Мальчик, которого все забыли

Это действительно была лучшая иллюзия. Заботливая, тёплая, ставшая немым хранителем Мальчика, Который Выжил. Сириус всё делал с большим рвением, так что вопреки желанию души и прогнозам, тело медленно исцелялось, хоть целитель и говорил раньше, что надежды на чудо нет. Вот только кошмары никуда не девались, а вышли на новый уровень. Снова Гарри видел в них чулан под лестницей (так казалось ему сначала), но потом, приглядевшись, понимал, что сидит в убогой комнате, а за окном этого пыльно-серого места идёт снег, и дети собираются в церковь на Рождество. Ему хочется пойти вместе с ними, но он твёрдо знает, что змеиному ненормальному отродью не место в храме. Это обидно. И в этих снах преобладали холод, голод и страх. Он был в незнакомом месте, где были несколько десятков таких же несчастных, но они не признавали его. «Отродье», — вот как его называли. Побои, голод, холодная комната с тонким матрасом на полу — карцер. И он боялся, боялся, что его просто убьют, или, того хуже, что убьёт он сам. Тот несчастный кролик мог бы стать ему хорошим ужином. С большим удовольствием он потушил бы его с травой, а пришлось просто удавить, а тушку подвесить на стропила на чердаке. Зато обиды теперь свелись только к оскорблениям. Бить его уже никто не решался. А потом появился директор Дамблдор. Он напугал его сперва. Какое-то время он был очарован стариком, хотел понравиться. Пусть немного странный, но бездетный, может, заберёт его из этого ада? Но он не забрал его. Это было ужасно. И пусть учитель не хотел ничего дурного, но так уж получилось. Он сам прогнал его, не позволив идти с собой на Косую Аллею, а в душе ждал, что ему скажут: — Нет, ты ещё ребёнок. Я сам покажу тебе всё. Но этого не случилось. Никто не позаботился о нём. Никто. Всё и всегда сам. После подобных снов Гарри с криком просыпался в своей постели, слушал, как Сириус успокаивает его, и отчаянно хотел прижаться к сильному плечу, плакать и умолять, чтобы тот его никогда не оставлял, но вот подорванное доверие было трудно восстановить, и он всё боялся, что Сириус снова обернётся кем-то иным, жестоким, не прощающим, не желающим понять. И Гарри цеплялся за него, а потом медленно расслаблялся, лежал оглушённый болью не столько физической, сколько душевной. И лежать становилось всё труднее, хоть ему и позволяли переворачиваться: лежать на животе было больно, на боку — непривычно, на спине — просто невозможно от усталости. Собственное тело было постоянно грязным; несмотря на все обтирания, убрать запах пота полностью не получалось, между ног то и дело оставались потёки грязно-бурой слизи. Зелье, которое заживляло кишечник, проходило насквозь, как бы смазывая его. Не желая унижать крестника подгузниками, Блэк в основном изводил пелёнки, хоть это тоже было не слишком приятно. Но самым худшим событием, повторяющимся регулярно, стал осмотр у дежурного целителя. Каждый раз он оканчивался слезами, и Гарри или навзрыд умолял прекратить унизительное действо, или тихо плакал, а то и вовсе молчал с пустым взглядом, в котором, кажется, можно было увидеть отражение всех перенесенных им страхов. Сириус каждый раз думал, не дать ли крестнику отпить зелья забвения, потом вспоминал врачебные предписания и то, что зелье дурно действовало на процессы регенерации и подавляло память и трезвое восприятие реальности, и понимал, что не хочет делать Гарри послушной куклой. Его мальчик нужен был ему сильным. Поэтому он утешал Гарри как мог, говорил, что не даст в обиду, что придётся потерпеть для своего же блага, целовал его в висок и удерживал на месте, когда целитель подходил и задирал одеяло. Бинтов и повязок