A kind of love.

//flashback// В ночной темноте всё кажется намного проще, люди более открыты и искренни, а говорить правду не так страшно. Так думал Данияр, пока сидя в спальне с Дулатом, прислонившись к стене спинами, не терял дар речи всё больше с каждым сказанным словом. Их карьера ещё не началась, но он уже чувствует себя так, словно подвёл. Подвернуть ногу на репетиции абсолютно случайно, не кроет в себе никакого греха, пока один из будущих одногруппников не вызывается помочь и довезти до дома. Сидеть с ним же на одной кровати, соприкасаясь плечами и смотреть в стену напротив, тоже не кроет греха, пока всё это не возникает в чьей-то семнадцатилетней голове, слава богу, там же и оставаясь. Дая, в благодарность за помощь, поёт лично для Дулата, стараясь не слишком громко на случай, если парни решат вернуться раньше с ночных тренировок. Луна, освещающая его лицо из окна — единственный свет в комнате, но от того обстановка более уютная. — Что за приватное вокальное соло сумрачного певца? — Дулат не вкладывает особого смысла в эти слова, просто отшучивается, дабы разрядить излишнюю интимность обстановки. — Сумрачный певец? Скорее просто мрачный. И вообще, что за пошлятина рэперская, изыди! — Дая принимает правила игры и ответно разряжает обстановку, как умеет, если его явное смущение можно ознаменовать успехом. — Тогда, какой никнейм ты хочешь? — Что-то описывающее меня одним словом. чтобы можно было понять, какой я человек. — задумчиво тянет Данияр. — Ты. поёшь с душой, но не просто с душой, как полагается, а так, будто тебя что-то гложет. Будто ты влюблен и словно тонешь в этом человеке, с таким надрывом ты выливаешь эмоции в песню. Дулату достаточно одного взгляда, чтобы понять, что он попал в точку. На секунду их взгляды цепляются друг за друга и в следующий момент они смеются. Один — снисходительно, второй — обречённо. — Не нужно напрасно пытаться докричаться до человека, если ты не слышишь ответа. Дая смотрит в одну точку перед собой, пока Дулат не оповещает его о том, что ногу он добросовестно перевязал, спать ребенка уложил и пожалуй, вернётся на репетицию к остальным. Данияр остаётся один в комнате, вновь не понятый и предоставленный сам себе на растерзание мыслями.

***

— Ну, так какое имя ты выбрал? — OCEAN. Как бы невзначай заданный вопрос и также легко полученный ответ, всё между делом. Потому что слишком трепетно и лично — уделять тому отдельное внимание, слишком непонятно и близко, как под увеличительным стеклом, когда видишь что-то, чего опасался.

***

–…и да, кстати, Дая. Почему ocean? — Чтобы не тонуть в человеке, вероятно, нужно стать тем, кто сам потопит корабли? Дулат взъерошивает волосы на макушке младшего и тот вновь видит эту снисходительную улыбку. — Так кто она такая, что делает из тебя беспощадный океан, вместо тихой гавани? — Абсолютно слеп. (слепой человек, стоящий передо мной — ты) Сзади к кенже лайн подбегает Эйс, приветственно хлопая самого младшего по спине и не оставляя возможности договорить. — Ерболат ага придумал нам никнеймы, пацаны. — Среди них случайно нет сумрачного певца? Ахахах. Дая позволяет себе шуточно ударить рэпера, пусть это и было лишь шуткой. //end flashback// Среди присутствующих ничего не понявших почти не остаётся, когда Данияр встаёт с места и подойдя решительным шагом к Мухаметкалиеву, притягивает его за ворот, смотря прямо в глаза. — Надеюсь, было достаточно смешно. Не вопросом, а скорее утверждением процеживает сквозь зубы Дая, после чего не успевает сделать ни единого движения, как сразу Зенкаев перехватывает его руки и выкручивает так, чтобы тот отцепился от Дулата. — Қандай. — ДОВОЛЬНО! Что происходит, ребята? Аза отпускает кенже, попутно пихнув сжатыми кулаками в сопровождении внушительного взгляда из-под чёлки. Разминает шею и скалится, хрустя суставами пальцев и ничего хорошего это явно не сулит. Зенкаев был глубоко задет в самую гордость, когда Кулумшин посмел посегнуть на ЕГО Дулата. — На сегодня занятий достаточно. Даник, пошли, поговорим. — Зак выходит из кабинета первым, зная, что Бала точно пойдёт за ним и уже ощущает спиной сверлящий взгляд Зенкаева. Вряд ли он успешно разгребет хоть одну из двух противостоящих ситуаций, но это будет не Дулат Мухаметкалиев, если не попытается решить всё дипломатией.

***

Рэпер отводит кенже подальше от аудитории, резко схватив за руку, петляет коридорами и в итоге для разговора находит вполне укромное место за углом, где точно не так часто ходят люди и можно более менее спокойно поговорить наедине. Оба парня устраиваются друг напротив друга, облокотившись на стену. — Это не моя тупая шутка, Дая. Как давно ты написал это? — Будто сейчас это имеет значение. Смотря глаза в глаза, каждый читает в них то, что так или иначе причиняет ему боль. И если Дулат видит в глазах напротив бешеное желание любить и быть любимым, мольбы быть услышанным и принятым, то Данияр видит лишь сожаление, некую вину и пожалуй, ярче всего заметную жалость к себе. Отчего-то глаза кенже гаснут, и он, скользя по стене, оседает на полу, обнимая трясущиеся колени. — Я тебя люблю. — еле слышно шепчет Данияр. — Сука! — Кулумшин резко ударяется затылком о стену позади себя, пытаясь физической болью заглушить крик внутри, но это не помогает совсем и ему остаётся только шипеть, прикусив губу, лишь бы не истерика. Дулат подходит медленно, опускаясь рядом на колени и обнимает нежно, зачем-то притягивая к себе, желая хоть как-то облегчить участь разбитого сердца, но упустив тот факт, что этим делает только хуже. Данияру невыносимо. Нестерпимо спиной ощущать эти теплые руки, что в конечном счёте будут принадлежать не ему, чувствительной шеей ловить спокойное дыхание, лишь щекоча себе нервы. Дулат клянётся, что чувствует последние стуки чужого вдребезги разлетающегося сердца, болезненно отдающиеся в собственном тихим эхом. Следующим, что он чувствует, оказывается холодный пол под собой, холодная ладонь младшего вокалиста на собственной щеке и вкус крови на губах. Данияр целует. Так напористо и отчаянно, будто это то, на что он решительно тратит последний вздох, словно это его решающий фактор жизни и смерти. Дулат не успевает среагировать прежде, чем Дая нависает сверху, прижимая одной рукой к полу и ставит метку на шее, едва не прокусывая зубами бархатистую кожу насквозь. Опомнившись, рэпер отталкивает вокалиста, отодвигаясь назад к своей стене. Невесомо касается метки на шее, проводя пальцами, чёртова капля крови мажет по подушечкам, а само место укуса саднит и пульсирует. — Блять. — рэпер рвано выдыхает всё накопившееся напряжение и пытается продолжить мыслить адекватно. — Тебе реально жить не хочется? — Повторно проходится по «ранению», окончательно убеждаясь, что незаметным это оставить точно не удастся. — Зенкаев убьёт тебя. — Ты его опередил. — Грустная улыбка, выдох и лёгкое сумасшествие в глазах, то самое, когда ради него готов умирать и воскресать снова каждое утро. Каждый чёртов раз, когда не Данияр причина его смеха. Ежесекундно желать прикоснуться, будто иначе перестанешь дышать.