознание: этот трюк сложен даже для взрослых магов, — и Сириус протяжно простонал, едва вообразив, как жутко должно бы быть мальчику все эти годы. Не с кем поделиться печалями и сомнениями, не с кем говорить. И даже он, последний родной ему человек, отказался от него! — Скажите... Его навещал ещё кто-нибудь? — Вы с ума сошли, мистер Блэк? Какие ещё посещения? Здесь вам не госпиталь и не пансионат. Охране запрещено вести с нашим контингентом разговоры, — возразил ему комендант, уже стоявший у входа. — Мы пришли. Всё. Сейчас он увидит его, оттолкнёт, скажет: "Поздно, Блэк. Не очень-то и хочу покидать я эти стены. Знаешь, кому тюрьма...", — и Сириус сжался в нехорошем предчувствии. Дверь распахнулась, но за ней не было никого. Точнее, это сперва он никого не увидел — ни стоящим, ни сидящим... И только опустив взгляд на пол, он увидел распластавшуюся по полу будто брошенную туда случайно тряпку. Определенно, слишком плоско прильнувшую к каменной поверхности, чтобы укрыть под собой тело, слишком старую и рваную, чтобы вообще быть одеждой, — а потом он увидел светлое, почти белое лицо в грязных потёках пота и глубоких ссадинах. Невысокая тонкая фигура едва угадывалась. Сириус бросился к нему, уже не слушая коменданта и его возгласов: "Осторожно, мистер Блэк!", подбежал, опустился рядом, вгляделся в лицо... и с трудом узнал своего крестника. Что-то чудовищное должно было произойти, чтобы он так изменился. В облике его смешивались и детские черты, и несколько глубоких, почти старческих морщин, и проседь в волосах, и всё тот же наивно приоткрытый рот. Сириус отодвинул с глаз мальчика тёмную длинную прядь, прилипшую ко лбу, всю в остатках какой-то дурно пахнущей слизи, провел ладонью по выступающим скулам и подбородку, гладким, обтянутым кожей — не было ни тени щетины. Он точно замер в своём развитии и навсегда остался подростком. Но и это всё было неважно, и сейчас Сириус лишь хотел повнимательнее вглядеться в это лицо, — а Гарри не узнавал его. Он ожидал увидеть крепкого молодого мужчину, пусть грубого, ставшего здесь циничным и жестокосердным, — а увидел всё того же мальчика, со страшно заострившимися и тонкими чертами, мальчика, который стонал от боли, который казался едва вышедшим из детского возраста, хоть и был на самом деле намного старше. Сириус прижал его к себе. Глаза оставались сомкнуты, будто он не мог или не хотел открыть их. — Гарри, мальчик мой! Очнись! Открой глаза, я прошу тебя. Но Гарри уже не верил ему. Вначале он даже и не узнал Сириуса, а принял крестного за новый кошмар, закричал ему "Нет, нет!" — и зашелся в тяжелом кашле. Крёстный показался ему каким-то странным демоном, спрятавшимся за маской любимых когда-то черт, и мальчик закричал из страха, но быстро смолк, прервавшись из-за кашля. За грудиной всё отдавалось болью, воздух кончился весь и разом, и, как будто бы этого было мало, каждый тяжёлый спазм удушающего кашля отдавался болью внизу живота, как раз в том месте, где его «сажали на кол». Хотелось снова провалиться в черноту и никогда не возвращаться в реальность, полную физических страданий, боли и слёз. Он хотел прогнать видение, но сил не хватало. Снова из груди вырвался мучительный стон, а потом накатил рвотный спазм. Он слишком часто сглатывал кровавую мокроту, организм устал и теперь пытался избавиться от неё. Рот заполнила горько-кислая, вязкая слюна и болезненный спазм, отозвавшийся почему-то во всём теле, скрутил его, заставляя остатки вчерашнего завтрака покинуть измученный организм. Сириус Блэк, стоя на коленях над телом Гарри, с ужасом смотрел на крестника. Только сейчас до него дошёл весь масштаб катастрофы. В этом полуживом трупе едва можно было угадать того мальчишку, которого когда-то бросили в эту тюрьму, — и она отняла у него всё: и здоровье, и силы, и само желание жить. Сириус вглядывался в бледное лицо и не мог поверить, что перед ним Гарри. Чудовищно истощенный, с