с марлей на месте подживших ран уже не было: одни бледно-желтые разводы и зарубцевавшиеся шрамы. И шов в анальном отверстии, который заживал медленнее и хуже всего остального. — Ну, ну, тише. Потерпи. — Больно, — шептал Гарри, хотя целитель не успевал ещё и притронуться. Потом медик просил раздвинуть ноги пошире и развести в коленях; когда мальчик не подчинялся, разводил его бедра сам и осматривал сжавшиеся складки, потом осторожно вводил пальцы внутрь, проверяя, плотно ли прилегает задняя стенка прямой кишки и нет ли крови. Потом мучительное растягивающее ощущение пропадало, Гарри укрывали одеялом снова, и крёстный негромко просил прощения — уже в который раз, в то время как его крестник цеплялся за реальность, не давая себе скатиться в черноту, из которой непременно выплывали кошмарные воспоминания. Со временем он научился подавлять реакцию на холодные дежурные прикосновения целителя, но Сириус продолжал видеть, что сильней всего Гарри хочет, чтобы эти моменты унизительной, как казалось ему, проверки прекратились. — Прости меня за всё. Знаю, тебе больно. — И он делает ещё больнее! — Гарри редко жаловался, но сейчас вдруг всхлипнул, высказывая это. — Он слишком грубый. Он всё мне царапает. — Я предупрежу его в следующий раз. Скажу, чтобы пользовался смазкой и смотрел тебя поаккуратнее. Хочешь, скажу сейчас? — Всё равно… Нет, не надо. Просто это так унизительно. К тому же они каждый раз разные. — Из-за меня ты мучишься. Сириус вздохнул. — Нет. Как раз нет. Наоборот. Я даже хотел попросить… — О чём, малыш? — Чтобы это был ты. Чтобы ты меня осматривал. — Ох, Гарри. Сириус промолчал. Это определенно было доверие… Или нежелание показываться на глаза множеству людей, заменив их одним доверенным лицом? Он продолжил отвечать, собравшись с мыслями: — Я не смогу, мальчик мой. У меня слишком грубые пальцы. Знаешь, аккуратность — не главное мое качество. Точнее говоря, я очень неосторожный. Оцарапаю тебя или порву шов… — Нет, — возразил Гарри и отвернулся, понимая, что просьбу никто не выполнит. Сириусу было неловко не из-за откровенной и заставшей его врасплох просьбы, но скорее от того, что он и сам бы охотно делал это (ему казалось, он будет наверняка осторожнее квалифицированного врача), но он боялся, что действие это ещё сильнее сравняет его образ с другими насильниками. Иными словами, он боялся за чувства Гарри к себе. Да ещё Снейп повадился навещать Гарри. Что-то появилось в чёрных глазах зельевара. Искорка добра? Сочувствие? Просто тоска по Лили? Чего он хотел, сочувствовал ли искренне, хотел ли помочь мальчику справиться с пережитым или действовал в собственных низменных интересах, Блэк не знал, но каждый раз ему было больно видеть, как Снейп садится уже не на стул, а на кровать Гарри, берёт подростка за руку и что-то тихо-тихо рассказывает и его крестник слушает, притихший, а не дёргается, будто бы его жгут на углях. Он слушает внимательно, принимает злейшего врага и не шарахается. А врага ли? Как-то Блэк поймал себя на мысли, что благодарен Снейпу за то, что после его визитов Гарри более охотно ест, пьёт лекарства и не плачет во сне. Раньше он подозревал Снейпа в связях с Тёмным Лордом, но теперь после вечного страха потерять Гарри понимал, что ему уже всё равно. Здесь он был на их стороне, раз помогал Гарри. День шел за днём, и зелья делали свое дело, кашель понемногу ослабевал, а шов от операции срастался, и целитель уверял, что со временем не останется и следа, хотя, надо думать, рубец в душе после тех мучений будет высечен навсегда. В день, когда повязки наконец сняли, обнажив розоватые шрамы, целитель под бдительным присмотром Сириуса осмотрел Гарри