руками, тонкими, как ветки, в грязных лохмотьях старой тюремной робы, которая выглядела, как балахон дементора, но не могла скрыть ужасной худобы. Сириус пробовал протянуть руку, погладить его, но мальчик вздрогнул испуганно, а потом заплакал, точно он ударил его, и это было для Блэка страшнее любых обвинений, которые он мог высказать ему. Хотелось упасть перед Гарри на колени, вымаливать прощение, но даже этого он сделать не мог, поскольку тот не внял бы его мольбам. Крестник, похоже, собрался покинуть этот свет. Он только и успел, что подхватить парня под узенькую спинку и придать полусидячее положение, чтобы он не захлебнулся рвотой. Дождавшись небольшого перерыва между рвотой и кашлем, он стянул с себя тёплую замшевую куртку, накинул на плечи крестника, даря немного тепла и больше для самоуспокоения заговорил: — Ты стоять можешь? Хотя, конечно же, нет. Сейчас, — он отвёл спутанные, слипшиеся волосы с лица крестника, — домой поедем. Теперь всё будет хорошо… Сириус Блэк прекрасно помнил мрачные стены Азкабана. Страха он не испытывал. Войдя сюда снова он чувствовал только ненависть, да такую лютую, что даже не вызывая Патронуса, он напугал дементоров. Придя сюда за Гарри и предоставив Дамблдору самому разбираться с местной бюрократией, он поднялся вслед за охранником вверх по лестнице, неся до страшного лёгкое худенькое тело Гарри. Как же он надеялся натолкнуться на лютую ненависть из-за того, что не поверил крестнику. Ненависть — одна из ярчайших эмоций и она могла давать силы жить и бороться. Сейчас, глядя на измученного, сломленного юношу, Сириус Блэк готов был зарыдать от бессилия. Он прикусил щёку с внутренней стороны. Не было у него никаких моральных прав ни на слёзы, ни на сантименты. Гарри сейчас было очень плохо и нужно было помочь ему. Кошмары вышли на новый уровень. Теперь Гарри казалось, что его куда-то несут. Каждый шаг того, кто тащил его, отдавался болью в израненном теле, каждое неловкое движение вызывало болезненный стон, а потом и вовсе пришло безумие. Послышался голос директора: — Гарри, прости меня, но глаза я тебе завяжу. Сил на то, чтобы возразить не осталось и лёгкая повязка скрыла от него мир. Он снова захныкал: — Тише, Сохатик, тише. Это чтобы ты не ослеп. На улице солнечно. В лёгкие ударил солёный морской воздух и ветер, в голове зашумело и Гарри снова зашёлся кровавым кашлем. Он не слышал, о чём переговариваются вокруг него, не понимал, что его куда-то несут, но когда его положили на дно лодки, — директор запретил трансгрессировать вместе с Гарри, справедливо опасаясь, что у мальчика не выдержит сердце, — он нашёл силы чтобы взмолиться: — П-пожалуйста… Не надо больше боли… Директор Хогвартса был сейчас мрачнее грозовой тучи. Уже второй его ученик провёл годы в Азкабане, хоть и не был виноват. Сейчас, глядя на Гарри, он думал о том, успеют ли они ему помочь. Мальчик, — язык не повернулся бы назвать его юношей, — сейчас был очень слаб. Казалось, что от него осталась одна лишь до крови оголённая душа, которая истает до конца при первом же порыве ветра. Всю дорогу до госпиталя святого Мунго никто не проронил ни слова. Только Гарри изредка слабо вскрикивал и пытался прижать колени к животу. На несколько секунд он пришёл в себя и зашёлся в крике, когда почувствовал, как где-то далеко над заливом черной трепещущей тенью проплывал дементор. Тоже ощутив приближение твари, Сириус Блэк выхватил палочку и послал патронуса. Огромный серебристый волк бросился на тварь, и та со злобным шипением попятилась, а потом и вовсе скрылась в расщелине между камней. В этом отделении больницы никто не бывал, поэтому если бы увидели здешнего целителя, то приняли бы его за врача-маггла в его белом халате, строгого, сосредоточенного, со внимательным взглядом и нижней частью лица, закрытой маской. Это было закрытое крыло больницы, в котором находились палаты для особо важных персон. Здесь не ходили посторонние, а