в последний раз, прикрыл одеялом и сказал, что теперь можно принимать душ без опасности занести новую инфекцию. Сириус кивнул, но краем глаза заметил, как нервно дернулось худенькое тело. Гарри смотрел потерянным взглядом, широко распахнув глаза, и вцепился в покрывало мертвой хваткой. Похоже, слова колдомедика не пробудили в нём энтузиазма. Можно было бы догадаться после того, что он слышал об этом в воспоминаниях — но и мириться с нынешним положением дел было глупо. Хотя бы потому, что Гарри и сам жаловался на собственный запах и грязь, и частенько плакал только от того, когда его осматривали лишний раз. Он даже сам просил иногда отмыть его так старательно, как только можно было. «Пусть мне будет больно, Сириус, — просил он его, — всё равно. Всё лучше, чем чувствовать эту… Этот запах. Мне тошно от самого себя». Сириус обнимал его, убеждал, что ничего страшного нет, что зелье необходимо, и грязная слизь на пеленках — не его вина, но и сам ждал, когда открытые раны заживут и можно будет отмыть Гарри под водой, не боясь воспаления. Нужно было хорошенько смыть грязь, да и длинные волосы его мальчику мешали: постоянно сваливались, спутывались в колтуны, и причёсывать их было тяжело, — то есть, неплохо было бы их обрезать. Но каждый раз, как только он собирался предложить Гарри вымыться, он вспоминал его дикий, затравленный взгляд, когда он обтирал его губкой. Промаявшись полторы недели, Сириус решил идти на поклон к Снейпу. В посредники он выбрал Альбуса Дамблдора. Зельевар выслушал его, кивнул, а затем заговорил: — Лучше я покажу тебе воспоминания Гарри, и сам решай, нужен ли ему душ. — Хорошо. Счастье, что Альбус Дамблдор смотрел вместе с Блэком. У старика хватило мужества не испугаться, сдержать свою ярость и сделать некоторые выводы, а вот Сириус выпал из Думосброса совершенно бледный, а потом его начало рвать. Увидев всё, что его крестнику удалось пережить по его милости, он обезумел. Готов был идти убивать, но с ужасом понимал, что справедливости он не добьётся. Он содрогался на полу на четвереньках, но никак не мог укротить рвоту. Снейп, как ни странно — не язвил. — Выпей, легче будет, — он протянул Блэку флакон. Тот не глядя осушил его и тут же сморщился. Это было не зелье. Это был виски. Альбус Дамблдор стоял рядом и тихо сдерживался, чтобы на правах главы Визенгамота не нагрянуть в Азкабан и не начать убивать. На такую месть имел право только Гарри, а тот был не в состоянии принять решение. Из соседней комнаты послышался грохот, будто бы что-то упало. Не сговариваясь, все трое ринулись туда. Гарри лежал на полу, губы его дрожали. Он просто хотел встать, но ноги не послушались, и теперь он тихо шептал: — Покалечили… — Гарри! Тебе же нельзя вставать! — первым к нему подоспел директор. С невероятной для своего возраста силой он ухватил его за локоть, приподнял и помог перебраться в кровать. Юноша тяжело дышал, хватал ртом воздух и силился высвободиться. Он не хотел вновь поверить в то, что всё в его жизни будет хорошо. Зачем директор его уговаривает? Почему Сириус так ласков? Ведь всё уже переболело, перегорело. Не нужно ворошить старые раны, это просто глупо. Так зачем же они так к нему лезут? Истерика накатила горным потоком, сметая всё на своём пути. Гарри рыдал зажимая рот обеими руками, но никак не мог остановиться. В комнате начал нагреваться воздух, а затем полыхнули занавеси на окнах, краска на стене вспенилась пузырями, язык адского пламени лизнул окно, и оно со звоном лопнуло. Ещё одна струя пламени кольцом окружила директора. Гарри не хотел никому зла, он просто хотел, чтобы душевная боль исчезла, чтобы всё это закончилось. Сириус Блэк обернулся псом и перескочил огонь: он первым понял, что происходит. Подскочил к Гарри и ничего не говоря поднял его на руки, отмечая, что тело за эти недели чуть-чуть, но стало тяжелее. Он укачивал его как маленького, после чего Гарри переставал плакать. Высыхали слезинки и успокаивалось пламя. Через десять минут пожар погас, а Гарри тихонько всхлипывал на груди у крёстного. Сириус неловко гладил его по волосам и вдруг спросил: — А тебе запах лаванды нравится? — Не знаю, — прошептал Гарри. — Так давай проверим. Предлагаю проверить, здесь есть небольшой бассейн. Пошли? Гарри кивнул — и для Сириуса этот согласный кивок стоил дорогого. Он отозвался в его душе теплом и надеждой на лучшее. Он отнес крестника в небольшой зал с бассейном. Узкий и неглубокий, с плавно скругленными бортиками — самое то, чтобы удобно лежать, навалившись на них. Приятное тепло, сладковатый цветочный запах… Гарри затих, даже успокоился. Душа здесь не было, как и звука непрестанно хлещущей воды, а только тишина, спокойствие и крёстный рядом, уверенно удерживавший его на плаву. И даже вода показалась ему идеально тёплой температуры. Гарри позволил уложить себя, облокотился на спинку и прикрыл глаза: спонтанный выброс магии утомил его. Он отдался во власть ладоней крёстного, который отмывал его от всей настоящей и мнимой грязи, взбивал хлопья пены и втирал её в кожу. И касания были плавными и мягкими, нежными ровно настолько, чтобы оттереть грязь, не царапая тонкой кожи. Сперва вода вызывала у него безотчетный страх, но, прикрыв глаза, Гарри забывал о её существовании, растворяясь в окружающей его атмосфере. Поглаживания успели полностью расслабить его, а когда Сириус спустился к его промежности, намыленной губкой плавно стирая прилипшие разводы зелья, то Гарри ощутил даже смутное желание продлить этот момент. Он инстинктивно подался вперед, когда Cириус проходился ладонью по его члену. Когда Сириус взял его в руки, вычищая грязь из-под крайней плоти, он очень скоро почувствовал странный болезненный жар внизу живота. Ещё через несколько секунд Сириус отпустил его, но теперь уже сам Гарри требовал продолжения ласки. И он снова безотчетно толкнулся вперед. Знакомый контур высокой фигуры и родные черты, улыбающееся доброе лицо, расплывающееся перед глазами, но самое любимое изо всех, что Гарри мог вспомнить... Он потянулся к нему. Ладони у крёстного оказались мягкие, осторожные и теплые, и касания их хотелось продолжить, а вовсе не прекратить. «Мальчик успел забыть, что такое любовь и тепло, а ты оттолкнешь его? Правда, Сириус Блэк? Так легко перечеркнешь всё достигнутое только для того, чтобы дать крестнику понять, что тот поступает не так, как положено благонравному мальчику, и желает от тебя грязной и недопустимой вещи?» — Сириус вспомнил собственную мать, леди Вальбургу Блэк («Сириус Блэк Третий! Что ты делаешь в душе так долго? Ты там что, уснул?») и после этого совсем недолго мысленно убеждал себя в том, что страшного ничего не произошло, а если он и совершает сейчас что-то постыдное, его либо не видят, либо поймут, что он не хочет лишать своего подопечного заботы, пусть забота эта и касалась удовлетворения плотских желаний. Он снова опустил ладонь на его член, погладил его вместе с мошонкой, потом плавно обхватил его, сжимая у основания, чем вызвал у Гарри неосознанный болезненный стон, и несколькими уверенными движениями помог ему достичь верха удовольствия на сегодня. Гарри излился себе на живот. Он блаженно простонал, так и не открывая глаз, и глубоко вздохнул. Плещущаяся вода смыла все следы. Сириус помог крестнику ополоснуться начисто, и, закутав его в покрывало, вынес из купальни. Голова