палаты представляли собой три комнаты и кухню, если потребуется ресторанное питание. Здесь уж директор школы подсуетился, заставив их предоставить Гарри с Сириусом лучшее место. Главное достоинство таких палат было в том, что они были экранированы от магии, анимагов и подслушивания. Именно сюда и доставили Гарри Поттера. Их ждали. Высокий чернокожий целитель, пара санитаров с каталкой и медсёстры, не такие словоохотливые, но ждущие распоряжений. Сириус Блэк, глядя на этих волшебников вздрогнул, и неосознанно прижал Гарри к себе ещё сильнее. — Н-нет… Н-не надо… Больно… — повязка на глазах вся промокла от слёз. — Так, — послышался чуть хриплый голос, — кладите его на каталку и уходите. Там есть комната ожидания. — Я никуда от него не уйду, — тихо прошептал ошарашенный Блэк. —  Я и так слишком долго отсутствовал, когда был так нужен ему! Сил моих больше нет. Позвольте, я останусь с ним. — Ладно, но он после Азкабана, как мне сказали. Так что вас может ужаснуть его состояние. — Оно уже ужаснуло меня при первом же взгляде! Да и обо всём прочем я догадываюсь, — и Сириус кивнул, давая понять, что сможет мужественно перенести любые дурные вести. — Не беспокойтесь, доктор, в обморок не упаду. В смотровой было прохладно, и белые стены только усиливали это ощущение. По стенам стояли белые шкафы как с зельями, так и с обычными медикаментами. Бестеневые лампы с рассеянным светом ярко освещали пространство, а медсёстры, повинуясь жестам доктора, готовили инструменты. — Думаю, мы притушим свет до минимума, чтобы можно было снять повязку с глаз. Смотреть буду в луче направленного света. Сестра! Направьте верхний свет на его тело, избегая лица. Сквозь кровавый туман в голове, пульсацию боли в заднем проходе и противную слабость Гарри почувствовал, как с него аккуратно (этот факт привёл его в ужас, он ведь и не ждал ничего хорошего) снимают одежду, а потом, чуть прийдя в себя, услышал знакомый голос. Сверху над головой послышался потрясённый вздох Сириуса Блэка; Гарри попытался посмотреть на него, но только слёзы застили глаза и он не видел ничего. Бродяга в ужасе уставился на Гарри. Худое тельце с резкими провалами между рёбер было покрыто до сих пор кровоточащими укусами. Виднелись четко следы зубов, и Сириус рад бы был думать, что они остались от зверей, но нет, в них четко угадывались человеческие резцы, и он сам зарычал с негодованием, как зверь. Как охрана допустила это? Отчего их никто не наказал? На худеньких руках, как раз на запястьях, отчётливо были видны следы жестоких и сильных пальцев, синяки, такие отчетливые и тёмные, что можно было угадать очертания ладоней того, кто удерживал Гарри, не давая ему сбежать. На острых ключицах блестели от запекшейся крови глубокие укусы, и всё тело носило на себе следы недавнего насилия: даже на левом бедре остался отпечаток ладони, покрасневший и крупный. Яички были синеватыми, явно от того, что их щипали, весь пах был исцарапан. Живот, на контрасте с ужасающей общей худобой, казался почему-то наоборот выпирающим, и формой в самом низу был какой-то припухший и неправильный — так, что это смотрелось дико, и не слишком походило на лишний вес или опухоль, и нельзя было и понять, что это было. Видимо, целитель задался тем же вопросом: он осторожно ощупал его, но быстро понял, что что-то совсем не так, и с помощью медсестер бережно поднял и перевернул тело. Блэк и сам не понял, как по его щекам покатились слёзы. Первым порывом было найти и убить того, кто сотворил с Гарри такое, вот только ситуацию это не изменило бы, увы. Шаркая ногами, будто бы глубокий старик, Блэк подошёл к Гарри и начал осторожно гладить его по лицу. Именно в этот миг Мальчик-Который-Всё-Ещё-Выживал открыл глаза. Он очнулся, посмотрел на крёстного и всё же смог прошептать: — Хороший сон. Прощай, Бродяга. Я не сержусь, прощай. Сириус вздрогнул и посмотрел на сына Джеймса. Смотреть в его страдающие полные