крестника покоилась у него на груди. Он мог бы показаться спящим, пока не открыл вдруг рот. — Сириус… Крёстный? — Да, Гарри. Не бойся. Здесь. Я здесь. — Я сильно тяжелый? Спасибо, что таскаешь меня везде. Прямо как родной отец, — и Гарри вдруг улыбнулся. — Что ты! Наоборот. Я был бы рад, если бы ты стал хоть немного тяжелее. А отец… Ты его разве помнишь? — Конечно, нет. Но я раньше часто воображал, что придет момент, и родители вернутся ко мне — живыми, такими же, как и были. И заберут к себе, и скажут, что я лучший в мире, и будут баловать даже больше, чем тётя с дядей — своего Дадли. Обнимать без конца, как его, целовать… Сириус тоже улыбнулся — но совсем невесело. — И я все время думал о том, что если бы отец был жив кто знает? Может, он бы меня любил. Здесь голос Гарри дрогнул. Он уже чувствовал горячий комок в горле, душивший его. — О, он любил бы тебя! Ещё как. Я уверен. И заботился бы лучше меня. — Не приуменьшай, — совершенно успокоившимся голосом возразил вдруг Гарри и обнял его за шею, прижавшись и ласкаясь совершенно как тот мальчик, которого он оставил когда-то за решеткой. И пусть теперь это было не по возрасту, Сириус поцеловал его осторожно, запоздало подумав, что наверняка оцарапал своей щетиной. — Ну всё, пришли обратно в палату. Устраивайся поудобнее и можешь спать. Я рад, что всё прошло удачно. — Я тоже, — согласился Гарри, устраиваясь на постели поудобнее. — Зря боялся, да? А сейчас даже сходил бы в ванную снова. — Сходим на неделе. Спи. Сириус укрыл его, поглаживая по спине. Кажется, всё было хорошо, но дневное происшествие не давало ему покоя. Спонтанный выброс магии сильно напугал его, но в нем самом по себе не было ничего страшного. Наоборот, это значило, что магия возвращается к крестнику, и вскоре он сможет снова выполнять простейшие заклинания с палочкой, — отыскать бы её ещё. И всё-таки дурное предчувствие, холодок тревоги, пробежал у него внутри. Точно их спокойной жизни подходил конец, и радоваться чудесному исцелению своего мальчика оставалось совсем недолго... Если разобраться, опасения имели очевидную подоплеку: директор Дамблдор по секрету сообщил немного о набирающей силы армии сторонников Тёмного Лорда и необходимости спрятать Гарри получше. Вдруг Волдеморт сможет чувствовать магию своего давнего противника и будущего (Сириус не сомневался) победителя? Никакой госпиталь тогда не станет для него преградой. А значит, времени у них осталось очень и очень мало... Сириус вскочил, подошел к окну, всмотрелся в сияющую тысячами огней панораму ночного Лондона, выдохнул остатки тревоги, пообещав себе непременно завтра побеседовать с директором, и лёг рядом с Гарри, обняв его. Зеленоватого бледного зарева Морсмордре — метки Волдеморта — что окрасила небо над центральной частью города, он не заметил. Каминная связь с Дамблдором мало что объяснила ему: директор сказал, что разговор слишком опасен, и поэтому пообещал побеседовать на выходных. — Он сможет вставать ненадолго и ходить сам? — Спрошу у целителей. Но думаю, что да. Если, конечно, прогулка предстоит не слишком долгая. — Нет, ничего особенного. Просто хочу ему объяснить кое-что наедине. — Но чего это будет касаться? Я боюсь, как бы ваши беседы не задели... — О, Сириус, можешь не тревожиться. Беседа пойдет о делах куда более давних. Тем не менее, спокойствия эта беседа не добавила никому. Гарри, как оказалось, не хотел покидать его, — это было лестно, но просьба Дамблдора явно была важнее и не терпела отлагательства. Сириус был бы рад, если бы колдомедик запретил Гарри подниматься и покидать стены госпиталя, но тот сказал, что больной демонстрирует удивительные темпы