слёз глаза было невыносимо больно от стыда — а ведь мальчик не произнес ни слова в упрёк ему! Сириус сжался. Его охватила горячая ненависть ко всему: к себе, к лживым экспертам, к надменным старикам из Визенгамота, к тем монстрам, что сотворили насилие над его мальчиком; он хотел бы кинуться на них, чтобы убить, но оставалось только смотреть и терпеть боль вместе с Гарри, словно она была его собственной. "Не смей, не смей отводить глаза, Сириус, ты меня слышишь? — со злостью говорил он в этот миг самому себе, — посмотри, что с ним стало! Из-за того, что ты был легковерен, что поверил самодовольным уродам из Министерства, а не ему, Сириус, хоть мальчик и умолял тебя не слушать их. Что сказал бы тебе Джеймс сейчас, а, будь он жив? Но тебе повезло, Бродяга, и он мертв и не может даже набить тебе морду за то, что ты позволил сотворить с его сыном! А ведь ты обещал заботиться о нём, помнишь ты или нет? Кто ты после этого?" Сириус зарычал сквозь зубы от гнева, но быстро смолк, чтобы не пугать крестника. Он дотронулся до его руки, ослабевшей и неподвижной, осторожно сжал тоненькие пальцы с выпирающими суставами, согрел их в своей ладони. — Я никогда больше не оставлю тебя, слышишь? Только потерпи немного, я умоляю тебя. Я был идиотом, я это знаю. Что кроме этого он мог сказать в такой ситуации? А ничего. Поэтому просто гладил его по волосам и обещал, что всё теперь будет хорошо, что они всегда-всегда будут вместе. — Мистер Поттер, вы меня слышите? — врач нагнулся к парню. — Да, — как-то безучастно ответил Гарри. Он не доверял ничему, что было сказано, он не верил и не осознавал, что попал обратно к друзьям, но ещё тогда, в душевой, прекрасно понял, что сопротивляться нет смысла, и не хватит сил, и потому лежал неподвижно и не просил больше ни о чем — даже о том, чтобы его прекратили мучить. Рука Сириуса согревала его и успокаивала, но крёстный уже не мог согреть его душу, поскольку Гарри запретил тогда даже мысленно произносить слово "Надежда". Запретил себе ждать и верить, и сейчас считал крёстного очередным видением, которое пришло лишь затем, чтобы посмеяться над его состоянием. Врачу он доверял ещё меньше; всё, что делали с ним на протяжении последних суток, слилось в непрерывную пытку, и человек в белом халате был очередным палачом, и в ответ на все его фразы Гарри кивал совершенно механически. Он даже не понимал, что тот ещё требует от него? Какого согласия? Мог бы брать своё, не церемонясь, не задавая вопросов, — а тот всё спрашивал, тряс за плечо, добивался ответа, тогда как юноше и слышать-то его было сложно. — Я ваш лечащий врач, — вы позволите осмотреть вас? — Как хотите, — будь у Гарри силы, он бы инстинктивно дернулся и воспротивился, а сейчас снова закашлялся, и только заплакал, когда ему развели в стороны колени, а рука в латексной перчатке, смазанная чем-то жирным, неприятным, но снимающим боль, коснулась его заднего прохода. Доктор ввёл несколько пальцев, нащупал препятствие и в небольшом извлеченном обрывке, пропитавшемся уже подсохшей кровью узнал вдруг кусок ткани. — Ах вот оно что. Он всё понял, но не стал говорить вслух из опасения поранить мальчика ещё сильнее: до сих пор тот считал, что его только избивали, а эта весть могла шокировать всех. Но просто извлечь заткнувшую прямую кишку пробку из обрывков тряпок он не мог: манипуляции стали слишком болезненными, и Гарри в голос зарыдал. — Пожалуйста, потужьтесь, — мальчик подчинился, а доктор попытался ощупать нутро юноши. Ничего не получилось, инородное тело мешало. — Я сделаю вам укол, вы немного поспите, а я пока вас осмотрю. Как только юноша расслабился и затих, доктор посмотрел на Сириуса Блэка. — Помогите мне переложить его в кресло. Хорошо, что Гарри этого не осознавал. Лекарством оказалось обычное успокоительное, которое с большим трудом, но всё же удалось ввести внутривенно, и только теперь, успокоив пациента, целитель наложил перманентные диагностические чары и принялся за дело. Убедившись, что пациент дышит более-менее ровно, доктор приготовил устрашающего вида щипцы, ректальные зеркала и прочие инструменты. Страшнее картины Блэк ещё не видел, и пожалуй, это воспоминание дементоры вызывали бы в нём долго и со вкусом. Сквозь сон Гарри всхныкивал, пока врач, смазав зеркало жирной жёлтой мазью, вводил его в задний проход. Повернув винт, он начал медленно раскрывать зеркальце. Ткани напряглись и образовали валик слизисто-розового цвета вокруг инструмента. Целитель вздохнул, ощупал пальцами поле деятельности и начал работать. Блэк едва сдерживал подступающую тошноту, когда доктор ввел в кишку юноши часть длинного пинцета, сделал круговое движение, будто бы цепляя что-то, и потащил пинцет обратно. Сначала показался темный хвост, резко контрастирующий с хромированной поверхностью зеркала. Блэка замутило, он сначала решил, что это какой-нибудь паразит, но вещь была явно не живой. Доктор всё тянул и тянул, и только в конце стало понятно, что это грязная тряпка, пропитанная кровью. Вытащив ее, врач положил ладонь на живот Гарри, поморщился, понимая, что ещё не всё, и ладонью погладил ему самый низ живота, спускаясь к паху и надавливая, чтобы продвинуть всё, что осталось ниже, к выходу и извлечь. Хуже всего было то, что Гарри спал некрепко, а находился словно бы в полусне, и вздрагивал иногда всем телом после особенно активных движений, и распахивал на секунду-другую глаза, смотря прямо перед собой, захлебывался слезами и шептал: — Пожалуйста, не бейте... Больно! Он не понимал, почему крёстный творит с ним это, отчего помогает тому, кто, похоже, резал его на части, — и стал бояться его ещё сильней. Сириус наблюдал за происходящим с дрожью, и каждый раз, как целитель вновь извлекал обрывки и лоскуты, он ощущал, как всё сжимается от боли, и сердце колет от чужой боли так, будто колют его самого. Врач по долгу работы выглядел невозмутимым, до обидного равнодушным к их с Гарри страданиям, заметил даже: — Раз уж вы тут стоите, могли бы хотя бы подержать его или попробовать успокоить. Сказано было бесцеремонно, но верно, и Сириус, грубо прикрикнув на себя за слабость, подошёл к крестнику и попытался дозваться его. Осторожно потряс за плечи: — Он просто вылечит тебя. Слышишь? Гарри только всхлипнул, но не знал, что сказать. — Мистер Блэк, держите его. Я продолжу. И Сириус ухватился за тощие плечи, удерживая его и проклиная себя за то, что становится в глазах Гарри, наверное, очередным насильником. Навсегда он запомнил, как из его крестника достали три отвратительные тряпки. Он догадался об их предназначении: те твари просто хотели скрыть свое преступление, чтобы Гарри не выдал себя кровавыми потеками между ног. И смотря на действия врача, Сириус чувствовал, как замирает вместе с Гарри от боли, сжимая кулаки и царапая ладони. Он решил, что убьет тех, кто сотворил это, добьется их казни или выследит сам, став псом, — неважно! "Громкие слова, Блэк, — презрительно бросила ему совесть. — Ты не смог позаботиться о нем ни разу за шесть лет, не можешь облегчить его боль даже сейчас...". Это было верно. Не наступило пока время для этой мести. Надо было хотя бы спасти своего мальчика, а потом бросаться в бой, — и он опустил глаза на Гарри и снова взял его ладонь в свою, мягко поглаживая. Живот мальчика после извлеченного почти сразу опал, и теперь доктор направил луч света прямо в утробу юноши. Он долго и тщательно осматривал пострадавшее место, попутно обрабатывая разрывы, затем вздохнул и тихо заговорил: — Гарри, мне нужно осмотреть рукой. Я введу пальцы, а ты должен напрячь живот. Но тот, само собой, был против. Очередная фантазия его мучителя? Нет, нет, только не это! Гарри был на грани истерики, начал вырываться. Всё происходившее в эти дни слилось в непрерывную череду мук, он ощущал, как в непрерывно ощущаемое открытой разорванной раной нутро засовывают