регенерации и к выходным уж точно сможет на время покинуть госпиталь. А пока что Сириус помогал Гарри подниматься с постели, одевал его, помогал пройтись и придерживал за руку. А перед выходными, в пятницу, он отвел его в ванную. — Вымоешь меня? — Ох, Гарри... Сириус ощутил нечто странное. Конечно, ухаживать за крестником, как за ребенком, было неправильно, но вовсе не приносило ему чувство неудобства или неуместности. Это было приятно — ухаживать за стройным полумальчишеским-полуюношеским телом, бережно обтирать его и намыливать. О прошлом инциденте он вспомнил со стыдом, но когда в этот раз пришел момент вымыть Гарри половые органы и промежность, он начал поглаживать его совершенно естественно, даже не задумываясь, лишь бы услышать довольное сдавленное "Ах!". Он даже любовался им в этот момент: и черной прядью волос, упавшей на лоб, и зажмуренными глазами под темными ресницами, и стройным выгнувшимся телом. Пусть кто-то только скажет, что он развращает крестника! И в конце концов, пусть уж лучше он сам покажет ему, как лучше ублажать себя, чем тот вспомнит в неудачный миг тюремные забавы... В конце концов, он, крёстный, будет хотя бы по-настоящему ласков. Он помог ему выйти из ванной, обтер тело в каплях воды с головы до ног и остановился. — Медик просил наносить мазь на заживший шов. Ты не против? — Нет. Сириус устроился с ним на постели, подождал, пока мазь не согреется, и мягкими круговыми движениями дотронулся до складок вокруг ануса. Гарри сжался, но ненадолго, и позволил ему проделать эту процедуру. Иногда он понимал, что выздоравливающему Гарри прежний тщательный уход и присмотр уже не требуются, больше того, он мог бы и подняться с постели сам, — но просил Сириуса. И тот не мог отказать, хоть и подталкивал его к самостоятельности. — Попробуй держаться сам. — Не оставляй меня, — и Гарри улыбался с таким внезапно проявившимся очарованием, какого он раньше никогда не замечал за ним. Зелёные глаза смотрели пронзительно; он точно чего-то ждал от крёстного: — Ты сильный, а я хочу чувствовать себя уверенно. Директор точно сказал, что это приватный разговор? Почему мы не можем взять тебя? — Да. Не бойся. Снейп... Северус говорил, что ты скоро станешь сильным магом. Сильнее меня. Ты ведь должен победить его. — Кого? Волдеморта? — Да. Думаю, он ищет тебя. Сириус боялся напугать его, но Гарри воспринял новость вполне спокойно. Может быть, он и сомневался в чем-то, но точно не боялся. Так что в субботу Гарри встретился с директором Хогвартса подготовленным. Он сидел напротив него, выслушивая спутанный план и косясь на страшную почерневшую его руку, но истинных чувств его было не прочитать на непроницаемом лице. Точно лицо так и не выросшего за время заключения мальчика сменилось какой-то непроницаемой маской. И известие о крестражах он принял тоже без особых эмоций. Дамблдор поведал ему о них во всех подробностях, включая то, что оставшиеся следовало разыскать и уничтожить. Гарри выслушал рассказ об уничтожении дневника, посмотрел на почерневшую руку, заметил, что Темный Лорд сейчас должен бы быть очень разозлен. — Да, Гарри. Времени у нас мало. Может быть, даже очень. Госпиталь пока что под надежной охраной, но вчера из Министерства пришла дурная весть. — Какая же? — Я считаю, что министр Сикнесс находится под заклятьем Империо. — То есть, приверженцы Темного Лорда смогут теперь устанавливать собственные порядки? — Поэтому я и говорю, что времени все меньше. Но я также надеюсь, что от безнаказанности они потеряют бдительность... И ещё: вот твоя палочка, Гарри. Возьми её. Я надеюсь, ты не забыл, как ей пользоваться? — Не сомневайтесь во мне. На этом они расстались.