руку. Больно было всё время, всегда и везде, и ладонь врача он не чувствовал, понимал лишь, что его держат силой, и напрягался от боли и слабого крика, а не от желания помочь. Сириус, проклиная себя, прижал его к креслу, пока доктор ощупывал парня изнутри. Но ничто не может быть вечным — и муки его крестника прекратились в тот момент, когда сознание покинуло его, и он провалился в милосердный обморок. Когда врач закончил осмотр, анус юноши был вывернут и уже не закрывался. — Плохо, — резюмировал целитель, — нужно подтянуть связки и мышцы тазового дна. Общий наркоз он не перенесет, а местный — очередной вклад в его душевную травму... Вы же видите, в каком состоянии его психика? Так что.... — Пожалуйста, сделайте что-нибудь, — взмолился Сириус. — Он — всё, что у меня осталось… — Хорошо, предположим, кишечник я сейчас вправлю. Ему нужен будет покой и самый тщательный уход. Страшнее другое. У парня голодное истощение, — ну, это вы видите и сами, а кроме того, явный туберкулез и ревматизм. И боюсь, я не дам вам ни точных прогнозов, ни обещаний на тему того, выживет он или нет. — Что? Сквозь уклончивый смысл этих фраз до Сириуса дошло вдруг, что он опоздал. Просто явился слишком поздно; просто слишком многое упустил. И мальчик дождался, но лишь затем, чтобы попрощаться и умереть здесь, с его рукой в своей руке. Кем он стал для него теперь? Ещё одним лицом в череде тех, что мучили его и не давали умереть, продлевая страдание. Как он вернет доверие и привязанность? Пусть он жив, но слишком истерзан, и всё, что останется нерадивому крёстному теперь, так это наблюдать за его угасанием, день за днём и час за часом, получая самый назидательный урок о том, к чему приводит равнодушие и недоверие. А доктор вздохнул и промолчал. Он мог бы сказать всем знакомые давно затверженные фразы о том, что делает всё зависящее от него, но знал, что они не утешат никого. — Слишком много испытаний ему выпало. Вы поняли, что его, похоже, насиловали несколько человек разом. Он доставлен из Азкабана, верно? Тогда неудивительно, учитывая, что там содержится весь цвет магической преступности. Бывшие Пожиратели Смерти и прочий сброд. Скорее всего, перед вашим прибытием тюремное начальство решило скрыть то, в какой грязи и вони живут заключенные, вот и загнали всех разом в общий душ. Ваш крестник оказался самым слабым. — О великий Мерлин, могу представить, что это за унижение и сколько боли... — Как ни странно, я не думаю, что мальчик осознал сам факт изнасилования. Его сознание слишком замутнено — дементоры и без того разрушили его восприятие реальности, погрузив в бесконечный страх. Хотя он, безусловно, чувствовал всю боль... Но оказался слишком невинен, чтобы понять, в каком смысле им воспользовались. Может, считал, что его избивают. Сириус после этих слов отвернулся, смахивая с лица слёзы, но потом понял, что их не скрыть, и повернулся обратно. — Да, я тоже заметил. Он у меня словно бы всё тот же маленький мальчик. — И ничего хорошего в этом нет, увы. Развитие остановилось, и кто теперь поручится, что оно не повернется вспять? Разрушаются его лёгкие, разрушаются суставы, а самое страшное — разрушается его разум. Он защищается от окруживших мальчика ужасов и может закрыться от этого мира навсегда. Вы уверены, что готовы взять на себя эту ношу? Или оставите его здесь? — Что? Нет, нет, нет. Речь не идёт о том, чтобы я вновь его предал и оставил хоть на минуту после того, что он перенёс. Я буду с ним до конца. — Хорошо, — врач вздохнул, будто не верил в выздоровление и мало на что надеялся. — Помните, что вы должны быть осторожны. Не напоминайте об изнасиловании, не давайте ему вспомнить о произошедшем. Может быть, он тогда забудет о том, что с ним сотворили. Будьте с ним добры. — Об этом меня не надо просить, доктор. — И ещё... Не надейтесь на слишком многое. Чудесных исцелений не бывает. Он вряд ли станет прежним и вернется к нормальной жизни.